Вершина мира. Книга первая

Глава 21

В операционной тихо гудела вентиляция, бодро попискивала, перемаргиваясь разноцветными лампами аппаратура. Люди, облаченные в длинные операционные халаты с повязанными поверх защитными фартуками, знали свое дело, им не нужно было ничего говорить, стоило лишь протянуть руку и в ладонь вкладывали нужный инструмент. Нет ничего лучше хорошо сработавшейся бригады. Я покрутила головой, разминая шею, и принялась накладывать аккуратные стежки швов. Операция, несмотря на сложность, прошла успешно, и уже спустя три дня пациента можно будет переводить в реабилитационный центр.

У входа в оперблок мыкалась взволнованная женщина, она нервно вышагивала от стены к стене, взъерошивала и без того растрепанные волосы. Жена. Черт! Я же просила занять ее чем-нибудь. Теперь придется отвечать на вопросы, на которые еще рано отвечать. И не от каких-то глупых суеверий, а потому что в первые сутки нельзя давать никаких прогнозов! Никогда нельзя давать преждевременных надежд. Особенно близким. Даже после самых удачных операций. Или уж, в крайнем случае, пока пациент не выйдет из наркоза и не станет окончательно ясно, что он стабилен. Так учил старый хирург, и внучка свято чтила эту заповедь. Я постаралась проскользнуть мимо, но меня заметили.

– Анна Дмитриевна!

– А, здравствуйте, – пришлось срочно придавать себе безмерно занятой и одновременно рассеянный вид.

– Как прошла операция? – женщина комкала платочек и просительно заглядывала в лицо. Я понимаю, что вы устали, говорили ее отчаявшиеся глаза, я знаю, что вам не до меня… но доктор! два слова, всего два! Что позволят вдохнуть и жить дальше!

– Операция прошла успешно, – тяжело вздыхая про себя и прося у хирурга прощения, ответила я, – вашего мужа перевели в реанимацию. Нет, пока к нему нельзя. Можно будет через час, когда он выйдет из наркоза. Об этом лучше поговорить с реаниматологами, но я думаю, никаких проблем с посещением не будет.

– Спасибо, доктор, – выдохнула она, губы дрогнули и глаза налились слезами. Мне даже показалось, что она хотела схватить меня за руки, но в последний момент не решилась и прижала стиснутые кулачки к груди.

– Не за что, – мягко улыбнулась я, – Вы знаете, как пройти в реанимацию? Вернетесь в приемную, а оттуда по правому коридору до конца. Там будет стеклянная дверь с надписью. Если что, вам подскажут. Удачи вам.

Сославшись на неотложные дела, я поспешила попрощаться, пока ошалевшая от облегчения женщина не наговорила лишнего, начав рассказывать про чудо и золотые руки и что от бога, что они совершенно не знали, как быть, что уже поставили крест, что кроме меня никто не брался. В такие моменты я почему-то чувствовала себя крайне неуютно, все казалось, что человек ошибся, и это совсем не про меня, и обман вот-вот вскроется. И хотелось, не дожидаясь, разуверить, рассказав, что руки совершенно обычные, и богу вовсе не до меня, а крест поставили мои излишне боязливые коллеги, да и чуда никакого не было, всего лишь толика знаний и умений!

Притормозив у стойки приемной, я справилась, не искал ли меня кто. Инго оторвавшись на секунду от очередного уровня игры, сверился с записями и отрицательно покачал головой. Поблагодарив его, я побрела в свой кабинет, раздумывая, что долгожданное спокойствие, когда каждый занимается своими делами, очень действует на нервы. Привыкнув за последние месяцы к постоянному напряжению, я все искала подвох. Ждала, когда же посыплются неприятности, а они все никак не сыпались, пора бы успокоиться, а я все никак! Да еще отец как улетел в командировку, так и застрял, а прошло уже две недели, он давно уже не улетал так надолго. Не случилось бы чего.

– Анька, подожди!

Я вздрогнула, выныривая из невеселых дум, и оглянулась на спешащую ко мне Наташку.

– Слушай, у меня тут спорный случай, не глянешь? – запыхавшаяся подруга подхватила меня за локоть и развернула в сторону нужного коридора. В моем ответе она не сомневалась.

– По какому поводу спорный?

– Сейчас придем, и все увидишь. Что-то ты странная какая-то, Анна Дмитриевна, – задумчиво покосилась на меня Наташка, – случилось чего?

– Да ничего не случилось! – раздосадованно отмахнулась я. – Вот именно, что ничего не случилось! Да еще отец, как уехал, так и пропал! Не случилось бы чего.

– Ну, это ты брось! Случись что, тебе бы уже сообщили, ты же знаешь – плохие новости долго не блуждают. И вообще, чего ты мучаешься – позвони сама!

– Я это и собиралась сделать, – соврала я, – когда ты меня позвала.

– Да? Ну, позже наберешь, случай действительно интересный. Нам сюда.

Случай интересный, но уж никак не спорный. Как может быть спорной рыбка-паразит, пробравшаяся беспечному пациенту в мочеточник? Распятый на кресле парень, бледный до зелени и жестоко страдающий оттого, что его осматривают две молодые девушки, все порывался вскочить, чтоб посмотреть, что же там с ним делают. Когда его транспортировали в операционную, он все умолял не отрезать у него ничего жизненно важного с профессионализмом портового попрошайки, заглядывая в глаза.

Извлеченное белесое существо было еще живо. Находящиеся в операционной мужики дружно зааплодировали, заставив усмехнуться. Цеховая солидарность! А Наташка потребовала колбу с водой, вознамерившись подарить рыбку парню, когда тот очнется.

– А что? Неплохой питомец, – приговаривала подруга, стряхивая рыбку с пинцета в поданную емкость, – тем более, они уже так близко знакомы!

– Я одного не пойму, – возясь с косметическими швами, пробормотала я, – какого черта его аж к нам приперли? С этим мог справиться любой заштатный хирург планеты!

– Гордыня, Анна Дмитриевна, это нехорошо! Грех это! – погрозила пинцетом Наташка. – От простых людей отрываетесь! Мелочевка вас уже не устраивает, вам посложнее подавай!

Я хмыкнула, накладывая последний шов. Тут Наташка здорово приуменьшила. Случай отнюдь не рядовой и в какой-то мере достаточно сложный, тем более что рыбка провела в теле жертвы почти трое суток. Но Наташка известная любительница поерничать и на нее давно уже никто не обижался.

– А если серьезно – папенька у мальчика фигура богатая до неприличия и влиятельная, вот и обеспечил сынку одних из лучших эскулапов.

– Ну что ж, парню повезло. Все, пошла я мыться. Всем спасибо, было приятно работать, – эта формула вот уже который год ставила точку во всех операциях, и я даже слышала краем уха возникшее из ниоткуда поверье, что если не скажу этого, пациент обязательно умрет. Посмеиваясь над младшим персоналом, я не забывала повторять фразу, потому как – кто его знает!

А потом я кое-как дозвонилась до отца. Генерал был хмур и необычайно собран.

– Я возвращаюсь, буду через три часа. У меня к тебе серьезный разговор.

Вот так, и больше ничего! Хоть бы намекнул, о чем, так нет же – защита информации. А мне сиди – мучайся. Будет он через три часа, как же – держи карман пошире! Через три часа он только на станцию прилетит, и сразу в отдел пойдет, пока там дела разгребет, пока подчиненным нагоняй устроит, ко мне, слава богу, если часов через пять притопает. Кстати, о подчиненных. Я набрала номер Эжена.

– А тебе чего? – с ходу поинтересовался замученный майор.

– Это не мне, это тебе чего – генерал возвращается.

– Твою мать! – рявкнул Эжен отключаясь. Ох, и шороху сейчас будет, ухмыльнулась я.

Домой идти расхотелось. Что я там делать буду? Практиковать гадание на кофейной гуще, пытаясь разгадать причину серьезного разговора? Да я ж изведусь вся! Тем более все равно нужно заглянуть в реанимацию, и карты проверить не мешает, и еще переделать массу того, на что обычно не доходят руки.

Глянув на часы, я с удивлением поняла, что прошло уже четыре часа, и засобиралась домой. Влад вот-вот должен смениться с дежурства, нужно приготовить какой-то еды. Небось, все сутки на кофе просидел. Эта особенность меня всегда изумляла, несмотря на то, что на станции не было такой спешки, как на планетах, мужики все равно не успевали поесть.

С Владом я столкнулась в лифте, парень дремал, привалившись плечом к стенке, и даже не открыл глаза, когда я вошла. Я нажала кнопку нужного уровня и отошла в другой угол, заинтересовавшись, что будет, когда кабина остановится на нашем уровне. Проспит или нет? Не проспал! Стоило лифту остановиться, парень открыл глаза и, встряхнувшись, широко зевнул.

– О, Аня! – удивился он, выходя вслед за мной. – А когда ты вошла?

– Когда ты спал, – откликнулась я, – больше так не делай! В смысле не надо спать в лифте, а то будет, как с тем парнем.

– С каким? – нахмурился Влад.

– Да был у нас один. Станцию тогда только запустили, парень управление обслуживал. Ну как положено – ночные вахты и все такое. Пристрастился он вот так, как ты в лифте дремать, пока до каюты едет. И вот как-то, – я понизила голос, – заснул он в кабине и…

– Что – и? – поторопил меня любопытный Влад.

– И – все! Больше его никто не видел!

– А куда же он делся?

– Да кто ж его знает, – безмятежно отозвалась я, изо всех сил стараясь не расхохотаться, глядя на его озадаченное лицо, – но я думаю, великий дух лифта к себе прибрал, и будет парень ездить в лифте до скончания веков, пока не найдет себе замену!

– Да врешь ты все! – недовольно передернул плечами Влад, открывая передо мной дверь каюты. – Глупости какие-то придумала!

– Может, глупости, а может, и нет, – загробным голосом протянула я, и уже нормальным добавила, – ты сегодня ел?

– Неа, некогда было, – покаянно признался он и тут же заработал воспитательный подзатыльник, – Ай! За что?

– Вот когда дырка в животе появится, тогда и поймешь – за что! Да будет поздно!

– Ну, какая еще дырка?

– Самая обычная. Язва желудка называется, – наставительно произнесла я, направляясь на кухню, – оперировать не возьму, так и знай!

Влад притащился следом, умело изображая раскаявшегося грешника, путался под ногами.

– Да сядь ты! – прикрикнула я. – Мешаешься только!

Парень тут же забился на свое место, старательно затолкав под стул ноги, чтоб я не спотыкалась и о чем-то крепко задумался.

– Как на работе дела? – когда молчание показалось невыносимым, спросила я.

– Нормально, – невнятно протянул Влад, воруя из-под ножа кусок колбасы.

– А вот по рукам!

Влад протянул руки ладонями вниз, давая ударить. И никакой дурашливости. Все всерьез, совсем как в первый месяц, когда под любую неосторожно высказанную мною угрозу покорно подставлялась требуемая часть тела.

– Эй, ты чего это? – заволновалась я, откладывая нож и перехватывая протянутые руки, – Я ж шутя.

– П-прости…

– Да не за что тебя прощать! Иди сюда, – я потянула парня на себя, он ткнулся лицом в мой живот и затих, позволив себя пожалеть, что вовсе из рук вон. Я перебирала его волосы, не зная, как еще можно помочь, тем более, если не представляю, в чем именно.

– Странно как-то все, – глухо проговорил он и потерся щекой о мою ладонь, – Вроде и в порядке, а муторно.

– У меня тоже такое бывает. Особенно на голодный желудок. Это не страшно. Давай поедим и увидишь, что все не так плохо.

– Давай, – кивнул он отстраняясь.

Я только успела поставить на стол тарелки, когда в проеме двери нарисовался Никита. Я выматерилась про себя, в который раз мысленно поклявшись запирать двери.

– Кто приходит во время еды? – недовольно косясь на капитана, проворчала я, и сама себе ответила, – Незванные гости!

– Влад, собирайся – срочный вылет. Мы получили результаты экспертов.

Парень подскочил, готовый бежать, куда скажут. Хандру как рукой сняло.

– Никита! Имей совесть, человек только с дежурства!

– В транспорте поспит! Сидя на станции много опыту не наберешь.

– Дай хоть поесть мужику! – возмутилась я.

– Некогда! – отмахнулся он. – Транспорт ждет!

– Подождет ваш транспорт, и ты тоже садись. Пять минут ничего не решат. Садись, садись, нечего фыркать! А то я не знаю, как вы работаете! Небось, с утра на одном кофе сидишь.

– Почему же на одном? Еще на двух яйцах.

– Пошляк! – я замахнулась на друга полотенцем.

– А вот тут следует разобраться, кто из нас пошляк, – хмыкнул Никита, принимая тарелку, – я два яйца, заметь, куриных, на завтрак пожарил!

– Вы надолго-то улетаете?

– К утру должны вернуться, – пробормотал Никита, набивая рот и быстро жуя. Влад от капитана не отставал. – Ничего серьезного. Там дамочку одну проверить надо. Влад, на крыло!

Вот так всегда. Прилетели, похватали, не жуя, и поскакали дальше, вздыхала я, сгружая грязную посуду в посудомойку, едва удерживаясь от брюзгливого ворчания. Звонок в дверь, которую я во исполнение клятвы, заперла, прервал мой содержательный монолог, подпрыгнув от громкого непривычного звука, я выругалась и пошла открывать, решив больше двери не запирать. Если вспомнить, что у меня вечно проходной двор, так можно стать заикой с натренированными ногами. Чур, меня!

На пороге с ноги на ногу переминался генерал. Отец держал в руках плотную папку и был хмур, собран и даже, кажется, зол. Я отступила, пропуская родителя в каюту загодя жалея, что спокойствие продлилось так недолго. На ум сразу пришло последнее происшествие. Никак Водопьянов решил подключить покровителей и теперь у генерала неприятности?

– Чего заперлась? – поинтересовался отец вместо приветствия.

– А так, ходют тут всякие, – пожала я плечами, устраиваясь в кресле.

– Кто?

– Да никто, просто надоело, что в каюту все заходят, как к себе домой.

– Давно пора, – оценил он мое стремление превратить дом в крепость.

– Есть хочешь?

– Нет, я домой заходил. Где Влад?

– С Никитой улетел, до утра не будет.

– Хорошо, – у меня создалось впечатление, что генерал тянет время.

– Папа, что случилось? – подхлестнула я его решимость. – У парня неприятности?

– У Влада? – переспросил он. – С чего ты взяла? Впрочем, они у него довольно давно. Лет двадцать.

Сказав это, отец положил на столик папку и подтолкнул ко мне. Папка проехала по полировке стола и остановилась в каком-то миллиметре от края.

– Что здесь? – не спеша дотрагиваться до нее, спросила я, голос прозвучал хрипло и немного испуганно. Кажется, я уже догадалась о содержимом.

– Материалы предварительного расследования. Они напрямую касаются тебя, – я удивленно вскинула на него взгляд. – И я пойму, если ты не станешь смотреть.

– Почему же не буду. Буду обязательно, а… а причем здесь я?

Моложавый, подтянутый генерал враз как-то осунулся, ссутулился и, кажется, даже постарел на несколько лет. И стало видно, что человек бесконечно устал, а темные волосы щедро побиты сединой. Отец молчал и смотрел больными глазами, а во взгляде тоска, попытка защитить и беспомощность. Этот взгляд говорил о беде и заставлял сердце болезненно сжиматься.

– Да что такое-то?! – почти закричала я, не в силах выдерживать этот взгляд и дальше. – Да говори ж ты, черти бы тебя побрали! Я уже достаточно большая девочка!

– Да, ты права, моя дочь уже взрослая, – он тяжело вздохнул, отводя глаза, и помолчав, заговорил, тщательно подбирая слова. – Ты уже, наверное, не помнишь женщину, давшую тебе жизнь. Ее звали Карина, она сбежала от меня, бросив полуторагодовалую дочь, совершенно не заботясь о том, что будет с девочкой.

Не спрашивай, отчего я женился на ней, я уже и сам не могу понять. У нее были такие же глаза, как и у тебя, наверное, из-за них, не знаю. Твоя мать сперва была милой девушкой, и мы прожили достаточно сносно два года. Потом, когда она поняла, что больших денег от полицейского лейтенанта не добиться, я увидел настоящую Кару, расчетливую дрянь, которая удавится за полкреда. Как-то утром меня вызвали с дежурства соседи, они пожаловались, что у меня в квартире уже три часа не переставая, плачет ребенок. Когда я взломал дверь, то я увидел тебя, ты сидела на полу и… – голос папы сорвался, но он быстро взял себя в руки, – В общем, она забрала все, как только обои со стен не посрывала.

– Пап, я все это знаю, – осторожно проговорила я. – Зачем…

– Ты лучше читай, – отец кивнул на папку, – я подожду. Если будут какие-то вопросы – отвечу.

– Нет, пап, я потом… почитаю. Ты лучше расскажи.

Отец понимающе кивнул. Все верно – когда вместе, не так уж и страшно. Прочистив горло, он продолжил прерванный рассказ.

– Карина меняет имя на Сабрину и едет искать счастье. Она долго колесит по галактике, перебиваясь случайными заработками, но так как она, отродясь, ничего делать не умела, то можно представить себе характер этих заработков. Однажды судьба заносит ее в один из мегаполисов Таурина – огромный город, блистающий мириадами огней. Она заходит в один из баров в поисках клиента. Сама понимаешь, в дорогой бар или ресторан ей путь заказан, но в бар средней руки она еще вхожа. Там за стойкой она встречает пьяного молодого человека, явно богатого. У нашей Сабрины аж слюнки потекли, а когда кавалер сообщил ей, что он не кто-нибудь, а герцог Куприн, она, бедняга, небось, чуть не захлебнулась.

Она начала встречаться с ним, напуская на себя тумана, рассказывая грустную историю о богатом покойном отце и злом отчиме, что выгнал бедняжку из дому без гроша в кармане. Молодые балбесы любят подобные сказки, в которых они видятся себе спасителями бедных девиц. Молодой герцог понимает, что вытащил счастливый билет. А как же – девушка с хорошими манерами и из добропорядочной семьи, пусть и с небольшими проблемами, ну, так это ничего! Он тут же делает прелестнице предложение и получает утвердительный ответ, свадьбу справляют почти тайно и в тот же день, ведь он мечтает о деньгах, тем более что даже титула толком не имеет. Все имеет его старший брат Серафим: и наследство, и титул, все! Мало всего этого, братец имеет наглость не только жениться, так еще и сына родить, а это навсегда лишает младшего брата мечты о наследстве. Каким горьким оказалось похмелье обоих молодоженов, когда они поняли, что счастливый билет оказался пустышкой. Сабрина узнав о подлинном положении вещей, сначала закатывает истерику своему молодому мужу, кричит, что он ее обманул, швыряет в него разнообразные предметы. Эту ссору соседи помнят до сих пор. Такая грандиозная была. Но потом, успокоившись, решает не лишать себя лакомого кусочка, тем более – вот он, прямо под носом. Задача проста – если нет старшего брата с его семьей, то и наследство делить не с кем. Теперь, когда она определила, чего хочет, дело остается за малым. Всего делов-то – убрать деверя вместе со всей семьей.

Сперва их пытаются отравить, но ничего не выходит, то ли яд был подобран слабый, то ли с дозой намудрили, точнее сказать не могу. В периодике многое написано о том покушении. Как ты понимаешь, виновных не нашли. Когда шумиха немного улеглась, Сабрина уже совместно с мужем разрабатывает другой план. Старший брат очень любит пешие прогулки по лесу в окружении своей семьи и не выносит на этих прогулках никакой охраны. Сабрина с мужем увязываются на одну из таких прогулок, где и прирезает стилетом деверя и его жену, убить пятилетнего мальца должен был его дядя. Но, я думаю, он в последний момент запаниковал и не смог. Не у всякого выдержки на такое хватит. Сабрине, которой тоже не с руки возиться с мальчишкой, приходит гениальная идея, продать его, надеясь, что ребенок в скором времени погибнет, не вынеся рабства…

– Влад?

Отец только кивнул, и уже собрался продолжать, когда я его остановила. Мне нужно пару минут. Всего пару минут.

– Папа, подожди, – выдавила я, чувствуя, как к глазам подкатываются слезы.

– Анечка, тебе плохо? – засуетился генерал.

– Как думаешь, тебе бы было хорошо, узнай ты, что твоя мать мало того, что шлюха, так еще и убийца? – горько усмехнулась я, зябко обнимая себя за плечи. А потом кивнула, чтоб продолжал. Нужно выслушать все до конца, а потом попытаться жить дальше

– Они разыграли нападение в лесу, про мальчишку сказали, что его похитили при нападении. В свете предыдущего покушения это выглядело очень даже. Сабрина для натуральности даже руки себе изрезала. В этом направлении расследование почти не проводилось. Вот так и вышло, что ничего никто не нашел. А ребенка искали. Для его поиска были подключены силы не только местной, но и галактической полиции. Почему это не дало никаких результатов стало понятно только сейчас. Никто же не подумал, что нужно трясти местных работорговцев, да и пострадавшую родственницу герцога, пристрастно никто не допрашивал. Тут уж вины ребят нет. Все ждали, что вот-вот придет требование о выкупе. Но ничего подобного, как ты сама понимаешь, не поступало. Ребятам тогда хорошо нервы потрепали, требовали найти иголку в стогу сена, а полных возможностей для этого не дали. Ты ж сама знаешь, как это бывает. Следователю быстро и четко дали понять, что не стоит слишком трогать герцогскую семью, понесшую невосполнимые потери и находящуюся в глубоком трауре. Нечего людям нервы зазря трепать, а вы крутитесь, как хотите, вам же были даны четкие приметы ребенка вот и ройте носом землю. Вперед и с песней! Но дети-то имеют особенность вырастать. Единственной сохранившейся с той поры приметой может считаться татуировка, которая передается у них в семье как бы по наследству. Небольшая забавная татуировка на внутренней стороне бедра… Да, да! Та самая. Но примета эта – зацепка слабая. Просто физически невозможно залезть в штаны всем детям заселенных миров, даже нужного возраста, на это и жизни не хватит. По работорговым притонам работали, но время было упущено, так что разработка ничего не дала.

Спустя несколько лет безуспешных поисков, о мальчике забывают. Отец-герцог умирает и оставляет младшему, а теперь единственному сыну все, что имел – компанию по производству компьютерных технологий, приносящей, может и не очень большой, но стабильный доход, завод по производству судостроительного оборудования, плантацию каких-то редких цветов и большой отель в неплохом состоянии. Ничего не скажешь, разносторонний был старичок. Престарелая мать после смерти мужа уезжает и поселяется в уединенном месте, где и проводит большую часть времени, за исключением одного раза в год, на день рождения внука, он родился как раз в день, когда на Таурине начинается карнавал, если я не ошибаюсь десятого числа пятого месяца. Хотя, по всем свидетельствам, старушка не так уж безобидна и до сих пор держит руку на пульсе семейного дела. Все зажили тихо и счастливо, Сабрина получила, наконец, то, чего добивалась – титул и деньги.

Теперь о том, что я смог узнать касательно мальчика. Делом это было не простым, но я смог-таки проследить его жизненный путь, только в обратном направлении. Поправь, если я где-то ошибусь. Ребенок получился крепкий и крайне несговорчивый. Его били, морили голодом, всячески издевались, но он выживал. Хозяева менялись как окраска у хамелеона. Он много попутешествовал в трюмах торговых судов, одно время даже был гладиатором, одним из лучших, между прочим, и нигде не задерживался больше полугода. На чем выжил – ума не приложу! В итоге его выкупила какая-то полупьяная особа на невольничьем рынке Земли, совершенно случайно, как она сама утверждает, за пятнадцать кредов. Кстати, он и имя выбрал себе правильное, того пятилетнего мальчика звали Владислав Куприн.

Отчего-то стало трудно дышать, я рванула ворот рубашки. Боже, как же тяжело! Я наклонилась, почти ткнувшись носом в колени, впервые чувствуя, что у меня есть сердце. Нет, оно было и раньше, но никогда не ворочалось с такой болью и не жгло за грудиной. Папа принес воды и почти насильно заставил глотнуть.

– Тихо, тихо, девочка, – отец прижал меня к своему плечу, укачивая, как маленькую. Я шмыгала носом, уткнувшись в такое привычное и надежное плечо, пахнущее одеколоном, табачным дымом и оружейной смазкой. – Ань, ну все же не так плохо! А мать… никакая она тебе не мать! Так, инкубатор.

– Пап, что дальше-то будет?

– А что будет? Все хорошо будет, – он поглаживал меня по голове, утешая, – мы дело на доследование отправим. Провозятся с ним, правда, пару месяцев, а потом суд будет. А когда все закончится, мы в отпуск поедем. Все вместе. К Сахе. Ты со своим волком возиться будешь и в озере купаться. Хочешь к Сахе? Вот и хорошо. Вот и решено. Ты только Владу пока ничего не говори и документы, если соберешься читать, подальше прячь, а то он у нас парень умный, быстро все увяжет.

– Естественно, я же не самоубийца, – закивала я головой, окончательно успокаиваясь, – мне еще с ним жить, а он не сможет жить со мной, если узнает то, что ты рассказал.

Думая, что и я не смогу в глаза ему смотреть, отчего-то чувствуя вину, что у меня всю жизнь было все хорошо, а он вон как.

– Вот и хорошо, – с облегчением вздохнул папа, отстранив меня и внимательно заглядывая в глаза. – Давай, я тебя спать уложу и посижу немного, пока не заснешь.

– Нет, пап, не надо. Уже все в порядке. Ты иди. Тебя Ника ждет, да и выспаться тебе надо. Вон ты, какой усталый.

– Да, я помню, моя дочь уже совсем взрослая женщина, – печально улыбнулся он.

После его ухода я еще долго сидела в кресле, зябко кутаясь в наброшенный на плечи плед, смотрела на лежащую передо мной папку и никак не могла решиться раскрыть ее. И понимала, что не смогу. Может, потом, но не сегодня. Нервы у вас что-то, доктор, ни к черту! А потом глаза начали слипаться. Медленно поднявшись, я подхватила папку и на негнущихся ногах поплелась в свою комнату. Надо спать. По крайней мере, попробовать. Закрыв папку в шкафу, куда Влад точно не полезет, я разделась и легла, стараясь не думать о пятилетнем малыше, которому было одиноко и страшно. Который должен был умереть и выжил.

…Все с самого начала пошло наперекосяк. Сперва им никак не хотели давать разрешение на вылет, а когда все-таки выпустили, двигатель шлюпа заглох в самый неподходящий момент и их чуть не прихлопнули тяжелой дверью шлюзовой камеры. Влад так и не понял причины спешки, и почему они не могли нормально поесть, а спрашивать у раздраженного Никиты поостерегся. Потом Никита, управляющий шлюпом, едва не впечатал их во взлетную полосу планеты. Проблемы, возникшие на карантине, после всего этого, можно было вообще не принимать во внимание. Местная полиция, в которую Никита обратился с просьбой выделить наземный транспорт, долго не могла понять чего собственно от них хотят два идиота в гражданской одежде, размахивая удостоверениями инспекторов в два часа ночи по местному времени. После долгих объяснений и разговора с начальством транспорт им выделили. Средством передвижения оказалась машина, работающая на нефтяном топливе, до того древняя, что ее законное место, если не на свалке, так в каком-нибудь музее древней истории. Влад осторожно опустился на сиденье, справедливо опасаясь оказаться на земле, минуя салон допотопного монстра.

Кое-как добрались до места. Во время езды приходилось придерживать двери руками, иначе они норовили открыться и избавить «старушку» от ее пассажиров прямо на всем ходу. Правда, и ход был не особо быстрым – километров пятнадцать в час, если Никита пытался прибавить газу, машина начинала конвульсивно сотрясаться и издавать звуки, которые кроме как предсмертными хрипами не назовешь.

Стоило же остановиться у красивого маленького домика, где жила подозреваемая, двери внезапно заклинило, и чтобы покинуть приветливое средство передвижения их пришлось вышибать ногами. Почувствовав твердую почву под ногами, несказанно порадовались, что первый этап путешествия закончился без особых потерь. Взобравшись на высокое крыльцо, Влад принялся барабанить в дверь кулаком, поскольку кнопку звонка обнаружить не удалось. Но и тут их постигло разочарование – дом, неприветливо взирающий на них темными провалами окон, оказался пуст. Потоптавшись немного на крыльце, Никита направился к орудию пыток, именуемому машиной.

– Ждем здесь, – объявил он, устраиваясь на сиденье, – на еще одну поездку туда-сюда у меня просто не хватит ни нервов, ни сил.

– Нас-то может и хватит, – философски заметил Влад, критически оглядывая транспорт, – а вот машина этого просто может не пережить.

Никита согласился кивком головы и откинулся на спинку сиденья, приготовившись ждать. Влад устроился на соседнем сиденье. От нечего делать стал расспрашивать Никиту о женщине, которую они ожидали. Мнение друга по поводу дамы сводилось к двум пренебрежительным словам: «богатая стерва» и чтобы отвязаться от стажера сунул тому в руки наладонник ПДА. Влад углубился в чтение, не забывая поглядывать на свою сторону дороги. Их объект звали Мари Ален, тридцатипятилетняя женщина, а на вид, Влад покосился на фото, больше двадцати пяти и не дашь. Дама из разряда хозяев жизни, а на поверку всего пшик – пустое место! Чья-то любовница. Стажера передернуло, когда он, основываясь на своем опыте, дорисовал то, что в досье не попало. Капризность, своенравность и жестокость к тому, кто ниже по социальной лестнице. Но тут же себя одернул, напомнив, что один раз уже ошибся. Ненависть не лучший советчик. Спустя полтора часа Никита пошевелился и, потирая затекшую шею, заявил:

– Возвращаемся, нечего здесь отсиживаться. Придем завтра утром, никуда она от нас не денется.

– Подожди, – остановил его Влад, заметив свет фар, мелькающий между деревьев.

Никита нехотя убрал руку с ключа зажигания и уставился в направлении, указанном стажером. Машина быстро и почти бесшумно приближалась и скоро остановилась у нужного им дома, плавно развернулась и замерла напротив мощеной белыми плитками дорожки. Хлопнула водительская дверца. Влад подался вперед, стараясь разглядеть визитера.

– Не дергайся, – посоветовал Никита, – сейчас свет зажжется, и все увидишь.

И действительно, стоило посетителю сделать пару шагов, как по кромке дорожки вспыхнули яркие фонарики, осветив высокую, насколько Влад мог судить, молодую женщину, одетую в ярко красные обтягивающие брюки, подчеркивающие стройность ног, того же цвета блузу, свободно свисавшую с плеч и заправленную за широкий ремень с серебряной бляшкой. Мари Ален, вспомнил Влад отчет Никиты. Полицейские, не сговариваясь, покинули машину и направились наперерез женщине, попирая тяжелыми ботинками идеальный газон. Дама остановилась, приглядываясь к незванным гостям. Узнав Никиту, брезгливо поджала губы.

– Кто позволил вам околачиваться в этом районе в столь поздний час? – Неприветливо поинтересовалась она, обращаясь к Никите и совсем не замечая присутствия второго мужчины. – Это частный район и въезд в него посторонним запрещен.

– На нас это не распространяется, – Никита был сама любезность. Видно дамочка его порядком достала.

Влад бросил на друга короткий вопрошающий взгляд. Капитан едва заметно кивнул.

– Благородная госпожа Ален, прежде всего я приношу нижайшие извинения за столь поздний визит, но дело не терпит отлагательства, – Влад чуть поклонился, с легкостью, переходя на подхалимский тон. У стоящего рядом Никиты брови взлетели высоко вверх, выражая крайнюю степень изумления и не обещая младшему коллеге ничего хорошего, – мы прилетели сюда в связи с убийством губернатора Одри…

– Я не была с ней знакома и ваши расспросы меня не касаются! – высокомерно прервали Влада.

– Все так, благородная госпожа, – не дав сбить себя с толку, мягко продолжил стажер, – но у вас есть некий знакомый, благородный господин Пьере и он был знаком с губернатором. Нам бы хотелось побеседовать с вами о нем, это обычная рутина. Наша беседа не отнимет у вас много времени, мы все хорошо знаем, насколько дорого время благородной госпожи, но мы прождали вас очень долго…

– Ладно, заходите, – надменно прервала она его, и Влад перевел дух, едва удерживаясь, чтоб не сплюнуть.

Ален пошла вперед, по дороге отыскивая ключи в сумочке, Влад отметил про себя, что она очень нервничает, и руки у нее сильно дрожат. Никита многозначительно посмотрел на своего напарника и критически покачал головой, давая понять, что подобный подход к делам не желателен и обещая младшему коллеге массу приятных минут, как только останутся наедине. У Влада аж скула заныла от предвкушения.

Кое-как справившись с дверью женщина, не оглядываясь, прошла в дом, даже не потрудившись придержать дверь, едва не хлопнув ею по носу идущих следом полицейских. Никита дал другу знак быть внимательнее, но Влад и без этого понял, что с этой истеричкой надо быть настороже. По шее и дальше вниз по позвоночнику пробежала противная дрожь, захотелось поднять руку и помассировать мышцы, Влад усилием воли заставил себя не делать лишних движений. Но все же словно между делом просунул руку под куртку и расстегнул наплечную кобуру, он не собирался применять оружие, но так спокойнее.

В ярко освещенном холе было тепло и даже уютно, хозяйка дома пригласила их в зал и неожиданно предложила выпить. Ощущение опасности стало почти нестерпимым, но Влад постарался сохранять невозмутимость. Не дожидаясь их ответа, Мари повернулась к бару и зазвенела бокалами.

– О чем бы вы хотели со мной поговорить, – поторопила она их, продолжая возиться у бара.

– Ваш знакомый Пьере, вы же были в последнее время в прохладных отношениях, не так ли? – Осторожно начал Влад, пытаясь найти нужное русло разговора.

– Да! Но потом, когда он понял, какая потаскушка эта Одри, он вернулся ко мне! – Неожиданно громко рассмеялась она. Похоже, у женщины сдали нервы. – И никто – ни вы, ни она не сможете уже отнять его у меня! Вы слышите?

Мари повернулась с перекошенным от истерического припадка лицом, в ее руке блестел старинный дамский пистолет, нацеленный Никите в грудь. Сейчас эта красивая женщина напомнила Владу крысу, загнанную в угол. Влад видел, как на лице Никиты появилась мрачная улыбка, а в глазах заблестел азарт гончей.

– Никто не будет его у вас отнимать, – спокойно проговорил он.

Краем глаза Влад видел, как руки Никиты, заведенные за спину, оказались на поясной кобуре и потянули табельное оружие.

– Держите руки так, чтобы я их видела! – взвизгнула Мари, сосредоточив все внимание на Никите, который послушно отпустил рукоятку оружия и скрестил руки на груди.

Три человеческие фигуры застыли в немом ожидании. Влад чувствовал, как по хребту пробежал знакомый холодок смертельной опасности. Надо что-то делать. Он, не отрываясь, смотрел на женщину, она на напарника, упуская Влада из виду, он со своей подхалимской речью показался ей таким неопасным, из таких мужиков можно лепить все что угодно. Никита начал нести какую-то чушь, пытаясь успокоить истеричку.

«Она меня не видит, – промелькнула быстрая мысль, – она слишком взвинчена и не может держать нас двоих». Рука все еще под курткой, это хорошо. Пальцы быстро нащупали рукоять пистолета, пробежали вверх – предохранитель снят.

– Прикажи второму вытащить руки, ну живо! – пистолет дрожал в руках женщины, а в глазах посверкивало безумие. Еще немного и выстрелит.

– Влад, покажи девушке руки, – с певучей плавностью попросил Никита, – мы же не хотим ее расстраивать?

Выругавшись про себя, вытащил руку и показал пустую ладонь. Влад лихорадочно искал выход и не находил. Никита пытался заговорить ее, но получалось слабо. Влад видел, как ухоженный палец дрогнул на курке и начал жать на него. Медлить больше нельзя! Никита стал заваливаться назад, уходя из-под выстрела, но все равно не успевал.

Жизнь раба, даже такая сытая как сейчас, слез не стоит, и оплакивать ее никто не станет, а у красивой девушки Алисы скоро родится ребенок. Маленькому человечку нужен отец. Только Аню жалко…

Легко оттолкнувшись, послал тело вперед, уже в полете извернувшись, выхватил пистолет. Два выстрела прозвучали почти одновременно. Последнее, что почувствовал Влад резкий толчок в грудь, отбросивший его на Никиту, будто кто-то сильно заехал локтем под вздох, вышибая воздух из легких…

Уснуть не получалось, но я ворочалась в душной темноте комнаты, путаясь в простыне и попадая ногами в дырку пододеяльника. Поняв, что ничего у меня не выйдет, решительно поднялась и потащилась в душ. Я вышла из ванны, закрутившись в полотенце, и принялась бесцельно бродить по каюте. Было горько и обидно. За себя, что так ждала, надеялась, фантазировала, что мать не может ко мне прийти, потому что с ней что-то случилось. В детстве особенно тяжело ждать, а потом, взрослея, научилась жить, не вспоминая. Но все равно в глубине души все-таки ждала ее, иногда, засыпая, я мечтала, как однажды мы встретимся, тогда готова была простить все. И ее предательство, и бегство. И вот я знаю, кто она и где. Никакой радости, только ощущение, что со всего размаху макнули в выгребную яму. Хотелось выть. Боже, неужели я ее дочь? Лучше бы я этого не знала. Стало страшно, так страшно и больно, что захотелось забиться в дальний угол. Я сделала то, что не делала никогда в жизни, я позвонила Наташке.

– Наташа, зайди ко мне, пожалуйста, – тихо попросила я.

– Анька, ты, что ли? – послышался сонный Наткин голос, – Случилось чего?

– Случилось, – пробормотала я, борясь с подступающими слезами.

– Не двигайся, – рявкнула она.

Ната ураганом ворвалась в каюту и первым делом повключала везде свет. Глянув на меня, она покачала головой, открыла бар, в котором ровной батареей стояли пузатые бутылки, подвигала их, отыскивая нужную. Найдя, с ловкостью заправского бармена подхватила бокал. Глухо булькнуло.

– Пей! – приказала она, впихивая мне в руку бокал до краев наполненный жидкостью цвета темного янтаря.

– Ната, ты же знаешь, я не пью, – попробовала сопротивляться я, с ужасом глядя на коньяк.

– Пей! – не поддалась она.

Я сделала большой глоток, обжигающая жидкость полилась мне в горло, я с трудом проглотила ее, зайдясь в кашле. Ната подождала, пока я прокашляюсь.

– Теперь говори, – так же властно приказала она.

– Ната, у меня беда, – всхлипнула я и рассказала ей, что узнала от отца, подруга слушала внимательно, иногда кивая головой.

– Ну и где беда? – спросила Наташка, когда я замолчала.

– Как я ему в глаза смотреть буду? Я же все знаю! На душе-то как погано! Как отмыться-то, Нат? К тому же наследственность… – слезы покатились из моих глаз крупным горохом.

– Бред! – как можно спокойнее проговорила Наташка, – Все, что ты сказала сейчас – бред. Давай начнем с того, что твой драгоценный Влад жив. Ну, как ты можешь отвечать за дела своей матери? Про наследственность ты мне, пожалуйста, не говори, все это сказки для самых маленьких, не будь дурой, если бы что-то было, оно бы уже вылезло, это во-первых. А во-вторых, наследственность отвечает только за тридцать процентов характера, все остальное зависит от среды и воспитания.

– Ты, правда, так считаешь? – всхлипнула я.

– Конечно, и прекрати забивать себе голову ерундой.

– Но ведь Карина – моя мать, и она продала ребенка, – возразила я.

– Ну, хорошо, – Наташка закатила глаза, – тогда я скажу тебе вот что, считай, что это провидение, перст Божий, и тем, что ты освободишь Влада, ты замолишь материны грехи перед будущими поколениями. Теперь все в порядке?

– Натка, ты действительно так думаешь? – не унималась я, раз, за разом требуя подтверждения.

– Да, я так считаю. А теперь я, как доктор, прописываю тебе покой. Все, пошли спать, – она подталкивала меня к дверям моей комнаты.

– А ты останешься? – я ухватилась за ее руку, как утопающий хватается за соломинку.

– Если ты обещаешь уснуть, то, так и быть, я останусь у тебя.

Она, наконец, запихнула меня в комнату, помогла раздвинуть кровать. Наташка затолкала меня к стенке, а сама устроилась с краю и выключила свет. То ли разговор с ней на меня так благотворно подействовал, то ли сказался выпитый коньяк, не знаю, но уснула я сразу, как только голова упала на подушку.

…Дышать почти невозможно, каждый вдох отзывается в теле резкой болью, а во рту густой металлический привкус. Кровь. Холодно. Кто-то постоянно колотит по щекам.

– Влад, Влад, очнись, черт бы тебя побрал! Не смей сдыхать у меня на руках!

Веки дрогнули, приоткрываясь, и из тумана выплыло перекошенное страхом лицо Никиты. Захотелось рассмеяться и успокоить друга, сказать, что он жив и с ним все в порядке, но едва стоило вдохнуть поглубже, как все внутри разорвалось, по оголенным нервам пронесся вихрь адской боли. Владу стоило больших усилий сохранить сознание.

– Влад, ты не умирай, слышишь? – канючил Никита. – Я врачей вызвал, они сейчас приедут, отвезут тебя в больницу, и все будет хорошо. Я видел людей и в куда худшем состоянии, ты выкарабкаешься.

– Не подпускай никого ко мне, – собравшись с силами, прохрипел Влад, совершенно не узнавая своего голоса, – отвези меня домой…

– Ты не выдержишь перелета, тебя надо в больницу, – попытался протестовать Никита.

– Я… раб… никто… не… посмотрит…

– Черт! – Взвыл Никита. – Хорошо, я сейчас, ты только не умирай, ладно?

Влад моргнул, соглашаясь, ни на что больше сил не хватало. Где-то послышался протяжный вой сирен. Покачиваясь на волнах полузабытья, он слышал топот множества ног и гул далеких голосов. Открыть глаза, осмотреться сил не было. Становилось все холоднее, будто в зиму вышвырнули голым на снег. Грубо схватили за руку и, развернув ее, воткнули иглу. Больно. Потом несли куда-то, каждый шаг невидимых ног отзывался резкой болью, в груди что-то отвратительно булькало, не давая вдохнуть. Где-то заработал мотор. Домой! Он едет домой к Ане! Он опять вляпался, она расстроиться и станет его ругать… Домой!…

В сон вклинился настойчивый звонок. Я резко села на кровати, ненавижу звонки, особенно под утро, ничего хорошего от них ждать не приходится. Я осторожно подняла трубку, как будто она могла в любой момент превратиться в ядовитую змею.

– Романова, – осторожно проговорила я.

– Аня, – донесся до меня далекий голос Никиты, – Аня, слушай меня внимательно, очень плохая связь, – его голос еще больше отдалился, перекрываемый помехами.

– Никита! – заорала я в трубку, чувствуя, как внутри все сжимается от страха, – Кит, я тебя не слышу!

– …Влад попал в перестрелку… жив… кровотечение… пуля попала… – и связь оборвалась, я смотрела широко открытыми глазами в темноту, пытаясь собраться с мыслями, но они расползались как тараканы.

– Аня, что случилось? – Наташка сонно завозилась, откидывая одеяло.

– Я не поняла, слышно было плохо, Влад попал в перестрелку и, кажись, словил пулю, – онемевшими губами проговорила я, потом, словно очнувшись, начала поспешно одеваться.

– Черт! – запрыгала Ната, натягивая комбинезон.

Диспетчера в ангаре встретили нас встревоженными взглядами, они знали не больше нашего, связь подводила, в эфире не было ничего кроме треска. Я связалась с госпитальным отсеком и потребовала две каталки к посадочной площадке. Не прошло и пяти минут, как в коридоре показался хмурый Инго, толкающий перед собой каталки. Потекли долгие минуты ожидания, к нам присоединился Эжен, он нервно вышагивал по площадке, десять шагов туда, десять обратно.

– Прекрати! – рявкнула я на него, Эж послушно остановился, чтобы тут же начать заново.

Взвыла сирена, предупреждая о том, что внешний шлюз открылся, все заметно подобрались. Никто даже не пытался удалить посторонних. Двери внутреннего шлюза тяжело разъехались, впуская полицейский транспорт. Двигатели еще не успели выключиться, как люк распахнулся. Не дожидаясь пока полностью опустится трап, я запрыгнула в транспорт. В ярко освещенном салоне на полу сидел Ник, придерживая на коленях голову Влада. Капитан прижимал марлевый тампон к его груди, тампон намок от крови, всюду были разбросаны такие же. Влад был без сознания и дышал с трудом, от каждого вздоха из горла его вырывался хрип. Мальчик мой, как же ты…

– Инго, щит, быстро! Свяжись с нашими, нужна операционная, срочно! Вызывайте Геннадия Васильевича!

Защитный воротник, осторожно уложить на щит. Зрачки реагируют. Простучать грудь. Звук, как по пустой коробке. Какого черта никто не закрыл рану?! Убью! Всех убью! Герметичную повязку на рану. Быстрее! Игла, нет, это не подойдет, тонкая, ага, вот она!

– Аня, что у тебя? – Наташка возилась с обезболиванием и капельницей.

– Клапанный пневматорокс!

Второе межреберье, прокол. Тихое шипение выходящего воздуха. Давай, родной, дыши. Вот так! Умница ты моя! Лицо порозовело, и парень задышал более ровно.

– Все, увозим!

Инго и Эжен вынесли Влада, Никита даже не шевельнулся, он сидел, закрыв глаза опершись спиной о переборку. Я встряхнула его, посветила фонариком в глаза, капитан недовольно дернулся.

– Ты ранен?

– Нет. Нормально. Я посижу немного…

– Ань, иди, я останусь, – Эжен подтолкнул меня к выходу.

В отделении нас уже ждали. Пациента принимал сам зав отделением. Я рванулась мыться, но меня вытолкали взашей. Геннадий Васильевич и близко не желал подпускать меня к операционной, не говоря о том, чтоб участвовать.

– Но, я же… – растерялась я.

– Анна Дмитриевна, вам сюда нельзя, – твердо сказал главный хирург.

– Но как же… – попыталась я сопротивляться.

– Нет.

– Разрешите, пожалуйста! Я подержу…

– Никаких подержу! Чтоб я этой ереси даже не слышал. Инго, выведи ее, – приказал он.

Инго мягко взял меня под локоть и повел из оперблока.

– Пойдемте, Анна Дмитриевна, – уговаривал он, – он в хороших руках, там Наташа, Гена, все будет хорошо, вам сразу же сообщат, как только закончат.

Я оглянулась и увидела, как Влада, накрытого простыней, ввозят в операционную и дверь оперблока с лязгом захлопнулась. Инго передал меня из рук в руки подоспевшему генералу. Папа всунул мне в руки чашку с кофе и усадил на стул около двойных дверей. Ко мне подошел Никита.

– Аня, прости – не уберег, я…

– Почему вы были без бронежилетов? – накинулась я на него.

– Ну, кто же знал, что у нее будет пистолет?

– Ты должен был знать! – рявкнула я, – Ладно он, молодой дурак, но ты то, ты не первый день работаешь!

– Ань, он меня собой закрыл, – пробормотал Никита, – если бы не он, я не знаю.

У Никиты был совершенно несчастный вид, похоже, ему не лучше чем мне, а если учесть, что он недавно пережил, то гораздо хуже.

– Извини, что накричала, – я ободряюще положила руку на его плечо, устыдившись своей резкости, – Просто я сейчас должна быть в операционной, а не в коридоре сидеть. – Я потерла лицо руками, – Ты-то сам как, не задело?

– Нет, у меня все в порядке, это я должен был быть на его месте, – сокрушался Ник.

– Никто не должен был оказаться на его месте, – резко оборвал его генерал, подходя к нам, – завтра положишь рапорт о случившемся мне на стол и возьмешь пару дней выходных, тебе нужно прийти в себя. В таком состоянии я тебя к работе не допущу!

– Слушаюсь, – со вздохом проговорил Никита, прекрасно зная, что спорить с начальством бесполезно.

– Вот и хорошо, – пробурчал папаня, – мне не нужны сотрудники с пошатнувшейся психикой. А сейчас домой, прими душ, вылакай стакан водки и выспись хорошенько.

– Нет, – Никита мотнул головой, – я здесь побуду.

– Черт с тобой, – согласился папа, понимая, что Никиту сейчас отсюда никакими силами не выгонишь.

– Расскажи, как все было, – попросила я, когда папа пошел терзать наш медперсонал расспросами.

Время тянулось медленно, словно огромная ленивая улитка, ползущая по стеклу, складываясь в минуты, а затем в часы. Из операционной никто не выходил. Мне удалось уговорить Никиту отправиться домой, толку от совместного сидения под операционной не было, но он согласился уйти, только когда я пообещала сообщить, как только будет хоть что-то известно. Я металась перед дверью как загнанный зверь, теперь я понимаю, что чувствуют родственники, оставаясь за закрытой дверью. Господи! Ну почему же так долго?! Я приникла к узкому окошку, всматриваясь в пустой коридор по ту сторону двери. Боже, пусть он выживет, я прошу тебя! Я не так часто у тебя что-то прошу, но пусть он выживет! Я посажу его на цепь! Я больше его не выпущу из комнаты, и пусть он обижается. Обиженный, но живой, мать его, живой! Боже…

– Аня, – ко мне спешил Инго, – они закончили, Наташа просила передать, что его сейчас отправят в реанимацию.

– Спасибо, – я закрыла глаза и тяжело опустилась на стул, ноги почему-то стали ватными.

– Вам плохо? – заволновался он, – Может позвать кого?

– Не надо, Инго, – слабо улыбнулась я, – мне уже хорошо, я сейчас посижу минутку и пойду.

Наташка встретила меня у дверей в реанимацию. Она стянула с головы колпачок и взъерошила волосы.

– Всегда не любила эти колпаки, после них голова болит, – пожаловалась она, и добавила без перехода, – его сейчас привезут. Ну и подкинул он нам работки.

– Что там было?

– Пошли, покажу, – мы прошли с ней в полутемную комнату, она включила компьютер, пощелкала кнопки, вызывая нужный файл.

– Вот смотри, пуля прошла вот здесь, – доктор ткнула пальцем в монитор, на котором высвечивался схематический скелет, – ударилась о ребра, пробила легкое и застряла в позвоночнике.

– Парню крупно повезло, – пробормотала я, внимательно разглядывая схему со всех сторон, – не зацепись за ребра, а пройди с начальной скоростью, то собирать было бы уже нечего. Что с позвоночником?

– Собрали, – отчиталась Ната и никаких прогнозов. Все правильно. – Была массовая кровопотеря, восполнили.

– Остановка?

– Да, но запустился почти сразу. Как же с вами врачами тяжело, – посетовала подруга, – все-то вы знаете! Вопросы задаете. Пошли, его уже, наверное, привезли.

Небольшая одноместная палата, напичканная точнейшей аппаратурой, приглушенный свет, едва слышный шорох аппарата искусственного дыхания, противный и такой желанный писк водителя ритма, вычерчивающий кривую диаграмму работы сердца. На высокой больничной кровати лежал обнаженный Влад, опутанный проводами и шлангами. Видно его только что привезли, операционный балахон сняли, а накрыть его хотя бы простынкой никто не потрудился. Горло перехватило, а глаза налились тяжелыми каплями. Ну, и где ваш профессиональный цинизм, а, доктор? А нет никакого цинизма! Я с силой оттерла глаза и, открыв стенной шкаф, занялась его содержимым. Вытащив простынку, укрыла парня, оставив снаружи только лицо. Сейчас он начнет выходить из наркоза и ему будет холодно.

– Когда он должен выйти из наркоза? – почти шепотом спросила я.

– Да вот с минуты на минуту, – так же тихо ответила подруга.

Шло время, а Влад все так же неподвижно лежал, находясь под воздействием наркотического сна. Наташка начала немного нервничать, поминутно глядя то на часы, то на приборы.

– Наташа, какой у него был наркоз? – задумчиво спросила я.

– Средней тяжести, но массовая кровопотеря…

– Давай рассуждать здраво, – я покусала губу, – если наркоз был средним, значит, он должен был выйти еще полчаса назад.

Вытащив из Наташкиного кармана фонарик, посветила Владу в глаза. Зрачки сужены и почти не реагируют. Уговаривая себя не волноваться, взялась за иглу. Кожные рефлексы… реакция на боль… Черт!

– Наташ, кажись, у нас двойка по Глазго.

– Бог с тобой, – замахала она руками, – никаких показаний на «кому» у него нет.

Наташка оттеснила меня от кровати и принялась проделывать те же действия, что и я.

– Похоже, ты права, – согласилась она, в ее голосе звучала обида.

– Здравствуйте, девушки, – в палату быстрым шагом вошел Геннадий Васильевич, – ну как чувствует себя наш пациент?

– Замечательно – кома у нас, – хмуро ответила я.

– Ну, не стоит бросаться в крайности, – профессор похлопал меня по руке. – Если больной не пришел в себя, когда ему назначено доктором, оно еще ни о чем не говорит. Операция была тяжелая, наркоз тоже испытание для организма не из легких. Давайте понаблюдаем сутки, а уж тогда и будем выводы делать.

– А может, его попробовать вывести?

– Рано еще, Наталья Станиславовна. Он балансирует между двойкой и единицей. Если через сутки статус не изменится, вот тогда и будем решать. Меня больше волнует, что ноги не отвечают. Аня, вы хотели что-то спросить?

– Да, я хотела бы попросить, можно ли мне его перевести к себе?

– Можно, – после недолгих раздумий, согласился главный, – отчего ж нельзя. Но пусть стабилизируется. И если завтра не будет температуры, то можете его забрать. Я думаю, нет принципиальной разницы, где ему лежать, ведь у вас в вашем кабинете имеется нужная аппаратура. Да и дома, как говорится, стены помогают.

Забрать Влада я смогла только спустя три дня. У парня поднялась температура. Эти трое суток я не отходила от его кровати. Меня сняли с дежурств и почти со всех операций. А когда стало можно, мы с папой перевезли Влада домой.

Швы заживали хорошо, и кома стала тянуть на единицу, уверенно приближаясь к сопору, более походившему на глубокий сон, и я приняла решение снять парня с искусственного дыхания. Оставалось ждать.

Все предыдущие переживания из-за истории с матерью отошли на задний план и теперь казались чем-то мелким и незначительным. Да какая разница, что он обо мне подумает, когда все узнает?! Главное, чтоб подумал! Жизнь сузилась до размеров кабинета, где на столе лежало беспомощное тело человека враз ставшего самым главным. Вершиной и центром вселенной. Все, что есть – время, внимание, жизнь – принадлежало только ему и никому больше.

Не подпуская никого, я была и врачом, и сиделкой. Два раза в сутки обтереть влажными салфетками, сменить простыни, протереть спиртом катетеры, покормить и разговаривать. Постоянно разговаривать, свято веря, что слышит и рано или поздно откроет глаза.

Геннадий Васильевич прислал своего ученика – Мишеля Карта, который специализировался на невропатологии, Мишель приходил каждый день, проверяя, насколько изменяется картина с позвоночником. Прогноз он давал утешительный, очевидно забывая, что я сама врач. Я же вижу, что чувствительность ног не восстанавливается, зачем врать?

Состояние улучшалось медленно, но видя стабильный прогресс, я расслабилась и перебралась спать в свою комнату. И смогла оставлять парня на Нику, когда нужно было отлучаться.

На шестой день случился криз. У Влада опять подскочила температура, а перевезти его в госпиталь не было никакой возможности, слишком опасно. Теперь я сидела с ним безотрывно. Температура держалась почти четверо суток. Ко мне на помощь пришла Наташка, но, даже зная, что он в хороших руках я все равно оставалась рядом. Я ругала себя за сумасбродство, ну почему меня никто не отговорил, когда взбрела в голову мысль перевезти парня домой? Я злилась на медицину, шагнувшую в заоблачные выси, но оставшуюся едва ли не на первобытном уровне. Врачи всех времен и народов любят повторять, пока что мы не Боги! И на черта такая медицина?

Я сидела возле Влада и, держа его руку, прижималась к ней щекой, не обращая внимания на слезы, ползущие по щекам.

– Ань, ну чего ты раскисла, сидишь как на похоронах, смотри, он живой и дышит сам, – в кабинет бесшумно вошла Наташка – Успокойся сейчас же! Ты же профессионал и должна понимать, слезами здесь не поможешь.

– Нат, это же я во всем виновата, – всхлипнула я.

– Так, – протянула подруга, – теперь мы еще занимаемся душевным садомазохизмом! Если ты сейчас же не прекратишь, я тебе вколю успокоительное, и ты проспишь как минимум сутки.

– Ты чего, – захлопала я глазами, – а кто же за ним смотреть будет?

– Я посмотрю, – проворчал вошедший папа.

– Ну, конечно! – саркастически отозвалась я, мигом успокаиваясь. – Какая из вас сиделка, мой генерал?! Вы же не знаете, что через час парня нужно обтереть, вколоть жаропонижающее, поменять белье, сменить капельницы и проверить катетеры, обработать их… Вы сумеете поменять белье, генерал, ничего при этом не нарушив?

– Издеваешься, да? – смущенно хмыкнул он, более в сиделки не набиваясь, но все же заметил, – Аня, тебе надо отдохнуть, ты давно смотрела в зеркало? У тебя на лице только глаза остались. И вообще, девушки, что у вас с аппаратурой, лампочка какая-то синяя горит, ее раньше не было.

– Синий цвет лампочки на этом детекторе говорит о том, что температура упала почти до нормы, когда будет норма, он загорится зеленым, – машинально проговорила я, – Постой, лампочка, говоришь синяя? – я подскочила и заглянула на монитор.

– Вот и ладненько, – обрадовалась Наташка, – у него упала температура, надеюсь, криз прошел. Вот видишь, до чего доводят растрепанные нервы? Ты становишься невнимательной!

– Вот, елки-палки, – выругался папа, извлекая из кармана противно пищащий пейджер, – девушки, придется вас покинуть, срочно вызывают на работу.

– Я вас провожу, – сказала Наташка поднимаясь.

Вернувшаяся в кабинет, подруга обняла меня за плечи, проговорила:

– Дмитрий Петрович ушел, просил присмотреть за тобой, беспокоится очень, говорит, что никогда тебя такой не видел.

– А со мной раньше никогда такого не было, – резонно заметила я. – Просто он всегда мог управлять ситуацией, а сейчас сделать ничего не в состоянии, поэтому и чувствует себя не в своей тарелке.

– Ладно, кончай рассуждать, – усмехнулась Ната, – пошли лучше чаю попьем, да поедим чего-нибудь. Я же знаю, ты ничего не ела с позавчерашнего дня.

– А как же Влад?

– А чего ему сделается? – удивилась подруга, – Убежать он, все равно, не убежит. Давай смотреть правде в глаза – ему абсолютно все равно как лежать, одному или в компании.

– Фу, Наташка, какая ты циничная, – возмутилась я.

– Я не циник, а реалист, – поправила она, рывком ставя меня на ноги и подталкивая к выходу, – а это, согласись, большая разница. Пошли, пошли, с ним за десять минут ничего не сделается, криз уже прошел, так что успокойся.

Наташка заварила чай и приготовила бутерброды. Я хотела помочь, но подруга решительно указала мне на стул, заявив, что единственное, что у меня хорошо получается, так это потрошить людей, а в готовке я ничего не смыслю.

– Хорошо, что у меня хоть что-то получается, – я посмотрела на нее с вызовом, – в отличие от некоторых.

– Во, – обрадовалась подруга, – узнаю прежнюю Аньку, злюку и ехидину.

– И вовсе я не злюка, – обиделась я, – я хорошая. Просто я не в форме, устала я чего-то.

– Сколько ты не спишь? – спросила она, подкладывая на мою тарелку еще бутербродов.

– Не знаю, – пожала я плечами, – наверное, пятые сутки, я не помню.

– Да ты понимаешь, вообще, что ты делаешь? – набросилась на меня Наташка, – Ты понимаешь, что ты загонишь себя и в один прекрасный момент просто рухнешь и уснешь или еще хуже – свихнешься. А все это твое чертово чувство ответственности. Знаешь, как древние говорили: «Кто будет сторожить сторожей?»

– Ты слышишь, что-то пищит? – прервала я ее.

– Это как раз то о чем я только что говорила, у тебя уже слуховые галлюцинации, реактивный психоз, – она покрутила пальцем у виска. – Подожди еще чуть-чуть и белых коней вместе с зелеными человечками увидишь.

– Да нет же, – замотала я головой, – нет у меня никакого психоза.

– Хорошо, тогда что это может, по-твоему, пищать? Мы одни в каюте, все выключено или у тебя собственный каютный завелся?

– Кто, кто? – фыркнула я.

– Каютный, – дернула плечом подруга, – если бы мы жили в доме, у нас был бы домовой, а так как мы живем в каюте, значит он каютный.

– Глупая, домовой он везде домовой, в независимости от того, где ты живешь, – я поднялась и потянулась, – а там все равно что-то пищит… – в этот момент завыла сигнализация на системе жизнеобеспечения.

– Ох, ты ж, матерь Божья, – выдохнула Наташка, – неужто остановка?!

Ворвавшись в кабинет, я была готова увидеть все что угодно, но только не то, что увидела. Кровать, на которой должен лежать Влад, пуста, простыни смяты, подушка завалилась набок, скомканное одеяло валяется на полу.

– Владушка! – севшим до хрипа голосом позвала я.

– Ну, вот, а ты все – ноги не отвечают, ходить не будет! – со странным смешком выдохнула Наташка, отключая систему жизнеобеспечения. – Ты посмотри, чего этот вандал наделал! – подруга возмущенно потрясла грубо вырванными трубками капельниц.

Я отмахнулась от нее, направляясь к единственной двери, за которой мог спрятаться Влад. Наташка меня опередила и, пылая праведным гневом, толкнула дверь душевой, застыла на пороге, я выглянула из-за ее плеча. Парень стоял, привалившись плечом к стене, и разглядывал в зеркало шов на груди.

– Аполлон, – Наташка уперла руки в бока.

– Ага, – я прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Теперь это можно – смеяться. Теперь все в порядке. На глаза навернулись глупые слезы. Напугал гаденыш только! Ишь, тоже мне – от аппаратов отключился, доктор мой недоделанный! Я тихо шмыгнула носом. Но злиться на эту выходку парня сил нет, ведь все будет хорошо! Вон он даже встал сам, глупый.

Влад резко обернулся, на его лице отразилась вся гамма чувств от изумления до растерянности. Он попытался руками прикрыть наготу, это у него получилось неважно.

– Вот только почему я хочу надрать его голую задницу? – Наташка отлепилась от стены и угрожающе двинулась на Влада, я сложила руки на груди и наблюдала за развитием событий с безопасного расстояния.

– За что? – залепетал он, отодвигаясь.

– Кто тебе позволил подняться с кровати? – грозно вопросила она, наступая на беззащитного Влада, которому и деваться-то, было некуда. Он отступил на шаг и наткнулся голой спиной на холодную стену, вздрогнул и замер, затравленно наблюдая за нависающей над ним Наташкой.

– Я в туалет хотел, а рядом никого не было, вот я и… – принялся оправдываться он, еще больше вжимаясь в стену.

– Вот он и! – взвилась Наташка, вытаскивая слабо сопротивляющегося парня из душа, – Ты слышала, вот он и!

Она повернулась ко мне за поддержкой, искренно недоумевая, как он вообще сумел заставить себя подняться. Обычно послеоперационных приходится едва ли не пинками сгонять с ложа, заставляя ходить. Подруга упорно не желала помнить, о необычности пациента. Она бушевала.

– А тебя не смутило, что ты весь облеплен датчиками, капельницами и что башка почти не соображает?! В туалет он захотел! А катетер тебе на что? Нет, зачем же! Ты его выдрал! Вот когда у тебя вставать не будет, я на тебя посмотрю!

– Что вставать не будет? – пролепетал покачнувшийся Влад, выглянув из-за плеча, которым прикрывал лицо, справедливо полагая, что его сейчас будут бить.

– Член! – со злой усмешкой просветила Наташка, – Ты что, не знаешь, что самостоятельно нельзя снимать капельницы и уж тем более определенные катетеры? Я тебя собирала по кускам для того, чтобы ты пустил всю мою работу коту под хвост из-за своей дури?!

От переизбытка чувств она все-таки звонко шлепнула парня пониже спины. Перепугалась не меньше моего, вот и лютует.

– Ну, зачем? – обиделся Влад, потирая ушибленное место. – Больно же!

– У Аньки чуть инфаркт не случился, – проревела Наташка, – думала, совсем коньки откинул!

От ее крика Влад вжал голову в плечи, наливаясь густой краской. Он стоял перед нами голый и растерянный, неловко переступая босыми ногами.

– Все, хватит! Покричала и будет с тебя, он все понял, – оборвала я Наташкин гнев, укутала парня в простыню, подхватила под локоть.

– Давай, Владушка, обопрись на меня, да не бойся ты, не сломаюсь. Голова кружится? Ну, ничего, мы сейчас осторожненько ножками до кровати. Тихо, не спеши. Я тебя держу. Держу…

Мы кое-как доплелись до кровати и как раз вовремя. Парень резко побледнел, ноги подломились, и он стал заваливаться. Я бережно опустила его на кровать.

– Парень только на адреналине и держался, – снизошла я до объяснения небывалой подвижности пациента, не забывая хлопотать, всячески того устраивая – накрывала одеялом, поправляла подушки, – а ты разгон устроить решила. Наташ, разве ж так можно? У него ж это навроде рефлекса, – в каком бы ни был состоянии непременно нужно на ноги подняться. Иначе могут наказать, а то и вовсе убить.

– Тебе повезло, что Аня такая отходчивая, – фыркнула подруга, неодобрительно наблюдая за моими действиями. По ее мнению излишне самостоятельного пациента еще и побить не мешало, не только разгон устраивать.

– Влад, вытащи руки наверх, я катетеры сниму, пока ты всю кровать кровью не залил. Как ты себя чувствуешь?

– Голова кружится и тошнит, – делая над собой видимое усилие, признался он.

– Не диво! Она и должна кружиться, ты почти две недели в отключке пролежал, – сердито объяснила Ната.

– Сколько? – вытаращил глаза Влад и сделал попытку вскочить, – Аня, а ее взяли? Как Никита?

– Не все сразу, – я мягко толкнула его на подушку, – Да, ее взяли, с Никитой все в порядке. Ты главное не волнуйся тебе вредно. Давай уколемся, и ты поспишь немного, – я поднялась и начала набирать шприц.

– Я не хочу спать, – запротестовал он.

– А кто б тебя спрашивал? Давай поворачивайся.