Там, где тает лед

Скарлетт

Я не из тех, кто страдает паранойей, но никак не могу отделаться от ощущения, будто на меня весь день кто-то смотрит. Неприятное покалывание в затылке преследует меня, а когда оборачиваюсь — вокруг никого.

Начинаю думать, что за мной следят. И если кто и стал бы следить за мной, так это Коннор, хотя даже он не стал бы рисковать жизнью так откровенно. Нет, странные взгляды бросают местные — весь день. Я будто оказалась в центре какой-то шутки, смысл которой упускаю.

Поднимаюсь из-за столика и направляюсь к барной стойке, чтобы в очередной раз осведомиться о судьбе нашего заказа. День выдался насыщенным: после посещения ранчо Сидер Крик мы немного прогулялись по городу. К сожалению, мама слишком устала для рождественского рынка, и мы решили завершить программу пораньше. Семья вернулась в отель, а я вызвалась забрать ужин. Папа порывался остаться со мной, но я отправила его отдыхать. Благо до гостиницы всего пять минут ходьбы

— Простите, я хотела узнать, готов ли заказ на имя Монро. Я жду уже больше часа, — говорю девушке за стойкой.

— Еще несколько минут. Мы очень загружены, — отвечает она, даже не взглянув на меня.

Я, конечно, видела тот автобус с туристами, и мысль, что у них аврал казалась логичной. Но когда люди, пришедшие после меня, уже получили свои заказы, ситуация стала выглядеть весьма сомнительно.

— Вы можете, пожалуйста, уточнить? — повторяю тем самым голосом, который ненавижу. Сиенна называет его моим «голосом для хулиганов»: жесткий, без вариантов для спора.

Девушка наконец поднимает глаза и тяжело вздыхает.

— Конечно. Сейчас брошу все и проверю.

Ну, точно что-то неладное. Я всего лишь попросила ее выполнить свою работу. Может, у нее плохой день и я зря настаиваю. Надо будет оставить ей щедрые чаевые.

Когда дверь позади меня открывается, я отхожу, чтобы впустить вошедшего. По спине будто разливается тепло, а в следующее мгновение чувствую чистый морозный запах зимы, смешанный с чем-то теплым, древесным — вроде сандала.

Все тело тут же напрягается и я оглядываюсь через плечо, чтобы встретить взгляд темно-зеленых глаз.

Конечно. Коннор. Вселенная меня ненавидит и мстит лично.

На секунду я всерьез готова бросить несчастный заказ, который, похоже, никогда не приготовят, и уйти.

Но почему я должна уходить, если ничего не сделала? Чтобы он чувствовал себя королем мира?

Я разворачиваюсь к стойке, полностью игнорируя его. Трудно, учитывая, что у него рост почти два метра, и мое тело реагирует на него, словно оживает. Я чувствую, как он подходит ближе, и вытаскиваю электронную книгу, чтобы отвлечься — читаю роман, для которого хочу записать пробу. Джемма Сент-Джеймс — одна из моих любимых авторов. Я уже озвучила для нее два романа, и очень хочу озвучить этот. Главная героиня острая, не слишком милая, и я ощущаю странное родство с ней.

— О, Коннор! — возвращается официантка. — Ваш заказ будет готов через минуту.

Она улыбается ему так сладко, что меня накрывает смесь раздражения и ревности. Второе чувство тут же давлю, у меня нет никакого права ревновать Коннора.

— Спасибо, Анна, — говорит он.

Боже, его голос. Грубый и при этом мягкий, как выдержанный виски, который одновременно идеально обжигает и дарит тепло.

— Хотите что-нибудь выпить, пока ждете? — Щеки розовеют, и я ее понимаю. Я тоже так реагировала когда-то.

Для нее я невидима, даже с моими лавандовыми волосами.

— Простите, а как же мой заказ?

Она нахмуривается, будто впервые меня видит.

— Э-э… еще несколько минут.

Либо у них действительно катастрофическая загруженность, либо дело нечисто.

Остро ощущала взгляд Коннора, ловящий каждое мое движение, пока я отчаянно пытаюсь взять себя в руки. Хамить обслуживающему персоналу — это черта, которую я никогда не переступала. Я могу быть злой, но не мерзкой, сама прошла через такую работу и знаю цену. Так что единственный выход — уйти и оставить заказ. Верно? Я же не могу сорваться на нее из-за часа ожидания.

— Давно ты ждешь? — спрашивает Коннор.

— Недолго, — отвечает за меня Анна. — У нас очень много заказов.

Коннор продолжает смотреть, и его взгляд тяжелеет. Зачем он делает это? Зачем ломает меня? Пытаюсь игнорировать его рассматривая свое пальто, но замечаю, как его рука делает попытку движения ко мне и резко сжимается в кулак.

Я поднимаю глаза. Он смотрит так… почти умоляюще. Сердце болезненно сжимается. Я обещала не говорить с ним, но устала бороться с собой. Особенно когда он рядом и меня накрывают воспоминания, каким внимательным он был. Как следил, чтобы мне было комфортно. Как защищал.

Мне никогда не нужна была защита. Но это приятно — когда кто-то готов встать на твою сторону.

— Больше часа, — говорю я, сглотнув.

Челюсть Коннора дергается.

— Подожди здесь.

Он разворачивается и уходит вглубь помещения. Официантка бросает на меня злой взгляд, и я не понимаю, что именно сделала не так.

Через минуту Коннор возвращается с двумя пакетами в руках, от которых исходят такие запахи, что мой живот громко урчит.

— Я забрал твой заказ. Ты возвращаешься в Ханисакл?

Киваю, как он вообще знает, где я остановилась?

— Я провожу тебя.

— Секунду, мне нужно заплатить, — возражаю.

— Нет, не нужно, — отвечает он просто. — Ты можешь есть здесь бесплатно всю жизнь, если захочешь.

Что?.. Он перехватывает пакеты одной рукой, открывает дверь и пропускает меня. Я выхожу в холодный вечер и поеживаюсь, пряча руки в карманы.

Вдали звучат рождественские песни, собрав вокруг хора слушателей. Чтобы не толкаться в толпе, Коннор махнул рукой, предлагая обойти по другой стороне улицы.

— Тебе не обязательно меня провожать, я могу сама донести пакеты.

Он искоса смотрит на меня:

— Я тоже иду в Ханисакл.

— Одним хорошим поступком всего не исправишь, Коннор. Это так не работает.

Его губы трогает усмешка.

— Маленькая, я не пытаюсь найти легкий путь обратно, знаю, что ты гораздо сложнее, и я уважаю эту сложность: ты целый мир для меня, и я готов к трудностям.

Я спотыкаюсь о собственные ноги. Коннор подхватывает меня, обнимая за талию. Мы оказываемся так близко, что на секунду мир откатывается назад — к тем дням, когда он просто тянул меня к себе посреди улицы, чтобы поцеловать. «Просто так», говорил он, со своей тайной улыбкой.

Его лицо совсем рядом, его тело — знакомое, притягательное. Глаза кажутся почти карими в тусклом свете, густые ресницы, прямой нос, мягкие губы. Он не брился неделю, и в бороде видна седина. Я всегда считала это чертовски привлекательным.

И есть часть меня, которая ненавидит себя за желание прижаться к нему. Это та часть, которая любит возвращаться в родительский дом, в любимые и безопасные места. Места, где меня ничто не ранит.

Я вырываюсь. Коннор больше не безопасное место.

— Меня не нужно завоевывать, Коннор, — выдыхаю. — Это не игра.

Он смотрит твердо, уверенно.

— Я никогда так не думал, маленькая.

Его взгляд медленно скользит по моему телу, зажигая на коже огонь.

— И это не те игры, в которые я хочу с тобой играть.

— Не называй меня так, — говорю сквозь зубы. — И не смотри на меня так. Ты хоть допускаешь мысль, что у меня может быть парень? Что я могла забыть человека, который бросил меня без единого слова?

Я всегда ненавидела это прозвище. Даже если скучала по нему.

Коннор долго смотрит, чуть наклонив голову. Я вздрагиваю, когда поднимается ветер, принося аромат муската и корицы от пекарни за углом.

— Тогда скажи, что у тебя есть парень, фурия, — бросает он.

Боже. У меня нет сил на него. Я разворачиваюсь и иду к гостинице, позволяя ему плестись следом. Я терпеть не могу лжецов и сама не люблю врать, поэтому даже ради того, чтобы отвязаться от него, не стану говорить, будто встречаюсь с кем-то. Через две недели меня здесь все равно не будет.

— Так я и думал, — говорит Коннор, поравнявшись со мной. — Но если что, даже если бы парень у тебя был, я все равно сделал бы все, чтобы тебя вернуть. Потому что знаю — ты создана для меня.

Я поворачиваюсь и впиваюсь в него взглядом.

— Прекрасная демонстрация уважения к моей свободе выбора, Коннор. Всегда знала, что на твою деликатность можно рассчитывать.

В его глазах что-то дергается, и я понимаю — попала в цель. Но он все равно улыбается.

— Я заслужил. Видимо, когда мы были вместе, ты не видела, насколько я по тебе схожу с ума. Я тогда мог это скрывать. Сейчас — нет. Так что да, маленькая, даже будь я злодеем, я бы сделал все, чтобы тебя вернуть.

У меня пересыхает во рту. Когда мы были вместе, он звонил мне по видеосвязи каждый день, когда уезжал на выезды, и мы могли говорить часами. А когда был в городе, требовал, чтобы мы проводили вместе каждую минуту. Держал меня в кровати, лаская медленно и нежно, жестко и отчаянно, пока мир не исчезал. Когда он смотрел на меня — он не видел никого, кроме меня.

Если это он еще «скрывал», то что будет, если перестанет?

Из закусочной выходит группа пожилых мужчин. Лет по семьдесят каждому. Их взгляды сразу падают на Коннора.

— Коннор! Что скажешь по поводу решения «Найтс» обменять Нолана? — спрашивает один.

— К нему относились отвратительно. Переход — лучшее, что с ним могло случиться. Он же пацан, — отвечает Коннор.

— Но команда с ним неплохо играла. У них был шанс попасть в плей-офф, — возражает другой.

Коннор смеется.

— Простите, но «Найтс» никогда не попадут в плей-офф. У них ужасные розыгрыши. Им нужен новый тренер.

Для меня это все звучит как тарабарщина. Даже встречаясь с хоккеистом, я так и не заинтересовалась игрой. Коннор никогда не заставлял меня любить хоккей. Терпеливо объяснял, если я спрашивала, хотя уверена — мои вопросы повторялись.

Хватит. Стоп. Это худший способ держать его на расстоянии. Не поддавайся приятным воспоминаниям.

— Ты сегодня утром выводил Миднайт? Кажется, я видел тебя, — спрашивает еще один старик.

— Да. Ему нравится, когда вокруг тихо и никого нет, — отвечает Коннор.

Я косо смотрю на него, когда понимаю, Миднайт — это конь. Черный конь — по имени. Кажется, сегодня утром как раз соревновалась с черным конем.

— Ладно, хорошей ночи, мужики. Не натворите дел, — говорит Коннор.

Он кладет ладонь мне на спину, мягко направляя вперед. Я машу старикам. Прежде чем я успеваю что-то сказать, он убирает руку.

— Это был ты утром? — спрашиваю я. — Ты был на коне.

Мой голос звучит обвиняюще.

Коннор бросает на меня взгляд из уголка глаза.

— Да.

В подтверждении я и не нуждалась. В глубине души чувствовала, что это был он. Между нами всегда было странное притяжение, будто что-то внутри меня зовет его.

Когда я вижу здание гостиницы, меня охватывает облегчение. Поднимаюсь по ступенькам, открываю дверь, в теплом холле пахнет корицей и елью. За стойкой, как всегда, стоит Марион, напевает под рождественские песни с ее старенького радио. Она поднимает глаза, видит нас и сияет.

— Коннор! А я думала, что тебя так задержало.

Есть ли хоть один человек в этом городе, которого он не знает? В фильмах маленькие городки всегда показывают такими, где все знают всех, но я не думала, что так бывает на самом деле. В наше-то время — кому есть дело до соседей? Но Силверпайн будто сошел с рождественской открытки.

— На Паттис были проблемы, — говорит Коннор.

— А, ты встретил одну из наших гостей, — говорит Марион, улыбаясь мне. — Вы позже придете вниз, как и остальная ваша семья?

— Позже? — переспрашиваю.

— У нас киносеанс, — объясняет Марион.

Она кивает на столовую — мебель передвинули, расставив диваны и стулья рядами перед большим телевизором.

— Каждый вечер декабря смотрим рождественские фильмы. Коннор все настраивает. Я в технике ничего не смыслю, — добавляет Марион.

Это явная ложь: утром она печатала сообщения быстрее, чем Сейди, а моя сестра буквально живет с телефоном в руках.

— Звучит мило, — говорю я. Хотя для меня нет ничего хуже вечера в компании незнакомцев. Я люблю рождественские фильмы, но не настолько. Это буквально мой ночной кошмар. — Мне нужно наверх, а то моя семья меня убьет за задержку.

Я протягиваю руку, чтобы Коннор отдал пакет с ужином.

— Я могу помочь поднять, он тяжелый, — говорит он.

— Я не из стекла. — Делаю требовательный жест ладонью.

— Но ты такая же хрупкая.

— И такая же острая, когда разбита.

Я поднимаю бровь. Он ухмыляется и кладет ручку пакета на мою ладонь, позволяя пальцам скользнуть по моей коже. Я сдерживаю дрожь, которая чуть не пробивает меня с головы до ног. Сжав ручку пакета, опускаю руку.

Коннор смотрит мне прямо в глаза.

— Увидимся позже, маленькая.

Я сладко улыбаюсь.

— Только во сне, Конни.

Его глаза опасно прищуриваются, а Марион тихонько смеется, пока я поднимаюсь по лестнице. Мы оба можем играть в эту игру. Если он хочет использовать прозвище, которое я терпеть не могу, то я буду использовать то, что раздражает его.

Так и проведем эти две недели.

Глава 8