Следующие мои две недели были полностью подчинены ритму жизни Толи.
Он вставал рано, включал свет на кухне и шел в ванну. Я просыпалась следом от ароматов его геля для душа, терпкого парфюма и самого крепкого, самого горького кофе, который только могла представить. Он заполнял каждый уголок этой небольшой квартиры и возможно даже оседал в носу и легких. Потом я заправляла постель, сама шла в душ, набирала с собой ворох вещей и косметики, чтобы сразу выходить собранной к завтраку.
— Доброе утро, — говорила, обязательно натыкаясь на недовольную мину соседа, придирчиво изучающего мой внешний вид.
Он задерживал взгляд на моей одежде и украшениях, закатывал глаза если я обувала босоножки на шпильке, и усмехался, оценивая стрелки на глазах. И все же наше добрососедство не было обременено бытом. Полагаю это ровно потому, что каждый день квартиру навещала клининговая служба.
Мне было несложно положить кружки и тарелки в посудомоечную машину или даже намыть самостоятельно. Я бы не упала в обморок от отколовшегося кусочка маникюра (хотя стоило его обновить), даже если бы он предложил мне помыть полы, но Толя не напрягал ничем.
И своим вниманием тоже больше не беспокоил.
Поцелуями посреди ночи не будил. Следы от пальцев на руках не оставлял.
Но и дивана в квартире тоже не появлялось.
Мы спали в одной кровати, под одним одеялом, лицом друг к другу. Очень интимно и доверительно.
— Не забудь свои вещи, — бросал через плечо, едва я заканчивала быстрый завтрак обычно состоящий из каши или бутерброда, и направлялся к двери.
Каждое утро он отвозил меня на работу и дожидался пока я не войду в здание. Как будто внутри меня не могли поджидать опасности в виде неработающего лифта или скользкого после мытья пола.
Каждый вечер, ровно в шесть, он забирал меня с работы.
Во вторую пятницу нашего совместного проживания я задерживалась на работе, чтобы закончить с подшивкой документов по папкам и его грозная фигура нарисовалась в проеме кабинету через тридцать две минуты. У него только что пар из ушей не валил.
— Ого, да у тебя давление подскочило! Я почти закончила, — не дожидаясь едкого замечания бросила это в сторону своего недовольного адвоката и телохранителя по совместительству. — И вообще, тебе не обязательно меня нянчить. Я взрослая, самостоятельная женщина. Как-то дожила до своих лет.
— Вот именно, как-то. Буду рад помочь с тем, чтобы ты прожила еще столько же, но для этого сейчас нужно быть более осторожнее, чем в те дни когда ты как идиотка скакала в поисках мужа почти в неглиже по открытой веранде в минус двадцать.
— Ты точно про меня говоришь? — Папки с громким хлопком упали на стол.
— Именно.
Шрам неприятно закололо и в горле образовался тяжелый ком от невысказанных обид. Все их я берегла для другого человека. Для того, кто был виноват и никогда бы в этом не признался. Я планировала высказаться ровно тогда, когда на руках будет свидетельство о расторжении брака.
Но передо мной стоял Щербинский.
Взгляд холодный, прожигающий насквозь. Цвет глаз потемнел до благородного малахита. Он был уставшим и раздраженным — нарывался на ссору.
Намеренно.
Что ж, будет ему ссора.
— Тогда пошел на хер! Ты же все знаешь, все понимаешь. Я была идиоткой без мозгов и тормозов, влюбленной в мужчину. Скажи, что в этом моя вина и моя ошибка — будешь полностью прав, но знаешь что… — выдохнула, но не до конца.
Глазами нашла первый попавшийся лист бумаги, который распознала как ненужный черновик, скомкала и прицельно швырнула в Щербинского. Попала по носу. Скомкала следующий, бросила и тот угодил ему прямо в лоб.
— Ты маленькая кровожадная ведьма! — Толя хищно улыбнулся и двинулся внутрь. Все это было мне крайне знакомо.
Нерастраченное возбуждение снова завибрировало между нами. В небольшом пространстве моего рабочего угла было некуда спрятаться. Все, что оставалось — это выставить единственную преграду, мой стул.
— Это меня не остановит, — выдохнул он.
— Я знаю.
— Но ты можешь остановить.
Я моргнула раз, потом еще, и наконец до меня дошло, что именно он сказал. Я могу принять это решение — он не станет настаивать, набрасываться, не уйдет, заставляя бежать за ним и просить прощения. Толе это было не нужно.
А мне? Мне хотелось наконец-то выговориться.
— Мы можем сегодня поужинать в нормальном ресторане или купить продуктов, вместо еды на вынос? — Спросила я, но не дожидаясь ответа продолжила. — У меня получается неплохо готовить, и я обещаю, что не буду пытаться тебя отравить до тех пор, пока ты готов меня слушать.
— Можем. Но голосую за ресторан. Обеими руками.
Я усмехнулась его выбору.
— Слабак.
Щербинский отошел от меня, позволяя вздохнуть спокойно и вспомнить где лежал мой рюкзак. Забрав со стола смартфон, наушники и ключи от офиса, я двинулась в сторону двери.
— Так значит мне не показалось и ты действительно был на той новогодней вечеринке?
— Нет, не показалось.
Замок щелкнул, сигнализация мигнула, оповещая меня о том, что она активирована и мы двинулись на выход и к его машине.
— И что же ты там делал? Неужели следил за мной?
Вопрос был брошен бездумно, но остроумного ответа не последовало. Щербинский как шел впереди молча, так и продолжал свой путь. На улице, где под ногами стали появляться первые лужи после августовского похолодания и дождей, он свернул к машине и открыл мне дверь, пропуская на пассажирское сиденье.
Лишь сам оказавшись в машине Толя коротко бросил: — Именно за тобой я в тот вечер следил внимательнее всего.