Вампиры: Когда ночь сменяет ночь

Глава 10

Последний раз я была у отца Энтони несколько месяцев назад, потом мы виделись в Льеже. Мой визит сейчас его действительно обрадовал.

— Дочь моя, — крепко обняв, он поцеловал меня в лоб. — Фредерик пообещал, что вы мне всё расскажете.

По мере того, как я говорила, лицо отца Энтони мрачнело всё больше. Когда я замолчала, он тяжело вздохнул.

— Можете не верить, но я подозревал нечто подобное. Правда, не думал о жертвоприношении в таком буквальном смысле.

— Не понимаю, как могло до этого дойти, — я бессильно сжала кулаки. — Демоны ведь стали сильнее не вчера! Где были все эти ангелы, когда рушились оковы, пока не осталась одна?

— Дитя моё, вы не правы, осуждая столь поспешно. Может показаться, что сейчас мы постигаем глубочайшие тайны мира. На самом деле то, что нам открывается, подобно ложке морской воды, зачерпнутой из океана. Мы не знаем, как и при каких условиях были наложены оковы. Единственное, что не подлежит сомнению, — это было сделано во благо людям. Человеку всегда даётся выбор, но, к сожалению, он редко способен выбрать то, что следует. Возможно, высшие силы ожидали от нас слишком многого, а мы не оправдали ожиданий. Вы слышали об Антиохии?

Вопрос совершенно не вписывался в тему, я недоумённо посмотрела на преподобного отца.

— Древний город, осаждённый христианскими рыцарями во время первого крестового похода, — пояснил он. — Осада была продолжительной и, хотя крестоносцы в конце концов завладели городом, силы их были подорваны. А тут ещё к стенам подоспели войска мусульман. Осада возобновилась, и теперь осаждёнными оказались крестоносцы. Надежды на спасение не было. Но по городу вдруг разнёсся слух, что в местном храме спрятано копьё, пронзившее тело Христа. И как ни странно, его действительно нашли. Воодушевлённые этим несомненным знаком божественного благословления, крестоносцы открыли ворота и бросились в атаку на превосходившего их противника. И тогда произошло чудо — я в самом деле нашёл не одно упоминание о нём в средневековых хрониках. Из ниоткуда в войске крестоносцев появились одетые в белое всадники. Их было немного, но вид их, несущихся бок о бок с христианскими рыцарями, внушил мусульманам такой ужас, что они отступили. Битва закончилась, не начавшись — без единой капли пролитой крови.

— Это были ангелы?..

Отец Энтони поднял глаза на золотое распятие.

— Я давно слышал эту историю. Тогда принял её за выдумку, но сейчас она обретает для меня совсем другой смысл. И я верю в её правдивость. Вмешавшись, они предотвратили кровопролитие и, возможно, разрушение одной из печатей… И это не единственный случай. Есть свидетельства о призрачных созданиях, заслонивших от немецких снарядов британских солдат во время жестокой битвы неподалёку от Монса. О внезапном тумане, скрывшем от англичан войска Джорджа Вашингтона во время войны за независимость — благодаря этому американцы выиграли битву без кровопролития. О диких пчёлах, напавших на враждующие английские и немецкие войска на Африканском континенте и тем самым прекративших кровавую резню. Вспомните нелепые смерти великих завоевателей: Пирра, Александра Македонского, Роберта Гвискара. Болезнь или случайность забирали их жизни на самом взлёте — прежде чем они могли пролить ещё больше человеческой крови. Да, божественные силы вмешивались постоянно. Даже если вмешательство означало тотальное уничтожение…

— Уничтожение?..

— Совсем недавно мне попалась статья о древнем городе-призраке на одном из островов Инда. Величественные строения со следами пожаров и разрушений, останки жителей, усеявшие старинные улицы. Но никаких следов насилия или грабежа — золотые украшения щедро унизывали кости их владельцев, когда их нашли археологи. Город назвали Мохенджо-Даро — на местном наречии, "Холм Мёртвых". Подобные "находки" обнаружены и в джунглях современной Бразилии и на высокогорьях полуострова Индостан. Учённые до сих пор ломают голову над тем, что там произошло. Судя по раскопкам, это были величайшие города древности. Так какая сила положила конец их процветанию, оставив нетронутыми хранившиеся в их стенах сокровища? Для меня ответ очевиден: эти города постигла участь Содома и Гоморры. Когда люди переставали быть людьми, уничтожение становилось единственным способом спасти остальное человечество. Они всегда были рядом, пытаясь смягчить совершаемые нами ошибки. Но последнее искупление всё же остаётся за нами.

Я молчала, рассматривая трещинки на каменном полу, потом подняла жёсткий взгляд на преподобного отца.

— Может, люди и заслужили апокалипсис, но я не собираюсь искупать ничьи ошибки. И уж точно не буду спокойно смотреть, как тот, ради кого я обрекла себя проклятию, обращается в прах во имя чьего-то искупления!

Лицо отца Энтони смягчилось.

— Вы по-прежнему считаете, что обречены проклятию. Но помните, я говорил: ничего не происходит без причины, и в том, что вы перестали быть человеком, тоже есть смысл, до поры от нас скрытый? Видите вы его теперь?

Вообще-то, вечное проклятие в последнее время волновало меня мало. Гораздо больше удивляло поведение отца Энтони. От него я никак не ожидала подобной решимости и спокойствия на пороге Судного Дня. Сделав какие-то пометки в своей записной книжке, он сообщил о намерении отправиться в путешествие.

— Нет, не в Ватикан, — предупредил он мой вопрос. — У нас с Фредериком разные пути, хотя и ведут они к одной цели. Не спрашивайте сейчас, дочь моя. Я отвечу на все ваши вопросы, когда вернусь.

И на том мы расстались. Я прошлась по знакомым улицам, с грустной улыбкой вспоминая, как носилась по ним в серебристом "Феррари" в компании Доминика, вспомнила отчаяние и ярость, которые он мне тогда внушал, и чувство собственной беспомощности, доводившее до бешенства. Как же тогда всё было просто! В конце улицы мелькнула тень, из темноты неслышно выступила одетая в чёрное фигура… и я остолбенела, с ужасом уставившись на жёсткие черты Арента… Но это было лишь наваждение. Уже в следующую секунду ничего не подозревавший парень прошёл мимо, потряхивая головой в такт пробивавшейся сквозь наушники музыки… Набеленное лицо, выкрашенные в чёрный цвет волосы и одежда, на которой единственными светлыми пятнами выделялись массивные серебрянные украшения — обыкновенный гот, едва не доведший меня до обморока… Гоняясь за доказательствами приближающегося апокалипсиса, я почти перестала думать об Аренте. Но безотчётный страх, что он может меня найти, владел мной, очевидно, сильнее, чем я подозревала. Может, в самом деле не следует общаться с другими бессмертными? Я оглянулась на опустевшую улицу. Впрочем, Акеми и Лодовико я собиралась посетить в любом случае — прежде чем отправиться к Эдреду.

Сад Акеми выглядел мрачновато. Листья клёнов облетели, хризантемы отцвели. Прогуливаясь возле аккуратного прудика в ожидании хозяев, я только сейчас заметила каменные фонари-торо, по форме напоминавшие маленькие японские домики с загнутыми кверху краями крыш. Раньше их было не видно за пышными шапками хризантем. Я бездумно побарабанила пальцами по шершавой поверхности ближайшего ко мне фонаря. Наверное, Акеми очень привержена традициям, как и большинство японцев. Забавно, что в возлюбленные себе она выбрала не кого-то, а итальянца. Не удержавшись, я захихикала, но тут же оборвала смех: налетевший порыв ветра донёс до слуха тихие голоса. Задумавшись, я забрела в один из самых отдалённых уголков сада, и Акеми с Лодовико, видимо, уже успели войти в дом. Перед дверью в самом деле стояли две пары обуви — явно сшитые на заказ мокасины Лодовико и игрушечные туфельки Акеми. Оба следовали японскому обычаю разуваться у порога, отказываясь от возможности сразу перенестись внутрь дома. Из-за двери послышался серебристый смех, и, больше не медля, я нажала на кнопку звонка. Дверь распахнулась, открыв одетую в белое фигурку Акеми.

— Я ожидала твоего визита, — приветливо улыбнулась она.

— И, кто знает, piccolina? Может, этот окажется не таким коротким, как предыдущий.

За спиной Акеми возникло ехидное лицо Лодовико, та шутливо хлопнула по обвившейся вокруг её талии руке. Я тоже сбросила обувь. Лодовико уже расположился на низком диванчике в гостиной, Акеми устроилась на его коленях. Обстановка их "гнёздышка" восхищала меня всякий раз. Своеобразная смесь традиции и современности, изящества и простоты: ультрасовременный потолок с трёхмерным изображением звёзд, имитирующий ночное небо, карликовые деревца в квадратных горшках, тёмные циновки, столик, ширма с японскими журавлями…

— Хочешь, чтобы мы угадали причину твоего появления, bambolina, или всё же расскажешь сама?

Я насмешливо покосилась на расплывшегося в ухмылке Лодовико.

— На то, чтобы проверять твою догадливость, у меня нет времени. Но хочу попросить об одолжении: не перебивай меня, как в прошлый раз.

— Он будет молчать, — вмешалась Акеми. — За это я ручаюсь.

Брови Лодовико поползли вверх, но фарфоровая ручка Акеми легко сжала его запястье.

— Это невежливо, дорогой. Она — наша гостья, и мы выслушаем всё, что она хочет сообщить.

Как ни странно, Лодовико действительно не перебил ни разу. Правда, по выражению его лица можно было без труда определить, что мои слова он считает неубедительной выдумкой. Когда я закончила, он нарочито громко хохотнул:

— Всё? Теперь можно сказать, что я об этом думаю?

При звуке голоса Лодовико веки Акеми, до того почти скрывшие глаза, дрогнули, ресницы взметнулись вверх, и она ровно произнесла:

— Я тебе верю.

Лодовико с удивлением уставился на неё, Акеми ласково потрепала его по руке и снова повернулась ко мне:

— После твоего последнего посещения, я была у сэннинов — им открыто будущее. Они говорили о страшных вещах, которые должны произойти очень скоро. О непредрешённом конце и неизбежной опасности, избежать которой можно только с ней столкнувшись. Потому я и ждала тебя. Если бы не пришла ты, я нашла бы тебя сама.

— Amore… — растерянно протянул Лодовико.

— Кто такие сэннины? — нетерпеливо поинтересовалась я.

— Горные отшельники, древние мудрецы. Вход в их владения — у подножия Фудзи.

— Что ещё они сказали?

— То, что сказала тебе я. Их мудрость скрыта ото всех, они и так поведали мне больше, чем я рассчитывала.

— И что, интересно, они будут делать со своей скрытой ото всех мудростью, когда этот мир провалится в Тартар?

— Они — не его часть. Судьба этого мира — не их судьба.

— Где именно они обретаются? Я могла бы…

— Даже не думай, — неожиданно резко заявила Акеми. — Предстать перед ними могут лишь посвящённые.

Я отвернулась к ширме с журавлями, скрывая раздражение. Судя по ледяному блеску, появившемуся в глазах Акеми, настаивать было бесполезно. Лодовико начал тихо увещевать её в чём-то по-итальянски. Моих знаний языка хватило на то, чтобы понять: он всё ещё не верит в реальность надвигающегося Конца.

— Ты можешь снова отправиться к ним, Акеми? — уже миролюбиво спросила я. — Мы не знаем, ни когда всё произойдёт, ни как именно. На то, чтобы это выяснить, уйдёт время, которого у нас нет. А если у тебя уже есть источник…

— Хорошо, я попытаюсь, — неохотно согласилась она. — Но не ожидай слишком многого.

— А как насчёт остальных бессмертных? — подал голос Лодовико.

— Боюсь, и в этом нужна ваша помощь. Остальные тоже должны быть в курсе происходящего. Вы можете оповестить всех, кого знаете?

— Бесконечные объятия и фальшивые улыбки, — простонал Лодовико, — вот уж чего мне не хватало всё время!

— Не капризничай, дорогой, — Акеми с нежностью погладила его по вьющимся волосам. — Мы очень давно не были в свете.

— Кстати, раз уж речь зашла о светских встречах, — лукаво подмигнул мне Лодовико. — Когда ты официально представишь нам своего amante[1], piccolina? Что он и тот, кто тебя обратил — не одно и то же лицо, уже понятно. И не говори, что это — Эдред. Потому что если так, этому миру действительно пора провалиться в Тартар!

Я лишилась дара речи, но быстро овладела собой и даже смогла рассмеяться:

— Передам Эдреду твои слова. Думаю, они его развеселят.

В первый момент предположение Лодовико показалось мне попросту оскорбительным. Кто в здравом уме может добровольно позволить Эдреду прикоснуться к себе? Но эта мысль натолкнула на другую, довольно бредовую, но в какой-то мере не лишённую смысла.

[1] Amante (итал.) — возлюбленный.

Я ещё взвешивала все за и против, стоя перед дверью стеклянного дома Эдреда. Не показывалась я здесь давно, и первые слова хозяина тут же об этом напомнили.

— Уже думал, ты не появишься никогда, — в голосе Эдреда прозвучал явный намёк на шантаж. — Чем реже я тебя вижу, тем больше соблазн это исправить, когда ты оказываешься в нашем мире. Последний раз я едва удержался.

В моём воображении возникла картинка: я в объятиях Доминика ловлю на себе взгляд безумных зелёных глаз за мгновение до того, как Доминик поворачивает голову и видит, кто стоит за его спиной… Я судорожно заморгала, пытаясь избавиться от жуткого видения, и тряхнув головой, возразила:

— Ты ведь не хотел верить словам, а поиск доказательств требует времени.

— Когда я требовал от тебя каких-то доказательств? — хмыкнул Эдред.

— Это радует. Но всё же выслушай.

Говорила я недолго и короткими предложениями, которые до сознания Эдреда скорее всего не доходили. Он таращился на мои губы, ощупывал глазами тело от шеи до щиколоток, постоянно утопая взглядом в вырезе блузки. Под конец это вывело меня из себя и, оборвав предложение на полуслове, я резко выпалила:

— Ты можешь сосредоточиться хотя бы на секунду?

Эдред растерянно моргнул и, как бы извиняясь, буркнул:

— Я слишком долго тебя не видел…

— И не увидишь ещё дольше, если не соберёшься с мыслями. Не имея головы, не так-то просто что-либо рассмотреть.

Лицо Эдреда приняло уже знакомое выражение умиления, и мне как никогда захотелось отвесить ему оплеуху, но я сдержалась и терпеливо повторила сказанное. В этот раз Эдред приложил заметные усилия, чтобы сконцентрироваться на моих словах, и, едва я замолчала, пожал плечами:

— И что? Собираешься просить меня сразиться с драконом?

— Не в одиночку.

И я изложила свой план.

— Хорошо, — согласился Эдред. — Я познакомлю тебя со всеми, кого знаю. Хочешь начать прямо сейчас?

Я в задумчивости покусывала губу. Идея, случайно подсказанная Лодовико, всё больше казалась бредовой, почти утратив смысл. Но я поступила, как обычно в таких случаях — ринулась с утёса головой вниз.

— Никто ведь не знает, кто совершил два последних обращения? В одном случае это ведь мог быть ты… Или ты уже кого-то обратил?

В безумных глазах Эдреда вспыхнул огонёк, лицо едва заметно дёрнулось.

— Нет. И подумай я об этом раньше, сейчас не пришлось бы притворяться, что тебя обратил я.

Я натянуто улыбнулась. Если всё пойдёт как надо, никто из моих новых знакомых даже не подумает связать меня с Арентом. В отношении Доминика я не строила никаких иллюзий — он, не разбираясь, оторвёт мне голову, если когда-либо об этом узнает…

— Значит, договорились.

— Разве не покажется странным, что я не могу к тебе прикоснуться?

— Никто ничего не заметит, если ты не будешь пытаться.

— Это будет тем более странно. Кто поверит, что, находясь возле родника, умирающий от жажды даже не намочит в воде губ?

— Ты ведь знаешь, я не могу выпустить из рук освящённую землю. Объяснишь своим друзьям, что я стеснительна.

— Дело не только в этом, — в хрипловатом голосе Эдреда послышались вкрадчивые нотки. — Что, если кто-нибудь из них попытается пожать тебе руку или притронется случайно? Ты ведь не хочешь привлекать к себе ненужное внимание? Я знаю магическую формулу, которая позволит тебе оставаться невидимой для Арента и без освящённой земли. Стоит нанести знаки на стены помещения — и внутри него ты будешь в безопасности.

— И ты говоришь об этом только сейчас?

— Я говорил об этом и, когда ты пришла ко мне в первый раз. Ты просто не слушала.

— А если нанести эти символы на тело?

— В основе формулы лежит заклинание, защищающее жилище. Нанесённые на тело, знаки потеряют силу.

Я подумала, насколько бы это облегчило моё перемещение по домам Доминика, и прищурила глаза.

— А меня ты научишь этой формуле?

Эдред довольно ухмыльнулся.

— Со временем научу. Тем более что теперь мы будем видеться часто, ведь так?

Я унеслась от Эдреда, так и не дав вразумительного ответа на его предложение. В силе магических знаков я не сомневалась, и узнать их тайну было более чем заманчиво, но… Эдред предлагал сделку, причём не самую безобидную. Цель, которую он преследовал, была очевидной. Он не захочет держаться от меня подальше. Его руки будут на мне постоянно, и, изображая его подругу, я даже толком не смогу этому воспрепятствовать. Допустим, мне удастся это вынести, но что, если обо всём узнает Доминик? Одно дело просто выдавать себя за подругу Эдреда и совсем другое вести себя соответственно. Так ранить Доминика я не могла.

Доминик ждал, застыв на пороге спальни, и нетерпеливо прижал меня к себе, едва я сбросила с запястья часы. В последнее время его поведение сильно изменилось. Если раньше его ласки были полны нежности, сейчас он бросался на меня так, словно видел последний раз в жизни. Синие пятна неизменно появлялись на моём теле после каждого нашего свидания. Сейчас всё вроде бы начиналось невинно. Ни на миг не выпуская из объятий, Доминик покрывал моё тело нежными трепещущими поцелуями. Но постепенно поцелуи становились всё безудержнее, ласки всё исступлённее, в глазах появился диковатый блеск — он начинал терять над собой контроль… Тогда я мягко сжала ладонями его лицо и спросила:

— Доминик… чего ты боишься?

Его ладонь легла на мою щёку, и я с удивлением почувствовала, что пальцы едва заметно дрожат.

— А ты как думаешь?

Я бросила шутливый взгляд на намертво обвившуюся вокруг талии руку и улыбнулась:

— Что меня затянет в чёрную дыру?

— Глупышка… Я не могу позволить тебе быть рядом, когда встречаюсь с другими бессмертными. Угроза, что Арент нападёт на след, слишком велика. Но расставаться с тобой становится невыносимее раз от раза. Это разрывает меня изнутри…

— Это ведь временно, только пока не оповестим всех…

Доминик снова стиснул меня в объятиях, будто хотел срастись с моим телом.

— Если бы ты знала, чего мне стоит отпускать тебя и каждый раз мучиться сознанием, что эта ночь могла оказаться последней… Я не чувствую, где ты, и это лишает меня рассудка. Всё, что остаётся: гадать, вернёшься ли ты ко мне или уже стала жертвой одной из омерзительных тварей преисподней… или же Арент подчинил тебя своей воле…

— Честное слово, у тебя слишком богатое воображение.

— Отчасти его подогревает твоё безрассудство. Помнишь, когда была человеком, ты грозила покончить с собой? Несколько ночей после этого я боялся к тебе приблизиться, почти уверенный, что ты исполнишь угрозу… Но ты пошла ещё дальше, отправившись прямиком в логово Толлака.

Я виновато потупилась, вспомнив о цели своей поездки. Убрав упавшие на лоб пряди волос, Доминик прижался губами к моему виску.

— До сих пор вижу твоё лицо, когда ты прыгаешь навстречу несущемуся на бешеной скорости грузовику. Или когда с улыбкой выплёскиваешь содержимое стакана в физиономию амбала, который мог сломать тебя пополам. И потом — самой явиться к Толлаку, пойти на сделку с Эдредом… На самом деле это даже хуже, чем безрассудство. Раньше меня это восхищало, а теперь внушает больший ужас, чем апокалипсис. В действительности мне нет дела до участи ни того ни этого мира. Всё перестанет для меня существовать, если не станет тебя.

Не в силах сказать ни слова, я молча смотрела на него, чувствуя, как начинают дрожать губы. Доминик, словно чего-то очень хрупкого, коснулся их кончиками пальцев. В желтоватых глазах горело жгучее, испепеляющее обожание, и я порывисто бросилась ему на грудь.

— Я ведь не иду навстречу опасности просто так… Ради тебя я бы в самом деле спустилась ниже последнего круга ада…

— Знаю. Но это — не то, что я хотел услышать.

Бережно опустив на кровать, Доминик очень легко, лаская, скользнул поцелуем по моим губам.

— Я хочу, чтобы в следующий раз, когда соберёшься спуститься в ад, ты действительно подумала обо мне. И остановилась.

И я тихо пообещала:

— Хорошо…

Что, в конце концов, стоит произнести одно слово, если это хотя бы на время вернёт спокойствие Доминику?