Там, где тает лед

Скарлетт

Я выхожу из душа и вытираюсь, натягиваю домашние штаны и футболку, которые Коннор оставил для меня. Прежде чем надеть футболку, не могу удержаться и рассматриваю следы, которые он оставил на мне. Варварство, конечно, но мне это нравится, потому что он — мой варвар. Точно так же, как мне понравилось, когда он сказал, что собирается сделать меня матерью. Меня бросает в жар от этого воспоминания, и я быстро натягиваю футболку.

Выйдя из ванной, беру телефон и созваниваюсь с семьей, сообщив, что жива-здорова, и что Коннор отвезет меня домой, как только расчистят дороги. Сиенна рассказывает, что Люк вчера успел добраться до гостиницы до того, как снегопад стал совсем непролазным.

— Так, я слышал, что ты встречаешься с Коннором Хейсом? — спрашивает Люк, когда Сиенна передает ему телефон. — Мне надо с ним подраться?

Я хмурюсь на свое отражение в зеркале комода. На поверхности всякая мелочь: наполовину пустой флакон одеколона, кошелек Коннора, пара канадских монет, пятидолларовая купюра, его часы.

— Ты хоть раз в жизни с кем-нибудь дрался? — спрашиваю я.

Люк умолкает на секунду.

— Я хотел предложить это, как брат. Но, знаешь, могу просто постоять рядом и подержать твои сережки, пока ты будешь драться сама.

— Спасибо, Люк. Я это ценю, — смеюсь.

Вешаю трубку и открываю ящик комода, ища носки. Нахожу их в третьем, и когда беру верхнюю пару, замечаю среди сложенных вещей синюю коробочку. Сердце будто падает вниз. Коробочка маленькая, явно с украшением — серьги… или кольцо.

Не надо туда заглядывать.

Я до конца не понимаю, что чувствую по поводу примирения с Коннором. Но, наверное, готова его простить, понимая теперь, что он меня не бросал по своему желанию. Эта мысль смягчает ту боль, что жгла меня последние полтора года.

И, раз я, похоже, мазохистка, все же беру коробочку и открываю. Внутри сверкает прекрасное кольцо с камнем-маркиз. Сглатываю, рука тянется примерить, но я поступаю разумно: закрываю коробочку, кладу туда, где она лежала, и задвигаю ящик.

Думать о свадьбе еще слишком рано. Вчера — дети. Сегодня — брак. Завтра я решу переехать в Сильверпайн. Теоретически, работать я могу откуда угодно, но жить в Сильверпайне… Нет. Маленькие городки — это не мое.

Выхожу из комнаты и замираю на пороге, рот сам раскрывается от удивления.

Коннор украсил дом к Рождеству.

Гирлянды свисают с перил. Спускаясь по лестнице, замечаю огоньки и ветки над камином. Растение у окна исчезло, а на его месте стоит рождественская елка, украшенная до совершенства. Арочный вход в гостиную увешан огоньками. Посреди арки висит омела.

— Маленькая моя.

Я оборачиваюсь. Коннор стоит у входа на кухню, руки в карманах домашних штанов.

— Зачем?

— Ради кого-то другого я бы этого не делал. Ты — единственная, с кем я хочу встречать праздники.

Мне хочется расплакаться, хоть и пытаюсь сдержаться. Коннор осторожно подходит, словно опасается, что я сейчас взорвусь. Он обнимает меня, и я прижимаюсь к нему, вдыхая его чистый запах.

Не верится, что он сделал это ради меня. Не верится, что он разобрался со всей свадебной путаницей, которую устроил этот город. Хотя должна бы верить — Коннор всегда умел все брать на себя.

— Когда ты проснулся? — спрашиваю.

— Около шести.

Я отстраняюсь, смотрю ему в глаза.

— Ты хочешь сказать, что я плохо занимаюсь сексом, Конни? Потому что вчера двое людей занимались бешеным сексом всю ночь, и только один из них сегодня едва жив.

— Не переживай, маленькая. Твой озверевший самец еще сутки будет отходить.

— Говори что хочешь, но если я сейчас предложу, ты не откажешься.

Коннор смеется.

— Я же не мертвый, чертенок.

Он хочет на тебе жениться, шепчет мне внутренний голос.

Коннор берет меня за руку и ведет на кухню. Он приготовил нам поздний завтрак: панкейки, бекон и яйца. Мы садимся за стол.

— Ты здесь вырос? В этом доме, имею в виду, — спрашиваю я, оглядывая кухню.

Она современная: кремовые столешницы, шкафчики нежно-салатового цвета, новая техника. Светлые стены, много дневного света из окон и двери во двор.

— Мы жили в городе, пока были живы родители, — говорит Коннор. Каждый раз, когда он говорит о них, в его глазах появляется грусть. Прошло уже много лет, но, наверное, такое не проходит. Я и представить не могу жизнь без своих родителей. — После их смерти мы с братьями переехали сюда, к деду.

— Какой он был? — спрашиваю я.

Взгляд Коннора уходит куда-то далеко.

— Строгий. Иногда жесткий. С ним было непросто. Старой закалки. Он считал, что настоящий мужчина — тот, кто берет ответственность и не жалуется. И не сбегает.

Он поднимает глаза на меня.

— Он считал мою карьеру в НХЛ попыткой сбежать от своих обязанностей. А мои обязанности, по его мнению, — это семья и ранчо Сидер Крик. Поэтому он и оставил его мне, и сделал меня распорядителем фондов братьев. Чтобы я никогда не смог сбежать отсюда, — говорит Коннор.

Я откидываюсь на спинку стула. Судя по тому, как о нем говорили Марион и остальные жители городка, я ожидала от деда Коннора чуть ли не святости. Наверное, он был хорошим человеком. Но человеком, который видел мир только так, как считал правильным, и не допускал других точек зрения.

— А братья? — спрашиваю я.

Коннор коротко, зло смеется.

— Я даже не знаю, где они. Финн слишком занят вечеринками, а Уайатт ненавидит семью и не мог дождаться момента, когда уедет достаточно далеко. Финн, конечно, вернется, когда наскучит и закончатся деньги. Должно случиться со дня на день.

— А твои майки в лодже? Ханна сказала, что их повесил твой дед, — говорю я. Если он ненавидел карьеру Коннора, зачем же вешать форму?

Коннор качает головой.

— Их подарили ему в городском совете в обмен на услугу, которую он для них сделал. Он был обязан повесить их на видное место.

Мне становится тяжело. Я ненавижу, что Коннор застрял здесь с обязанностями, которые ему не нужны. Ненавижу, что родной дед видел в его карьере побег, а не повод для гордости.

— Ничего не смыслю в хоккее, но я так горжусь тобой, Коннор, — говорю я. — Ты делал то, что любил, и делал это блестяще. — Накрываю его руку своей. — Тебе есть чем гордиться, детка.

Он берет мою ладонь, подносит к губам и целует тыльную сторону. В его глазах темнота чуть отступает. Я понимаю: ему нужно было это услышать. Каждому нужно знать, что им гордятся, а Коннору, кажется, никто никогда не говорил таких слов.

— Ты все это воспринимаешь на удивление спокойно, — говорит он, когда мы поднимаемся со стола, чтобы убрать тарелки.

— Мы уже занимались сексом, Конни. Ты правда думал, что я убегу отсюда с криками?

Споласкиваю тарелки и передаю их ему для посудомоечной машины.

— Убежать с криками — да, но не от секса, — парирует он.

Я пожимаю плечами, скрещивая руки и опираясь на столешницу.

— Наверное, просто устала воевать, — говорю я.

— Ты? Устала? — Коннор делает круглые глаза. — Не верю.

Я показываю ему язык.

— Это приглашение? — спрашивает он с усмешкой.

— Вот и снова появился озверевший самец, — бормочу я, глядя в окно на заснеженные Скалистые горы. Снег почти достает до середины стены. — Ты уверен, что они расчистят дорогу сегодня?

— Обычно нет. Но я позвонил в совет и уточнил. Дорогу точно почистят. — Коннор наклоняется и целует меня в макушку. — Я знаю, что тебе нужно вернуться к семье.

Закрываю глаза и прижимаюсь к нему. Он думает обо всем. Даже о свадебном кольце. Я резко распахиваю глаза.

— Проведи мне экскурсию по дому. Хочу посмотреть, где ты вырос.

Он берет меня за руку и выводит из кухни.

— Это гостиная, — говорит он, обводя пространство рукой. — А вот здесь ты поставила меня на колени и заставила умолять о том, чтобы попробовать твою киску, полностью выпотрошив мне мозги, — добавляет он, указывая на ковер у камина, где мы занимались сексом прошлой ночью.

У меня вспыхивают щеки.

— Мне понравилось.

Его взгляд становится тяжелым, горячим.

— Мне тоже, маленькая.

Он показывает мне небольшой кабинет, где работает, — там он раскрывает передо мной планы, каким станет лодж через пару лет. Показывает задний вход, прачечную. Между кабинетом и прачечной — запертая дверь. Я останавливаюсь, уставившись на нее.

— Что это? — спрашиваю я.

Коннор смотрит на дверь, и, клянусь, его щеки слегка розовеют.

— Ничего важного.

— У тебя что, тайная секс-комната в фамильном доме, Коннор?

Он косо на меня смотрит.

— Это не секс-комната. — Он тяжело вздыхает и открывает дверь.

По периметру комнаты — книжные шкафы, большие окна выходят на передний двор. У окна — уютное широкое кресло. Несколько разношерстных стульев. Еще один камин — поменьше, чем в гостиной. Ничего смущающего… пока я не замечаю странную деревянную конструкцию у стены напротив окон. В ней — прямоугольное окно.

Подхожу ближе и понимаю: внутри достаточно места для одного человека. Стол с подставкой для планшета, микрофон, оборудование. Я открываю дверцу и вхожу. Когда закрываю — тишина становится полной. Стены выложены звукопоглощающими панелями. Окно, скорее всего, тоже звуконепроницаемое.

Я смотрю на Коннора через стекло.

Он купил мне кольцо. И построил в своем доме студию для записи.

Открываю дверь и буквально бросаюсь ему в объятия. Встав на носочки, хватаю его за шею и утягиваю вниз для оглушительного поцелуя. Он поднимает меня, прижимает к себе, и я обвиваю его ногами.

— Это безумие, Коннор, — шепчу я.

— Это любовь, детка. Тебе не обязательно переезжать сюда, чтобы мы были вместе. Но если мы будем приезжать — я хочу, чтобы тебе было удобно, даже если это пара недель. У тебя должно быть все необходимое.

Он уже решил, что мы будем вместе. Он готов строить нашу жизнь — здесь, в Нью-Йорке, где угодно. И, кажется, я готова тоже.

Глава 19