Странные и удивительные мы

Глава 3

Пусть и с разрешения, но входить в их спальню было странно. Я не была здесь с самого детства, когда тихонько прокрадывалась сюда, чтобы поиграть с бабушкиным мылом или спрятаться под вышитым покрывалом.

Эта комната могла быть светлой, если бы не большой красно-коричневый комод, закрывающий часть окна. Потускневший розовый ковер и маленькие тумбочки с обеих сторон большой двуспальной кровати. На одной — новелла Роберта Лудлума и тюбик клея для зубных протезов, на другой — сборник кроссвордов и фотография двадцатилетней мамы в серебряной рамке, незадолго до ее болезни.

Я тихонько прошла по комнате, недоумевая, как можно спать в таком холоде, с двумя настежь открытыми окнами. Постоянная одержимость свежим воздухом — привычка бабушки. Можно подумать, в скором времени он закончится.

Из кухни донеслись взрывы смеха, когда я осторожно открыла гардероб, выпуская слабый аромат ландышей. Внутри — платья и костюмы приглушенных тонов, некоторые все еще в чехлах после химчистки. Этикетка шестнадцатого размера на одном из платьев удивила меня. Я проверила другую одежду. Оказалось, у бабушки одежда от 12 до 16 размеров и непонятно, что соответствовало действительности.

Закрыв шкаф, я решила заглянуть в выдвижные полки в надежде найти какую-нибудь блузку, в которой Пегги появлялась недавно. Я увидела свитеры и кашемировые кардиганы, которые она надевала пару недель назад. Четырнадцатый размер. Как раз то, что нужно! Я аккуратно сложила одежду, постаравшись придать стопкам нетронутый вид, но что-то помешало задвинуть полку назад. Просунув палец за край и осторожно приподняв его, я нашла конверт.

Разорванный сверху, он со временем высох и побледнел. Не знаю, что именно заставило меня взять его и вытащить письмо, бережно раскрыв сложенную старую газету. Проводя пальцами по серому шрифту, я совсем не задумывалась над этической стороной моего вторжения.

Первое, что бросилось в глаза — дата. 11 июня 1983 года. И только потом мой взгляд скользнул по двум рядам фотографий с летней вечеринки по случаю столетия «Аллертон Пипл Холл». На одних — мужчины со строгими лицами в белой форме игроков в крикет, на других — женщины в юбках-плиссе и блузах «летучая мышь». Подростки в очках «Рай-Бен» и рубашках-поло с поднятыми воротниками, вспотевшие из-за жары девушки в коротких топах и кружевах. Под одной из фотографий я замечаю подпись: Кристин Калпеппер.

Почему-то неопределенно-печальное чувство кольнуло меня внутри, когда глаза остановились на мамином лице, разглядывая детали. У меня закрались подозрения. Что-то не так. Мама стояла, держа за руку парня, которого я никогда в жизни не видела. На ее губах загадочная улыбка, а в глазах блеск подростковой влюбленности. Судя по надписи, звали этого неизвестного Стефано МакКорт. С темными глазами, полными губами, щербинкой между зубами, он выглядел старше мамы на пару лет. Я снова посмотрела на дату, стараясь проанализировать каждую противоречивую деталь, особенно одну: фотография сделана за девять месяцев до моего рождения.

— Через пять минут к столу, — крикнул папа.

Игнорируя тяжелые удары в груди, я внимательно читала написанное от руки письмо. Оно адресовано бабушке и датировано декабрем восемьдесят третьего года. Обратного адреса нет.

Уважаемая Миссис Калпеппер,

Пишу вам с убедительной просьбой не искать вновь контактов со Стефано, мной или моим мужем Майклом через его офис в музее ди Кастельвеччио.

Я понимаю, что вы в шоке из-за Кристин и Стефано, как и все мы. Но если общение будет продолжаться, ничего хорошего не выйдет. Я особенно огорчена из-за ваших писем моему сыну о предполагаемой ответственности по отношению к «плоти и крови». Такого рода эмоциональный шантаж совершенно неуместен, особенно когда он уже принял решение не иметь ничего общего с вашей дочерью еще до нашего отъезда из Ливерпуля. Тот факт, что сын вернулся в Италию с нами, говорит сам за себя.

Из сказанного вами в письме следует, что Кристин помирилась со своим бойфрендом. Он, без сомнения, станет хорошим отцом ребенку. Так зачем раскачивать лодку, пытаясь вовлечь Стефано в проблемы, когда правда уже никому не нужна?

Он не собирается менять свое мнение, и у него абсолютно нет никакого желания возвращаться в Великобританию. Я глубоко сожалею, если мои слова звучат резко в данных обстоятельствах, но уверена, вы понимаете, мы тоже расстроены этими событиями.

С уважением,

Синьора Виттория МакКорт.

Я смотрела на фотографию, на дату, на восторженную улыбку моей мамы. Но главным образом я рассматривала молодого темноволосого человека с моей щербинкой в улыбке. Мне стало трудно дышать.