Вампиры: Когда ночь сменяет ночь

Глава 17

Я говорила с отцом Энтони ещё раз, прежде чем он оставил монастырь и вернулся к давно заброшенным обязанностям в соборе. Мне наконец удалось рассказать о лабиринте призраков, но ни преподобный отец, ни присутствовавшие при встрече аббат и брат Клеомен понятия не имели, где находится это загадочное место. Аббат Джозеф начал готовиться к путешествию в Рим, братья занялись сбором реликвий и сосудов с освящённым маслом, а я вяло перекладывала с места на место свитки и рукописи, уже не надеясь найти ничего нового. Доминик вроде бы снова привыкал к порядку вещей, существовавшему до неожиданного вмешательства полудемонов, и чаще решался оставлять меня без присмотра. Правда, о том, чтобы я в его отсутствие отправлялась куда-то дальше монастыря, пока не было и речи. Но я уже перебирала в уме, кого навещу, когда этот момент наступит: Акеми, Эдред, Андроник, профессор Вэнс, сэннины… Осторожный стук в дверь отвлёк от составления мысленного списка. В просвете двери мелькнула худая фигурка, и я приветливо махнула влетевшему в библиотеку Патрику. Смутившись, он неуверенно спросил, можно ли ему остаться. Я приглашающе кивнула в сторону дивана, и Патрик с готовностью расположился на нём. Наблюдая, как он раскладывает перед собой тетради и книги, я вдруг подумала, что Патрик — ещё ребёнок, и будет печально, если последние месяцы перед возможным концом света он проведёт в библиотеке за тоскливым выполнением школьных заданий, пока я стряхиваю пыль с никому не нужных свитков…

— Заданий очень много?

Патрик вскинул на меня удивлённый взгляд, но тут же застенчиво потупился.

— Не очень… Сейчас пасхальные каникулы, занятий в школе нет…

— Отлично! Значит, и необходимости торчать здесь тоже нет.

Лицо Патрика слегка побледнело, в глазах мелькнула растерянность.

— Я не имела в виду, что не хочу тебя видеть, — улыбнулась я. — Просто, раз домашних заданий нет, мы можем занятся более интересными вещами. Например, прогуляться по окрестностям, устроить пикник под ночным небом…

Патрик радостно соскочил с дивана.

Мы бродили среди развалин неподалёку от монастыря. Патрик рассказывал связанную с ними легенду. Когда-то развалины были замком, который принадлежал Бедиверу, единственному рыцарю Круглого Стола, пережившему битву при Камлане[1]. Именно ему было поручено вернуть волшебный меч Экскалибур его исконной владелице — Фее Озера. Но Бедиверу было жаль бросать в озеро столь ценное оружие. Дважды он врал раненному королю Артуру, что исполнил его просьбу. Но Артур, знавший, что по возвращении меча должно произойти нечто сверхъестественное, ему не поверил. Наконец, Бедивер выполнил всё, как полагалось. Но его блуждания к озеру и обратно заняли слишком много времени, которого у ослабевшего короля не было. Уже полумёртвого, феи забрали Артура на Авалон, и, прежде чем исчезнуть, одна из них прокляла Бедивера. Отныне он скитается по миру людей и ждёт возвращения короля, чтобы тот лично простил рыцарю нерешительность, стоившую ему жизни.

— Интересно, — рассмеялась я, — и где же он ждёт возвращения короля? Неужели среди этих развалин?

Патрик укоризненно засопел.

— Я же не говорил, что верю в эту историю. Многие думают, что здесь обитают призраки, но это не так. Я не видел ни одного.

— А есть места, где ты их видишь?

Патрик вздохнул.

— Первый раз это было в Ричмонде возле королевского театра — мы были там с классом. Она смотрела на нас из окна дома напротив.

— Она?

— Это была женщина. Она поняла, что я её вижу, и начала что-то шептать. Но я испугался и отвёл глаза, а потом она исчезла… Позже были и другие. Некоторые видели меня, некоторые нет. Мне всегда страшно, когда они меня видят и понимают, что я вижу их…

— Ты рассказывал об этом кому-нибудь? Брату Клеомену?

— Один раз. Он очень расстроился… и я перестал об этом говорить. Но потом начались видения, их я не мог скрыть.

Сорвав стебелёк с заросшей травой стены, Патрик рассеянно попытался накрутить его на палец и с едва заметным напряжением спросил:

— Кто были те двое, что появились здесь, когда ты пропала?

— Мои друзья.

— Они тоже не убивают людей?

— Убивают. Но не бойся: ни тебе, ни братьям вреда они не причинят.

Отбросив измочаленный стебелёк, Патрик сдёрнул со стены ещё один.

— Мне было жалко их обоих. То, что происходило с ними, внутри них, было страшно. Я не мог находиться рядом, особенно возле того, со светлыми волосами…

— Они сказали, у тебя было видение. Что именно ты видел?

— Тебя. И я знал, что ты в опасности. Когда светловолосый это услышал, он как будто сломался изнутри…

Сжав в ладони камешек, который до того подобрала в траве, я растёрла его в пыль. Каждое упоминание о мучениях Доминика отдавалось болью в груди. Сейчас больше всего хотелось броситься к нему, где бы он ни был. Но именно этого я и не знала… Всё-таки ужасно, что, возможно, последние месяцы существования мы вынужденны проводить подобным образом: не чувствуя друга друга и встречаясь урывками — в перерывах подготовки к Концу… Отряхнув ладони, я бодро обратилась к тревожно следившему за мной Патрику:

— Ты не устал? Хочешь, поиграем в догонялки?

— В догонялки? Сейчас?

— Почему бы и нет? Небо безоблачное, луна светит ярко. И места — сколько хочешь.

Я кивнула на расстилавшуюся перед нами равнину. Патрик хитро прищурился.

— Ты будешь жульничать. Я видел, как быстро ты передвигаешься.

— Вовсе нет! Как будто не смогу обыграть тебя по-честному.

Патрик засмеялся и захлопал в ладоши.

— Договорились. Но только по-честному!

Я скинула обувь и, легко щёлкнув его по носу, побежала по траве. Патрик издал воинственный клич и помчался следом. Мы гонялись друг за другом довольно долго, и я невольно вспомнила бесконечные шпильки Андроника в адрес моей "незрелости". Видел бы он меня сейчас, с визгом носящейся по траве, играющей в догонялки с подростком-полудемоном… Патрик явно утомился, но приближение рассвета встретил самым угрюмым выражением лица, какое я когда-либо у него видела. Я утешающе пригладила растрепавшиеся рыжеватые волосы.

— После рассвета обязательно наступит закат.

— Да… Но так скоро ты не придёшь…

— Я постараюсь.

На самом деле исполнить обещание оказалось проще, чем я думала. Встречи бессмертных "собратьев", требовавшие присутствия Доминика, участились. Правда, когда я пыталась выяснить, что именно на них обсуждалось, Доминик изгибал бровь и переводил разговор в совершенно другое русло — после чего разговора как такового уже не получалось. И Винсента я спросить не могла — с ночи нашей перепалки он не появлялся. Это могло означать одно: в этот раз я задела его по-настоящему.

Зато Патрик неизменно радовался моим визитам. И мне встречи с ним доставляли не меньшее удовольствие. Я будто снова окуналась в детство — волшебное время, свободное от забот и заполненное лишь играми и развлечениями.

— Рад, что вы подружились, — улыбался брат Клеомен. — Патрик только о вас и говорит. Я хотел было запретить ему приходить сюда — ночные бодрствования ведь вредны для здоровья, но с ним случилась истерика.

— Истерика?..

— По меркам, применимым к Патрику, самая настоящая. Обычно он очень сдержан, а тут прочитал мне целую проповедь, что я не должен ограничивать его свободу. И, если я это сделаю, он будет приходить сюда всё равно, и никакие силы ни того ни этого мира ему не помешают.

— Для своего возраста он кажется очень развитым.

— Он действительно развит не по годам. Иногда своими суждениями он ставит в тупик даже меня, — лицо преподобного брата светилось гордостью. — Но, скажите, чем вы обычно занимаетесь, что он так ждёт этих встреч?

— Да так, ничем особенным. В прошлый раз мы играли в снежки.

— В снежки?..

— Мы поспорили. Патрик не поверил, что мне удастся раздобыть снег за полчаса, я убедила его в обратном.

Видимо, брат Клеомен считал, что от меня Патрик набирается житейской мудрости или чего-то в этом духе. Что мы проводим время за подобными забавами его, скорее всего, разочаровало.

— Снежки… — растерянно повторил он. — Патрик так редко играет с другими детьми… Наверное, это пойдёт ему на пользу…

Торопливый топот возвестил о приближении лица, о котором шла речь. Вихрем ворвавшись в библиотеку, Патрик швырнул на стол рюкзак и, блестя глазами, подлетел ко мне:

— Как и обещал! Я придумал задание, которое ты не сможешь выполнить!

Но тут мальчик увидел стоявшего у стены брата Клеомена, и блеск в его глазах погас.

— Отец…

— Не волнуйся, Патрик, я всего лишь хотел поздороваться с нашей гостьей.

Патрик тихо вздохнул, скрывая облегчение.

— Ну, не буду мешать, — улыбнулся брат Клеомен.

Он явно собирался потрепать Патрика по волосам, но в последний момент передумал и, продолжая улыбаться, закрыл за собой дверь.

— Он спрашивал обо мне? О том, чем я занимаюсь, когда здесь? — повернулся ко мне Патрик.

Я кивнула.

— И что ты сказала?

— Конечно, правду. Тебя не учили, что врать нельзя? Тем более монаху.

— Я и не имел в виду врать… Просто… Я не хочу, чтобы брат Клеомен запретил мне с тобой видеться. И, если бы он думал, что я делаю только школьные задания…

— Ты же говорил, что никакие силы не помешают тебе сюда приходить. Так что тебе запрет брата Клеомена?

Патрик стал пунцовым.

— Ты вроде бы упомянул новый спор, — рассмеялась я. — Но для начала — как насчёт того, чтобы расквитаться за старый? Ты проиграл, помнишь?

Встрепенувшись, Патрик бросился к рюкзаку.

— Я поймал даже больше, чем требовалось!

Дёрнув молнию, он гордо извлёк из рюкзака стеклянную банку, в которой сонно копошились не меньше десятка стрекоз. Я покачала головой.

— Спор ведь был на пять. Как долго ты их отлавливал?

— Это было не так уж и трудно. Они кружат возле пруда, летом их там вообще целые тучи… Красивые, правда? Тебе нравятся?

Я повертела в руках протянутую мне банку. Стрекозы тихо шелестели прозрачными крыльями.

— Пятнадцать штук, — самодовольно заявил Патрик. — Утром я их выпущу. Будет жалко, если они умрут.

— Если будешь ждать до утра, так и выйдет.

— Правда? — забеспокоился Патрик. — Тогда лучше сейчас.

Мы вышли в монастырский сад, и Патрик торопливо откупорил банку. Не слишком уверенно стрекозы разлетелись в разные стороны. Одна, самая ленивая, тут же прицепилась к листу на ветке над нашей головой. Запихав банку обратно в рюкзак, Патрик ожидающе повернулся ко мне.

— Чем займёмся теперь?

— Как там насчёт задания, которое я не смогу выполнить? Хочешь, чтобы я слетала на Луну и прихватила с собой горсть лунной пыли?

— А ты бы смогла?

— Не знаю, не пробовала.

Патрик вдруг нахмурился и мотнул головой.

— Нет, не надо. Это, наверное, опасно.

— Вот и проверим.

— Не надо, — решительно повторил Патрик. — Я не хочу.

Легко подпрыгнув вверх, я щёлкнула по листу, на котором пристроилась ленивая стрекоза, и согнала её с места. Обиженно гудя, она улетела в темноту, а я бросила лукавый взгляд на Патрика.

— Смотри, если проиграешь, ставкой в этот раз будут не стрекозы. Так что я бы на твоём месте хорошенько подумала.

Патрик довольно улыбнулся и потёр руки.

— Я хочу золотую ципрею!

— Золотую… что?

— Это редкая ракушка, водится в Индийском океане. Они бывают разных цветов, но я хочу светло-золотистую. Спорим, что ты не сможешь добыть её за… — он сделал вид, что задумался. — Один час!

— В Индийском Океане. Думаешь, погрузиться под воду на несколько сот метров менее опасно, чем отправиться на Луну?

Лицо Патрика приняло зеленоватый оттенок.

— Тогда не надо! Я не подумал…

— Как легко тебя переубедить. Но теперь уже поздно: раз назвал ставку, значит так тому и быть, — и унеслась прочь.

Надо признать, желание Патрика застало меня врасплох — до него о золотых ципреях я даже не слышала. Но в интернете за каких-то десять минут я узнала о ракушке всё, что хотела. Первую, ставшую известной в Европе золотую ципрею, приобрели соратники Джейма Кука у туземцев Таити во время одной из экспедиций. Кроме Таити, где, как назло, был день, ракушка "водилась" и в морях, омывающих Филиппинские острова, где рассвет ещё не наступил. Туда я и отправилась. Конечно, можно было просто купить ципрею через тот же интернет, но я решила играть по-честному. Однако честность меня подвела. Побывав в нескольких рыбацких деревнях Лусона[2] и Минданао[3], я наконец нашла, что искала. Но время вышло: в монастырском саду я появилась на целых пятнадцать минут позже назначенного срока. Патрик уже нервно мерил шагами лужайку и чуть ли не со всхлипом бросился ко мне. Мне показалось, он собирался кинуться мне на шею и остановился в последний момент.

— Где ты была так долго? Я уже думал… — он в самом деле всхлипнул и сконфуженно замолчал.

— Уже думал что? Что я стала кормом для рыб Индийского Океана? Я ведь пошутила — ракушки не водятся на глубине нескольких сот метров. И это называется, ты готовишься к тестам по биологии!

Патрик покраснел и смущённо хихикнул. Я протянула ему сжатую ладонь.

— Ты знал, что ципреи ещё называют "фарфоровыми улитками"? Эта "улитка" — личный привет тебе от рыбаков Минданао.

Я разжала ладонь, открыв гладкую бледно-оранжевую ракушку величиной с перепелиное яйцо. Вообще-то ничего особенного в ракушке я не находила, и её ценность была мне, откровенно говоря, непонятна. Но личико Патрика буквально засветилось от восторга. Осторожно взяв ципрею в руки, он, почти не дыша, повертел её в пальцах.

— Какая красивая… Ещё лучше, чем я думал… Спасибо!

Он поднял на меня сияющие глаза.

— Я буду носить её на шее, как талисман.

— Талисман от чего? — удивилась я.

— Не знаю. От зла?

— Хорошо. Но тогда уж позволь довести дело до конца. Отдай мне эту улитку до следующего раза, и я сделаю из неё достойный талисман.

Патрик с готовностью протянул мне ракушку и состроил хитрую гримасу.

— Ты имеешь в виду до следующей ночи.

— Ещё не знаю, — не обратив внимания на его тон, возразила я.

Сложив на груди худенькие руки, Патрик победно улыбнулся:

— В следующий раз мы увидимся следующей ночью. Ты ведь не успела вернуться за час — значит, проиграла. То есть должна выполнить моё желание, как я в прошлый раз — твоё.

Начиная подозревать, в чём оно заключается, я шутливо прищурилась.

— Ты должна приходить ко мне каждую ночь всю неделю! — радостно выпалил Патрик.

Я только покачала головой, Патрик сразу помрачнел.

— Ты не можешь отказаться! Такой был уговор… И вообще я мог потребовать и месяц.

— Так что ж не потребовал?

Патрик вздохнул.

— Подумал, что на месяц ты всё равно не согласишься…

[1] Битва при Камлане произошла ок. 539 г. между королём Артуром и его племянником Мордредом. В битве погибло большинство рыцарей обеих сторон и Мордред, а смертельно раненный Артур был перенесен на чудесный остров Авалон. (См. "Смерть Артура" Т. Мэлори)

[2] Лусон — самый крупный остров Филиппинского архипелага.

[3] Минданао — второй по величине остров Филиппинского архипелага.

На самом деле и на неделю согласиться было не легко. Доминик, услышав о проигранном мною споре, округлил глаза и в первый момент не нашёлся, что сказать, а такое бывает очень редко. Выражение его лица меня настолько рассмешило, что я долго не могла успокоиться. Доминику происходящее показалось менее забавным.

— И ты действительно намерена торчать там каждую ночь из-за этого… отродья, с которым совсем ещё недавно не могла находиться под одной крышей?

— Патрик — не отродье. Он даже довольно милый…

— Вот как?

— …ребёнок. Сильно непохожий на остальных и потому чувствующий себя одиноко.

— Иногда мне почти жаль, что в современном мире не принято сажать своих возлюбленных под замок, — пощёлкал языком Доминик. — В последнее время я начинаю понимать восточных султанов.

— Султаны запирали под замок целые гаремы. Не думай, что я бы потерпела рядом с собой других "возлюбленных".

Моя ревность, хотя и шутливая, как всегда привела Доминика в восторг. Обвив руки вокруг талии, он наклонился к моим губам:

— Рядом с тобой и я не потерпел бы никого, моя любовь. Разумеется, кроме меня.

В конце концов, убедить его позволить мне сохранить достоинство, выполнив условие проигранного пари, оказалось не так трудно, как я думала поначалу. Правда, в обмен на свою уступчивость Доминик потребовал, чтобы неделю после "недели демонёныша" мы провели так, как захочет он. Я обещающе улыбнулась.

Патрик уже ждал в библиотеке и радостно поднялся мне навстречу.

— Помнишь, ты говорила про пикник под открытым небом? А мы можем ещё и разжечь костёр?

— Зачем тебе костёр? Привлечь побольше хищников?

— Здесь не бывает хищников, — захихикал Патрик. — А с костром веселее!

— Надеюсь, хотя бы прыгать через него не собираешься, — бездумно брякнула я и тут же об этом пожалела.

В глазах Патрика засветилось воодушевление, он даже подскочил на месте.

— Точно! Вот это идея! Так делали древние британцы на праздник Белтайн[1] — мы проходили это по истории!

— Ну ты ведь — не древний британец. И сейчас не время Белтайна, так что про "вот это идею" забудь.

Я просто представила, что будет с братом Клеоменом, если — а исключать такого нельзя — к утру на Патрике вместо одежды остануться лишь прожжённые до дыр лохмотья. Патрик шутливо надулся, но я быстро изменила его настрой, протянув на раскрытой ладони оправленную в белое золото ракушку на длинной цепочке.

— Твой "талисман", как и обещала.

— Ты сделала это… специально для меня?

Улыбнувшись, я застегнула цепочку на его шее.

— Спасибо, — покраснел Патрик. — Я никогда её не сниму. Но не стоило, правда. Я бы носил её и так…

— Но теперь ведь она больше похожа на амулет.

Надо сказать, оправа действительно облагородила "фарфоровую улитку". Оранжевый цвет раковины контрастировал с серебристым металлом, и ракушка смотрелась очень выигрышно. Патрик с гордостью носил её все следующие ночи и даже не настаивал на том, чтобы мы разжигали костёр. Вместо этого он однажды пригласил меня к пруду послушать, как поют жабы. Пение было не то чтобы приятным, но личико Патрика так и светилось от удовольствия.

— Здорово, правда? Я прихожу сюда, когда мне одиноко, или когда случаются какие-нибудь неприятности.

— Неприятности? — присев на траву, я опустила ноги в заросшую листьями кувшинок воду. Патрик сразу пристроился рядом.

— Да. Например, когда мне попадает от брата Клеомена.

— И за что же тебе от него попадает?

— Ну… Я пугал других мальчишек, и брат Клеомен…

— Пугал? Ты?

Патрик сконфуженно вздохнул.

— Они дразнили меня, отбирали учебники, толкали. Я сильно ударил одного, разбил ему нос. Но после этого стало ещё хуже. И тогда… В школе многие считают меня странным, и я этим воспользовался. Сделал фигурки из воска и веток, подвесил их на дереве и сказал, что наложил на них заклятие. Если Арчи, Филип и Роб не оставят меня в покое или снимут фигурки с дерева, с ними произойдёт что-то ужасное…

Я расхохоталась:

— Могу поспорить, фигурки висят там до сих пор!

Патрик тоже засмеялся и, краснея, пробормотал:

— Брат Клеомен заставил их снять… Ты правда считаешь, что я поступил правильно?

— Только брату Клеомену не говори, — подмигнула я.

Патрик тут же нахмурился.

— Потому что он может запретить встречаться с тобой?

— Может быть — если посчитает, что я дурно на тебя влияю.

На лице Патрика отразилась самая настоящая тревога. Я утешающе потрепала его по плечу. Патрик смутился и уставился на кувшинку, смутно белевшую на фоне тёмных листьев, потом снова повернулся ко мне.

— Ты ведь не исчезнешь, когда всё закончится?

— До этого ещё далеко.

— Всё равно. Ты ведь будешь навещать нас… меня? Правда?

— Тебе это быстро надоест.

— Нет, честное слово!

— Это пока. Потом ты вырастешь, поступишь в колледж, у тебя появятся друзья, подруги…

— Но не такие, как ты.

— Конечно, не такие — это-то и хорошо.

Патрик помрачнел, в голосе послышалось напряжение:

— Почему?

— Потому что люди должны общаться с людьми.

— Но ты ведь позволяешь мне находиться рядом с тобой.

Несколько секунд я молча изучала маленького отпрыска демона, исподлобья смотревшего на меня. Временами он ставил меня в тупик — как сейчас. Что он хотел услышать? Что он не совсем человек, и рядом с людьми ему не место?

— Я не могу ни позволить, ни запретить тебе находиться рядом, Патрик. Это твоё решение.

В светло-зелёных глазах вспыхнул огонёк, взгляд стал пытливым.

— А если я решу находиться рядом с тобой всегда?

— Ты не сможешь.

— Почему?

Разговор становился всё более странным, продолжать его мне не хотелось.

— Скоро рассвет, а тебе уже давно пора спать.

— Потому что когда-нибудь я умру? В этом смысле я ведь совсем как человек.

— Ты и в остальном совсем как человек. Что до твоих недалёких дружков…

— Они чувствуют, что я не такой, как они. А я чувствую их страх и… какие они скверные. Брат Клеомен тебе не сказал? Я чувствую эмоции и вижу душу человека. И я видел их души и душу брата Клеомена — всех братьев. И твою…

Мои волосы были близки к тому, чтобы зашевелиться. Рядом со мной сидел подросток, почти ребёнок, по-человечески хрупкий и беззащитный. Но в тот момент он меня пугал…

— Ты не можешь видеть мою душу, потому что я — не человек.

— Да, я вижу и это. Но ты отличаешься от других. Например, от тех двух, что были здесь. А я — не такой, как остальные люди. Поэтому ты позволяешь мне находиться рядом. Тебе меня жаль…

— Патрик…

— Я ни с кем не могу говорить так, как с тобой. Брат Клеомен, конечно, любит меня, но… Я уверен, что он меня боится, хотя и не признаётся в этом даже самому себе.

Придвинувшись ближе, я ласково провела ладонью по его волосам.

— Сейчас всё стало с ног на голову. Миры и существа, их населяющие, смешались, чтобы выжить. И, да, мне действительно тебя жаль. Ты ещё ребёнок, а вынужден участвовать в том, что вселяет ужас даже бессмертным. Но если всё закончится благополучно, миропорядок восстановится. И тогда подобным мне существам не будет места в твоей жизни.

— Пожалуйста, пообещай, что будешь по-прежнему ко мне приходить! Хотя бы иногда… Пожалуйста!..

Наверное, целую минуту я смотрела на него, не решаясь ни дать обещание, ни отказать в нём. Патрик терпеливо ждал. Потом губы его сжались, он тихо вздохнул, и его худенькое тело поникло. Во всём этом было столько грусти, что у меня защемило в груди, и я серьёзно пообещала:

— Хорошо. Пока сам не скажешь, что в моих визитах нет нужды.

Патрик вскинул на меня сияющие глаза и порывисто бросился мне на шею. Но подобная смелость, очевидно, напугала его самого и, густо покраснев, он торопливо отодвинулся. Я чмокнула его в лоб.

— Уже почти рассвело. Увидимся завтра.

[1] Белтайн — кельтский праздник начала лета, традиционно отмечался 1 мая. На возвышенных местах разжигались костры, и участники праздника проходили между ними или прыгали через огонь для ритуального очищения.

В ночь, когда заканчивалась "проспоренная" неделя, я, желая хотя бы немного ободрить расстроенного Патрика, отважилась на разжигание костра. Однако эта идея не вызвала такого восторга, как я ожидала. Патрик вроде бы немного оживился, но настроение его оставалось мрачным. Равнодушно глянув на еду, которую я прихватила с собой, он только дёрнул плечом:

— Для чего? Это же не праздник…

— Нет, но это пикник, помнишь?

— Спасибо… Я не голоден.

— Посмотрим, что ты скажешь через пару часов.

Пока мы возились с хворостом и костром, который Патрик непременно хотел разжечь сам, голод в самом деле взял своё. Под конец слегка повеселевший Патрик всё же отдал должное поджаренным над огнём припасам.

— Видишь, я же говорил, что с костром лучше, — заключил он.

— Я и не спорила. Пока ты не воображаешь себя кельтом, я готова разжигать его снова и снова.

— И когда мы разожжём его в следующий раз? Когда ты придёшь опять?

— Я ведь ещё даже не ушла, — попыталась увильнуть я.

Патрик тут же погрустнел.

— Но скоро уйдёшь… Рассвет всегда наступает очень быстро.

Я протянула ему нанизанный на шампур шампиньон. Патрик задумчиво повертел его над огнём и устремил на меня пытливый взгляд.

— Ты совсем не ешь человеческую еду? Никогда?

— Ни разу с тех пор, как перестала быть человеком. По-моему, твой гриб сейчас подгорит.

До сих пор Патрик не затрагивал эту тему, и начинать её теперь мне тоже не хотелось. Но отвлечь его оказалось не так просто.

— А что ты тогда ешь? Только кровь?

— Давай поговорим о чём-нибудь более аппетитном.

— Мне это совсем не мешает, честное слово!

— Мне мешает. С чего ты вообще об этом заговорил?

— Хочу знать о тебе больше.

— Ты и так знаешь обо мне всё, что нужно.

— Нет, не всё, — упрямо возразил Патрик. — Например, я не знаю, куда ты уходишь каждый раз. В другой мир? Или остаёшься в этом?

— Когда как.

— А твои друзья, что были здесь? Ты видишь их часто?

— Одного — да, другого — нет. Серьёзно, Патрик, что на тебя вдруг нашло?

Он бездумно крутил в пальцах шампур со сморщившимся грибом.

— Я хочу понять. Те… существа, что пытались тебя убить… они были… как я?

Наклонившись за корявой палкой, которой хотела поворошить поленья, я с удивлением повернулась к Патрику, так до неё и не дотянувшись.

— У них была другая тень? — настойчиво допытывался он. — Моя потом тоже станет такой?

— Конечно, нет. Что за глупости?

Патрик смотрел на меня не мигая.

— Помнишь, ты сказала брату Клеомену, что моя кровь ещё даст о себе знать? Вдруг когда-нибудь… я тоже захочу причинить тебе вред?

— Это не происходит автоматически. Те другие сознательно стали тем, что они есть. Ты никогда не станешь таким, если сам того не захочешь.

— То же говорит и брат Клеомен…

Я вспомнила свои полные яда нападки на это создание, единственной "виной" которого были глупость его матери и демоническое коварство отца. Вспомнила, как горячо защищал мальчика брат Клеомен, и через силу улыбнулась:

— Вот видишь. А он-то разбирается в подобных вещах, причём гораздо лучше меня. Ты ведь слышал наш разговор. Так вот, брат Клеомен был прав, а я — нет. И мне жаль, что я понимаю это только теперь.

Глаза Патрика заискрились, словно морская вода, пронизанная солнечными лучами до самого дна.

— Я так боялся, что из-за меня ты перестанешь к нам приходить…

— Ну, скажем, боялся ты именно меня, а не того, что я перестану приходить.

Патрик уставился на потемневший гриб, который продолжал вертеть в пальцах, и очень серьёзно заявил:

— Я никогда тебя не боялся.

Решив в конце концов сменить тему, я легко стукнула по шампуру и сбила гриб в огонь. Патрик хлопнул ресницами и растерянно воззрился на опустевший шампур.

— Ты ведь не собирался это есть, — поморщилась я. — На него уже и смотреть было жалко.

И, открыв корзинку с припасами, приглашающе кивнула:

— Но в этот раз постарайся сосредоточиться. Никаких отвлекающих разговоров, пока процесс не завершён.

Патрик послушно повернулся к корзинке. Он заметно повеселел и даже довольно бодро распрощался со мной на рассвете.

— Ты же скоро придёшь, правда? Ты обещала!

Рассмеявшись, я легко чмокнула его в щёку и унеслась прочь.

Доминик ещё не вернулся. Я в нерешительности застыла на пороге, борясь с желанием навестить Андроника, которого не видела уже целую вечность… и, бросив случайный взгляд вглубь комнаты, тихо ахнула.

— Винс… Как ты?.. Рада тебя видеть…

— Неужели? — холодно усмехнулся он.

— Ты не показывался очень давно…

— И тебе этого не хватало?

Я растерянно смотрела на его равнодушное лицо. Ни горечи, ни укора, ни боли, ничего — только холодность. Таким же безразличным был и его голос:

— Я ненадолго. Хотел лишь дождаться Доминика, чтобы передать ему послание от Илку.

— Илку?

— Вавилонянин, бессмертный. Он посоветовал привлечь на нашу сторону киттиев.

— Кого?..

Ещё одна ледяная усмешка.

— Вы совсем перестали разговаривать, когда оказываетесь вместе?

— Как ты догадался? — словно из воздуха, за спиной Винсента возник Доминик. — И сюда ты, очевидно, явился, чтобы в этом убедиться?

В лице Винсента не изменилось ничего: не появилось ни обычной досады, ни злости.

— Илку говорил с их предводителем, — деловым тоном сообщил он. — Они готовы поддержать нас, но — если к нам присоединятся другие.

— И что именно ты посчитал таким срочным в этой новости? Решил, меня замучает бессонница, если я не услышу её немедля?

Ничего не выражающий взгляд Винсента устремился ко мне, и на какой-то миг в синих глазах мелькнуло удовлетворение. Уже в следующую секунду Винсент исчез, а Доминик как ни в чём не бывало поинтересовался:

— Как прошла последняя ночь с твоим юным приятелем?

— И в половину не так насыщенно, как, судя по всему, проходят твои ночи, — съехидничала я.

Доминик тут же материализовался рядом и красноречиво покосился на часы Винсента.

— Тебе не кажется, что на тебе надето слишком много?

— Слишком много для чего?

Доминик нетерпеливо рассмеялся.

— Ты ведь не поддалась на эту уловку?

— Что мы не разговариваем, когда вместе? Что за нелепость! Конечно, мы разговариваем! Правда, темы однообразные: всё обо мне и о том, чем занимаюсь я. Как если бы меня совсем не интересовало, чем в моё отсутствие "живёт" мой любимый.

В глазах Доминика уже плясали демоны, руки дёрнулись было ко мне, но, спохватившись, он досадливо стиснул пальцы.

— По-моему, ты слишком много общалась с Эдредом, моя любовь, и заразилась от него манией мучить несчастных, оказавшихся в твоей власти.

— Интересно, с кем общался ты, что научился держать несчастных, оказавшихся в твоей власти, в информационном вакууме?

— Хорошо, услуга за услугу: я разбиваю созданный мною вакуум, а ты, наконец, избавляешься от поддерживаемого тобой.

Не сводя с него дразнящего взгляда, я нарочито медленно потянулась к часам. И, уже сняв их с запястья, но ещё держа ремешок кончиками пальцев, шутливо нахмурилась:

— А вообще откуда мне знать, что ты расскажешь всё, а не только про этих киттиев, или как их там? Тебе всегда удаётся меня отвлечь, и я забываю обо…

Я немного переиграла, слишком сильно дёрнув рукой. Ремешок выскользнул из пальцев, и губы Доминика тут же заставили меня замолчать…

Но, хотя и не сразу, обещание ввести меня в курс дела он всё же выполнил. Привычно замерев, я ловила каждое слово о событиях доисторической давности, способных повлиять на развитие недалёкого будущего…

Не знающие соперников, носящиеся по всем мирам бессмертные привыкли смотреть свысока на прочие порождения как мира людей, так и своего собственного. Но происшествия последних месяцев показали, что исключительность вовсе не означает выживание, когда противник превосходит численностью во много раз. Сообщение Доминика о готовности людей оказать в борьбе посильную помощь вызвало лишь смех, пока один из древнейших бессмертных, Илку, не положил конец веселью одним веским доводом: гордыня — не самое полезное качество на пороге уничтожения. Бессмертных слишком мало для того, чтобы пренебрегать помощью от кого бы то ни было. Против этого никто возразить не мог, и на том же совете было решено привлечь на свою сторону союзников, неважно какого происхождения, но желающих и способных защитить своё место в мире, который демоны собираются обратить в черепки. Илку подал пример, пообещав обратиться к киттиям — древним существам, когда-то сражавшимся на стороне демонов, но жестоко ими преданных.

По словам Илку, война за власть между благоволящими людям силами и демонами не закончилась с заточением последних. Самые могущественные из демонов, на которых ни оковы, ни заклинания не действовали, продолжали сеять распри в мире людей. Уроженец шумерского Вавилона[1], Илку хорошо помнил бесконечные войны, сотрясавшие берега Тигра и Евфрата. Кровавый след развязанных демонами междоусобиц прошёлся по всем землям древнего Востока от Урарту до Страны Кедров[2]. Не имея возможности лично участвовать в битвах, демоны привлекли на свою сторону существ, не связанных договором, и до того остававшихся нейтральными.

Соблазнённые посулами, не слишком умные существа приняли самое активное участие в битвах людей, быстро заработав в среде последних статус божеств. Но, когда локальные войны переросли в конфликт мирового масшатаба, древний мир потрясла глобальная катастрофа, сопровождавшаяся извержениями вулканов, землетрясениями, цунами, крушением Египетской империи, Троянского царства и прочими бедствиями. В мифах этот период считается концом Золотого века, в истории он знаменует переход человечества из бронзового века в железный, на самом деле это была очередная стычка извечных врагов, в которой демоны снова потерпели поражение.

Их союзников постигла печальная участь. Вроде бы они пытались воззвать к помощи своих покровителей, но демоны равнодушно отдали их на милость победителей. Как следствие, многие кланы существ были либо уничтожены либо изгнанны, потеряв былую неприкосновенность. Именно к ним и советовал обратиться Илку — киттии были лишь одними из многих. Наученные горьким опытом, теперь эти существа опасались участвовать в открытом вооружённом столкновении. Но надежда реабилитироваться и вернуть себе утраченный статус всё же должна была привлечь на нашу сторону хотя бы некоторых из них. А за первыми пойдут остальные, и ряды бессмертных пополнятся ценными врагами наших врагов…

Закончив рассказ, Доминик нетерпеливо привлёк меня к себе.

— На этом моя часть соглашения выполнена. Теперь перейдём к пункту, в котором оговаривалось, что всю эту неделю ты отдана мне и моим прихо…

Прижавшись к губам, я не дала ему договорить, но на этом тема не была для меня исчерпана. Борьба за выживание достигла следующего витка спирали, и теперь, когда Доминик должен был скитаться по мирам в поисках союзников, я просто не могла и дальше оставаться в стороне, мирно коротая ночи в монастыре. Правда, объяснение я отложила: всю следующую неделю то носилась наперегонки с Домиником по глухим уголкам мира людей, то бросалась в его объятия в нашем мире. Но вот момент возвращения к реальности наступил, и я осторожно начала задуманные переговоры. По мере того, как я излагала свои соображения, Доминик мрачнел всё больше. Не произнося ни слова, он смотрел на меня так, будто я сообщила о намерении совершить ритуальное самоубийство. Под конец, не выдержав, я кинулась ему на шею и, чередуя слова с поцелуями, пробормотала:

— Доминик… я обещаю, клянусь, что не буду выплясывать джигу[3] на острие бритвы… Должен же ты доверять мне хотя бы немного…

Доминик сильнее прижал меня к груди.

— Неужели ты не понимаешь, что во всей этой суете я участвую только ради тебя? Но заботиться о какой-то битве, пока ты неизвестно где…

— Ты будешь знать о каждом моём шаге!

Доминик покачал головой и, стиснув в ладонях моё лицо, прошептал:

— После ночи, когда думал, что больше тебя не увижу, я поклялся себе, что никогда не позволю подобному повториться. Что, если ты снова окажешься в опасности, я буду по крайней мере рядом, чтобы её отвратить…

— Не всякую опасность можно отвратить. Мы связаны с этими мирами и погибнем, если погибнут они…

— …но хотя бы не раньше, как это едва не произошло с тобой.

Подогнув под себя ноги, я откинула со лба волосы и выпрямилась, так что мои глаза оказались на одном уровне с глазами сидевшего рядом Доминика.

— Я сильнее, чем может показаться. Бессмертные не могут меня коснуться, заклинания демонов на меня не действуют. Да, я вернулась, чтобы выручить Эдреда. Он бы погиб, а мне не грозило ничего.

Доминик молчал, сдвинув брови, и вдруг улыбнулся нежной всепрощающей улыбкой.

— Я едва не забыл, какая фурия таится за хрупким обликом голубки. Голубку можно запереть в клетке, но что делать с фурией? Пообещай, что хотя бы попытаешься держать её под контролем…

Обвив руки вокруг его шеи, я горячо поклялась, что буду бежать без оглядки от малейшей опасности и подробно сообщать обо всех своих перемещениях.

— И куда же собираешься отправиться?

И я, не задумываясь, ответила:

— К Акеми.

[1] Вавилон — древний город Месопотамии на берегах реки Евфрат возникший в III тыс. до н. э., родина знаменитого царя Хамураппи. В 689 г. до н. э. был разрушен ассирийским царём Синаххерибом. Не путать с "халдейским" Вавилоном, возникшим в период Нововавилонского царства (626–538 до н. э.) и завоёванного персидским царём Киром в 539 году до н. э.

[2] Страна Кедров — Ливан.

[3] Джига (англ. jig) — быстрый британский танец кельтского происхождения.

Удивительно, насколько садик Акеми преображался с каждым временем года. Сейчас здесь во всю цвели тюлпаны: ярко-жёлтые, нежно-розовые, огненно-красные… В траве стрекотали насекомые. Над входом в дом свисали пышные грозди глицинии. Но толком осмотреться я не успела. Почти невидимые среди зелени, фонари-торо вруг вспыхнули золотистым светом, и рядом со мной возникла изящная фигурка Акеми.

— Тшш, тихо, не вспугни его, — таинственно прошептала она.

— Кого?..

— В саду появился соловей, и Лодовико решил его поймать.

— Зачем?..

— Для меня.

Я вспомнила, как Доминик ловил для меня светлячков, и улыбнулась.

— Что-то случилось? — спросила Акеми.

— Скорее всего, вы оба слышали о последних событиях. Если нет, могу рассказать…

— Ты пришла за этим?

— Нет, — честно призналась я. — На самом деле я хотела говорить с тобой о корейском клане.

Яростно сверкнув глазами, Акеми демонстративно повернулась ко мне спиной и направилась в сторону дома, но я мгновенно оказалась между ней и входом.

— Прошу тебя, Акеми. Неужели ты не видишь, насколько это серьёзно? Они знают заклинания, способные обратить нас в живые камни, и уничтожат нас, всех до одного! Семнадцать нам подобных уже были принесены в жертву, осталось семь. Последние семь месяцев! Потом наше существование перейдёт в разряд мифов, рассказывать которые будет некому. Почему ты не хочешь хотя бы попытаться этому помешать?

— Потому что не могу! Они всё равно не поверят…

— Проведи меня к ним. Я смогу убедить их в том, что угроза реальна.

— Даже не проси, нет! — Акеми дёрнула головой, взметнув волну густых волос. — Ты никогда не задумывалась, где тот, кто меня обратил?

— Задумывалась, но…

— Его больше нет, потому что он выдал их тайну — мне. Они убили его на моих глазах в назидание, и, клянусь, я хорошо усвоила урок!

Из нахлынувшего потока вопросов я постаралась выделить самый значимый:

— Почему они не убили тебя?

— Посчитали, что на мне вины нет.

— То есть, о здравом смысле они всё же слышали.

— Я должна была принести клятву, что не выдам их местонахождения, иначе меня будет ждать участь Кагэтоки…

— Нас всех будет ждать участь Кагэтоки, если они не станут на нашу сторону!

Где-то в верхушках деревьев послышалось пение соловья, настолько нежное, настолько неподходящее для этого момента, что мы обе, как по команде, подняли головы вверх. Но пение длилось недолго. Среди веток послышалась возня и с дерева спрыгнул Лодовико. В ладонях он держал серо-коричневую птичку, с ужасом взиравшую на нас чёрными выпуклыми глазками. Акеми просияла, и, уже не глядя на меня, нетерпеливо повторила:

— Я не сделаю этого, не проси.

— Не сделаешь чего, amore? — ласково обратился к ней Лодовико.

Он осторожно протянул ей пленённого соловья, но я молнией метнулась между ними. Одно движение — и крылышки птицы уже трепетали в моих ладонях.

— Верни его! Что за наглость? — возмутился Лодовико.

Погладив соловья по крошечной головке, я посмотрела на Акеми.

— Видишь, как легко лишиться того, что было почти у тебя в руках. Гибель грозит нам всем, так или иначе. Но ты можешь увеличить наши шансы на выживание, — я кивнула на Лодовико. — Его в том числе.

Лицо Акеми окаменело, Лодовико угрожающе двинулся в мою сторону.

— Теперь понятно, опять ты с этой бредовой идеей! Оставь её, наконец, в покое! Если не терпится отправиться в небытие, отправляйся туда в одиночестве!

— А ты, Лодовико? Разве не согласился бы рискнуть своим бессмертием, если бы это могло спасти её?

В глазах Акеми читалось смятение, и Лодовико это заметил.

— У тебя в самом деле жало вместо языка, — прошипел он. — А ты разве позволила бы своему Доминику рисковать ради себя?

— Он бы не стал меня спрашивать. Как и я его.

Подойдя к Акеми, я протянула ей соловья. После едва заметного колебания, её пальчики устремились к беспомощно задёргавшейся птице — и лишь скользнули по контуру моих рук. Она непонимающе уставилась на меня. Разжав ладони, я выпустила соловья. Вспорхнув, он тут же растворился в темноте.

— Освящённая земля, — ответила я на непроизнесённый Акеми вопрос.

Лодовико, уже успевший выдать с десяток итальянских ругательств при виде улизнувшего соловья, замолчал.

— Ты хотел знать, что скрывает меня от Арента, — повернулась я к нему. — Моя способность носить на себе освящённую землю. В какой-то мере благодаря ей, я смогла вырваться из западни, которая иначе стоила бы мне жизни. Это же остановит и твоих корейцев, Акеми, хотя бы настолько, чтобы дать им время задуматься.