Стажировка богини. Дилогия (СИ)

Часть 1 Глава 4. Непуганная богиня

Второй день ничем не отличался от первого. Альфэй нашла Сяои на кухне, промывающей рис.

— А где заключённый Жо? — вместо приветствия шепнула Альфэй.

Она подала Сяои большую кастрюлю, куда они вдвоём высыпали рис и залили его водой, оставив на огне газовой плиты.

— Прячется. Эта иллюзия делает его совершенно невменяемым от страха, — озабоченно ответила Сяои.

С грузом свежих овощей появился стажёр Дзе со своим сердечным демоном. И Альфэй вместе с Сяои перебросили разбирать, мыть и нарезать всё это добро.

— Слушай, ты правда учила этого… своего тёмного всяким божественным штукам? — Дзе-Дзе подсел к Альфэй и отобрал у неё нож.

Стажёр Дзе маячил рядом, перетаскивая ящики, и угрюмо косился в их сторону.

— Ну да. В последнем мире у нас было полно времени, — слишком тихо для человеческого уха, но достаточно громко для демона, ответила Альфэй. — Получается, что он прошёл бы вслед за мной в любой мир. Не хотелось, чтобы он опять испортил мою работу.

— Думал, у вас были дела поинтереснее обучения… — хохотнул Дзе-Дзе. — Хотя смотря чему учить, конечно. Для сердечного демона знания сотворения мира бесполезны.

— Как и для тёмного бога, но, к сожалению для нас, Сибиллу эти знания пригодились.

— Считаешь, сердечному демону стоит такое изучать?

— Правда хочешь знать моё мнение? — посмотрела в его тёмные глаза с багровыми всполохами Альфэй.

— Ну… Э… Да?

— Была бы моя воля, поубивала всех сердечных демонов.

— Кха-кха… Ч-чего ты вдруг? — выронив из рук нож, вытаращился на неё Дзе-Дзе.

— А ты вообразил, что она милашка и каждому демону сестричка? — скривила губы в усмешке Сяои.

— Но ведь учила же одного…

— Это от безысходности, — честно призналась Альфэй, подбирая свой нож и возвращаясь к унылой монотонной работе. — Убить не получилось. Пришлось договариваться. Глупо вышло.

— Зато как романтично. Почти идеальная концовка «и умерли они в один день», — закатила глаза Сяои. От её ужимок у Дзе-Дзе дёрнулся уголок рта.

— Она плохой советчик, — подошёл к ним закончивший с делами стажёр Дзе. — Идём.

В обед Ежан и стажёр В вновь заняли столик напротив Альфэй. На этот раз Ежан вёл себя вполне корректно, хоть и продолжал пялиться, но без былого откровенно раздевающего подтекста. Да и обсуждать её эти двое поостереглись.

«Внимание, заключённые и надзиратели! В связи с нарушением режима тюрьмы Дунсянь надзиратели Е и В ссылаются на рудники, — неожиданно объявил механический голос по громкой связи. — Заключённый Жо-три-девять-девять-один-ноль приговаривается к неделе карцера. Заключённые А-восемь-семь-ноль-пять-три и И-один-один-два-семь-ноль приговариваются к ссылке в красный сектор. Решение начальника тюрьмы окончательное и подлежит немедленному исполнению».

Стоило объявлению умолкнуть, как надзиратели повскакивали со своих мест, чтобы оттеснить Альфэй и остальных провинившихся подальше от других заключённых. Ежан и стажёр В без сопротивления позволили заковать себя в наручники и увести прочь.

Их с Сяои под одобрительный свист мужской части заключённых вывели из столовой совсем в другую сторону.

— Что за красный сектор? — на грани слышимости уточнила Альфэй.

— Здешняя «улица красных фонарей», — поморщилась Сяои. — Надзирателям доступна в любое время. Заключённым — только по талонам за особые трудовые заслуги.

— А как насчёт талонов для женщин?

— Есть и такие. На беременность выдаются. Не переживай, стажёр Ши умный, он обязательно придумает, как помочь стажёру Жо. А потом уже все вместе мы сообразим, что делать.

— О себе ты не беспокоишься?

— Вообще-то я богиня и не буду послушно раздвигать ноги. Те, кто решится заглянуть ко мне на огонёк, мигом сменит приоритеты и ориентиры в жизни, — пренебрежительно фыркнула Сяои.

Альфэй и сама думала, что в крайнем случае оторвёт особо рьяным посетителям кое-что очень важное для любого мужчины, а потом выбьет дверь и сбежит. И всё же, когда её заперли в тесной камере с одной кроватью, занервничала.

— Здравствуй, Фэй, — Альфэй резко развернулась на хорошо знакомый ей голос, от которого сердце забилось быстрее. От радости? Или сердце частило из-за испуга?

Пока она рассматривала кровать в скудном свете единственной лампочки под потолком, у двери за её спиной появился Сибилл. Он ничуть не изменился с их последней встречи. Всё тот же тёплый, чуть настороженный взгляд ярко-голубых глаз. Альфэй не ощущала исходившего от него безумия, хотя после предупреждения Лянь Тянбая была внимательна.

Её захлестнули облегчение, радость встречи, вина, возмущение, злость на себя и на Сибилла. Опять он творит глупости и мешает ей!

— Ты!.. — от полноты чувств она даже не нашлась со словами, но от искушения встряхнуть за грудки не удержалась и сделала стремительный шаг навстречу этому… смертному-бессмертному демону-богу.

Впрочем, встряхнуть не получилось. Всё же Сибиллу сил было не занимать, в этом плане он ничуть ей не уступал. И когда она схватила его за распахнутый на две пуговицы воротник форменной рубашки, просто накрыл её кулаки своими руками, придерживая и не позволяя отстраниться.

Форма Сибиллу шла и отличалась от тех, которые она видела у других надзирателей. Не простая рабочая куртка поверх рубашки со штанами, а представительный пиджак и даже фуражка.

— Я лишь хочу выжить. Не могу же я позволить светлым богам делать со мной всё, что им вздумается, — от ласки в его голосе по загривку побежали мурашки, путая мысли.

— Не сгущай краски, тебя ловят лишь для того, чтобы вышвырнуть с Небес, — первая попытка Альфэй освободить руки провалилась.

— Всё не так просто, как тебе кажется. Любой обученный тёмный бог в состоянии убить рождённого бога. Боюсь, никто не будет разбираться, способен я на это или нет. Слишком большая угроза для тех, кто сбежал, чтобы сотворить мир без тёмных богов.

— Тёмный бог может убить рождённого?.. — Альфэй впервые слышала, что тех вообще можно убить. — При чём тут это? Ты-то рождённых убивать не будешь.

— Пока что и не смогу…

— Тем более! Развей свою дурацкую иллюзию и пойдём со мной во дворец дознания.

Сибилл позволил ей взять себя за руку, и они оказались в хорошо знакомой пещере с кучевыми облаками, устилавшими дно, от иссиня-чёрных до лавандово-фиолетовых с зарницами в глубине. Даже любимое облако-кресло Альфэй, нежно-лавандовое с закручивающимися рукавами яркой галактики по центру, осталось на месте.

— Идём, — потянула она за собой, но Сибилл отчего-то не поддался.

— Нет. Это верная смерть. Ни себе, ни тебе я такого не желаю, — заупрямился он.

— Что за глупости⁈

— Беспрекословно слушаться и верить старшим богам — вот в чём глупость. Вспомни, ты сама говорила, что они понимают только язык силы. Что обманывают смертных и не исполняют обещаний. К тому же… Разве тебе кто-то обещал, что меня непременно оставят в живых?

— Лянь Тянбай сказал, что тебя всего лишь прогонят отсюда.

— Цитата дословная?

— Нет. Он сказал, что, если ты никого не убьёшь, то тебе грозит только изгнание с Небес, — Альфэй нетерпеливо дёрнула его за руку.

— Это всегда можно исправить. Подстроить. Подставить, — погладил её большим пальцем по тыльной стороне ладони Сибилл, словно этим жестом уговаривая успокоиться.

И с места паршивец ни на цунь не сдвинулся!

— Кому ты вообще нужен? Не усложняй мне жизнь, — взвыла Альфэй.

Она слишком хорошо знала упрямца. Если уж Сибилл что-то вбил себе в голову, то не будет её слушать. Сколько раз такое уже было? Хоть раз запрет следовать за ней подействовал? Как только набрался сил, всё по-своему делает.

— Сдаться — это чистое самоубийство, — покачал головой Сибилл.

— И что ты тогда предлагаешь? Что планируешь делать?

— Буду тянуть время. Рождённые боги мне не по зубам. Но сами они не решатся придти за мной. Давай не будем спорить. Ты разве не хочешь посмотреть, что делают твои друзья? — резко сменил он тему.

— Они мне не друзья! — разозлилась Альфэй, а когда сообразила, что «посмотреть» — это предложение, вцепилась в Сибилла обеими руками: — Ты как-то можешь следить за нами?

— Могу, — улыбнулся он и потянул её в хорошо знакомую пещеру с огромной кроватью-облаком, на вид более тёмной и рыхлой, чем устилавшие дно пещеры синие предгрозовые кучевые облака, которые приятно пружинили под ногой и простреливали зарницами в тёмной глубине.

Пещера в прожилках золотоносной руды с прозрачными колоннами светящегося изнутри камня, которую Сибилл создал специально для неё. Его чертоги. Хорошее место, где Альфэй была счастлива.

— Нам придётся лечь так, чтобы касаться друг друга руками, — голос Сибилла стал ниже, выдавая его волнение.

Альфэй скептически хмыкнула, забираясь вслед за ним на кровать. Её тюремная роба, как и форма Сибилла, поплыли и сменились на привычные ханьфу.

— Эта техника похожа на осознанное сновидение. Просто доверься мне, — когда они легли на спину плечом к плечу, Сибилл повернул к ней голову.

— Я знаю, что всё это только иллюзия, и ты управляешь ею, словно сном, — дёрнула она плечом и закрыла глаза, стремясь избавиться от слишком пристального внимания и внезапной неловкости.

Хватало и того, что Сибилл держал её за руку и осторожно поглаживал большим пальцем.

— Будет немного сумбурно. Я ещё не слишком хорош в этом, — услышала Альфэй последнее предупреждение-напутствие.

В самых ранних воспоминаниях Гу Жонг прячется на прогулочной палубе как можно дальше от жилых отсеков космической станции. Вспышками сознания отложился тесный, грязный отсек, вонь горелой проводки, буянивший страшный мужчина, неподвижно лежащая женщина на полу, ощущение загнанности и безысходности. Те воспоминания, словно рама, обрамляют кровь и огонь.

Гу Жонг панически боится находиться в замкнутом пространстве. Его трясёт. Мысли путаются. Глаза наполняются слезами, нос влагой. Руки дрожат. Он задыхается. И, кажется, кричит.

Жаль, на прогулочной палубе не останешься навсегда. Холод и голод заставляют вернуться к жилым отсекам. Он долго скитается, попрошайничая и получая побои. В космопорту порой удаётся стащить немного еды, но чаще ему достаются объедки, которые ещё нужно отобрать у роботов-уборщиков или добыть из глубоких зёвов мусоропроводов.

Всё хорошо, пока над головой уходят бесконечно ввысь далёкие перекрытия, а пустынные переходы между отсеками свободны, в какую бы сторону он ни бежал.

Но стоит попасть в тесный отсек, тем более, если там темно, а воздух затхлый и тяжёлый, как Гу Жонг начинает паниковать и задыхается. Там опасно, и его легко поймать.

Этим всё и заканчивается. Жуткие голоса что-то требуют. Его толкают, куда-то тащат. А потом он надолго остаётся в тесной темноте один. Компанию ему составляют лишь мелкие зверьки, их тонкий писк и возня немного отрезвляют. Грызунов Гу Жонг не боится, люди куда страшнее.

Тюремный отсек — самое жуткое место из тех, что он знал. Там тесно, темно и много злых людей. Он с самого начала не верил в добро, надежда на лучшее тоже постепенно оставляет его. Жизнь в заключении учит, что никому нельзя доверять.

Гу Жонг часто попадает в тюремный отсек. Там же его находит собственный двойник, в глазах которого он видит свою смерть. Двойник нападает без объяснения причин. Гу Жонг сопротивляется, но силы слишком не равны. Остаётся только одно — использовать знание местности, и он заманивает двойника в мусорный отсек.

Смерть двойника омывает эйфорией, приносит знания, наполняет неведомой ранее силой. Так грязный, забрызганный кровью, он возносится на Небеса.

— Новоприбывший. Как тебя зовут? — спрашивает у него голос, который не вызывает тревоги или страха.

— Меня… — изначально у него не было имени, только прозвища «грызун», «отброс», «мелюзга» и другие, ещё менее привлекательные, но воспоминания дубля подсказывают: — Гу Жонг.

Словно имя всегда было его и только в это мгновение снисходит озарение. В памяти всплывают иероглифы и их значение, много разрозненных знаний и пониманий. Погребающий под собой шквал информации, который усилием воли с трудом удаётся запихнуть поглубже, чтобы позже вернуться к этому.

— Итак, запишем «Жоинг». Теперь ты бог, и имя должно быть соответствующим. Пока что никому его не говори. Представляйся: младший бог Жо или ученик Жо. Всё понял?

— Благодарю за наставления, привратник Небес, — воспоминания Гу Жонга подсказывают, как правильно и должно кланяться низкому мужчине, похожему на простого рабочего: уборщика или дезинфектора.

Из памяти двойника Гу Жонг узнаёт, что, убивая свои копии в альтернативных реальностях своего мира, можно здорово прокачаться, причём за довольно короткий промежуток времени. Впрочем, ему не светит в ближайшее время покинуть Небеса, чтобы закончить начатое дублем.

В своей прошлой жизни он и не подозревал о том, что, самосовершенствуясь, можно вознестись и стать самым настоящим богом. Да и в богов он тогда не верил. Горькая правда заключается в том, что не у всех есть врождённый талант, знания, собранные поколениями предков, или возможность всю свою жизнь посвятить самосовершенствованию. Зато мало кто откажется от силы бога.

Убийство своих дублей карается ссылкой в изолированный мир-тюрьму, в котором каждый житель — перекачанный силой преступник. Попасть туда — один из самых больших страхов Гу Жонга, и в этом собственный страх перекликается со страхом погибшего двойника. Так что ему остаётся только радоваться, что Небеса закрыты от преследования и не выдают уже вознёсшихся богов кому бы то ни было.

Гу Жонг сам напросился в компанию стажёра Е. Он понимал, что им никогда не стать друзьями, да и не стремился к подобным отношениям. В основном Гу Жонг выполнял мелкие поручения и был полезен, чтобы его считали «своим» и не издевались над ним. Приносил, что просят, следил, за кем скажут.

Ему часто приходилось присматривать за стажёркой А, которая была вздорной и заносчивой. Во время божественной стажировки он почти поселился у её павильона, боясь пропустить появление богини. Гу Жонг не задумывался о планах своего покровителя насчёт стажёрки А, да и ему было плевать. Лишь бы стажёр Е с друзьями издевался над кем-нибудь другим, а не над ним самим.

Всё только наладилось. Гу Жонг перестал постоянно ждать брани, оскорблений, тычков, побоев и измывательств.

Новое заключение оказывается ещё более жутким. На этот раз нет ни одного обзорного или голографического иллюминатора, и нельзя увидеть космос. Гу Жонг находится под землёй, словно грызун в норе, со всех сторон сдавленный почвой, скалами и рудами. Он боится, что в любой момент может случиться землетрясение или ещё что-то, из-за чего их всех сожмёт, сдавит и уничтожит. Как когда-то произошло с его дублем в мусоропроводе.

Он не может. Не хочет так закончить.

Благодаря тому, что заключённый Е становится надзирателем, жизнь самого Гу Жонга тоже налаживается. Ненадолго. Потом приходится обо всех замыслах надзирателя Е рассказать начальнику тюрьмы, и теперь его ждёт незавидный конец.

Гу Жонг не знает точно планов заговорщиков, но в том, что его со дня на день пустят в расход, не сомневается. Поэтому он снова предаёт заключённого Е, рассказывая о его злоупотреблениях и что тот наведывается в женскую часть тюрьмы Дунсянь, а, возможно, и устраивает там оргии.

Одиночная камера успокаивает. Пусть тесная. Зато безлюдная. Тут заговорщики до него не доберутся. Гу Жонг выбрал правильную сторону.

Из чужих хаотичных воспоминаний Альфэй выдернула рука Сибилла. Он чуть сильнее сжал пальцы, и горячая волна возбуждения прокатилась по телу. Усилием воли Альфэй переключилась на маячившую у края сознания картинку. На этот раз она провалилась не так глубоко, частью сознания отслеживая горячую хватку и положение ладони Сибилла.