Твоя измена - не моя вина

Глава 47

Олеся.

Как только папа и Толя вышли за дверь я почувствовала невероятную легкость.

Словно наш диалог походил на медленную пытку. И вот он исчез из поля зрения и ребра перестало сдавливать, а руки дрожать. Последний раз нечто подобное я почувствовала, когда проснулась после операции. Было легко. Страшно из-за неизвестности, но легко, потому что самое ужасное испытание осталось позади.

Сейчас также.

С папой мы никогда не были особо близки. Он не катал меня зимой на санках, а летом не брал на рыбалку. Не угощал пивом тайком от мамы, когда смотрел футбол. Он в принципе его не смотрел и считал это спортом для тупых необразованных мужланов.

Несмотря на все эти “не” он все же был моим папой, я любила его и уважала. Так заложено в любом ребенке с самого рождения и до… пожалуй до того, как он не начинает понимать что-то очень важное о своих родителях. И это либо делает ваши отношения крепче, либо начинает их ломать, медленно, но неотвратимо.

Бесцельно слоняясь из угла в угол по небольшому периметру, я рассматривала предметы интерьера. Все выглядело крайне скромно, даже аскетично. Никто бы не смог заподозрить человека, живущего здесь, в отмывании сумм, которые заканчивались шестью и более нулями.

И что папа с ними намеревался делать?

Я могла понять что именно сделал бы Руслан. Купил бы дом — более дорогой и пафосный чем этот. Как минимум на два этажа и на три места в гараже для машин. Он часто повторял, что в нашем автопарке не хватало “тачки для выброса адреналина”. Конечно за этой покупкой он бы обзавелся спортивным автомобилем. Собакой элитной породы и горничной. В принципе персоналом, который бы сделал его жизнь проще.

У моего почти бывшего мужа были весьма примитивные мечты.

И вкусы.

От мыслей меня отвлек звонок мобильника. Мама подала несколько гудков и сбросила. Пришлось перезвонить ей через мессенджер.

— Что-то случилось, мам?

— Даже не поздороваешься? — строго и осуждающе.

— Прости, привет, — пробубнила, но почему-то вины за собой не почувствовала. Лишь как еще один камешек из пирамидки наших когда-то хороших отношений выпал и укатился прочь.

— Вы нашли Володю?

— Нашли.

— И как… он?

Вопрос звучал странно. Она хотела, чтобы у него все было плохо или хорошо? Хотела, чтобы он мучился от угрызений совести и умолял принять его назад или готова была отпустить ситуацию, лишь бы ни ей самой ни мне ничего не угрожало.

— О тебе не спрашивал, — брякнула первое, что пришло в голову.

— Ты стала очень жесткой, после того как решила разойтись с Русланом.

— Хватит! — как же бесило ее подобострастное отношение к Макарову.

— Что хватит, Олеся? Почему ты там, а не здесь? Почему ты не поддерживаешь мужа в такой тяжелый для него период?

Тяжелый период!

От негодования и возмущения я едва смогла сдержать рвущиеся наружу оскорбления. Пальцы вцепились в бархатную на ощупь зеленую обивку дивана. Мягкий материал приятно лоснился по ладонью, но не успокаивал.

— Я почти в разводе, мама. Пора бы тебе уже с этим смириться. И в том зале суда нас было двое. Руслан не раскаивался в измене. И обо всем остальном он тоже не жалеет. Так что давай закроем эту тему раз и навсегда. Что с Макаровым происходит сейчас меня не касается. Его может поддержать Белова, которая так отчаянно стремилась на мое место.

И вроде сказала все четко, без запинок. Объяснила внятно.

— Ты такая дура, Олеся!

— Я сейчас положу трубку.

— Да как угодно. Но пока ты развлекаешься в Италии со своим адвокатишкой, твоего мужа посадили в тюрьму по подозрению в подтасовке каких-то документов и финансовых махинациях. Руслана оклеветали, возможно даже твой Щербинский, а ты…

Я нажала отбой. Быстро. Легко.

Прислушалась к себе.

Трогает ли меня эта новость? Нет. Изменит ли это мое к нему отношение? Тоже нет.

Телефон в руке молчал. Мама либо продолжала что-то выговаривать мне в трубку, так и не понимая, что я уже отключилась, либо все поняла и сейчас старательно разыгрывает мелодраму для Бэллы Изольдовны.

Я же больше не могла находится в душном пространстве чужого дома и поспешила на улицу, чтобы найти Толю и папу. Они сидели на скамье не очень далеко. О чем-то негромко переговариваясь. В руках у отца была белая папка и ручка. Пока Щербинский ему что-то говорил, тот подписывал бумаги.

Они заметилили меня не сразу, точнее не заметили вовсе, потому что я услышала то, что наверно никогда бы услышать не хотела.

— Вот, держи. — Папа сунул бумаги и ручку в грудь Толе, — Забирай мою дочь и проваливайте. Чтобы я больше вас никогда не видел!

Никогда? Что ж. Это можно устроить.

Я прочистила горло и они оба повернулись ко мне. В зеленых глазах плескалось сочувствие, а вот папа был невозмутим и спокоен. Учитывая, что актер из него крайне хреновый — он всем доволен и ни в чем не раскаивается. Миленько.

— Мама звонила. Руслана арестовали, — коротко сообщила я.

— Тогда нам не стоит задерживаться и еще больше беспокоить Владимира Марковича, — кивнул Щербинский.

Папа ударил ладонями по коленям и встал на ноги, делая шаг ко мне. С ужасом я поняла, что он потянулся меня обнять. Зачем? Я сделала шаг в сторону другого мужчины, который знал меня в разы меньше, но понимал гораздо лучше.

— Пап, слово “никогда” именно это и значит, — уронила я, делая еще один шаг назад. Подальше от него. — Не забывай об этом, пожалуйста. Никогда.