Ушастый призрак

ГЛАВА 31

— Она сквозная? — удивилась мама.

— Да. Почти на месте выйдем, — Маэва, подобрав платье, почти бежала, подгоняя нас. Парни Валентайна остались позади живым заслоном. Преодолеют его не скоро. Не раньше, чем все наемники уйдут Серыми Дорогами на перерождение, а это будет трудно.

Союзников жрец выбрал отличных.

— Тогда почему мы несемся, как вспугнутые антилопы по саванне? — резонно спросила Алена. Ее переправляли еще позже Маэвы, уже под стрелами, и подол ее шикарной, дизайнерской рясы намок. Ведьму это злило.

— Потому что Генрих не глупее нас. Если мы узнали, что пещера проходима, мог и он... Он фанатик, но не дурак, далеко не дурак.

— Мы же ее с начала игры охраняли? — удивился палач, — все время дозор стоял.

— А с другой стороны туда залезть им религия не позволила? Или рыцарское воспитание...

— У вас всегда так интересно? — Шепотом спросила мама.

— Ну а для чего и делается? — Удивилась я. — Чтобы всем круто было. И весело.

Стены топорщились напластованиями породы. Мы плюнули на аутентичность и подсветили себе фонариками, здраво рассудив, что расшибить голову ради полного погружения — это уже клиника. Первой свет в конце тоннеля заметила мама. И, так получилось, что на нее же выскочил незнакомый мужик в кольчуге.

От неожиданности она вскинула арбалет, который с самого начала держала на боевом взводе, и выстрелила, перепачкав красной краской горло незнакомцу.

— Упс... — удивился он. — Это у вас, фейри, вместо "Здрасте..."

— Это у нас, фейри, вместо "Здрасте, шпион Генриха, покойся с миром", — расплылась в улыбке Маэва. — Судя по ране, помер ты, приятель, не приходя в сознание. Белая повязка есть?

— Ага, сейчас нацеплю и пойду в мертвятник, — с энтузиазмом закивал шпион.

— Не торопись, — бросил Хукку. — Маэва, он сейчас в мертвятник в аккурат через каньон попрется и демаскирует нас на фиг.

— И что ты предлагаешь? Связать покойника и рот кляпом заткнуть? У нашего двора репутация не самая благая, а так вообще за отморозков посчитают.

Хукку оскалился с нехорошим весельем, пошарил в сумке, выудил красное яблоко и кинул парню. Тот машинально поймал и в недоумении уставился на шамана.

— Кусай, если жить хочешь.

— Жить? — В понятном сомнении протянул он, — а это точно для того?

— Меня знаешь? Мне врать боги запретили.

Хукку шпион, похоже, знал, жить хотел и яблоком захрустел охотно. Маэва смотрела на него с нездоровым предвкушением.

— А теперь — падай, друг мой доверчивый. И пусть твоей последней мыслью будет то, что по глупости нарушил ты священное правило: никогда не брать угощения из рук фейри.

— Упс, — повторил шпион. — И долго мне, это... лежать?

— Пока не разбудит поцелуем король Генрих, — широко улыбаясь, приговорил Хукку. — Заметь, ни словом не солгал, жить будешь. А то пещера есть, гроб имеется. Прекрасная венценосная особа нужной ориентации тоже в наличии — а воскрешения поцелуем любви нет. Непорядок. Не канонично.

— Сволочь ты, — сказал шпион, но послушно улегся у входа. И надкушенное яблоко на грудь водрузил.

— Не-а, — мотнул головой шаман. — Не сволочь. Намного хуже...

И мы снова побежали по пересеченке, наверстывая время.

Двое наемников Валентайна ждали нас у озера, закопавшись в ивняк и играли в кости на раздевание. На момент нашего появление один из них снял только шлем, другой же расстался со штанами и яростно отбивался от слепней.

— Совет да любовь, — бросила Маэва.

— Ваше вдовствующее величество...

— Мое. Лодки есть?

— Лодка. Одна. Вторую не дали, а отбирать мы не рискнули, они же сети ставили. Кто знает, насколько эта бодяга с барьером. Рыба будет — жить будем.

— Это правильно, — одобрила Маэва, хмуро созерцая... ну очень ненадежное плавсредство. Маленькое, валкое и до того обшарпанное, что создавалось впечатление: община рыбаков не свое отдала, а вытащила из озера утонувшую посудину, просушила ее на солнышке и сбагрила людям королевы.

Первая попытка загрузиться на борт закончилась тем, что лодка перевернулась как ванька-встанька и едва не ушла туда, где ей, судя по всему, очень понравилось.

Со второго раза, применив противовес и плоский камень, все же кое-как разместились, но борта просели до самой воды. Ну, почти. Пара сантиметров туда — пара сюда. И, по всему выходило, что "туда" таки случится, если не с первым гребком, то с пятым.

Палач аккуратно оттолкнулся от берега. Лодка отчего-то оказалась необыкновенно легкой на ходу, и ее сразу отнесло метра на три.

Наемники смотрели вслед с научным интересом и не без уважения.

— Эй, на "Титанике", — крикнул тот, кто был пока в штанах, — Счастливого плавания.

— И вам огня и серы на голову, — вежливо ответила Маэва. Темная вода покачивалась очень близко.

— Между прочим, под нами тектонический разлом, — поделился палач, — а значит, тут очень глубоко. Может быть до ста метров.

— Спасибо, — так же вежливо кивнула чернокосая, — что бы мы делали без этой информации...

Я тихонько достала нож, протянула руку за борт, стараясь не наклоняться, чтобы не нарушить хрупкое равновесие конструкции. Уколола палец и тихонько проговорила:

Летел ворон через море,

Вода поднялася, беда унялася.

Кто эти слова знает,

Их перед входом в воду читает,

Того вода к себе не возьмет,

На песчаное дно не заберет.

Слово мое крепко, дело мое лепко.

Чур, моя душа, чур, моя плоть, чур, моя кровь...

И страх куда-то делся. Словно ушел в воду с каплей жертвенной крови. Я слушала плеск весел, ловила отблеск солнца на темной, чуть зеленоватой воде и думала о том, что сегодня на диво хороший день.

Алена глядела на меня с усмешкой, но и с уважением.

Последние метры дались тяжело. Клятая посудина словно пустила корни в каких-нибудь пяти — семи метрах от острова. Палач греб, пока не взмок и не обессилел. Потом его сменил Хукку. Рокировка чуть не отправила нас всех на дно, валкая посудина зачерпнула, таки, воды и настроение Алены слегка исправилось — теперь мокрыми были все.

— Это нормально, — сказал шаман, — доплывем. Тут очень мощная отворотка, но без условий. От честных людей замок.

И правда, скоро как будто струна лопнула. Что-то большое, сильное но так же сильно уставшее разжало зубы, выпустило нас и лодка в три гребка долетела до берега.

Заморачиваться цивилизованным причалом не стали, все равно были уже мокрыми, как цуцики.

Камень увидели сразу — его нельзя было не увидеть или принять за что-то другое. Здесь просто больше не было ничего другого, только грубо тесаная плита без надписей и рисунков и тихий, едва слышный шепот.

— Пришел.... пришел... пришел...

— Маэва, — Хукку протянул руку назад, — мне нужен ТВОЙ нож.

Не говоря ни слова, чернокосая отцепила его от пояса и протянула шаману, как положено, рукоятью вперед.

Я смотрела на этот нож и не могла отделаться от мысли, что он... несерьезный. Красивый, из прочной, сизой стали со сложной гравировкой и желобком для стока крови, с рукоятью из микарты, но... Чего-то в нем не хватало.

В моем, висевшем на поясе в скромных кожаных ножнах это было. В ноже Хукку, простом стальном "клине" — еще больше было. А в ноже Маэвы не было.

Он не пугал. Зато в нем было другое — он словно подмигивал и подбадривал, как трикстер. Почему Хукку решил идти на такое серьезное дело с таким ироничным ножом? Но, наверное, шаман знал, что делает.

— Никому не подходить, ни во что не вмешиваться, алтаря не касаться, — распорядился он и пошел вперед и вверх. К камню.

Мне всегда безотчетно нравилось, как двигается этот парень. Это была не "грация хищника", которую любят описывать в романах про оборотней. И не "уверенная походка победителя", которой переполнены совсем другие романы.

Он шел как сталкер: осторожно, выверяя каждый шаг — и каждый его шаг был идеален. Потому что за неидеальный жрецы платили дорого. Очень дорого.

Не доходя трех шагов он остановился. Поклонился — низко, уважительно, но без заискивания и желания угодить.

Я напряглась и на самой границе восприятия уловила:

— Кому кланяешься?

— Хозяйке.

— Чего просишь? Денег? Власти? Любви? Здоровья...

— Времени.

Голос замолчал. А когда заговорил, звучал уже чуть-чуть, самую малость, иначе. Как будто к нас здесь не то, чтобы зауважали. Но отнеслись малость серьезнее.

— Дорогой подарок хочешь. Чем отдаришься?

— Кровью и жизнью, — спокойно и очень уверенно ответил Хукку.

— Слова правильные... Но их говорили многие и все ошиблись. Сделай правильно дело. Удиви меня, нойда.

— Постараюсь, — лица Хукку я не видела, но, судя по голосу, он улыбнулся. Слегка. Самую малость. Ну и меня слегка отпустило напряжение.

— Подойдите, — негромко позвал шаман.

Было нереально страшно. Но сказал А, говори и Б, иначе черт ли заморачиваться?

Я подошла первой. Остальные потянулись за мной.

Хукку, похоже, уже вполне освоился и понял, как обращаться с этой штукой.

— Рани, снимай игровое. Там, куда мы пойдем, никому не интересно, как ты одета. Но лучше — удобно. — Он отцепил от пояса флягу. Ту самую, про которую говорила ведьма. Скрутил пробку. Сделал глоток. Посмотрел мне в глаза и протянул. — Пей, Рани. Одного глотка пока хватит.

— Дай хотя бы понюхать, — вмешалась мама. Вернее, попыталась вмешаться — и беспомощно хлопнула глазами. Похоже, ей тут слова не давали.

Я взяла из его рук легкую посудину из титана, полукруглую и слегка выгнутую по форме тела. Улыбнулась. Думаешь — испугаюсь? Нет. Играть — так играть.

Напиток оказался сладким до приторности, но по пищеводу прокатился болью, словно я проглотила толченое стекло.

— Все идет как нужно, — кивнул Хукку. Должно быть больно.

— Что за интересный напиток?

— Приворотное зелье, — ответил он. — Боги, ну у тебя и глаза, Рани. С десертную тарелку размером.

— Это обязательно? Нам с тобой накачиваться приворотным?

— Ну, если признаешься, что и без зелья любишь меня больше жизни... — Я смутилась. Кто, вообще, может знать такие вещи? Пока жизнь перед выбором не поставит, не скажешь. — Мы идем на Серые Дороги. Дороги мертвых. Так получилось, что со смертью на равных может поспорить только любовь.

— Понятно, — кивнула я. — Ты читер.

— Повернуть доску на 180 градусов — тоже честная игра. Алена, покурить, еще там какое последнее желание есть?

Ведьма качнула головой, все еще не веря:

— Правда, что ли, профессионал? Ну, надо же! Не думала, что встречу среди нового поколения. Вы все мультиками про пони испорчены, не умеете играть жестко, играть грязно. Все у вас какая-то долбаная рефлексия: "А может не надо, само рассосется". А принять решение и ответить за него — это слабо.

— Удивил?

— Приятно, — женщина обошла нас по широкой дуге, села на плиту. Сбросила сапожки-ичиги. Забралась на плиту с ногами. С чувством произнесла.

— Хорошо. Солнышко. А жизнь-то не надоела, и еще бы столько же прожила. Скуки-то нет.

— Тогда зачем? — Удивился палач.

— А нет больше потомков. Кончились. Гайтанка качественно проклинать умела. Я искала, двадцать лет искала. Как только узнала, что у Нины — дочь. Услышала, что она замуж собралась — кинулась сюда, Ульриха упросила. Опоздала. Ведьма от своего ребенка никогда не откажется, не в природе нашей такое, не можем мы. И я — не откажусь. Пусть живут...

— Исчерпывающе, — сказала Маэва. — И даже внушает уважение.

Мама плакала. Но не шевелилась. Хозяйка алтаря, кем бы она ни была, оказалась большой умницей и надежно зафиксировала единственного в этой компании человека, который мог на волне эмоций вмешаться в обряд.

Ни я, ни Маэва, ни Дик не позволили бы себе ничего подобного, даже если б у нас под ногами разожгли костер. Потому что бывают вещи куда хуже, чем просто сгореть.

Хукку поддернул рукав, обнаружив широкий кожаный браслет с крупными костяными шариками. И начал быстро, ритмично прищелкивать пальцами. Тихонько, но шарики постукивали в такт. Медленно, мерно, спокойно, уверенно, властно, немного грубо — как и все примитивные ритуалы — но необоримо. Я почувствовала, как перед моими глазами качается лес и небо и, что было силы, прикусила губу.

Палач отхлебнул из своей фляги — там был крепчайший самогон. Маэва протянула руку с безмолвной просьбой, и та была услышана.

Пережить шаманский обряд на трезвую голову опыт полезный, но... лучше бы избавили от него боги. Любой ведьминский ритуал в разы легче. От этого ритма сердце останавливается.

Поймала сосредоточенный взгляд Хукку, он качнул головой, не прерываясь. "Не спи, замерзнешь..."

Я пытаюсь. Вот только не все возможно при желании. Хотя, есть штука, которая может помочь. Самогон мне сейчас нельзя, а вот ту бодягу, которую шаман намешал — вполне можно и даже нужно. Кажется.

Нащупала фляжку Хукку, глотнула. Острая боль прокатилась от горла до желудка... да, а любовь-то и вправду ранит.

...Шаман уже не просто прищелкивал пальцами, он двигался. Танцевал. Нет, не так, как в голливудских фильмах, где жрецы скачут мартышками, выкрикивая непонятные слова. Он танцевал не двигаясь с места. На прямой правой, слегка притоптывая левой, в том же самом, сводящем с ума, порабощающем, ритме.

Появился нож Маэвы — тот самый, несерьезный, чуждый. Но на удивление уместный. Он порхал с правой руки на левую — и обратно быстро, очень быстро. Как он это делает? Вообще, шаманы в курсе, что в семнадцатом веке Ньютон открыл гравитацию?

Им об этом просто забыли сказать. Или сказали, но они не поверили. Нож летал, игнорируя все научные измышления разом, браслет стучал, нога отбивала ритм, который сливался с сознанием и из порабощающего вдруг стал освобождающим...

Меня отвлек сильный шум на берегу. Я обернулась и про себя выругалась — наемники, похоже, полегли в неравном бою, Генрих добрался до своей "Белоснежки" в колчуге, поцеловал и получил направление, в котором нас следовало ловить.

Не самый сложный квест.

И теперь Йорк в полном составе ломился сюда.

— Как думаешь, отворотка выдержит? — Спросила Маэва, глядя на берег из под руки. "Наши" рыцари вступили в неравный бой и пока держались, но, понятно, что это не надолго.

— Такую толпу? Не думаю.

— Значит, играем грязно, — Маэва распотрошила сумку и вытащила... дымовую шашку.

— Шутишь? — Опешила я.

— Нисколько. Огненная магия фейри. Зарегана и хиты на нее получены. Сейчас как запалим, сюда из любопытства весь полигон прискачет. И будет большое месиво. А пока они режут друг друга, мы как раз закончим.

— Время умирать за королеву, — кивнул Дик. — Самое время.