Три дня счастья

ГЛАВА 10 Тебе, мой единственный друг

Я едва помню, о чём говорил с Химэно. Да что там, не могу даже сказать, как она была одета, — охваченный небывалым волнением от встречи, я нёс всё, что приходило в голову.

Содержание разговора меня совсем не интересовало: вполне хватало того, что я произносил какие-то слова, а она отвечала.

Судя по всему, Химэно пришла не на фестиваль, а просто заехала в этот район по работе, оставила машину возле храма и случайно прошла мимо нас. Я спросил, какая у неё работа, но ясного ответа не получил: Химэно лишь уклончиво сообщила, что приходится много общаться с людьми.

— Я бы с удовольствием поговорила с тобой подольше, но завтра рано вставать, — заключила она.

В ответ на её попытку сдержанно откланяться я предложил выпить вместе в ближайшее время.

Химэно ответила, что не пьёт спиртного, но поужинать согласна. Мы договорились встретиться вечером через два дня и попрощались.

От счастья я совершенно забыл про Мияги.

— Рада за вас, — сказала она. — Я даже не думала, что так сложится.

— Как и я. По-моему, это просто невероятное совпадение!

— Да, бывает же такое.

Через два дня мне предстояло вновь увидеться с Химэно. Именно на эту встречу я возлагал все свои надежды, и к ней следовало подготовиться.

Я вернулся домой, вычеркнул из списка предсмертных дел пункт про Химэно и, уже расстилая постель, обратился к Мияги:

— У меня к тебе немного странная просьба.

— Выпить с вами я не могу.

— Да не это. Есть дело на завтра. Хочу, чтобы во время встречи с Химэно всё было на высоте. К счастью, сама встреча через два дня, так что завтра я собираюсь от заката до рассвета к ней готовиться. Нужно, чтобы ты мне помогла.

— Что значит «готовиться»?

— Пожалуй, уже нет смысла что-то от тебя скрывать, поэтому буду говорить откровенно. За двадцать лет я ни разу не был на свидании с девушкой. Боюсь, что на встрече с Химэно начну докучать ей или говорить всякую чушь. Чтобы хоть немного снизить этот риск, думаю завтра выйти в город и порепетировать.

Пару мгновений Мияги стояла не шелохнувшись и растерянно молчала.

— Если я верно вас поняла... Вы хотите, чтобы я сыграла роль Химэно-сан?

— Именно так. Мияги, ты согласна?

— Я, в общем-то, не против, но ведь тогда вас ждут серьёзные проблемы…

— А, ты про то, что тебя вижу только я?

— Да, — подтвердила Мияги.

— Подумаешь. Меня не волнует, что подумают окружающие. Главное — как отреагирует Химэно. Пускай все вокруг смотрят с презрением; если при этом мне удастся хоть чуть-чуть ей понравиться, оно того стоит.

— Когда речь заходит о Химэно-сан, вы будто превращаетесь в другого человека... Но тут есть ещё одна проблема. Как вы знаете, мне неизвестно, как мыслят мои ровесницы. Не стоит рассчитывать на полноценную замену. Скажем, я могу посчитать неприятным то, что понравится Химэно-сан, и заинтересоваться тем, что покажется ей довольно скучным. Или там, где она поразится грубости, я увижу только вежливость, и тому подобное. Вот почему я не гожусь как пример двадцатилетней...

— Любишь ты себя принижать, — прервал я. — Не вижу проблемы. По-моему, от обычной девушки ты почти не отличаешься. Разве что будешь посимпатичнее.

— Хорошо, если для вас это неважно… — робко проговорила Мияги.

На следующее утро я записался в парикмахерскую и отправился за новой одеждой и обувью. Не идти же на свидание в потёртых джинсах и почерневших от времени кроссовках. В приглянувшемся бутике купил фирменную рубашку поло, брюки из хлопка, по совету Мияги подобрал к ним ремень и дезерты^[15] шоколадного цвета.

— Тщательно выбирать гардероб вам не нужно. Достаточно того, что одежда с иголочки.

— Хочешь сказать, я сам по себе хорошо выгляжу? — спросил я.

— Понимайте как хотите.

— Хорошо, так и сделаю. Кажется, меня только что похвалили.

— А вот это лишнее.

Я закончил с покупками и пришёл в парикмахерскую чуть раньше назначенного времени. По совету Мияги честно объяснил девушке-парикмахеру, что готовлюсь к встрече с дорогим человеком; она с понимающей улыбкой принялась за стрижку и даже дала пару советов.

В новой одежде и с новой стрижкой, я, без преувеличения, почувствовал себя совсем другим человеком. Похоже, длинные патлы и застиранная рубашка производили довольно мрачное впечатление. Теперь, уже без них, я был как юноша из музыкального клипа поп-группы.

— Вас просто не узнать, — призналась Мияги.

— Ага. Скажи, разве я похож сейчас на человека, один год которого стоит не больше десяти тысяч иен?

— Нет. Вы похожи на человека, у которого счастливое будущее.

— Спасибо. Знаешь, а ты похожа на книжную фею, когда улыбаешься…

— Кусуноки-сан, кажется, у вас сегодня хорошее настроение.

— Кажется, да.

— Кто такая книжная фея?

— Умная и приятная девушка.

— Эти слова предназначены Химэно-сан?

— Нет, её я воспринимаю по-другому. Сейчас я говорил именно о тебе.

Лицо Мияги не дрогнуло, она лишь слегка склонила голову:

— Спасибо. Но вы ведь знаете, что и я, и вы как люди почти ничего не стоим.

— Это и удивляет, — согласился я.

Мы беседовали, сидя в небольшом итальянском ресторанчике, и, конечно, для окружающих наш диалог выглядел как разговор странного парня с самим собой. Пожилые мужчина и женщина за соседним столиком украдкой посматривали на меня и перешёптывались.

Мы поели и вышли на улицу, спустились по лестнице у моста и зашагали по набережной. Я успел опьянеть и всё время тянул Мияги за собой, схватив её за руку. Мияги послушно семенила следом, хотя на лице её читалось смущение. Разумеется, прохожие, видя только меня, подмечали странную походку, но какая разница? Мне ведь всё равно уже не влиться в общество нормальных людей, так почему бы не взять на себя роль чудака?

— Послушайте, пьяница Кусуноки-сан. Представьте, что я Химэно-сан, и попытайтесь меня соблазнить, — оправившись от смущения, выдала Мияги.

Лицо её было непроницаемо.

Я остановился и заговорил, глядя ей прямо в глаза:

— Встреча с тобой — лучшее, что было в моей жизни. Худшее случилось, когда ты исчезла из неё. А сейчас от твоего ответа зависит, случится ли в моей жизни что-то лучше первого или хуже второго.

— Просто удивительно, на какие многословные и туманные речи вы способны. Моё восхищение.

— Думаешь, на Химэно они подействуют?

— Пожалуй, Химэно-сан... — Мияги прикрыла рукой рот и задумалась. — Она удивится, что это с вами такое, рассмеётся и постарается сменить тему.

— Да? А ты бы что сделала?

— Я вас не понимаю.

— Шучу. Забудь, — рассмеялся я.

— Кусуноки-сан, да вы шутник по натуре, оказывается?

— Даже не знаю. На самом деле я не очень-то верю в характер, темперамент или натуру. Всё это меняется под влиянием обстоятельств. Ведь люди друг от друга отличаются только тем, в какие жизненные ситуации чаще попадают. В нашем обществе принято верить в постоянство человеческой натуры, но, по-моему, это нечто куда менее глубокое, чем все склонны думать.

— Вот уж не думала услышать от вас что-то подобное.

— Каждый предпочитает думать, что именно он — исключение из печального правила.

Мияги еле слышно вздохнула.

— Тоже верно, — согласилась она.

Мы устали идти пешком и забрались в первый попавшийся автобус. В салоне были пассажиры, но я решил не обращать на них внимания и поведал Мияги о воспоминании, связанном с Химэно. После нескольких пересадок мы добрались до смотровой площадки, популярной в качестве места для свиданий. Присутствие целующихся и обнимающихся парочек никак не мешало мне продолжать разговор с Мияги, тем более что никому здесь не было дела до меня: все были слишком заняты друг другом.

— Впервые я сюда пришёл с Химэно. На самом верху винтовой лестницы, ведущей к площадке, перила такой высоты и толщины, что ребёнок обязательно захочет забраться по ним вверх. Полезла и Химэно, но она не обратила внимания на просвет между перилами и в результате чуть не свалилась с площадки. Не окажись я рядом и не схвати её за руку, так, скорее всего, и случилось бы. При всём своём уме Химэно оказалась удивительной разиней. В каком-то смысле даже беспомощной. Я поспешно потянул её на себя, свалился на пол, получил пару ссадин, и весь тот день она была со мной необыкновенно ласкова.

Я болтал без умолку, стараясь прогнать необъяснимое чувство тревоги, а Мияги слушала меня с задумчивым выражением на лице.

Она знала то, что на тот момент было неведомо мне, и умолчала о самом важном.

Пожалуй, именно на смотровой площадке стоило бы рассказать мне обо всём, но Мияги не вымолвила ни слова.

Как мне кажется, она просто хотела, чтобы я мог вволю помечтать.

Наступил день встречи с Химэно. После обеда полил дождь, и на станции толпились люди с зонтами. Из окна на втором этаже я наблюдал за разноцветными зонтиками, снующими из стороны в сторону.

Мы договорились встретиться в семнадцать часов у книжного магазина, но Химэно опаздывала уже на десять минут.

Не стоит волноваться, убеждал я себя. Из-за дождя в городе пробки, к тому же у Химэно, в отличие от меня, дел по горло.

Умом я это понимал, но всё равно поглядывал на часы через каждые двадцать секунд.

Прошло двадцать минут, хотя мне казалось, что час или два. Неужели кто-то из нас — либо я, либо Химэно — перепутал место встречи? Но она сама предложила встретиться около книжного магазина, а книжный магазин возле станции был только один.

Химэно появилась на двадцать седьмой минуте, когда я уже раздумывал, а не отправиться ли на её поиски. Она на ходу помахала мне рукой. От облегчения у меня чуть ноги не подкосились: к тому моменту в голову закралась мысль, что обещание встретиться — не более чем дань вежливости, и Химэно просто хотела от меня отвязаться.

Должен признаться, что Химэно была невероятно красива даже для того, кто не мечтал о ней все десять лет. Я поневоле залюбовался её совершенным телом с правильными, чётко очерченными изгибами: ничего лишнего, всё именно так, как надо.

Даже будь мы с нею незнакомы, я бы наверняка ощутил некую горечь, поглядев на такую девушку. Пожалуй, само её существование оставило бы во мне дыру, которую трудно заполнить кем-то другим. Возможно, я бы подумал: «Эта девушка никогда не будет моей, а если так, зачем вообще жить на свете?»

К счастью, хотя бы среди пассажиров на станции у Химэно не было никого ближе меня, и эта мысль необыкновенно меня воодушевила.

— Автобус опоздал из-за дождя, — объяснила Химэно. — Прости, что заставила ждать. Давай хоть угощу чем-нибудь.

— Как-нибудь потом. В этот раз ведь я тебя пригласил, так что сегодня угощаю я.

Я заметил, что изменился не только мой внешний вид — голос тоже стал другим. Теперь он звучал на пол-октавы выше и, казалось, полностью преобразился, — я сам удивился тому, насколько приятно было себя слушать.

— Хм. Ты так говоришь, словно уверен в том, что «следующий раз» будет. — Она пристально посмотрела на меня своим ясным взглядом.

— Да. А после него ещё один, и ещё, и ещё.

— Какой честный, — рассмеялась Химэно, и я подумал, что это очень похоже на неё.

За десять лет она совсем не изменилась. В детстве Химэно именно так и разговаривала — едким тоном, не упуская случая подколоть, но с некой долей дружелюбности.

Мы спустились в подземный переход, вышли на улицу, и, когда я раскрыл зонтик, Химэно тут же отобрала его и подняла так, что мы оба оказались под ним.

— Помню, ты всё время забывал свой зонтик и неохотно залезал под мой.

— Да, так и было, — ответил я, снова завладел ручкой зонтика и зашагал, держа его над головой Химэно. — Так что теперь пусть всё будет наоборот.

— Как скажешь.

Мы зашагали вперёд под одним зонтом.

— Кстати, а позавчера тебя как сюда занесло? — спросила Химэно.

— Я искал тебя, — ответил я.

— Врёшь, — заявила она и толкнула меня плечом.

— Это правда, — сказал я со смехом.

Я решил, что всё идёт замечательно.

Химэно видела, что я выказываю к ней симпатию, и отвечала мне тем же.

Я ни на мгновение в этом не усомнился.

Даже знать не хочу, что она на самом деле думала в тот момент.

Настало время сверить ответы.

Мы пришли в ресторан, сели за столик друг напротив друга, и там я совершил невероятную ошибку. Строго говоря, неправильно считать это ошибкой. Будь у меня возможность заново прожить этот момент, я бы тысячу раз сделал тот же самый выбор. Ничего другого мне и не оставалось. Поэтому под ошибкой я подразумеваю не спонтанный выбор в ресторане, а другой — тот, что возник гораздо раньше и формировался постепенно.

Я целенаправленно и планомерно совершал ошибки, однако именно они в итоге меня и спасли. Вместе с тем я узнал причину, по которой Мияги пыталась отговорить меня от встречи с Химэно.

Я сделал заказ и тепло улыбнулся спутнице, она улыбнулась в ответ. Химэно отпила холодной воды и заявила:

— Мне хочется узнать, чем ты занимался все эти десять лет.

— Я бы лучше тебя послушал, — возразил я.

— Сначала ты, — настояла она.

Я предупредил, что ничего интересного она не услышит, и рассказал о своей жизни после младшей школы.

Интересного там и впрямь было мало. Я поведал, как во втором классе средней школы начал замечать, что постепенно теряю способности к учёбе. Упомянул, что в десять лет мог похвастаться идеальной памятью, но с годами она ухудшилась, что, обучаясь в самой престижной старшей школе, с нагрузкой не справился и поступил в самый заурядный университет. Признался, что родители были мной недовольны, всё твердили о том, насколько глупо тратить время на малоизвестный вуз, и я еле уговорил их оплатить вступительный взнос, а на учебные материалы и еду пришлось зарабатывать самому. Наконец заявил, что последний раз за кисти брался в семнадцать лет.

На рассказ не ушло и пяти минут — в моей жизни не было ничего примечательного.

— Так ты бросил рисовать... Жалко. Знаешь, мне ведь так нравились твои рисунки, — сказала Химэно.

Я вспомнил, что кое-кто отнёсся к этой новости совсем по-другому.

— Ты мне ни разу не говорила.

— Понимаешь, в детстве я воспринимала тебя как соперника. Кроме учёбы, я ничего не умела, поэтому признать, что у тебя есть какой-то талант помимо умения хорошо учиться, было выше моих сил. И всё-таки… Вряд ли ты замечал, но я часто уносила твои рисунки с собой и дома долго их рассматривала, — говорила Химэно, глядя куда-то вдаль.

— Я ведь тоже воспринимал тебя как соперницу. Учились мы одинаково, но взрослые обращали внимание именно на успехи хорошенькой девочки. Я ещё думал, что это ужасная несправедливость: мало того, что ты хорошо учишься, так ещё и красивая.

— Кто бы мог подумать, что эта девочка бросит старшую школу, — невозмутимо откликнулась Химэно.

— Бросит? — Я сделал вид, что удивился.

— Так ты всё-таки не знаешь, — улыбнулась Химэно. — Вроде об этом судачили на встрече выпускников.

— Я ни разу не был на встрече выпускников младшей школы. Думал, что нет смысла: ты бы всё равно туда не пришла.

— Правда? У меня история тоже не очень интересная...

И тут Химэно рассказала, что случилось в её жизни после того, как она бросила школу. Однако про рождение ребёнка — то, о чём я знал от Мияги, — она не упомянула. Поведала о том, что вышла замуж за выпускника-старшеклассника, сгоряча бросила школу, а с мужем не сошлись характерами, и всё закончилось разводом.

— Очевидно, я так и не повзрослела, — сказала Химэно с неловкой улыбкой. — Я никак не могла смириться с реальностью и двигаться дальше. Не выносила любого несовершенства, не умела довольствоваться малым. Мне кажется, что я совершенно не изменилась с тех пор, как в десять лет перевелась в другую школу и перестала с тобой видеться. Десять лет назад я и правда была умным ребёнком. Но, возможно, именно поэтому я возомнила, что расти дальше не нужно. До сих пор я почти та же Химэно, десятилетняя наивная девочка. Хотя все вокруг уже давно стали другими.

Химэно говорила, положив руки на стол, и я уловил какую-то боль в её взгляде.

— А ты, Кусуноки? Уж ты-то изменился за десять лет?

И тут самообладание покинуло меня.

— Не ты одна осталась прежней, — заявил я. — Я тоже совсем не изменился с тех пор, как мы перестали видеться. Все эти годы я провёл совершенно бессмысленно, в одиночестве и праздности. Казалось, мир приносил мне одни разочарования. Можно сказать, в душе я был уже мёртв. И так случилось, что несколько дней назад...

Я вполне осознавал, что собираюсь сказать, а также примерно представлял, как Химэно воспримет мои слова. Понимал, насколько глупо поступаю, и всё же не смог остановиться.

— Я продал свою жизнь. По десять тысяч иен за год.

Химэно в замешательстве посмотрела на меня, но бурлящий во мне поток было уже не остановить, и всё скопившееся разом выплеснулось наружу.

Я выложил всё. Рассказал о магазине, в котором покупают годы жизни, о том, что рассчитывал на несколько сотен тысяч за год, а получил минимальную сумму — десять тысяч иен и продал почти весь остаток жизни, оставив себе только три месяца. Признался, что с тех пор за мной ходит невидимый наблюдатель.

Я почти давился словами, и моя сумбурная речь вызывала сочувствие.

— Этот наблюдатель даже сейчас рядом со мною, хоть ты и не видишь, — заявил я и показал пальцем на Мияги. — Она прямо здесь. Её зовут Мияги, это довольно резкая, но очень хорошая девушка...

— Послушай, Кусуноки. Только не обижайся... Ты ведь понимаешь, насколько дико звучит то, о чём ты говоришь? — спросила Химэно извиняющимся тоном.

— Ещё бы, похоже на полный бред.

— Да уж, бред. Но с другой стороны, Кусуноки... На ложь это всё-таки непохоже — и то, что жить тебе осталось всего ничего, и то, что рядом с тобой сидит девушка-наблюдатель. Мы с тобой общались так много, что я сразу вижу, когда ты пытаешься меня обмануть. Поверить в твой рассказ сложно, но мне всё-таки кажется, что о продаже своей жизни ты сказал правду.

Не могу описать, как обрадовали меня её слова.

— Прости, что не сказала сразу, но я тоже кое-что от тебя скрывала. — Химэно кашлянула, приложив к губам платочек, и резко встала из-за стола. — Извини, мне нужно выйти. Расскажу после того, как поужинаем.

Она направилась к туалету, поэтому я ничего не заподозрил. Официант принёс заказанные блюда, и я с нетерпением ждал Химэно, чтобы продолжить разговор.

Но Химэно так и не вернулась.

Её не было так долго, что я забеспокоился, уж не упала ли она в обморок, поэтому попросил Мияги:

— Извини, не сходишь в женский туалет? Может быть, Химэно плохо.

Мияги молча кивнула, а вернувшись через несколько минут, сообщила, что Химэно там нет. Я обошёл ресторан, но, так и не найдя её, вернулся к своему столику и опустился на стул перед остывшей едой. Силы оставили меня, а в животе неприятно и тяжело тянуло. Пересохшее горло слегка саднило. Я схватился за стакан, но перед глазами всё поплыло, и в итоге только пролил воду на стол.

Я медленно принялся за остывшую пасту. Вскоре напротив села Мияги и начала есть пасту Химэно.

— Она даже остывшая вкусная, правда? — сказала Мияги.

Я молча жевал, совершенно не чувствуя вкуса. Когда доел, подал голос:

Скажи честно. Как ты думаешь, почему Химэно ушла?

— Видимо, решила, что у вас с головой не всё в порядке, — ответила Мияги.

Это не было ложью, но вся правда оказалась сложнее, и Мияги знала об этом. Она щадила меня, скрывая истинную причину.

Когда я оплатил счёт, на выходе из ресторана меня кто-то окликнул. Я обернулся: сзади стоял официант и что-то мне протягивал.

— Ваша спутница попросила передать вам это.

Я взял у него записку на тетрадном листке и долго её перечитывал.

Лишь теперь мне стало ясно, что Мияги говорила неправду.

— Ты всё это знала и скрывала от меня?

Мияги ответила, пряча глаза:

— Да. Прошу прощения.

— Не извиняйся, я хоть помечтал.

Скорее, это я должен был извиняться, но душевных сил на признание собственных ошибок уже не осталось.

— Значит, в моей несостоявшейся жизни Химэно удалось осуществить задуманное. Так?

— Да, — сказала Мияги. — Она собиралась сделать это прямо у вас на глазах.

Чтобы заставить меня страдать и дать выход ненависти, копившейся годами.

Я снова взглянул на письмо. Вот что там было написано:

«Тебе, мой единственный друг.

Знаешь, я собиралась умереть прямо у тебя на глазах. Подняться на смотровую площадку, оставив тебя ждать внизу, а затем шагнуть в пропасть.

Уверена, ты гадаешь, чем такое заслужил, но, видишь ли, я давно тебя ненавижу. Когда-то ты не ответил на мой крик о помощи, а теперь вдруг объявился как ни в чём не бывало. Боже, да меня просто разрывало от ненависти.

Вот почему я собиралась умереть сейчас, когда выяснилось, что без меня ты жить не можешь.

Но выходит, что за десять лет ты перещеголял меня в чудаковатости и совсем тронулся. Поэтому я просто исчезну из твоей жизни. Прощай.

Ты говорил, что жить тебе осталось недолго. Надеюсь, это правда».

Какой же я дурак!

Ведь я оставался одиночкой именно ради того, чтобы не испытывать ничего подобного.

Надо было следовать своим принципам до конца.

Я дошёл до моста около станции, сделал самолётик из записки Химэно и запустил его в сторону реки. Вода сверкала в лучах, отражённых от стеклянных небоскрёбов.

Я вытащил из конверта деньги, предназначавшиеся Химэно, и по одной купюре раздал их прохожим.

Люди реагировали по-разному. Кто-то окидывал меня подозрительным взглядом, кто-то благодарил с заискивающей улыбкой, кто-то вообще убегал. Кто-то твёрдо отказывался, кто-то требовал дать ещё.

Мияги не выдержала и схватила меня за рукав.

— Хватит уже, — сказала она,

— Я ведь ничего не нарушаю, — ответил я и стряхнул её руку.

Конверт очень быстро опустел. Достав деньги из кошелька, я раздал всё до последней купюры.

Когда банкноты кончились, я остановился посреди тротуара. Прохожие бросали недовольные взгляды, явно желая, чтобы я отошёл и не мешал движению.

У меня не осталось денег ни на такси, ни на электричку, так что пришлось возвращаться пешком.

Полил дождь. Мияги достала из сумки голубой зонт и раскрыла его. Тут я понял, что забыл свой в ресторане, но меня совершенно не волновала угроза промокнуть или подхватить простуду.

— Вы промокнете, — сказала Мияги и подняла зонт повыше, будто приглашая укрыться под ним.

— Как видишь, мне хочется промокнуть, — ответил я.

— Правда?

Она свернула зонт и убрала его в сумку.

— Тебе незачем мокнуть за компанию.

— Как видите, мне хочется, — заявила Мияги.

— Как знаешь. — Я повернулся к ней спиной и пошёл впереди.

Мы нашли автобусную остановку, под которой можно было укрыться от дождя, и решили переждать там. Уличный фонарь криво нависал над нею и время от времени мерцал, будто спохватываясь.

Едва я присел, тут же накатила сонливость. Душа жаждала сна гораздо сильнее тела.

Кажется, я задремал всего на пару минут, потом промокшее тело продрогло, и глаза открылись сами собой.

Мияги спала рядом; чтобы сохранить тепло, она подтянула к себе колени и съёжилась.

Мне вдруг стало жалко девушку: из-за меня, дурака, у неё одни неприятности.

Я тихо поднялся, стараясь не разбудить Мияги, и, побродив по окрестностям, наткнулся на заброшенный коминкан^[16]. Внутри оказалось не очень чисто, но электричество работало, а комнаты и холл были не заперты.

Я вернулся к скамейке, подхватил спящую Мияги на руки и отнёс в коминкан.

Спит она ещё более чутко, чем я, так что наверняка проснулась, но до последнего не открывала глаза.

В комнате пахло татами. В углу я заметил целую гору подушек для сидения; убедившись, что они чистые и без насекомых, выстроил их на полу и осторожно положил Мияги на импровизированную постель. Рядом соорудил нечто похожее и улёгся сам. На подоконнике лежала позабытая ароматическая спираль от комаров, и я поджёг её зажигалкой.

Звук дождя убаюкивал, как колыбельная.

Перед сном я последовал своей давней привычке, появившейся у меня лет в пять и продержавшейся до сих пор: закрыл глаза и попытался воспроизвести в памяти самый красивый пейзаж. Я до мелочей продумывал мир, в котором хотел бы жить: предавался ненастоящим воспоминаниям, представлял места, в которых никогда не бывал, свободно перекраивал своё прошлое и фантазировал о будущем.

Возможно, именно мечты, свойственные больше девчонкам, помешали мне найти своё место в этом мире.

Впрочем, без них я бы просто не сумел в нём выжить.

Глубоко расстроенный человек часто видит во сне нечто желанное, и случившееся посреди ночи, верно, оказалось именно таким сном. Подобных снов мне следовало стыдиться, но если бы увиденное в них произошло на самом деле, то, честно говоря, я бы несказанно обрадовался.

Меня разбудили звуки шагов по татами. Они затихли у моего изголовья, и, когда кто-то присел рядом со мной, по запаху я узнал Мияги. Даже сейчас она пахла удивительно чисто, как морозное утро.

Я нарочно не открывал глаза — почему-то решил, что так будет лучше.

Она коснулась моей головы рукой и нежно погладила.

Ласка длилась не больше минуты. По-моему, Мияги что-то пробормотала, но я не расслышал из-за дождя.

Сквозь дремоту я размышлял, что присутствие Мияги стало для меня своего рода спасением: я бы совсем отчаялся, не будь её рядом.

Вот почему я в очередной раз подумал, что нельзя её обременять. Она находилась рядом со мной только потому, что этого требовала её работа. Она добра ко мне, потому что я скоро умру. Разумеется, ко мне она никаких тёплых чувств не испытывает.

Только напрасных надежд тут не хватало. Такая надежда лишь сделает несчастными нас обоих. Закончится всё тем, что я внушу ей незаслуженное чувство вины, и моя смерть окажется неприятным событием в её жизни.

Нет, нужно умереть мирно. Вернуться к той блёклой жизни, в которой никто ничего от меня не ждал, а сам я справлялся в одиночку. Умру как кот, который гуляет сам по себе, и в полной тишине сделаю последний вдох. Так я решил про себя.

Утром меня разбудила невыносимая жара. За окном по радио звучала мелодия для упражнений по физкультуре в младших классах. Мияги уже встала и убирала подушки, насвистывая песню Нины Симон I wish I knew.

Я ещё не до конца проснулся, но задерживаться в коминкане не стоило.

— Пойдёмте домой, — сказала Мияги.

— Да, — согласился я.