В разводе. Ты нас недостоин

23

Мама поджимает губы, отводит взгляд. Она ведь только что сказала мне, что будет на моей стороне, и моя позиция по поводу Натана ей хорошо известна, поэтому не время переобуваться.

– Это к Эве. Я тебе больше не помощник в этом, Натан, – произносит она неуверенно.

Но ее слова ничуть не выбивают его из колеи. Этот мужчина всегда самоуверен и прёт, как танк. Поэтому он только улыбается, кладёт цветы на тумбу:

– Давайте обсудим всё. В любом случае вы её мама и имеете значительный вес в её жизни, – произносит он вкрадчиво, мягким голосом. Таким, что хочется улыбаться в ответ и заглядывать ему в глаза, но я давлю в себе это чувство. Этот человек имеет талант влиять на людей, если очень этого хочет.

Мама пожимает плечами:

– Да я не знаю, что тут обсуждать. Эва давно уже большая девочка, ей самой решать, с кем жить, с кем не жить. Так что моё благословение или неблагословение ничего не решит. Натан, общайся с ней. Мы всё-таки не в средневековье живём.

Я смотрю на него с болью в глазах. Как же он старается ради детей... Даже странно, что вообще есть такие мужчины, которые из кожи вон лезут, чтобы заполучить себе наследников. Видимо, дело и правда в этом – в наследниках, чтобы было кому оставить всё нажитое.

Ну, мне этого не понять. У меня ничего толком нет. Да и у меня свои приоритеты – главное вырастить их успешными, хорошими людьми. На этом всё.

– Зачем ты это делаешь, Натан? – спрашиваю у него тихо. – Как будто ты недостаточно меня уже загнал в угол.

– В угол, разве? – спрашивает он, приподняв левую бровь. – Я всего лишь хочу сделать как лучше для тебя и детей.

– Скорее для себя любимого, – говорю. – А меня ты только заставляешь. Разве что за волосы не тащишь. Ты не договариваешься по-хорошему – ты вынуждаешь, давишь. Можно сказать, насилие совершаешь.

Мужчина мрачнеет, его улыбка становится злой.

– Ты упрекаешь меня в том, что я делаю всё для тебя и для детей? – спрашивает он с лёгкой иронией.

– Ну что ты, разве я могу тебя упрекать? Ведь ты такой… такой хороший. Всё для нас. Никаких денег не жалеешь, никаких средств. Просто-таки идеальный отец…

– Не понимаю твоей иронии, – отзывается холодно.

– Не сомневаюсь, что не понимаешь.

Мама тяжко вздыхает:

– Если собрались ругаться, то давайте не здесь. Мне нужно отдыхать, – отмахивается она от нас, как от назойливых мух.

Я её понимаю: она после операции, ей этого совсем не нужно. Поднимаюсь, обнимаю её на прощание, выхожу из палаты. Натан идёт за мной следом. Мы выходим из клиники. Я оглядываюсь, достаю телефон, чтобы заказать такси, но мужчина кивает на свою машину:

– Поехали. Всё равно нам по пути.

Мы усаживаемся в его внедорожник, отъезжаем. У меня звонит телефон, я смотрю на входящий – это Вероника. Усмехаюсь. Вовремя она, конечно.

Жму принять вызов, ставлю громкий режим.

– Эвелина, привет, – начинает она деловым тоном. Ей даже не нужно, чтобы я отзывалась: она начинает перечислять свои выгодные предложения. – Слушай, вот тебе свежая идея, – произносит торопливо. – Есть дом в Черногории, четыре билета на самолет с вылетом на следующую неделю, содержание – пятьсот тысяч в месяц в течение года. Потом сама себе придумаешь себе занятие. Дом тоже снят на год. В перспективе, быть может, продлим аренду, смотря как у меня сложатся дела с Натаном. Что скажешь?

Ее голос затихает в ожидании моего ответа. Натан качает головой, усмехается и протягивает руку, чтобы нажать красную кнопку отбоя вызова. Затем смотрит на меня:

– Ну и как тебе это предложение?

Я пожимаю плечами:

– Знаешь, заманчиво. Целый год в Черногории, содержание…

– Что тебе эта Черногория? – он морщится. – Не факт, что Вероника выполнит свои обязательства. Неужели ты настолько меня ненавидишь, что готова бежать куда глаза глядят, к чёрту на кулички, с непонятными перспективами?

Я молчу, глядя прямо перед собой.

– Правда готова? – спрашивает недоверчиво, тормозя на светофоре. – Я что, настолько плох?

Заставляю себя повернуть голову, взглянуть ему в глаза. Он смотрит на меня напряжённо, и в его взгляде читается что-то вроде растерянности. Неужели этот мужчина и правда не понимает того, что творит со мной? Что прогибает, давит, заставляет? Или думает, что меня заставляют смиряться с моим положением только оставшиеся к нему чувства?

– Ты издеваешься? Да? – спрашиваю тихо.

Натан мрачнеет, тёмные брови сходятся на переносице, образуя вертикальную складку.

– Чего ты ещё хочешь, Эва? Скажи. Чего? Я тебя не понимаю. Неужели правда проще перебиваться с хлеба на воду и копить на всё, жить на мамину пенсию, ютясь на тридцати квадратных метрах, чем принять помощь от меня? Или дело не в этом? Ты хочешь, чтобы я на коленях перед тобой ползал? Чтобы умолял, плакал, обнимал твои ноги? Просил прощения? Валялся перед тобой и выл, как собака?

Усмехаюсь горько.

– А это что-то изменит? – спрашиваю. – Разве это изменит факт твоего предательства и твоё отношение ко мне как к инкубатору? Что с тобой стало, Натан? Почему ты превратился вот в этого холодного, прагматичного монстра? Я тебя не узнаю. Ты никогда таким не был…

Он молчит, запоздало нажав на газ, когда загорелся зелёный. Я вижу, как мужчина с силой прикусывает нижнюю губу – чтобы причинить себе боль. Зачем? Странный жест, очень нехарактерный.

– Что со мной стало… – шепчет он хрипловатым низким эхом, как будто раздумывая над моим вопросом. – Ничего со мной не стало, – вздыхает, медленно дыша. – Быть может… быть может, я просто боюсь признаться тебе в собственной слабости. Ведь я всегда был сильным, слабым мужчине быть непозволительно. Быть может, я просто боюсь… боюсь, Эва, что за эту слабость ты окончательно меня возненавидишь.