Вершина мира. Книга первая

Глава 6

Утро выдалось серым и прохладным, траву покрывал белый пушок инея, предрекая скорый приход осени. Белый морок тумана молоком обволок все озеро, змейками подползая к дому. Я вышла на крыльцо и огляделась вокруг, поежившись в предрассветных сумерках, решая, как лучше будет добраться до водопада: посуху или по воде. И первое, и второе затруднялось хлопьями тумана. Подумав немного, я все же решила отправиться по озеру, для этого мне пришлось идти в сарай, чтобы позаимствовать Сахину легкую пирогу. Лодчонка лежала забросанная всяким хламом, и я потратила целых пятнадцать минут, разгребая мусор. Действовать надо очень тихо, если я хочу избежать лишних вопросов. Наконец лодка была освобождена, и я начала осторожно вытаскивать ее из сарая. Мне это почти удалось, но в последний момент корма лодки задела за стоящие в стороне оглобли, и они с шумом посыпались на меня. Я мысленно поблагодарила туман, который хоть как-то заглушит звук. Я замерла на некоторое время, чутко прислушиваясь, не стукнет ли рядом дверь – все тихо. Я благополучно выбралась из-под завала и вытащила лодку. Входная дверь хлопнула, и сквозь туман послышался приглушенный недовольный голос Васены.

– А ну, стой! Кто это там балует? Олег, ты что ль? Али ты, Владушка? Слышь, малец, возвернись, не доводи до греха, – черт, я зло сплюнула, если она будет продолжать так орать, то перебудит всех кто еще не встал.

– Не голоси, это я, – тихо сказала я, выныривая из тумана около Васьки. Тетка зябко поежилась от утренней прохлады, с удивлением посмотрела на меня и поплотнее запахнула накинутую на плечи шаль.

– Куда собралась, душа моя? – Васька подозрительно оглядывала мой походный наряд, позаимствованный у Олега, и поэтому подвернутый во всех местах насколько это представлялось возможным.

– Только не ори, – предупредила я, – на охоту пойду, на зверя страшного, Сенькой называется.

– Ха, на этого зверя Саха ужо недель пять охотится, все выследить не может.

– Твой Саха не знает где этот зверь кормиться, а я догадываюсь. К тому же у меня манок есть особый, специально на Сенек деланный, – я похлопала себя по нагрудному карману, где было спрятано голосовое письмо от Вари.

– Кто ж тебя знает, – Васька помогла дотащить пирогу до воды, – а ну, как и точно выловишь.

– Попробую, – я не стала давать твердых обещаний, – об одном попрошу, попридержи Саху, если я Сеньку приведу, – я бросила в лодку рюкзак с припасами, набранными в Васькиной кладовке еще вчера днем, и забралась в утлое суденышко.

– Ну, с Богом, – Васька с силой толкнула лодку, и она быстро заскользила по воде, поднимая небольшие фонтаны брызг, – я за мальцом твоим пригляжу, – донеслось до меня из тумана.

– И на том спасибо, – пробормотала я, берясь за весло, сильными гребками подгоняя лодочку.

…Влад проснулся с чувством, что если сейчас не встанет, непременно лопнет – природа нагло заявляла о себе. Яркий солнечный свет проникал сквозь плотно сомкнутые веки заставляя окончательно проснуться. Влад покосился на часы – без двадцати двенадцать. У него чуть челюсть не отвисла, благо подушка не дала, – ничего себе! Проспал почти полдня и никто не потревожил.

Влад шевельнулся с намерением встать, но тут же был вынужден с тихим стоном рухнуть обратно – избитое тело отозвалось ноющей болью. Полежал, собираясь с мыслями, но хочешь, не хочешь, вставать надо. Пришлось покрепче стиснуть зубы и откинуть с себя одеяло, дальше сложнее – предстояло заставить себя двигаться: сперва подняться на четвереньки, а после сползти с кровати. На это ушла целая минута – каждое движение отзывалось противным нытьем во всем теле, а кому себя не жалко? Фффух! Самое сложное сделано. Теперь осталось расходиться и все будет хорошо.

Достав из шкафа банный халат, осторожно просунул руки в рукава, одеваться пока никакого желания не возникало. Шлепая босыми ногами по теплым половицам, направился в уборную, сделав остановку у стола. На столешнице, покрытой светлым лаком, белел листок бумаги с небрежно брошенной на него упаковкой таблеток, рядом стоял стакан с водой. «Выпей, не будет больно. Не больше четырех таблеток в день», приказывала записка, накарябанная быстрым и мало разборчивым, как у всех врачей, почерком. Влад усмехнулся и заглотал одним махом две таблетки, чтоб наверняка подействовало.

Кое-как приведя себя в порядок Влад решил вернуться в комнату с намерением еще поваляться. А что еще делать, раз его никто не трогает? Правда, начал просыпаться голод, но спускаться вниз совсем не хотелось. Обитатели дома знают, что с ним произошло, и смотреть им в глаза было неловко. Да и кто знает, как они теперь к нему относятся. Проходя мимо лестницы, прислушался, в доме стояла тишина и только на кухне тихонько позвякивала утварь. Василиса готовила обед, а значит невозможно даже спуститься на кухню попить молока. Он тяжко вздохнул и побрел к своей двери.

В комнате на столе обнаружился поднос, накрытый белой салфеткой, а в воздухе витали такие запахи, едва слюной не подавился. А на подносе целый клад – яичница из пяти яиц, ломтики поджаренного мяса, еще горячие пирожки, кружка парного молока и небольшой кофейник. Между стаканом молока и тарелкой вставлена записка. Влад выдернул листок и, развернув, прочитал: «С добрым утром, Владушка», перевел глаза на еду, приготовленную заботливой Василисой, и даже всхлипнул от благодарности.

Влад подтащил поднос поближе к окну и, опершись бедром о подоконник, с аппетитом занялся едой. Поев, почувствовал себя настолько сносно, что лежать расхотелось. Оделся и понес пустой поднос на кухню.

– Выспался? – с приветливой улыбкой поинтересовалась Анина тетка и ласково потрепала его по волосам.

– Да, – Влад выдавил из себя ответную улыбку, – спасибо за завтрак.

– Не за что, может еще чего хочешь?

– Нет, не надо. Василиса Андреевна, вы простите меня, что так вышло… – Влад запнулся и почувствовал, что краснеет, ничего глупее не придумаешь!

– Ты до сих пор переживаешь? Уже ведь и не сердится никто. Ну, было и прошло. В жизни всякое бывает. Ты куда собрался-то?

– Не знаю, – пожал плечами Влад, – пойду, пройдусь, толку бока отлеживать.

– Может не стоит, – заволновалась она, с беспокойством оглядывая парня, – отлежался бы!

– Нет, спасибо. Да и не болит почти.

– Только долго не броди – обед скоро, – предупредила она и, сунув в его нагрудный карман шоколадку, выпроводила из кухни.

Выйдя из дома Влад прислушался – от дровяного сарая слышались звонкие удары топора, видно Саха доделывает вчерашнюю Владову работу. Встречаться с егерем не было никакого желания, Влад обогнул дом с другой стороны и пошел по самой кромке озера. Идти в жару возле воды, от которой веяло прохладой, слушая неугомонных птиц, носящихся где-то высоко было приятно, а еще приятнее было ни о чем не думать. Владу казалось, что идет он совсем недолго, а оглянувшись, понял, что отошел от дома на добрый десяток километров. Вон и самого дома не видно за изгибом берега, поросшего высокими кустами, с которых свисали небольшие, но очень вкусные плоды тегу, по вкусу чем-то напоминающие груши.

Солнце припекало, Влад безнадежно опоздал к обеду, да и устал так, что зеленая трава на полянке у озера показалась не хуже любой кровати. Решив, что лучше отдохнуть перед обратной дорогой, Влад сбросил с себя одежду и окунулся в прогретую за день прозрачную воду озера. Выбравшись на берег, отряхнулся, как это делает Арк. Немного обсохнув, натянул на себя штаны – негоже все-таки щеголять голым задом, хоть и посреди леса. Из еды располагал только шоколадкой и плодами тегу, чему, впрочем, не сильно огорчился. Поев, растянулся на траве в слабом тенечке кустов, подсунув под брюхо рубашку, а то стащит еще какая-нибудь не в меру любопытная животина…

Часа два я плыла в плотном белом облаке, надеясь, что смогу удержаться на середине озера. Из-за пелены тумана не было видно ни одного, ни другого берега, и мне казалось, что я плыву не по воде, а по небу. Я глотала сырой воздух, на несколько мгновений почудилось, что все исчезло, а я запуталась в паутине тумана и никогда уже из нее не выберусь. В душу предательски закралась паника, заставляя теснее жаться к единственному осязаемому предмету – бортам лодки. От этого стало так страшно, что захотелось кричать, а еще больше захотелось причалить к берегу, со всего размаху ткнув нос лодки в мягкий песок. Почувствовать под ногами твердую землю и повалиться на мокрую от утренней росы траву. Я одернула себя, ну кто тебе сказал, дура ты эдакая, что там будет песок, а вдруг ты наткнешься на корягу или еще на что-нибудь? Только сознание возможной катастрофы удержало меня на середине озера. Теперь я, кажется, понимаю людей, больных клаустрофобией.

Над Борой неумолимо занимался рассвет, подул теплый ветер, он разогнал туман, а солнце согрело озябших жителей планеты и все сразу стало на свои места. Мне стало смешно и немножко стыдно за недавние страхи.

Я оглянулась, домика Сахи почти не видно, он еще скрывался за занавесью тумана. Надо поспешить, когда туман сойдет, меня будет видно, как на ладони.

Я принялась озираться по сторонам, отыскивая знакомые ориентиры и моля бога, чтобы я не проскочила из-за тумана мимо нужного мне места. Иначе придется делать круг и плыть против, хоть и небольшого, но все-таки течения.

Ага, вот сосна с раздвоенной черной верхушкой, года четыре назад в нее ударила молния, но дождь быстро погасил разгорающееся пламя, и сосна осталась стоять, найдя в себе силы насколько возможно залечить свои раны. Чуть дальше в почтительном поклоне застыла березка, полоща в воде тонкие прутики веток. Значит надо проплыть еще не менее пяти километров. Мне нужно попасть в устье реки, почти скрытое от глаз зарослями ивняка, главное не проскочить.

Я вглядывалась до боли в глазах в изломы берега, пытаясь отыскать вход в реку. Берег до того зарос молодняком ивы, что превратился в сплошную зеленую полоску. Легкую лодочку чуть качнуло и повело в сторону, я сделала взмах веслом, круто развернула лодку и, прилагая немало усилий, зашла в реку.

У входа в озеро река была до того узкая, что росшие по ее берегам деревья спокойно соприкасались верхними ветвями, образуя плотный зеленый потолок. Я ослепла на несколько секунд, зайдя из яркого солнечного света в этот полутемный, душный тоннель, на меня тут же накинулась вечно голодная лесная мошкара, заставив снова влезть в куртку. Успокаивало только одно, тоннель этот тянется не более двух километров, и если мне подналечь на весла, то я проскочу его не более чем за полчаса. Я поудобнее перехватила перекладину весла и сильными гребками погнала пирогу вперед.

Тоннель показался бесконечным, я и не думала, что два километра могут растянуться почти в вечность. Пот заливал глаза, не давая толком смотреть вперед, из-за этого я чуть не натолкнулась на проплывающую рядом корягу. Мошкара противно звенела над ухом и забивалась в волосы. Руки ломило от усилий и на ладонях появились мозоли, доставляя дополнительные неудобства. Но все имеет свой конец, и впереди забрезжил свет. Один взмах и еще, скоро я отсюда выберусь, я принялась грести с удвоенной силой. Взмах и еще. Наконец-то я выбралась из этого кошмара. Мошкара отступила, прячась в спасительной тени. Я проплыла еще несколько метров и решила сделать привал, во-первых, надо поесть, а во-вторых, если я сейчас не отдохну, то умру прямо здесь.

Я выбрала пологий участок берега и направила на него свое утлое суденышко. Выбравшись на твердую землю, я вытянула лодку, а то еще снесет течением, и без сил рухнула на траву, лениво отметив про себя, что трава вытоптана и не такая мягкая, как бы хотелось, блаженно закрыла глаза. Пролежав без движения, как мне показалось, не меньше часа, я заставила себя сесть и впихнуть в рот кусок пирога с медом.

Постепенно я возвращалась к жизни, усталость отступила, надо двигаться дальше. Но я уговорила себя посидеть еще немножко. В кустах за моей спиной что-то зашевелилось, я настороженно оглянулась, тут только до меня дошло, почему вытоптана трава. Я умудрилась устроить привал на кабаньем водопое, в подтверждении моей догадки из кустов на меня выглянули сначала маленькие красные глазки, а потом высунулся мокрый пятачок в обрамлении двух загнутых кверху клыков. Я застыла, потом в моем уставшем мозгу как бомба разорвалась: «Беги, идиотка, если жить хочешь!» Такой прыти от себя, если честно, я не ожидала. На то, чтобы собрать пожитки, стащить в воду лодку и оказаться аккурат посреди реки у меня ушло не более пяти секунд. Я оглянулась, как раз на том месте, где я только что сидела, стояла здоровенная кабаниха и разъяренно рыла копытами землю, под ее брюхом копошились пять щетинистых комочков.

Я судорожно сглотнула, представив, во что бы я превратилась после встречи с этой благочестивой мамашей. Нечего и говорить, что после этой встречи я предпочитаю видеть свинью только на своей тарелке исключительно в жареном виде. Я снова взялась за весло и скоро кабанья семья скрылась за излучиной реки, о чем я, признаться, не пожалела. Больше я на своем пути привалов не делала, что позволило добраться до нужного места раньше, чем предполагала.

Было около пяти часов вечера, когда я услышала приближающийся гомон водопада. Я принялась лавировать между небольшими речными порогами, еще чуть-чуть и я окажусь в более или менее спокойном озерце, как раз под водопадом.

Я выплыла из-за поворота и передо мной открылась картина, от которой у меня еще в прошлый раз захватило дух и, я подозреваю, будет захватывать всякий раз, как я ее увижу. Высокий горный утес, заросший яркой зеленью, которую уже позолотило предвечернее солнце. Подпрыгивая на камнях и заливаясь в трещинки, с него с шумом низвергается вода, сплетаясь в легкое блестящее кружево воды и солнца, и образуя шапку белой пены на почти черной воде озерца.

Приглядев песчаную полоску берега, направила к ней свою пирогу. Если Сенька здесь, он меня должен был уже заметить, я надеялась, что брат сейчас вынырнет из кустов и поможет вытянуть лодку, но вокруг было тихо, только птицы пели вечерние песни. Нос лодки мягко ткнулся в желтый песок, никто не пришел на помощь, и мне пришлось самой затаскивать лодку на берег. Я выкинула на траву свой скарб, состоящий из небольшого кожаного рюкзака, позаимствованного у Олега, и затянула лодку под ближайший куст орешника, перевернув ее днищем вверх, я закидала свое транспортное средство ветками и сухой травой. Взвалив на плечи рюкзак, вернулась на берег и уставилась на вершину водопада, отыскивая глазами наиболее подходящий подъем.

Устроив поудобнее лямки рюкзака на плечах я начала карабкаться вверх. Водопад только с виду казался неприступным, а на самом деле слева от него была достаточно удобная тропа. Не прошло и десяти минут, как я, немного промокнув, завалилась в просторную светлую пещеру. Стены и свод пещеры, уходящий далеко вверх, имели почти белую окраску, от этого грот казался еще больше. Вдоль стен сушились растянутые на грубых рамках, шкуры, это подтвердило мое предположение о месте пребывания Сеньки. Пол в пещере посыпан желтым песком, возле входа, стоит туго связанный осиновый веник. В дальнем углу, образуя ширму, висит занавесь, сплетенная из травы. Заглянув за нее, увидела кучу неприкрытого соснового лапника, заменяющего беглецу кровать. Сенька развернул бурную деятельность и, насколько я могла судить, по висевшим везде трофеям, охотился парень весьма успешно и с голоду не помирал. Я пощупала шкуры, почти готовы. Еще немного и у парня будет одеяло, да и одежку при определенных стараниях пошить можно.

Посреди пещеры из больших камней был сложен очаг, я дотронулась до них, камни были еще теплыми, значит, хозяин должен быть где-то неподалеку. Я более внимательно пошарилась по углам и нашла три туеска, сплетенных из коры, один полный свежесобранных ягод, два другие были под крышками, в одном хранилась свежая рыба, во втором подвяленное на солнце мясо. «Вот ирод, – проворчала я, – кто же рыбу хранит рядом с ягодами».

Ждать брата в пещере не было никаких сил. Хотелось помыться, больше чем бороться за жизнь. Я спустилась к озерцу и, раздевшись догола, нырнула в прохладную темную воду. Поплавав немного и окончательно замерзнув, я вылезла на бережок. Попрыгав, чтобы обсохнуть, натянула на себя чистые вещи из рюкзака, и устроилась, как ящерица на нагретом за день валуне, понежиться в последних лучах уже склоняющегося к закату солнца.

Я просидела на валуне не меньше часа, ожидая прихода хозяина пещеры. В кустах послышался тихий шорох.

– Только попробуй в меня чем-нибудь кинуть – башку отверну, – щурясь на Крек, ласково предупредила я.

– Анька?!

– Похоже на то, – резонно заметила я.

– Откуда ты взялась? – более идиотского вопроса я в жизни не слышала.

– Оттуда же откуда и ты. Ты разве анатомию в школе не проходил? – на дурацкий вопрос, получают такой же ответ.

Сенька выбрался из кустов и устроился рядом.

– Значит, маманя вызвала тяжелую артиллерию? – спустя некоторое время осведомился он.

– Так, да не так, – неопределенно ответила я.

– Все-таки маманя, – утвердился в своем предположении Сенька.

– Ты меня обидел, – надулась я.

– Чем же? – не понял он.

– Я, по-твоему, тяжелая? Да я за последние полгода потеряла не менее пяти килограмм, – чуть ли ни пуская слезу, прохныкала я.

– Как ты меня нашла? – посуровел Сеня.

– Да очень просто, – скромно потупилась я, вычерчивая ногой на песке круги, – дело в том, Арсений Александрович, что я знаю вас как облупленного. Я приехала, Саха рассказал мне о том, из-за чего вы сошли с дома и я, путем несложных умозаключений, установила ваше местонахождение.

– И какой же ветер тебя занес в наши края?

– Наркомания, – честно призналась я, у Сеньки глаза полезли из орбит и он чуть не грохнулся с камня в воду, – да не у меня, – нашла нужным успокоить его я.

– А у кого же?

– У моего раба.

– Опаньки, – то ли прошипел, то ли выдохнул Сеня, и закончил Сахиным словами, – значит и до тебя докатилась мода?

– До меня кроме собственной дури ничего не докатывалось, – повинилась я, – кстати, о дури. У меня для тебя кое-что есть, от некой особы, именующей себя Варенькой Шульгой.

– Что есть? – насторожился братец.

– Интересно? – ухмыльнулась я, – Но отдам я тебе это только в обмен на обещание вернуться домой.

– Я отсюда никуда не пойду, – Сенькино лицо посуровело, и он отвернулся.

– Значит, ничего не получишь, – усмехнулась я.

– А ты не боишься, что я тебя сейчас немного пристукну, и ты мне все сама отдашь? – зло спросил он.

– Ты хоть думаешь, что говоришь? – я испытывающе посмотрела на него, – Ты кому грозить вздумал? Совсем крыша поехала от одиночества? Знаете что, Арсений Александрович, – я поднялась и перекинула через плечо рюкзак, – а не пошли бы вы ко всем чертям со своей несчастной любовью, вместе с идиоткой Варенькой, которая палец о палец не ударила, чтобы узнать, где ты и что с тобой. Ты мне надоел, оставайся здесь и сиди как придурок, боясь нос из-за водопада высунуть, потому что Саха вокруг рыскает, тебя разыскивая. Сиди и рыдай над своей несчастной судьбой, не предпринимая попыток хоть что-то поправить. Да, кстати, – я достала голосовое письмо и бросила брату в лицо, – забирай, мне чужого не надо.

Я выволокла лодку, столкнула в озеро, запрыгнула в нее и взялась за весло. Злость придала силы, и лодка в два счета оказалась в рукаве реки, по которой еще совсем недавно я с таким трудом поднялась. Сенька понял, что действительно уплываю, только когда лодка скрылась за поворотом. Он вскочил и, не разбирая дороги, понесся мне наперерез, я могла об этом судить по шуму, который он создавал, продираясь сквозь заросли.

– Аня, – Сенька бежал по берегу наравне со мной, – Анечка, вернись, ну, пожалуйста. Прости дурака, Аня!

Я поднажала на весла, и лодка понеслась быстрее, подгоняемая мной и течением. Сенька, поняв, что бегая по бережку, он меня не вернет, не раздеваясь, прыгнул в воду и быстро поплыл за мной. Пловец из Сеньки хороший, а вот гребец из меня, после целого дня мотания по реке, никудышный, братец догнал в два счета. Он зацепился за борт лодки и плыл, рядом уговаривая меня вернуться и тормозя движение.

– Отцепись, балласт! – рявкнула я, замахиваясь веслом.

– Хочешь ударить – бей, – позволил Сенька, – только не бросай меня.

– Ты прекрасно знаешь, что не ударю, как бы мне этого ни хотелось, – я бросила весло на дно лодки и расстроенно опустилась рядом, позволяя Сеньке выволочь меня вместе с лодкой к берегу.

Мы завалились в пещеру, и Сенька трясущимися от холода руками принялся разводить костер. Я уселась на услужливо подставленную чурку и наблюдала за его бесплодными попытками. Если так дело пойдет и дальше, мы ни в жисть не обогреемся.

– Дай я, – теряя терпение, оттолкнула я Сеньку от очага.

Достала из рюкзака зажигалку и щелкнула над тонкими веточками, проложенными сухим мхом. Огонек от зажигалки моментально перекинулся на мох и заплясал по нему веселыми язычками, облизывая хворостинки. Я осторожно подула, раздувая костерок, подбросила в него более серьезное топливо.

– Что стоишь, трясешься? – Поинтересовалась я у топтавшегося рядом Сеньки, – раздевайся, а то заболеешь.

Парень помялся немного и принялся стаскивать с себя мокрую одежу. Сначала на пол упали башмаки, потом рубашка, я наблюдала за медленным Сенькиным разоблачением и дивилась, насколько же он похож на Саху – те же брови, волосы, даже прищур глаз и тот отцовский, только лет на двадцать моложе. Олег тот не такой, он больше на Ваську похож, хотя ростом и сложением тоже в Саху пошел. Когда дело дошло до штанов, Сенька недовольно буркнул.

– Отвернись, может, я же все-таки портки скидать собираюсь.

– А ты что, как-то иначе устроен, чем другие? – проявила я живой интерес, но все же отвернулась, уставившись на белую с золотыми разводами стену.

Сенька довольно долго возился, пытаясь освободиться от прилипающих к телу мокрых штанин.

– Вот черт, – услышала я его тихое ворчание, – прикрыться-то чем? – от волнения он, видно, позабывал, что и где у него лежит.

– Иди к огню, – приказала я, поднимаясь и поворачиваясь. Сенька, увидев, что я смотрю на него, покраснел до корней волос и быстро прикрыл руками причинное место.

– Не боись, не покраду, – хмыкнула я, молча потешаясь над его стыдливостью.

Я сняла с рамки шкуру и накинула брату на плечи.

– Могла бы и не смотреть, – обиженно проговорил он, зябко кутаясь в волчий мех.

– Сеня, – авторитетно заявила я, – а там и смотреть-то не на что.

– Как это не на что? – взвился парень, еще пуще краснея.

– Эвона, как заело, – рассмеялась я.

– Ничего не заело, – начал было оправдываться он, и громко чихнул.

– О-о, – протянула я, – это нам совсем не годисса. Ты мне завтра нужен здоровый, а то, как же мы с тобой домой доберемся.

– Кто тебе сказал, что я поеду с тобой завтра? – скривил рожу Сенька, и еще раз чихнул.

– Я думала, что это дело решенное, – удивилась я.

– Я еще жить хочу, – пояснил свою позицию братец, – а домой приеду, батяня мне таких выпишет… – он только рукой махнул.

– Ишь, какие мы нежные, – принялась кривляться я, – как животину контрабандой продавать, так мы могем, а как ответить за это, так задницу в кусты прячем, так что ль выходит?

– Тебе хорошо, – протянул Сенька, – тебя, небось ни твой, ни мой батяня не разу ничем не окрестили.

– Да, мне хорошо, – зло ответила я, – матери своей никогда не знала, батя появлялся за счастье если раз в неделю, когда я еще не спала, а то и по месяцу не виделись. Мне просто замечательно, всю жизнь по полицейским участкам мотаться, кто из мужиков накормит, кто уроки сделать поможет. Ты когда в первый раз свою шмотку выстирал, а?

– В этом году, – промямлил Сенька пристыжено.

– А я с шести лет и стираю, и убираю, и жрать готовлю. На папаню генеральские погоны-то не сразу упали. Так что сиди и молчи по поводу кому хорошо, а кому плохо. Не моя в том вина, что ты от юбки рехнулся, и дел наворотил. Знаешь, как мой Влад по этому поводу говорит? Сам виноват, сам и ответил. Вот уж кому намного хуже, чем тебе, однако ж, он ни разу еще не прятался. А что меня касаемо, да, меня ни разу никто пальцем не тронул, так у меня слава богам и голова имеется, и я не только в нее кушаю. – Я закончила свою гневную тираду и выбежала из пещеры. Жаль, двери под рукой не оказалось, а то бы стукнула так, что косяк вывалился.

Обидно было, аж слезы из глаз брызнули. Мне хорошо! Да что ты обо мне знаешь, мальчишка! Я спустилась на берег и уселась на тот валун, на котором сидела днем. Захотелось завыть в голос, заголосить по-бабьи, пожаловаться всем на жизнь непутевую, да кто ж поймет? Кто пожалеет? Да и не надо мне вашей жалости, нормально я живу и другого мне не надо, хоть и накатывает иной раз такая тоска, что волком вой.

Нормальная я, осадила я подкатывающуюся истерику, не инвалид, не юродивая – вот кого надо жалеть – и жизнь у меня нормальная. Вот елки-палки, раздраконил старую, уже казалось зажившую, душевную рану. Хотя, какая это рана? Так, царапинка махонькая. Не то что у Влада, вот кому горя хлебнуть довелось, а сколько еще будет, когда узнает кто я на самом деле, он же меня возненавидит. Даже думать об этом страшно. Помимо воли из глаз потекли крупные слезы, не из жалости к себе, как бывало раньше, нет, а от злости. Я сидела на остывающем камне, подставив лицо ветру, пялилась на черную воду с прилипшими к ней такими же черными листьями, слушала, как ветер завывает в верхушках исполинских деревьев, и глотала соленые слезы. В первый раз в жизни, оплакивая не свою, чужую судьбу. Сзади тихо хрустнула ветка, и теплая Сенькина ладонь легла на мое плечо.

– Аньк… ты это… того… не серчай, а? – выдавил он, наконец.

– Оставь меня в покое, уйди, пожалуйста, – тихо попросила я, быстро вытирая слезы.

– Анечка, ма-атушка, – совсем как раньше, в детских играх, протянул Сенька и потерся щекой о мои волосы, – пойду я с тобой, куда скажешь, пойду.

– О, уже матушка, – саркастически откликнулась я, – нечего мне одолжение делать. Ты думаешь мне надо разгребать твои дела? Да вы хоть забейтесь с Сахой, Ваську жалко. Ты здесь месяц сидишь, как крот в норе, а о матери ты подумал, каково ей? Ни весточки от тебя, ничего. Только о своей заднице и заботишься. Даже девке своей и то знать о себе не даешь. А ведь она считает, что ты ее бросил.

– Ань, страшно мне, – признался Сенька, молчаливо признавая правоту моих упреков, – я бы уже давно вернулся. Да страшно и стыдно, как батяне с маманей в глаза смотреть? Помоги мне, пожалуйста, батя при тебе сильно серчать не будет, может и не тронет вовсе. А то как-то стыдно в двадцать с лишним лет, чтоб батя ремнем лупил, как мальчишку несмышленого.

– А ты и есть мальчишка несмышленый, – ласково попеняла его я.

– А ты Вареньку видела?

– Видела. Красивая она у тебя, даст бог, оженишься скоро. Вот только надо учиться закончить.

– Не видать мне Вареньки, как своих ушей, – печально проговорил Сеня, – за нее отец знаешь, сколько калыму требует, целых сто тысяч! Если бы я с батей не поссорился, может он бы и помог мне чем-нибудь, а так дела мои ни к черту, – Сенька чихнул и вытер нос рукой.

– Пошли, бедолага, посмотрим, что у тебя в хозяйстве имеется, может натереть тебя чем можно. Да и поесть не мешало.

В хозяйстве у Арсения обнаружилась смола дерева лакса, по своим свойствам сходная с вытяжкой из сосновой смолы, именующейся скипидаром, только сильней раза в три. Сенька перетащил свою кровать поближе к огню и разлегся прямо посередине грота. Я безжалостно натерла его этой смолой, и теперь он хныкал, завернувшись в шкуру, что с него слазит кожа, что я хуже средневекового инквизитора, чем очень мешал мне, и я не могла сосредоточиться на приготовлении ужина. Потом Сенька прослушал голосовое письмо. Я на это время деликатно отлучилась, не желая забивать себе голову чужими любовными бреднями. Когда я вернулась, Сенька, вместо того чтобы лежать под теплым мехом, метался в одних штанах по пещере, судорожно собирая свои пожитки.

– Тебе что, под хвост перцу насыпали? – полюбопытствовала я.

– Аня, – Сеня выглядел совсем несчастным, – вот теперь у меня настоящая беда – отец отсылает Вареньку к дальней родне и хочет там выдать ее замуж. Она улетает шестнадцатого.

– И поэтому ты носишься как ошпаренный, замест того, что должен лежать?

– Ты не понимаешь, она улетает завтра, я должен ее увидеть, нам надо срочно возвращаться!

– Ты собрался бежать к ней вот так, в одних портках? – мои брови взлетели вверх, он остановился посреди пещеры с одним сапогом в руках и моляще посмотрел на меня, – я думаю, что в этом нет особой необходимости.

– Как так? – теперь Сенькины брови взлетели вверх.

– А вот так, сегодня только тринадцатое, ты числа перепутал, у нас с тобой целых три дня, так что залазь в шкуру и давай поужинаем. К тому же я не думаю, что твоей суженой понравится сопливый жених.

Я помешала в котелке, проверяя стушилось ли мясо с корешками и грибами. Не найдя ничего похожего на тарелки я подхватила дымящийся котелок и подтащила его поближе к горюющему Сеньке. Парень потянул носом, сглотнул слюну и даже взял ложку, но есть почему-то не стал.

– Что на этот раз, влюбленный? – со стоном вопросила я.

– Ума не приложу, что делать, – пожаловался он, – вот я даже Вареньку увижу, а дальше что? Денег, которые у меня требует ее отец, все равно нет.

– Вот зараза, – выругалась я, бросая ложку, – как ты меня достал! Есть, есть у тебя эти деньги, не тяни душу, Христа ради, бери ложку и ешь! – Сеня было, открыл рот для следующего вопроса, но я оборвала его, – Все, заткнись и никаких вопросов или ложкой в лоб получишь, надоел, пуще листа банного!

…Влад открыл глаза и сперва даже не понял, где оказался, вокруг стояла почти непроглядная темнота, где-то рядом тихо шуршала вода, мягкими волнами накатывая на берег. Почему он спит под открытым небом? Влад чувствовал, что основательно продрог из-за выпавшей росы и прохладного ветерка. Потряс головой, прогоняя назойливую сонливость и только окончательно проснувшись, припомнил, как днем пошел пройтись вдоль озера, и забрел невесть куда. Так, выходит, он проспал на свежем воздухе около восьми часов?! Влад резко сел, матерясь на взывшую болью спину, надо поскорее выбираться отсюда. Его, наверное, уже давно ищут. Ох, и влетит же, когда вернется.

Подавив тяжелый вздох, Влад натянул на себя влажную от росы рубашку и уже собирался двинуться в обратный путь, как внимание привлек тихий шорох за кустами тегу, заставивший Влада снова припасть к земле и превративший нервы и тело в туго натянутые струны, готовые в любой момент оборваться. На полянку скользнула гибкая черная тень, едва выделявшаяся из ночного мрака. Крек, вынырнув из-за облаков, на несколько мгновений слабым светом залил поляну, позволяя Владу разглядеть противника, и тут же скрылся в плотной вате облака. Увиденное, Влада совсем не вдохновило – черный барс, свирепый зверь с мощными лапами и лезвиями когтей, тропу которого лучше обходить стороной и как можно дальше.

По рассказам Сахи он помнил, барс этот может убить любого чужака, оказавшегося на его пути, без особой на то причины. Влад об этом слышал. Но егерь ни разу не обмолвился, что эта зверюга бродит где-то поблизости. Впрочем, барс мог зайти сюда недавно и Саха пока не видел его, но это-то дела для Влада не меняет.

Вжавшись в траву, парень, уговаривал себя замереть и не двигаться, авось пройдет мимо и не заметит. В душу предвечерним туманом вползал вполне объяснимый страх перед диким и непредсказуемым противником, леденя душу и заставляя сердце биться где-то на кончиках пальцев, и забыть о боли и усталости. Зверь вышел на середину поляны, потянулся, заставляя Влада залюбоваться медлительной грацией и плавностью линий черного кошачьего тела. Барс повернул голову в сторону Влада, затем в другую, там, где мрачной, непролазной стеной росли кусты красного волчаника, тряхнул головой и медленно зашагал в их сторону. Влад даже не успел выдохнуть с облегчением, когда почувствовал, что предательский ветер изменился и его, Влада, запах понесло прямо на зверя. Удача сегодня, явно, не на его стороне.

Барс дернулся, почувствовав добычу, круто развернулся в сторону Влада. Все. Теперь таись, не таись, а тебя уже почуял кошачий нос, реагирующий на куда более слабые запахи. Влад подобрался, заранее зная – схватка проиграна, но так просто жизнь свою решил не отдавать. На стороне сверкающего яркими оранжевыми огоньками глаз зверя было все – сила, ловкость и смертельное оружие зубов и когтей. На стороне Влада – только внезапность, да и той почти не осталось. «Будь, что будет!» – решил Влад, сжимаясь пружиной, и первым бросился на зверя. «Лучшая защита, это нападение!» – мелькнула в голове древняя мудрость, пока он летел почти над самой землей на сверкнувшие, в призрачном свете спутника, ярко белые, ощерившиеся клыки. Удар тяжелой лапы, вооруженной четырьмя лезвиями отбросил человека назад, заставив несколько раз перевернуться через голову. Влад тут же вскочил и, очертя голову, кинулся на превосходящего его противника, метя запрыгнуть на спину. Капризная Фортуна решила все-таки обратить свой сияющий лик на беспомощного, безоружного человека.

После короткой схватки, во время которой Влад получил несколько сильных ударов, заставивших его задыхаться от боли, он все-таки оказался наверху, оседлав сплетенное из сплошных мускулов тело зверя. Еще один рывок, почти на грани сил и возможностей, и он обхватил короткую шею барса, до отказа, до боли в суставе сжимая ее согнутой в локте рукой. Сквозь шум стучащей в ушах крови услышал тихий треск переломанных костей, не осознавая сперва, чьи кости ломаются. Барс под ним вздрогнул в последнем усилии и затих, а Влад еще долго не мог разжать руку, со стоном вгоняя в легкие воздух, толком не понимая, кто победил.

В затуманенный схваткой и животной яростью мозг человека пришла уверенность, что это он, а не зверь, победил в неравной схватке. Разжав плохо слушавшиеся дрожащие руки, откатился в сторону в мокрую траву, умываясь росой и слезами.

Повезло. Боги! Как же повезло, что зверюга вместо того чтобы убить наглого человечешку, решил поиграть с добычей. Видать, сытый был. Тошнит. Убийство никогда и никого еще не красило, даже убийство в честном поединке. Прошло еще несколько минут, прежде чем Влад вновь ощутил себя живым человеком, чувствующим холодящий ночной воздух, проникающий под влажную ткань рубашки. Вместе с чувством холода вернулся и страх. Страх оттого, что барс вполне мог быть не один, Влад никак не мог припомнить, как охотятся эти твари поодиночке или… Второй вариант его совершенно не устраивал. Поднявшись на ноги, он оглядел поле битвы с мертвым барсом посередине. Мысли снова вернулись ко второму варианту, и он решил, что оставлять следы происшедшего никак нельзя. Да и противником барс был отменным, и бросать это гордое и кровожадное, хоть и мертвое, животное, словно кучу мусора на растерзание мелким хищным тварям показалось Владу не совсем честным. Взвалив тяжелую тушу на плечи, покачиваясь, побрел в сторону дома егеря…

После ужина я хотела сразу лечь спать, но Сенька начал приставать с вопросами о том, как я живу, кто такой Влад, и как вообще такое могло случиться. Потом он принялся рассказывать мне про себя, про Вареньку. Говорили долго, далеко за полночь. Поленья в догорающем костре уже давно превратились в красные мерцающие огоньки, которые иногда вспыхивали на сквозняке, а потом затихали, будто удостоверившись, что у нас все в порядке. Водопад, занавеской заслоняющий вход пел свою неугомонную журчащую песню. А, наговорившись вдоволь, провалились в легкий, как перышко, спокойный сон, растянувшись рядышком на мягком ложе из соснового лапника. В это время над Борой уже затевался рассвет, окрасивший небо в сиреневые тона и ласкающий алыми языками восходящего солнца теряющийся за горизонтом океан леса.

…Путь до Сахиной делянки показался Владу почти бесконечным. Его пошатывало, тяжелая ноша давила на избитые плечи, ноги по щиколотку утопали в береговой грязи, стоило сбиться хоть на шаг в сторону. Но вот, почти перед самыми глазами, замелькали яркие огоньки, пробивающиеся сквозь ветви кустов. Еще несколько шагов и он дома. Выйдя на расчищенный задний двор, Влад с удовольствием скинул свою ношу с плеч под тень навеса у самой стены дома. Постоял немного, пытаясь отдышаться, на него вдруг навалилась слабость, ноги начали предательски подгибаться. Влад, боясь упасть, прислонился к теплым бревнам стены и закрыл глаза.

– Ты где шлялся? – вопрос заданный резким голосом заставил вздрогнуть и открыть глаза, перед ним подбоченясь стоял Олег.

– Да так… – неопределенно пожал Влад плечами, по правому боку прокатилась волна боли и рубашка стала еще более мокрой, это ощущение очень удивило.

– Сейчас тебе маманя с батяней устроят и так и эдак, – посулил Олег, – маманя, еще светло было, тебя искать пошла, небось, весь лес уже прочесала на несколько километров вокруг.

– А как Саха? – безразлично поинтересовался Влад, чувствуя безмерную усталость.

– Обещал тебе ноги из задницы повыдергать и в уши вставить, чтоб далеко не уходил, – продолжал веселиться Олег.

Отлепившись от стены, Влад побрел в дом. Олег не отставал от него ни на шаг, словно боялся, что тот снова может куда-то испариться. В сенях было тепло и пахло травами, захотелось присесть на стоящую здесь бочку и, привалившись спиной к стене закрыть глаза, а потом… Потом будь, что будет. Только бы отдохнуть минутку.

Глупый Олег не дал ему этой минуты, заорав на весь дом, что Влад нашелся и, широко распахнув дверь, втолкнул парня в яркоосвещенную комнату. Внутри все сжалось, когда увидел хмурого Саху, сидящего в кресле.

Егерь поднялся и быстро подошел, Влад втянул голову в плечи, ожидая, что его сейчас опять потащат на конюшню. Но Саха повел себя совсем не так, как должен был бы. Он остановился перед Владом, схватил за плечи, несильно встряхнул, пробормотав: «Живой! Слава Богам!» Парень удивленно уставился на грозного егеря и опустил глаза, отметив про себя, что сапоги Сахи перепачканы грязью, на штанах налипли колючки, а над самым голенищем сапога левая штанина порвана.

Входная дверь хлопнула, и в комнату прорвался взволнованный голос Василисы: «Саня, его нигде нет!…» Ее слова резанули по натянутым нервам. Женщина задохнулась, увидев рядом с мужем причину всех сегодняшних волнений. Она вырвала Влада из рук Сахи, резко повернула к себе, сжала сперва щеки, потом плечи, запястья, словно убеждаясь, что вот он, живой и все у него на месте. Влада обняли, нос уткнулся в Васькино плечо.

– Как же ты нас напугал, глупый! – с мягким упреком пробормотала она ласково поглаживая его взъерошенные волосы. Уж лучше бы наподдала хорошенько, горестно вздыхая, думал Влад.

– Батя, там того – барс! – в окне появилось удивленное и немного озадаченное лицо Олега. – Тот самый, следы которого ты видел сегодня за домом, у него подушечка передней лапы с дефектом.

– Где? – В один голос спросили Саха и Василиса.

– Он дохлый, – продолжал вещать Олег, словно и не слышал родительского вопроса.

– Только не сердитесь, – забормотал Влад в Васькино плечо, – я его убил, удушил, совершенно случайно, он…

Его бормотание было прервано взрывом Сахиного хохота. Егерь смеялся долго, на глазах аж слезы выступили, ему вторила Василиса, даже Олег и тот посмеивался, повиснув на подоконнике. Владу стало обидно – ну, что он, интересно, сказал такого веселого?

– Он его… случайно… придушил!… – пробормотал Саха, между взрывами хохота. – Слышишь, мать… Случайно! А ты знаешь, дурья твоя башка, что не всякий вооруженный человек выходит победителем из драки с этим зверем? А он его, видите ли, случайно придушил!

– Все, хватит, – оборвала мужа Василиса, – иди, посмотри, что там нашел Олег. Влад сними рубашку, у тебя весь бок в крови. Олег, слезь с подоконника, шторы оборвешь.

Олег тут же исчез с той стороны. Саха было двинулся к двери, но, увидав, что жена смотрит в другую сторону, ловко перемахнул через подоконник вслед за Олегом. «Романов!» – понесся ему вдогонку возмущенный возглас Василисы.

С Влада стянули рубашку и Анина тетка, усадив его на табурет, принялась обрабатывать многочисленные царапины. Влад с шумом втягивал воздух, когда намоченная в чистом спирте салфетка касалась раны. «Терпи! – приговаривала она. – Как барса душить голыми руками так мы можем, а как потерпеть несколько минут…» и так далее в том же духе. Потом она туго забинтовала царапины, выдала чистую рубаху и, легонько шлепнув пониже спины, подтолкнула в кухню, где на столе остывал его ужин…