Я собрался составить завещание и вдруг понял, что не представляю себе, кто мог бы его прочитать, а без этого даже начало не складывалось. Лист бумаги, купленной в ближайшем магазине канцтоваров, так и оставался чистым. Я всё сидел перед ним, вертел в пальцах ручку и думал, что же написать. Столб за окном облепили цикады, громкий стрекот не давал мне покоя: казалось, эти насекомые шумят прямо в комнате. Я был уверен, что именно они мешают мне сосредоточиться, но, даже когда цикады улетели, на бумаге не появилось ни единого слова.
И вообще, к кому я должен обращаться в своём завещании?
Слова — средство сообщения, поэтому написанное мной должно передать людям нечто сокровенное, невидимое глазу.
Я задался вопросом, что хочу донести до адресата, и первым делом вспомнил о подруге детства Химэно. Наверно, в завещании нужно её поблагодарить и признаться ей в любви.
Я потратил час на то, чтобы аккуратно написать письмо для Химэно. Вкратце получилось что-то такое:
«Понятия не имею, как ты ко мне сейчас относишься, но я любил тебя с десяти лет, люблю и сейчас. Я дожил до двадцати лет только благодаря воспоминаниям о том времени, когда мы были вместе, и не могу больше жить, потому что невыносимо находиться в мире, где тебя нет рядом. Я понял это только перед смертью. В каком-то смысле я мёртв уже давно — с того самого дня, как мы с тобой разлучились. Прощай. Надеюсь, что твоё воспоминание обо мне десятилетнем хоть ненадолго переживёт меня».
Я перечитал письмо и понял, что отправлять его не стану. Оно было какой-то чудовищной ошибкой — я хотел сказать совсем не то, что написал. Да и вообще, невозможно было выразить на письме то, что я хотел бы произнести, даже попытка сформулировать убивала саму идею.
Только последнее предложение полностью выражало моё желание. Я хотел, чтобы воспоминание Химэно обо мне десятилетнем пережило меня самого. Но если нужно письмо, отвечающее этой цели, то в нём можно вообще ничего не писать. Разве что указать получателем Химэно, а отправителем — себя, и хватит. Тогда и та, кому письмо предназначается, не подумает лишнего. А если уж претит отправлять чистый лист бумаги, то достаточно вывести одну фразу: «Я просто хотел тебе написать». На худой конец, можно рассказать о каких-нибудь повседневных мелочах, не упоминая о смерти.
Я бросил ручку на стол, сложил лист так, чтобы Мияги не увидела текста, лёг на спину и уставился в потолок. Интересно, как давно я не отправлял кому-нибудь письмо?
Переписываться мне было не с кем, посылать открытки на Новый год или другие праздники тоже. Пожалуй, за всю жизнь я обменялся от силы парой писем.
Если не считать того самого послания к Химэно в семнадцать лет, последний раз я писал письмо, когда учился в четвёртом классе,
Тогда я закопал капсулу времени на школьном дворе, за спортзалом. Это была идея той самой классной руководительницы, которая заставила меня задуматься о ценности человеческой жизни на уроке этики.
Послания учеников положили в капсулу круглой формы.
— Напишите письмо себе через десять лет, — сказала учительница. — Если не получается придумать, что именно написать, попробуйте задать вопрос. Например, «Исполнилась ли твоя мечта?» или «Ты счастлив?», «А помнишь такое-то событие?», «А может, ты бы хотел о чём-то спросить меня?». Или что-то подобное. Также можно передать пожелание: «Исполни свою мечту», «Стань счастливым», «Не забывай такое-то событие».
Разумеется, она знала, что через десять лет кто-то из детей выкинет из головы свою мечту, не обретёт счастья, многое забудет.
Также она добавила:
— А ещё в конце письма напишите имя человека, которого считаете своим лучшим другом. Не думайте о том, как этот человек к вам относится. Даже если он вас терпеть не может, укажите его имя. Будьте спокойны: я позабочусь, чтобы ваши письма никто не увидел, даже учителя.
Я совсем не помню, что написал сам себе. Также не помню, чьё имя вывел в последней строке.
Капсулу следовало раскопать через десять лет, то есть время уже подошло, но пока что по этому поводу со мной никто не связывался. Впрочем, меня могли просто не позвать. Однако вдруг тут другая причина? Скажем, человек, который должен был собрать учеников, просто-напросто забыл о капсуле? Или же он пока не сообщил никому.
«Хочу прочесть послание перед смертью. Но только не в компании одноклассников, нужно сделать это одному», — подумал я.
— Чем сегодня займётесь? — спросила Мияги, когда я поднялся с места.
— Раскопаю капсулу времени.
Целый год я не появлялся в родных краях. На выходе из убогой железнодорожной станции, похожей на заводскую пристройку, меня встретил знакомый пейзаж — домики в окружении зелёных холмов. Насекомые здесь шумели совсем по-другому, а в воздухе стоял насыщенный запах травы и деревьев, совершенно не похожий на то, чем приходилось дышать в городе. Если прислушаться, можно было уловить только пение птиц и жужжание насекомых.
— Только не говорите, что выроете яму, прокравшись к школе днём, — окликнула меня Мияги, шагая позади.
— Разумеется, я подожду наступления ночи.
Я приехал сюда, поддавшись минутному порыву, и совершенно не подумал о том, чем заняться до заката в городке, где развлекательных заведений или кафе нет и в помине. Да что там, даже супермаркета в пешей доступности нет. Возможно, следовало приехать на мопеде, даже если бы на это ушло гораздо больше времени.
Заходить домой к родителям я не собирался, хоть у меня и оставалось много свободного времени. Со знакомыми встречаться тоже не хотелось.
— Если вам нечем заняться, может, пройдётесь по памятным для вас местам? — Похоже, Мияги угадала мои мысли. — Например, по тем, которые в детстве вы посещали довольно часто, но в последнее время туда даже не заходили.
— По памятным местам, говоришь? Вообще, тут мне всё напоминает только о плохом.
— За исключением того, что связано с Химэно-сан, правда?
— Будь любезна, прекрати упоминать её имя при каждом удобном случае. От тебя его слышать совсем не хочется.
— Правда? Постараюсь быть аккуратнее. И хотя мне бы не хотелось вмешиваться не в своё дело, позвольте всё же сообщить, что лучше вам здесь ни с кем не встречаться.
— Я и не собирался.
— Вот и хорошо, — спокойно ответила Мияги.
Солнечные лучи будто впивались в кожу; кажется, сегодня опять будет жарко. Мы присели на скамейку около станции, и я решил обдумать дальнейшие действия.
Вдруг я заметил, что Мияги намазывает себя чем-то вроде защитного крема от солнца. В первую встречу я обратил внимание на то, что у неё довольно светлая кожа, и, похоже, девушка прикладывала для этого усилия. У меня сложилось впечатление, что она слишком серьёзна и совсем не думает о собственной внешности, поэтому я удивился.
— Кроме меня, тебя ведь никто не видит? — поинтересовался я.
— В общем-то, да.
— А это всегда так?
— Да, меня может заметить только наблюдаемый объект. Но, как вы знаете, и тут бывают исключения. Например, ваш визит в офис. Когда я свободна от работы наблюдателя, в офисе меня видят те, кто приходит продать жизнь, время или здоровье. А почему вы спросили?
— Просто так. Задумался, какой смысл в том, чтобы ухаживать за внешностью, если тебя никто не видит.
Почему-то мои слова Мияги восприняла довольно болезненно.
— Я делаю это для себя, — ответила она обиженно. — Вы ведь принимаете душ, даже когда не собираетесь встречаться с людьми.
Похоже, Мияги задели мои слова. Будь на её месте другая девушка, я бы бросился извиняться, но сейчас, напротив, почувствовал себя отомщённым. Даже захотелось похвалить себя за удачный экспромт.
Я шёл по городу, тщательно выбирая маршрут, но в какой-то момент понял, что ноги сами ведут меня к лесу возле моего дома. В детстве мы с Химэно часто там играли. Я расстроился при мысли о том, что поступаю так, как предложила Мияги, и счёл это доказательством собственной заурядности.
Я шагал, стараясь обойти родной дом стороной, поэтому сделал большой крюк. Хотел заглянуть в магазинчик дешёвых сладостей, но, видимо, он закрылся — даже вывески не было.
Я ступил на лесную тропу, где-то на полпути свернул с неё и минут через пять вышел к нужному месту.
В детстве заброшенный автобус служил нам с Химэно тайным штабом. Красная краска на кузове почти полностью облупилась, из-за чего снаружи он выглядел ржавым, но внутри было довольно опрятно, если не обращать внимания на толстый слой пыли на полу и сиденьях.
Вопреки ожиданиям, внутри почти не было насекомых.
Я прошёлся по автобусу, пытаясь отыскать следы своего давнего пребывания, но ничего не нашёл, а когда уже собрался выйти, случайно бросил взгляд на сиденье водителя и кое-что обнаружил.
Сбоку кресла синим перманентным маркером было что-то нарисовано. Я подошёл ближе, присмотрелся и разглядел стрелку, а когда перевёл взгляд в направлении, которое она указывала, заметил ещё одну.
Через шесть стрелок я добрался до спинки сиденья с нарисованным зонтиком — тем самым, под которым школьники, дурачась, пишут имена людей, зачастую своё и того, кто нравится.
Здесь я предсказуемо обнаружил своё имя и имя Химэно. Я совершенно не помнил, чтобы рисовал подобное, а так как об этом месте знали лишь мы с ней, рисунок мог принадлежать только Химэно.
Странно, столь наивно-девичьего поступка я от неё не ожидал, и губы сами расплылись в улыбке.
Я задержал взгляд на зонтике. Мияги стояла чуть поодаль и всё видела, но на сей раз придержала циничные комментарии при себе.
Насмотревшись на зонтик, я вышел наружу, взобрался, как в детстве, на крышу автобуса по поваленному бревну, смахнув опавшие листья и ветки, растянулся на спине и пролежал так до самого вечера, пока не застрекотали цикады.
До наступления темноты я успел сходить на могилу дедушки, а потом отправился в школу. Позаимствовав из сарая кирку, прикинул, в каком месте должна быть зарыта капсула, и начал копать. Зелёный свет ламп от запасного выхода освещал всё вокруг.
Я думал, что найдётся капсула довольно быстро, однако рыл, обливаясь потом, уже час, но так на неё и не наткнулся: то ли я совершенно забыл, где её спрятали, то ли кто-то уже давно вырыл наши послания.
У меня пересохло в горле, а руки были стёрты в кровь — скорее всего, из-за вчерашних упражнений на бейсбольной площадке. Мияги смотрела на меня и писала что-то в своём журнале.
Во время перекура я вдруг вспомнил, что сначала мы собирались закопать капсулу возле дерева за спортзалом, но кто-то сказал, что там могут посадить новые саженцы, поэтому пришлось поменять место.
Я начал рыть за ограждением спортивной площадки, и через десять минут кирка задела что-то твёрдое. Осторожно, чтобы не разбить капсулу, вытащил её и рассмотрел при свете. Я думал, что она заперта на ключ, но оказалось, нужно всего лишь надавить на задвижку.
Сначала я хотел вытащить только своё письмо, а остальные закопать обратно. Но слишком уж тяжело мне дались поиски, поэтому решил прочитать все. Через несколько месяцев я умру, поэтому не стоит переживать о такой малости.
Я брал лист наугад и разворачивал его, скользнув взглядом по содержанию письма и имени лучшего друга в конце.
Дочитав письмо, я перекладывал его к остальным, открывал блокнот, записывал имя автора письма и проводил от него стрелку, на противоположном конце которой указывал имя лучшего друга. После нескольких писем на моём рисунке прибавилось стрелок, и вскоре он походил на сложную карту. Кто-то любил, кого-то любили, иногда чувства были взаимными, иногда — безответными.
Как я и ожидал, когда в капсуле не осталось ни одного непрочитанного письма, на карте одиноко выделялось только моё имя. Никто не выбрал меня лучшим другом.
Кроме того, осмотрев всю капсулу, я не нашёл письма Химэно. Может быть, она пропустила школу в тот день, когда закапывали письма.
В противном случае она наверняка написала бы моё имя — зонтик же она нарисовала. Да, точно: написала бы моё имя, поставила бы сердечко или даже два.
Как же хотелось, чтобы её письмо оказалось в капсуле. Своё послание я засунул в карман джинсов, а капсулу опять закопал. Затем отнёс кирку в сарай, вымыл руки водой из-под крана и ушёл из школы.
Я еле плёлся по ночной дороге, умирая от усталости.
Мияги шла рядом и бубнила:
— Ну что? Надеюсь, вы поняли, что цепляться за прошлое или отношения с людьми нет никакого смысла? Ведь раньше всё это вас совсем не волновало. Вы отправили Химэно-сан хоть одно письмо с тех пор, как она перевелась в другую школу? Пытались связаться с Нарусэ-сан после окончания старшей школы? Понимаете, почему Вакана-сан в вас разочаровалась? Вы хоть раз появились на встрече выпускников? К чему я веду: вы весьма самонадеянно считаете, что цепляться за прошлое сейчас имеет хоть какой-то смысл.
Её слова меня рассердили, но возразить было нечего.
Возможно, Мияги права. Действительно, я вёл себя как обыватель, который не верит в бога, но в трудную минуту приходит в храм помолиться и надеется на благосклонность высших сил.
Но если так, если не найти опоры ни в прошлом, ни в будущем, то за что тогда цепляться?
На станции я посмотрел расписание и не поверил своим глазам: последняя электричка давно ушла. Я почти не ездил на поездах, когда жил в родном городе, и, хотя он ещё больше запустел за эти годы, в голове не укладывалось, что электрички ходят настолько редко.
Я мог вызвать такси или, на худой конец, переночевать у родителей, но в итоге решил провести ночь на станции. Если выбирать между физическим и душевным дискомфортом, я определённо предпочту первое. В конечном счёте, когда страдает тело, мозг забывает о душевной боли.
Я сел на твёрдую скамейку и закрыл глаза. Мошки бились о стекло горящего светильника. Я очень устал физически, поэтому мог заснуть даже в таких условиях, и всё же внутри станции было слишком светло, под ногами ползали разные насекомые — в общем, ночлег выдался не из лучших.
Вдруг до меня донёсся звук скользящей по бумаге ручки. Я восхитился выносливостью Мияги. Кажется, за все дни она ни разу не отдохнула нормально. Даже ночью бодрствовала четыре минуты из пяти. Наверное, так и должны работать наблюдатели, но для молодой девушки это слишком тяжело.
На самом деле мне не было её жаль, я лишь порадовался про себя, что не оказался на её месте.