Ты мне… жена!

Глава 2

Щурясь от наслаждения, лакомлюсь заварными трубочками, они, и правда, чудо как хороши. Крем нежный, плотный, просто экстаз. Кофе приятно горчит на языке, и всё бы было прекрасно, если бы над ухом не жужжала назойливой мухой моя дуэнья, — так и хочется ей трубочку в рот запихнуть, чтобы чем-то занять наждачный язык.

— Леди, негоже так обращаться с собственным мужем, — записью на повторе зудит худая как палка горничная в чопорно строгом чёрном платье. — Женская добродетель — всепрощение. Мужчины, они же как теля на верёвочке, поманишь их сладью задранных юбок, и бегут не разбирая дороги.

Жую усерднее.

— Мадам, ну, что же вы молчите? Мужская измена — вовсе не измена, они же все поголовно полигамны, им обязательно нужна любовь для здоровья, — тоном мозгоправа взламывает мне черепушку она. — Вы просто слишком молоды, леди, и многого не понимаете. Удел женщины — покорность и смирение, вам нужно было простить мужа за его маленькие грехи, выгнать любовницу и ублажить супруга.

Сочувственно гляжу на горничную и ласково уточняю:

— Каргина, напомни мне, будь добра, почему я тебя не уволила?

Женщина давится воздухом и с обидой взирает на меня.

— Потому, моя дорогая леди, что я единственная, кто остался вам предан, так вы говорили.

— Ага, — живо киваю, забрасывая в рот остатки сладости. — Напоминай мне об этом почаще, и себе заодно. Ты мне осталась предана, а не моему кобелю-мужу, так что, будь добра, вот всю эту каку, что выплюнула из своего рта, больше никогда не упоминай.

— Но, моя леди!

— Уволю!

— Поняла вас, мадам.

— Прекрасно, моя дорогая, — улыбаюсь благодушно, обтираю руки салфеткой. — Я на минутку.

― Мадам?

― В уборную отойду.

Каргина уныло кивает, принимается выхлёбывать чай, ну, хоть так.

Один единственный туалет оказывается занятым, вот только оттуда доносятся недвусмысленные стоны и шлепки. Возмущённо хлопаю по двери.

― Эй! Что за дела? Снимите себе номер и занимайтесь в нём чем угодно, это общественное место, между прочим!

Стоны становятся громче, шлепки интенсивнее, неизвестная девица орёт так, что кошки в период гона обзавидовались бы. А главное, на всю эту театральщину никто не обращает ровным счётом никакого внимания, мне из-за шторки видно, как бармен невозмутимо натирает чашки, официант с приклеенной улыбкой спокойно обслуживает гостей. Подозрительно.

Девица по ту сторону визжит, будто её там не того-этого, а режут, честное слово.

― Вы её там жрёте или что?

Стоны превращаются в медленные, тягучие, усталые.

― Фальшиво! ― радостно заявляю. ― Вылезайте давайте уже, фаянсовый друг один, а нас много. Моя очередь!

Щелчок замка, наружу первым делом белкой выскальзывает весьма симпатичная брюнетка с идеальной укладкой волосок-к-волоску, будто и не шпилили её минутой ранее, недовольно щурит голубые глаза и, фыркнув гордой кобылкой, царственно шествует в зал. Ухмыляюсь гаденько. Ишь, цаца.

Оборачиваюсь, сталкиваясь с очень высоким мужчиной, ухмылка малость увядает. Задираю голову, рассматривая скульптурное лицо, в том смысле, что такие лица бывают только на барельефах: точёные, с широкими скулами, падающими на высокий лоб чёрно-пепельными непослушными прядями, но больше всего выделяются темные инфернальные глаза, в которых проскальзывают зелёные разряды. Маг, причём сильный. Чёрт, в туалет как-то уже перехотелось.

Альфа-самец насмешливо оглядывает меня сверху вниз и обратно, интересуется пробирающим вибрацией голосом:

― Юбки не загадили, пока ожидали?

― Ну, знаете ли! ― язвительно цежу. ― Внимание своей цаце уделите, не стойте, бегите, наверняка она вас сильно ждет. И воды ей, что ли, купите, чтобы горлышко после столь наигранных стонов прополоскать, а то, знаете ли, чревато так связки драть. Всего доброго.

Фурией проскальзываю мимо извращенца, случайно ударяясь рукой о его руку. Морщусь от боли, из железа он, что ли, сделан? И хлопаю створкой перед аккуратным носом под тихий мужской смешок.

― Уверен, у тебя бы получалось стонать подо мной куда убедительнее, ― очень тихо-вкрадчивое по ту сторону, чтобы слышала только я. ― Я бы с удовольствием это проверил, но спешу, змейка.

Ошеломлённо моргаю. Чего? И что ещё, блин, за змейка⁈ Язык режут колкие слова, вот только вслух не произношу, да и некому уже их говорить, — извращенец, судя по удаляющимся шагам, успел до того, как я бы высказала всё, что думаю на его счёт. Не бежать же за ним, чтобы доказать, насколько мне безразличны его замечания. Сьера Мортель слишком для этого горда. Серафима Кошевая, кем я до этого являлась, в особенности!