Три дня счастья

ГЛАВА 9 Невероятное совпадение

Пару дней я вёл затворнический образ жизни. Из дома выходил только затем, чтобы поесть, а остальное время сидел в четырёх стенах и, разложив на столе цветную бумагу из канцелярского магазина, без устали складывал бумажных журавликов.

Мияги окинула взглядом ровный ряд моих поделок и спросила:

— Хотите собрать тысячу? [11]

— Как видишь.

Мияги вытянула голубого журавлика из кучи, взяла его пальцами за крылья и с любопытством осмотрела.

— В одиночку сделаете целую тысячу? Зачем?

— Хочу счастливо прожить остаток жизни, — ответил я.

Это бессмысленное занятие оказалось довольно увлекательным делом. Комната утопала в разноцветных журавликах. Розовые, красные, оранжевые, жёлтые, салатовые, зелёные, голубые, синие и фиолетовые — они падали со стола, разлетались от воздушной струи вентилятора, лежали на полу и просто украшали мою скучную квартиру.

Их вид вызывал у меня странное удовлетворение. Разве есть на свете нечто более подходящее под определение «чистая молитва», нежели бессмысленный и красивый поступок?

Складывая оригами, я то и дело порывался заговорить с Мияги, но удерживал себя. Я решил, что не стоит искать у девушки утешения и поддержки: избавляться от собственной тревоги за её счёт было неправильно.

С другой стороны, и Мияги будто бы чуть-чуть оттаяла. Теперь она отводила взгляд, когда я замечал, что она на меня смотрит. Пожалуй, это была более человеческая реакция, ведь раньше девушка не сводила с меня изучающего взгляда.

Я объяснял себе такую перемену в поведении Мияги тем, что она раскрыла мне душу, хотя, возможно, всё проще: чем меньше остаётся жить объекту наблюдения, тем ласковее должны быть с ним наблюдатели.

В любом случае рядом со мной она находилась только из-за работы. Не стоит забывать об этом и тешить себя какими-то надеждами, иначе меня ждёт жестокое разочарование.

На пятый день я закончил с оригами. Пересчитывая их, заметил несколько штук, выполненных очень аккуратно, — явно не моих рук дело. Видимо, постарался кое-кто участливый, пока я спал.

Я нанизал тысячу бумажных журавликов на нить и подвесил получившуюся конструкцию к потолку.

Ах да, письмо!

В ту ночь, когда с журавликами было покончено, я проверил карманы джинсов перед стиркой и обнаружил сложенный лист бумаги.

«Будущему мне через десять лет», — гласила надпись.

Я положил его в карман, когда вырыл капсулу, да так и забыл.

Закинув джинсы в стиральную машинку, я снова пробежал письмо глазами.

Вот что там было написано:

«Будущему мне через десять лет.

Только ты можешь выполнить эту просьбу.

Если через десять лет тебя так и не купят, найди Химэно.

Кажется, Химэно не может без меня, а я не могу без неё».

Я показал письмо Мияги.

— Надо же, каким честным и добрым мальчиком вы были десять лет назад! — почти с восхищением сказала Мияги. — Так что будете делать?

— Найду Химэно, — заявил я. — Понимаю, что, скорее всего, затея нелепая и бесполезная. А до такой степени привязаться к подруге детства, которую десять лет не видел, — вообще верх глупости. Но всё-таки это просьба от меня прошлого. И мне нынешнему хочется её исполнить. Возможно, я сделаю себе хуже — только ещё больше разочаруюсь. Но я решил: не сдамся, пока своими глазами не увижу, что всё бесполезно. Хочу найти её и поговорить в последний раз, а в благодарность за то, что она была для меня смыслом жизни, собираюсь отдать ей триста тысяч, которые получил за эту самую жизнь. Конечно, кое-что я уже потратил. Полагаю, ты будешь против, но ведь я заработал эти деньги, продав свою жизнь. Могу делать с ними что хочу, правда?

— Я не буду вас останавливать, — сказала Мияги. — Вообще-то я даже немного вас понимаю.

Даже досадно стало: я не ожидал, что она так легко согласится.

Я не задумался над её ответом, не попытался узнать, что она имела в виду. Лишь позже мне открылось, какой смысл девушка вкладывала в свои слова.

«Немного вас понимаю» — мягко сказано, ведь на самом деле она по себе знала, что я чувствовал, и узнала гораздо раньше меня.

— Завтра я думаю съездить домой к Химэно. Она ведь сейчас живёт у родителей?

— Да. Она там живёт с тех пор, как рассталась с мужем, — ответила Мияги и настороженно покосилась на меня — видно, остерегалась говорить при мне о Химэно, боясь, что я снова ни с того ни с сего разозлюсь.

— Спасибо, — выдал я неожиданно для себя самого.

— Пожалуйста, — будто бы с облегчением откликнулась Мияги.

Откуда я знал новый адрес Химэно после её переезда? Дело в том, что летом, когда мне исполнилось семнадцать, я получил от неё письмо.

Странное, неуютное чувство охватило меня при прочтении — как будто писала не она.

Химэно рассказывала о разных мелочах: жаловалась, что из-за большой учебной нагрузки и книжку совсем некогда почитать, и даже письмо пришлось писать, выкраивая время в перерывах между уроками; поведала о том, в какой вуз собирается поступать, а также сообщила, что подумывает заглянуть ко мне на зимних каникулах.

В общем, письмо будто сочинила самая обычная семнадцатилетняя девушка, и даже почерк был аккуратный и круглый — тоже как у обычной семнадцатилетней девушки.

Именно поэтому я не мог избавиться от странного чувства. Окажись отправителем обычная девушка, я бы не удивился. Однако письмо пришло от Химэно — такой же ненормальной, как я сам, — её обычной не назовёшь даже с натяжкой.

Почему же в письме не было ни одного ехидного замечания, ни единого ругательства? Куда подевалась та неправильная Химэно, которую я знал? Неужели человек так меняется, едва ему исполнится семнадцать? Или же письменная и устная речь создают совершенно разное впечатление, и поэтому на письме Химэно казалась совсем обычной девочкой?

Я так и не понял, в чём дело, но через две недели ответил письмом похожего содержания. Написал, что тоже занят подготовкой к вступительным экзаменам, поэтому отвечаю так поздно, упомянул название вуза, в который собирался поступать, а напоследок сообщил, что буду очень рад, если она меня навестит.

Я ждал ответа, но Химэно не написала ни через неделю, ни через месяц и сама на зимние каникулы тоже не появилась.

Неужели я в чём-то ошибся? Но мне казалось, я выразил в письме своё желание с ней встретиться, и эта откровенность стоила мне немалых усилий.

Я решил, что выбрал неправильный тон ответа. Однако Химэно, видимо, тогда уже была беременна от неизвестного мне человека — от того, за кого вышла замуж в восемнадцать лет и с кем через год развелась.

Выходит, это не очень хорошее воспоминание. Зато благодаря тому письму я сейчас знал адрес Химэно. Стоило порадоваться хотя бы такой мелочи.

Я больше не собирался ходить в университет, но, чтобы проверить адрес Химэно, мне нужен был компьютер в вузовской библиотеке. Я вставил ключ в мопед, опустил ногу на педаль и вдруг вспомнил слова Мияги.

— Кстати, мне ведь нельзя отходить от тебя дальше чем на сто метров?

— Да, — ответила Мияги. — Прошу прощения, уезжать одному вам не стоит... Но ведь этот мопед рассчитан на двоих?

— Ну да, — сказал я.

Я купил подержанный Cub-110 для поездок в университет. У мопеда отсутствовала задняя передача, но зато сиденье было двухместным. Шлема для пассажира у меня не было, но, так как Мияги никто не видел, вопросов и нареканий по этому поводу опасаться не стоило.

— Тогда можно передвигаться на нём. Конечно, при условии, что вы не против взять меня пассажиром.

— Вот ещё. С чего бы мне быть против.

Я завёл двигатель, убрал подножку и указал пальцем себе за спину, приглашая Мияги сесть. Она коротко извинилась, взобралась на сиденье и обхватила меня руками за живот.

По привычному маршруту я ехал непривычно медленно: утро выдалось приятное и навевающее воспоминания. Асфальтовая полоса тянулась впереди прямой линией, на ясном небе сгущались серые тучи. Всё вокруг казалось мне более чётким, но в то же время пустым.

В университете я не появлялся всего несколько дней, но сразу почувствовал, что стал здесь чужим. По коридорам ходили поголовно счастливые люди, словно принадлежавшие другому миру. Изредка попадался кто-нибудь с понурым видом, но и они, казалось, упивались своим несчастьем.

Я распечатал на принтере карту, положил её в рюкзак и вышел из библиотеки. Университетское кафе ещё не открылось, так что пришлось купить кофе и ан-пан^[12] в вендинговом автомате. Мияги тоже взяла себе пончик, и мы вместе позавтракали в холле.

— Слушай, из чистого любопытства: как бы ты провела остаток жизни на моём месте? — спросил я у неё.

— Хм... Даже не знаю, сложно представить, — ответила Мияги и тут же беспокойно посмотрела по сторонам. — Я уже предупреждала, но всё-таки вам не стоит разговаривать со мной на людях. Все подумают, что вы ненормальный и говорите сами с собой.

— Пускай. Я ведь в самом деле ненормальный.

Окружающие и правда подозрительно косились на парня, который непринуждённо болтал, обращаясь куда-то в пустоту. Впрочем, мне было наплевать. Я даже думал, что так и надо: если жить осталось недолго, лучше уж запомниться людям чудаком, чем не запомниться вообще.

Я проглотил последний кусок, поднялся с места, и тут Мияги меня окликнула:

— Знаете, я сейчас думала над вашим вопросом. И вот... Отвечу серьёзно: если бы мне оставалось жить несколько месяцев, то, пожалуй, я бы хотела исполнить три желания.

— Ого! Ну-ка, расскажи.

— Вряд ли вам это чем-то поможет, конечно, — продолжила Мияги. — Первое: съездить к одному озеру. Второе: обзавестись своим надгробием. Третье такое же, как у вас: встретиться с человеком, который когда-то был мне дорог. Как-то так.

— Не очень понятно. Расскажи подробнее.

— Озеро — это просто озеро, но в детстве я смотрела в ночное небо над ним, и у меня захватывало дух от такой красоты. В моей жизни было мало впечатлений, так что ничего красивее я не видела. Возможно, на свете полно более живописных мест, но я знаю лишь одно — озеро с усыпанным звёздами небом над ним.

— Понятно. А что с надгробием? Ты имеешь в виду, что хочешь купить землю на кладбище?

— Да нет. Грубо говоря, мне достаточно найти большой камень и отвести ему роль своего надгробия. Тут важно, что после моей смерти оно будет существовать ещё несколько десятков лет. А по поводу человека, который был мне дорог... — Тут Мияги потупила взгляд. — Этого я вам не могу рассказать, Кусуноки-сан.

— А, так это парень?

— Ну да.

Похоже, дальше расспрашивать не стоило.

Я задумался. О ком говорила Мияги? Наблюдателем она стала в десять лет, значит, с человеком, который когда-то был ей дорог, познакомилась ещё в детстве.

— Я хотела бы с ним встретиться, даже если эта встреча принесёт мне боль и разочарование. Вот почему у меня нет никакого права отговаривать вас от того, что вы собираетесь сделать.

— Как-то совсем на тебя не похоже. Где твоя категоричность? — рассмеялся я.

— Дело в том, что о собственном будущем я не знаю ничего, — ответила Мияги.

Дом Химэно я отыскал на удивление быстро.

Сначала и не поверилось, что это он. Я подумал, что наткнулся на жилище её однофамильца, но поблизости не было других домов с табличкой «Химэно» — похоже, всё-таки именно здесь она и жила.

До переезда семья Химэно занимала великолепный особняк в японском стиле, и я тогда совершенно по-детски думал, что дом прямо под стать фамилии^[13]. Однако найденное по карте и табличке жильё казалось безликим и убогим: стоит отвести взгляд, и через пять секунд забудешь, как оно выглядит.

Я бесстрашно нажал на звонок отчасти потому, что смутно подозревал: Химэно нет дома. Позвонил три раза с промежутком в три минуты, но никто так и не вышел.

Я пришёл к выводу, что вечером кто-нибудь должен появиться, а пока можно погулять где-нибудь поблизости. Я достал распечатанную в университете карту, поискал на ней места досуга. В глаза бросилась надпись: «Городская библиотека». Вот и отлично: ещё утром, в университетской библиотеке, во мне проснулся читательский голод.

Снаружи библиотека выглядела довольно чистой и приятной, но едва я оказался внутри, как сразу заметил, до чего же здание старое. Пахло плесенью, было грязно, как в заброшенной школе. Впрочем, книги не подкачали.

Я уже задумывался, какие произведения хочу прочитать до того, как умру, или, другими словами, какая литература могла бы пригодиться мне перед самой смертью, и теперь я искал именно такие книги. Не читать же перед лицом смерти бесполезные вещи и сожалеть о том, что зря потратил своё время.

Возможно, через месяц мои вкусы изменятся, но на сей раз я взялся за Пола Остера, Кэндзи Миядзаву, О. Генри и Хемингуэя. В общем, одна скукотища. Кроме того, набрал я исключительно коротких историй: наверное, мне не столько хотелось почитать именно этих писателей, сколько было лень браться за повести и романы. Вероятно, я боялся, что тексты большого объёма уже не осилю.

Когда я приступил к рассказу «Дары волхвов» О. Генри, Мияги вдруг встала рядом и заглянула в книгу.

— Хочешь совместить чтение с работой наблюдателя? — спросил я тихо.

— Можно и так сказать. — И Мияги придвинулась поближе.

Её запах меня успокаивал.

За книгами я провёл остаток дня, вплоть до шести вечера — именно в этом часу закрывалась библиотека. Иногда выходил на улицу, чтобы покурить и дать глазам отдохнуть.

Впервые мне довелось с кем-то разделить книгу; теперь я думал не только о собственных впечатлениях, но и о впечатлениях Мияги, читавшей то же место в тексте, и оттого будто погружался в рассказ глубже обыкновенного.

Потом я отправился к дому Химэно, но на звонок снова никто не вышел. Я прождал около дома целый час, прекрасно понимая, что это обратит на себя внимание соседей. Зашло солнце, включилось уличное освещение. Под ногами у меня скопилась куча окурков. Мияги с осуждением смотрела на них, и я достал из рюкзака переносную пепельницу, чтобы собрать мусор.

Сегодня придётся уйти ни с чем. Признаюсь: когда Химэно так и не появилась, я ощутил облегчение.

Наверное, на обратной дороге я не туда свернул: неожиданно по бокам от мопеда замелькали тележки с едой и бумажные фонарики. Я не сразу заметил, что оказался рядом с домом родителей: в детстве никогда не ходил этим маршрутом.

Судя по всему, в храме неподалёку проводился летний фестиваль. Я успел проголодаться, поэтому оставил мопед на парковке, купил кое-что съестное и прогулялся по площади, на которой пахло подгоревшим соусом.

На подобных фестивалях я не бывал уже лет десять: забыл дорогу туда с тех пор, как перестал видеться с Химэно. Праздник оказался очень скромным — всего десять-пятнадцать тележек с едой. Несмотря на это, вокруг царило оживление: в скудной на развлечения местности люди охотно радуются при любой возможности повеселиться.

Я взял окономияки с сосисками, как и собирался, а потом вдруг сорвался и решил приобрести по одному угощению у каждой тележки. В итоге накупил кучу всего: такояки, какигори, жареный початок кукурузы, усуяки^[14], караагэ, яблоко в карамели, банан в шоколаде, шпажку куриного шашлычка, жареного кальмара, сока — и поднялся на каменные ступени.

— Зачем вам столько? — изумлённо спросила Мияги.

— Детская мечта. Одному мне не справиться, так что ты помогай, — ответил я и принялся уплетать купленное.

Мияги осторожно протянула руку к пакету.

— Спасибо, — сказала она и взяла усуяки.

На двенадцатом угощении нас обоих уже чуть ли не тошнило и от еды, и от её запаха. Желудки у нас с Мияги маленькие, и теперь казалось, будто в животы нам запихнули по волейбольному мячу. Мы так наелись, что не сразу смогли встать. Мияги вяло облизывала яблоко в карамели.

Со ступеней, где мы сидели, было видно весь фестиваль. По бокам от узкой дороги выстроились тележки с едой, два ряда фонариков висели идеально прямо, и это напоминало взлётную полосу; люди вокруг вовсю веселились... Другими словами, всё было так, как в памятный день десять лет назад.

В тот день мы с Химэно точно так же сидели на каменных ступенях и наблюдали за людьми на площади, считая, что у нас нет права к ним присоединиться. А ещё ждали: пусть явилось бы нечто, что угодно, и оправдало бы наше существование, примирив с реальностью.

Тогда Химэно предсказала, что летом, через десять лет, с нами случится что-то очень хорошее, и тогда мы оба подумаем: как хорошо жить на свете! А затем предложила: давай, мол, останемся вместе, как нераскупленные игрушки, если через десять лет не найдём себе спутников жизни.

Для меня наступило то самое лето через десять лет. Я дал обещание, но сейчас чувствовал себя скорее уценённым, нежели некупленным. Меня не просто не купили — меня сняли с продажи, и остаток жизни я должен провести именно в таком статусе.

С другой стороны, хозяев у нас обоих всё-таки не было, мы оба сейчас были одиноки.

Интересно, где сейчас Химэно, чем она занимается?

В старом храме под стрекот цикад я вновь отчаянно взывал к богам.

Время пролетело незаметно. Послышался звук скользящей по бумаге ручки: Мияги что-то писала в тетради. Фестиваль подошёл к концу, людей заметно поубавилось. Я поднял голову, убрал мусор и встал.

Тут по ступеням кто-то поднялся.

В темноте я не видел лица, но замер, разглядев силуэт.

Иногда связь между событиями совершенно незаметна, и люди называют это невероятным совпадением.

Казалось, каждая моя клеточка задрожала от радости. При каждом шаге девушки у меня в голове проносилось какое-то воспоминание о прошлом, начиная с нашей первой встречи в четыре года и вплоть до того дня, когда она исчезла из моей жизни. Конечно, она изменилась за десять лет, но, кажется, я узнал бы её в любом облике.

Когда нам стало видно лица друг друга, я хрипло окликнул её:

— Химэно...

Девушка остановилась, посмотрела на меня, и постепенно растерянность на её лице уступила место изумлению.

— Кусуноки? — произнесла Химэно всё тем же удивительно ясным голосом.