Вершина мира. Книга первая

Глава 5

Когда секундная стрелка почти закончила свой пятый круг, дверь номера тихо приоткрылась, и в образовавшуюся щель крадучись просочилось мое приобретение. Молодой человек опустился на колени и застыл с низко опущенной головой. Я с молчаливым интересом наблюдала за ним, лихорадочно соображая, как расположить его к себе и никак не могла придумать, что следует говорить в таких ситуациях, а ему, похоже, вообще говорить было непозволительно. «Знал бы ты, – мысленно ухмыльнулась я, – что мне страшно не меньше, чем тебе!». Мои глаза задержались на его шее. И, сама не знаю почему, я дико разозлилась – кто, спрашивается, дал людям, право, надевать на ближнего ошейник?

– Встань! – приказала я, удивляясь резкости, прозвучавшей в голосе.

Раб, повинуясь приказу, медленно поднялся.

– Подойди сюда!

Молодой человек не двинулся с места, покорность трещала по швам. Вот зараза, восхитилась я, интуитивно сознавая – мои приказы как единственной хозяйки должны беспрекословно выполняться и что за невыполнение этих самых приказов я вправе жестоко наказать раба. Уж если это осознавала я, то он и подавно! Чем там его наказывали в порту – кнутом? От одной мысли об этом меня передернуло. А раб продолжал неприязненно изучать меня из-под спутанных косм, только глаза блестели.

– Подойди, – повторила я мягче, – не бойся.

Неприязнь в его серых глазах сменилась презрением, тут же тщательно скрытым показным смирением. Парень сделал два шага ко мне и снова остановился на почтительном расстоянии.

– Ближе, – потребовала я.

Сжав зубы, до того, что выступили резко очерченные желваки, он подошел почти вплотную, и вытянулся во весь рост, гордо расправив плечи. Я поднялась ему навстречу, с некоторым раздражением, отметив, что мой нос маячит где-то в районе его груди. Да уж, парень высок, почти как мой отец, а тот бугай на все два метра потянет. Вне всякого сомнения, он так же достаточно силен, несмотря на болезненную худобу и внешнюю изможденность. О его силе ясно свидетельствовала мощная шея, туго обтянутая широкой полоской кожаного ошейника, давно уже ставшего тесным.

– Наклонись.

Он чуть подался корпусом вперед, а у меня закружилась голова то ли от удушающей вони, исходящей от него, то ли от неожиданной и безграничной власти над живым существом, сходным мне по разуму и повадкам. Я самым жестоким образом подавила в себе это незванное и пьянящее чувство, сходное разве что с азартом, испытываемым мной у игорного стола.

– Ниже, – уже попросила я, чувствуя, как краска заливает мое лицо.

Он переломился почти пополам, так что, я, не поднимая рук, могла дотянуться до его шеи. Я дотронулась до его щеки, заставляя склонить голову на бок, чтобы было удобнее добраться до ошейника. Осторожно, стараясь не ворочать это сомнительное украшение, дотянулась до замка, с силой прижала к нему большой палец. Хитроумный магнитный замок с тихим щелчком раскрылся и широкая полоска жесткой, потрескавшейся от времени кожи точно живая и еще теплая, нагретая теплом его тела, соскользнула в мою раскрытую ладонь. Почти чистая шея оказалась стертой до крови. Я прикусила губу, представляя, какую боль и неприятности это ему доставляло. Чуть сжав напряженные мужские плечи, подняла его и, показав ошейник, все еще свисающий с моей руки отшвырнула вещицу в сторону. Ошейник пролетел через всю комнату, с глухим стуком ударился о начищенный до блеска пол и змейкой скользнул под диван.

– Вот и все, – удовлетворенно заявила я, вытирая руки о штаны.

От звука моего голоса он вздрогнул и отступил на полшага назад. Его недоверчивый взгляд метнулся ко мне, затем заскользил по обстановке комнаты, на секунду остановился на передвижном столике с напитками. И он тут же отвел глаза, делая вид, что столик его нисколечко не интересует.

– Ты хочешь пить? – обрадовалась я возможности завести разговор, повернулась к столику с напитками.

Я налила воду в высокий стакан и протянула парню. Пить хочет до смерти, я же вижу, вон как кадык пляшет, ан нет – стоит как вкопанный! Ишь, какой недоверчивый, лучше сдохнуть от жажды, чем принять стакан из моих рук. Смешно, право! Я шагнула к нему, он попятился, и так до тех пор пока не наткнулся спиной на стену и бежать стало некуда. Я взяла его руку, не обращая внимания на грязь покрывающую ладонь, вложила в нее стакан и подтолкнула к губам. Он настороженно смотрел на меня над ободком стекла и сделал первый глоток. Все верно – главное начать. Жадно глотая выцедил все до последней капельки, вытер губы тыльной стороной ладони. В моей голове уже сформировалось какое-то подобие плана на ближайшее будущее: парня надо помыть, причем срочно, одеть, накормить, дать выспаться и… но это будет потом, а пока надо познакомиться.

– Давай что ли, знакомиться, – не очень уверенно предложила я, принимая стакан из его рук и ставя его на место. – Меня Аня зовут, а тебя как?

Парень глянул исподлобья и попытался снова придать себе независимый и непримиримый вид.

– Раб сорок семь, девяносто четыре, госпожа, – с низким поклоном отрекомендовался он. Ух ты, а мы, оказывается, умеем связно разговаривать!

– Так не пойдет, – покачала я головой, – я не могу обращаться к тебе по номеру, к тому же у тебя должно быть имя.

– Нам имена не положены, госпожа, – с показным безразличием изрек он.

– Это ты прекращай, у всего есть имя, – убежденно заявила я. – Как, к примеру, тебя звали твои предыдущие хозяева?

– Ублюдок, скотина, – и, подумав, добавил кое-что еще, способное вогнать в краску и капрала спецназа, а уж они-то известные мастера словесности. – Дальше продолжать? – с долей ехидства осведомился он и, подумав, добавил, – госпожа.

– Не стоит, – покачала я головой, – оно, конечно, красочно, но мне не подходит. Хорошо, с хозяевами понятно, а ты сам как себя называешь? И не говори, что номером, не поверю ни за что!

На мой вопрос парень решил гордо отмолчаться, а я досчитала про себя до десяти. Если каждая наша беседа будет напоминать что-то подобное то, я либо прибью его, либо меня сдадут в психушку. Второе вероятнее.

– Хочешь молчать – твое право, – отступилась я, – но тебе все равно придется выбирать себе имя.

– Как прикажите, вы хозяйка, – едва заметно поморщившись, откликнулся он.

– Э нет, – покачала я головой, – не перекладывай с больной головы на здоровую. Это дело касается только тебя. Если ты будешь жить со мной, а ты будешь, раз остался, учись принимать решения самостоятельно. Как видишь, требования у меня не велики. Ну что, давай, начнем?

– Да, что вам вообще от меня надо? – он вскинул голову и впервые сам посмотрел мне в глаза, помолчал немного, я не мешала, прекрасно понимая, высказано далеко не все. – Разговариваете как с равным, а кто я такой? У меня нет прошлого, да и будущего тоже не будет. Все, что я имею, это только настоящее, да и то мрачное, как ночная шахта. Подчинить вы меня все равно не сможете, многие пытались, да не вышло, – горько усмехнулся он. – Сделать из меня вещь для постельных дел – радость не большая. Так что единственное, что вам остается, убить меня, потому как побои на меня уже давно не действуют. А убить меня очень просто, потому что меня вроде и нет вовсе, не мне об этом вам рассказывать, да и жизнь моя не стоит и речного камня, не то, что денег, за меня заплаченных. Вы требуете честного разговора, да я вам не ровня. Пытаетесь дать мне имя, словно я обычный, да вот помеха здесь небольшая – раб я, им рожден, им и сдохну. Так чего же тянуть? – и, не видя никакого отклика с моей стороны, он продолжал, – Как, однако, у вас, хозяев, все просто! Сейчас вы говорите – решай сам, даете некоторую свободу. А потом, когда я почувствую себя почти человеком, вам это не понравится, и я опять скачусь в разряд скота… – он только махнул рукой.

Это походило на истерику человека, балансирующего на самой грани и со всей ясностью понимающего, что дальше ничего уже не будет, а значит сейчас можно быть честным. Адреналин, помешанный на дыхании смерти. Именно эта гремучая смесь, подмешиваясь в кровь, заставляет человека совершать безумные поступки, зачастую перетаскивая из того мира в этот, наполняя душу висельным восторгом. А впрочем… Я пригляделась. Да, это была истерика, но не совсем. Нет, не так, это больше походило на направленный взрыв, будто за истеричными выкриками стоял холодный рассудок. Чего добивается? Пока не ясно. Это был тот редкий случай, когда я пожалела, что моя основная специальность хирургия. Психиатрия тут не помешала бы.

– Отношение к тебе, – серьезно сказала я, стараясь не выдавать охватившее меня напряжение, – зависит только от тебя самого. Я не собираюсь тебя продавать, если ты это имел в виду. Пороть тебя каждый день, да и вообще, тоже не входит в мои планы, у меня просто на это нет ни сил, ни времени. Что до одалиски, в нашем случае это будет одалиск, в отношении тебя даже близко нет таких желаний. Да и ты, признаться, в своем нынешнем состоянии мало кого можешь вдохновить на что-то подобное. Если же мне, как сейчас, так и в будущем понадобится подобная разрядка, я найду, где ее получить, не прибегая к твоим услугам. Все остальное, что касаемо нашего совместного существования, исключительно в твоих руках. Я не обещаю тебе легкой жизни – характер у меня не сахар, но так как нам придется прожить некоторое время бок обок, давай попробуем жить в ладу. Надеюсь, я доходчиво объяснила? – Дождавшись его кивка и невнятного бормотания, я продолжила, – а теперь кончай хамить и раздевайся, тебе жизненно необходимо помыться. От тебя такая вонь, что мухи и те передохли. Да, и отдельная просьба – прекрати называть меня госпожой! – я развернулась и пошла в ванную комнату, прихватив дорожную сумку, стоявшую у дивана.

– Влад, – тихо пробормотал он.

– Что, прости? – обернулась я.

– Я называю себя Влад, – смущенно повторил он.

Теперь он уже не выглядел агрессивным и хамоватым, каким показался сначала. Передо мной стоял обычный юноша, немного напуганный и растерянный и… и больше ничего.

– Ну, здравствуй, Влад. Давай на «ты», ладно? – он кивнул, а я напомнила, – Раздевайся, я сейчас налью ванну.

Я пустила в ванну горячую воду, наблюдая, как помещение заполняется мягкими клубами пара. Оглядев полочки с ровной батареей бутылочек и баночек с различными ароматическими веществами, выбрала самое пахучее из них и вылила почти весь флакон в наполняющуюся ванну, надеюсь, это хоть чуть-чуть перебьет невообразимую вонь, исходящую от парня.

К сожалению, дорогущая ароматическая пена не избавит его от паразитов, которые нашли прибежище на его голове и теле. Я открыла свою сумку и провела в ней изыскательные мероприятия.

В моей дорожной сумке можно разыскать все, что угодно, начиная со скудного сухпайка и заканчивая вечерним платьем, а уж банальное средство от вшей там должно быть обязательно. Никогда не знаешь, на какую из планет, и в какую обстановку тебя окунет очередная командировка, вот и приходится таскать за собой все это хозяйство. Вот помню, подняли меня как-то посреди ночи и отправили… На пороге ванной появился Влад, причем он так и не разделся. Стеснительный, что ли? Вроде, не похоже. Он остановился, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.

– Поди сюда, – позвала я, усаживаясь на бортик ванны.

Влад подошел, оставляя грязные следы на влажном полу, и остановился рядом, ожидая дальнейших распоряжений.

– Наклонись над раковиной, пожалуйста, – попросила я.

Влад растерянно посмотрел на меня. «Черт, – посетила меня здравая мысль, – ну ты, Аня, попала. Он не знает, что такое раковина! Что же дальше будет?» Я указала ему на голубую чашу рядом с собой, над которой топорщился никелированный блестящий кран. Наконец до парня дошло, что от него хотят, и он почти уткнулся лицом в холодный кафель.

Я, без задней мысли, не предупреждая, пустила воду. Вода сильной струей обдала грязные космы, залилась в уши, попала в нос. Это вызвало непредвиденную реакцию с его стороны – он резко дернулся в сторону, чуть не выломав чудо сантехники из стены, поскользнулся на влажном полу и, со всего маху, звонко шлепнулся, на плиточный пол, и, в довершении всего, забился под раковину.

Я застыла в немом изумлении. Я ожидала чего угодно, но только не этого. И как только этот долговязый субъект поместился под раковиной? Парень вжался спиной в кафель стены и застыл, делая вид, что он деталь пейзажа, только босые грязные ступни с поджатыми пальцами торчат. Вот ведь, как странно получается – в коридоре, я голову могла прозакладывать, парень с мрачной решимостью собирался расстаться с жизнью, сам, но стоило заподозрить, что кто-то другой вознамерился отнять ее, как он, наплевав, на осторожность кинулся спасаться.

Я посидела несколько минут, ожидая, что он сам выползет из своего укрытия, поняв, что ничего плохого с ним не случилось, а заодно размышляя, какие доводы привести, чтобы извлечь его оттуда. Что-то подсказывало, что силовые методы здесь не подойдут и кричать нельзя, только напугаю.

– Эй, ты там живой? – так ничего и, не дождавшись, позвала я, заглядывая под раковину, – Ты еще долго намерен там сидеть? Предупреждаю: пол холодный и ты можешь заболеть, а больного тебя со мной на станцию не пустят. Тебя отправят в карантин.

– Я не хочу в карантин, – забеспокоился он, затравленно косясь на меня.

– Тогда вылезай.

– Нет, – замотал он головой, еще теснее вжимаясь в стену, – госпожа мной недовольна и хочет меня убить.

– Ох, ты ж, мамочка моя! – всплеснула я руками, – Да я не собиралась тебя топить, а хотела лишь намочить голову. Вылазь, не заставляй меня оттуда тебя выковыривать, – попросила я.

– Вы точно не будете меня топить? – осведомился он, все же выползая из своего укрытия.

– Не буду, честное слово, – успокоила его я, удивляясь, как это может такой взрослый человек вести себя настолько по идиотски, – вставай, и давай все-таки намочим волосы, потом я намажу твою голову гелем от вшей. Только не дергайся.

Вторая попытка удалась почти с успехом, в том смысле, что он больше под раковину не забивался и вел себя вполне прилично, только вздрагивал от каждого моего прикосновения и громко фыркал, когда вода заливалась в нос. И эта покладистость настораживала. Мало верилось, что это моя заслуга. Как же все сложно! Не было беды у бабы, купила баба порося! Вот я та самая дура баба и есть!

Я извела на его голову почти весь флакон средства от паразитов, но мне удалось вывести эту дрянь, не состригая волос. Остатки геля я, не задумываясь, вылила в ванну. Затем усадила его на низкую скамеечку, густо намылила его лицо пеной для бритья из запасов гостиницы и, умоляя парня не дергаться, приступила к сбриванию щетины.

– Кто тебя брил раньше? – поинтересовалась я, аккуратно орудуя опасной бритвой – единственной, найденной мною в шкафчиках ванной, что ж ты хочешь – сервис!

– Один из наших, ну, рабов, перед тем как хозяин продал меня торговцам, – хрипло пробормотал он, с опаской косясь на лезвие в моих руках, даже госпожой назвать поостерегся.

– Не трясись ты так, – усмехнулась я, проводя по его подбородку, – я не собираюсь резать тебе горло.

Закончив с бритьем, стерла влажным полотенцем остатки пены, удовлетворенно отметив, что теперь он стал более похож на человека его возраста. Убрала нервирующие его бритвенные принадлежности, только после этого он задышал свободно.

– Сам помыться сумеешь? – он закивал, подтверждая, да, сможет, – Только пообещай, что возьмешь вот это и это, – я показала мыло и мочалку, – воду можешь менять сколько понадобиться. Договорились? – я показала, как обращаться с задвижкой и краном.

– Да, госпожа, – пробормотал Влад, глядя куда-то в пол.

– Вот и хорошо, – порадовалась я, – И повторяю еще раз – не называй меня госпожа, у меня имя есть! Давай, залезай, – я легонько подтолкнула парня к наполненной ванне, – сперва одну ногу, вот так, теперь другую. Не горячо? – я заботливо поддержала его за руку, помогая забраться в воду. Усилием воли сдерживая усмешку, когда он с опаской переступал через высокий бортик. – Теперь садись.

Он, повинуясь моему приказу, осторожно опустился в воду. А ничего держится мужик, с уважением подумала я, спина битая, небось, ноет до слез от горячей воды. Может остаться и помочь помыться? Нет, не стоит. Пусть побудет один, обдумает перемены в жизни, к тому же у меня дел невпроворот.

– Ты только не засыпай, ладно? – проговорила я, обернувшись на пороге. – Если помощь нужна будет – зови. Я здесь, рядом.

…Раб бессмысленно пялился в высокий потолок, выложенный зеленой плиткой в причудливых разводах, ловя неожиданные минуты покоя. Хотелось отдохнуть. Забыть о том, кто он, и ни о чем не думать, вытянувшись под горячим водяным покрывалом, ощущая, как тело теряет вес. «Наверное, это и есть счастье», – прокатилась в голове ленивая мысль. Целая (как там госпожа называла?… а, ванна) ванна горячей воды и никого вокруг. Воды было так много, что могло хватить на всю плантацию, и она предназначалась ему одному! Как мылись хозяева, он не знал – раба никогда не пускали дальше прихожей хозяйского дома, а вот в те плошки, что им выдавали не чаще раза в месяц, чтобы помыться, едва помещались ступни. Даже когда был при борделе, такого богатства не видел. Рабов загоняли в душное помещение, воздух в котором дрожал от жары и пара, выдавали обмылок серого мыла и ковшик, которым следовало черпать чуть теплую воду из гулкого металлического бака. Но это было слишком давно, так что почти стерлось из памяти. Да, наверное, это счастье, если бы еще не ныли, горя огнем, свежие ссадины, особенно на шее. Влад еле сдерживался, чтоб не начать поскуливать.

Поняв, что отдохнуть не получится, Влад постарался привести в порядок мысли и чувства, окончательно разболтавшиеся после разговора с новой хозяйкой. С предыдущими все было просто и понятно. Не надо было напрягаться, отыскивая им определения и настраивая себя на какое-то отношение к ним. Их всех можно было просто, по привычке, люто ненавидеть, отвечая этим на унижения и боль.

Влад немного сердился на себя – как могло произойти такое, что она за такое короткое время вывернула его наизнанку? Просила поверить ей. Поверишь тут, как же! А вдруг все сказанное ею, правда? Сколько ни пытался убедить себя, что верить ей нельзя, а не смог. Поверить-то как хотелось, не меньше чем жить. Хоть раз, взять и поверить, что все будет хорошо. Ведь она же сказала, что продавать не собирается и пороть не будет. В последнее, зная по опыту, верить особо и не получится, а с другой стороны, кабы хотела уже давно перепало. Особенно после того, как раз за разом не выполнял приказов, дерзил, смотрел в лицо и, сорвавшись, орал что-то несусветное. Пятьдесят ударов кнутом, никак не меньше. За каждый проступок. А она промолчала. Может, решила отложить…

Слушая тихое, убаюкивающее шуршание пены, он вспоминал ее глаза, когда бросал ей в лицо едкие презрительные слова, какие не осмелился сказать никому другому, и как кругом шла голова от своей нечаянной смелости. А потом, опомнившись, едва сдерживал нервную дрожь в ожидании наказания. Похоже, усмехнулся Влад, выброшенный ошейник плохо влияет на его характер.

Она выслушала его внимательно, ни разу не остановила, что тоже удивительно и не понятно. Сначала показалось – его слова не тронули ее, но потом он заметил отблески грусти в глубине глаз. Она дала ему имя, как будто он действительно имел на это право. А он-то, едва она заговорила об имени, ждал, что снова прилепят обидную кличку, коих у безымянного раба перебывало множество, на них с первого же раза следовало откликаться. Иначе, наказание. «Влад», – протянул он, вслушиваясь в звуки своего имени. Она назвала и свое… он резко сел в воде и почувствовал охватившую его легкую панику – он забыл, как ее зовут, ничего глупее и придумать невозможно! В досаде прикусив губу, обхватил голову руками. Как он мог это забыть?! И окончательно разозлился на себя – о чем он, спрашивается, думает?

«Как все неправильно!» – повторил он, перебирая в памяти их разговор в комнате, чувствуя, как твердая почва все больше уходит из-под ног и опереться не на что. Он-то рассчитывал, что после его выходки она кинется его продавать, или, что было бы лучше, прибьет на месте, а она наговорила такого… Может он, безымянный раб, хоть на минутку позволить себе представить, что это все правда и теперь все в его жизни будет хорошо? Нет! Тут же одернул он себя. Не может! Этой девчонке что-то от него надо, не может хозяйка просто так снять с раба ошейник и ничего не потребовать взамен. Но чего бы ни хотела от него эта сумасшедшая, он ей этого не позволит, хватит! Надоело! Все надоело – подчиняться, постоянно испытывая страх, бороться против них всех, играя с судьбой и возможностями собственного тела, не отпускающего его на свободу. Их слишком много на него одного! Надо сбежать или умереть. По-другому быть не может. Но жить хотелось, как никогда раньше. Его буквально рвало на части от этих противоположностей, заставляя всерьез опасаться за собственный рассудок. К тому же пора бы и определиться, чего именно он от жизни хочет.

Бессонная ночь дала о себе знать, путая мысли, а расслабленное в теплой воде тело начало тяжелеть. Заснуть не давало какое-то смутное чувство: то ли тревога, то ли надежда. Влад потряс головой, отгоняя дрему. Вот хозяйка сказала – продавать не будет, и тут же оговорилась, что им придется прожить рядом всего некоторое время. Вывод напрашивался сам собой, но он был настолько невероятным и неправдоподобным, что Влад думать о нем боялся, не то, что произнести вслух, даже наедине с собой. Может ли это означать, что она даст вольную? Или не может? Влад отогнал абсурдную мысль. Нет, скорее всего, поиграет и свернет шею, как куренку. А вдруг…

Влад медленно поднялся, вытянул из раковины мочалку и твердый кусок кремового мыла, решив отложить решение глобальных вопросов на более спокойные времена, приступил к смыванию с себя многолетней грязи. Он ожесточенно тер мочалкой тело, шипя, когда мыло попадало в распаренные ссадины. Влад открывал задвижку и спускал воду раз шесть никак не меньше, пока кожа не начала поскрипывать под пальцами. Кто его знает, когда еще выпадет такое блаженство.

Выбравшись из теплого водяного плена, уставился на свое отражение в зеркале. С той стороны холодного стекла на него смотрело вполне симпатичное лицо, вот только шрам у виска, почти скрытый волосами, да багрово-фиолетовый синяк на левой скуле, почти во всю щеку, подарок вчерашнего надсмотрщика – кнутовищем по лицу огладил, скотина! Ну, ничего, синяк скоро сойдет! Влад осторожно потрогал припухшую скулу, провел ладонью по впалой щеке, насколько же приятно быть выбритым! Досадливо шмыгнул носом – для того, чтобы сбежать, надо усыпить ее внимание. Значит, ему предстоит понравиться этой маленькой сумасшедшей. Если возле нее не будет крутиться тот тип из коридора, рабу быстро удастся это сделать. Пока он не заметил никого рядом, значит, в номере они были одни. Остается надеяться, что где-нибудь рядом не бродит ее муж или папаша. Улыбнулся себе, смерть на время откладывается, попробуем выбраться отсюда с малыми потерями. Оглянулся вокруг отыскивая, чем прикрыться, не найдя ничего подходящего, махнул рукой и, испытывая некоторую неловкость от своего вида, шагнул к выходу…

Я отыскала под диваном ошейник и, кривясь от брезгливости, упаковала в прозрачный пакет – не дай Бог попадется на глаза горничной, проблем не оберемся, туда же отправилась рвань, которую он использовал как одежду. Герметично заклеив пакет, сунула его в сумку. Покончив с этим, связалась с сервисной службой отеля и попросила приобрести одежду и обувь. Оператор долго уточняла размеры и уверяла меня, что все будет сделано в лучшем виде и доставлено в мой номер в течение получаса.

Я понимала, что протащить Влада на станцию так просто не получится, можно конечно обратиться к капитану, но тогда я завязну в оформлении всяческих никому не нужных бумаг. Влада же на это время запрут в карантин. В мои планы это не входит, между нами уже возникает некоторое подобие контакта. У меня остается один выход – звонить отцу, а этого делать крайне не хочется. Мы с отцом вот уже три месяца в ссоре. Меня вырастил папа, поскольку мама пропала где-то на просторах космоса. Как и почему это произошло, папа упорно умалчивал. Но это не главное. Главное, что папа никак не мог понять, что пока он слонялся по засадам и моргам, вел свои расследования и ловил преступников, дочь успела вырасти, и желает принимать решения самостоятельно. А он, получив пару лет назад генеральские погоны и немного больше свободного времени, начал трястись надо мной, словно наседка и опекать везде, куда только мог влезть. А влезть со своими связями он мог практически везде.

Его заботы порой доходили до абсурда. Подобная тотальная опека вполне приемлема для шестилетнего ребенка, но не для двадцатидвухлетней женщины. Что за блажь, являться ни свет, ни заря и разогревать мне завтрак? Я и сама могу! Моя подруга психолог успокаивает меня, что таким образом он пытается расплатиться за мое испорченное детство и ему это надо больше, чем мне. Интересно, с чего он взял, что детство мое было испорченным? Немного необычным, да, но мне нравилось. Несмотря на его чувство вины, эта забота вызывала живейший протест с моей стороны, а уж когда он практически спустил с трапа моего ухажера, я начала тихо сатанеть.

Последней каплей оказалось то, что папа был крайне против моего поступления в медицинскую академию и настоятельно просил меня туда не принимать. Это выяснилось случайно, я уже получила образование и работала, но это дела не меняло. Все скрутилось в тугой клубок, и разразился страшный скандал. Мы наговорили друг другу кучу гадких и обидных вещей. Я побросала вещи в сумку и ушла на вольные хлеба. При этом мы продолжали жить на одной станции, только на разных уровнях. Иногда сталкиваясь в госпитальном отсеке, делали вид, будто не знакомы друг с другом, хотя очень мучились от этого. Я, потому что не хотела подходить первой, а он, очевидно, что-то вспомнил про гордость. Раньше надо было!

Потомившись немного около видеофона, я так и не решила, как же следует начинать. Но как ни крути, а звонить надо. На кону человеческая жизнь. Я тяжко вздохнула и набрала знакомый номер.

– Генерал Романов, – недовольно рявкнул он только после пятого гудка, но, увидев меня на экране своего видеофона, тут же сменил тон на настороженный. – Ребенок? Что случилось? У тебя все в порядке?

– Здравствуй, папа… – нерешительно выдавила я, моментально почувствовав как настороженный папин голос, обволакивая, обещает защиту от всех бед на свете. Как же мне этого не хватало! Жалость к себе предательской змеей вползает в душу и выливается слезами из глаз.

– Анечка, ты плачешь? – еще больше насторожился он, – Да что случилось? Я сейчас приеду!

– Не надо, пап, – я смахнула слезу со щеки, – не волнуйся, у меня все в порядке, точнее почти в порядке, ехать не надо, меня никто не обидел! – выпалила я на одном дыхании, боясь, что он сейчас отключится и, подняв на уши всю базу, прилетит на первом попавшемся транспорте.

– Но ты плачешь! – усомнился он в моей честности. – Аня, ты, была в казино? Ты проигралась? У тебя неприятности? – продолжал он беспокоиться, ну, вот, пожалуйста – стоит только раз оступиться, как об этом будут помнить всю твою оставшуюся жизнь. Папино заявление о казино заставило меня взять себя в руки.

– Пап, мне нужна твоя помощь, пожалуйста, выслушай меня, – сказала я как можно спокойнее. И, собравшись с духом, честно выложила ему все, что со мной приключилось. И про стоянку вертолетов, и про казино, и про невольничий рынок, про того соседа на аукционе, и что случилось потом. Он слушал на удивление спокойно. – Понимаешь, бросить я его не могу, он просто пропадет. А привезти его на станцию без разрешения капитана мне не позволят… – я замялась, подбирая слова.

– Аня, Аня, – покачал головой папа, расслабленно откидываясь на спинку кресла, и внимательно изучая меня, на его губах играла легкая улыбка, – только с тобой могло случиться что-то подобное. Ты не думай, я ни в коей мере на тебя не сержусь и не осуждаю, просто я очень рад, что ты сразу обратилась ко мне. Ладно, это все потом, сейчас от меня нужно организовать ему пропуск, ведь так? – Я молча кивнула. – Это не сложно, минут через двадцать пропуск будет у пилотов. Меня интересует, где ты собираешься его разместить? Хотя я и так знаю, у себя.

– Естественно у себя! – с некоторым вызовом заявила я.

– Кто бы сомневался, – проворчал папа, нахмурившись, – но может, ты еще раз подумаешь? Может еще не поздно и можно попробовать пристроить его куда-нибудь. Нет, подожди на меня рычать. Просто это все как-то неожиданно. Ты хоть представляешь, какую взваливаешь на себя ответственность? За ним глаз да глаз нужен, а у тебя работа… Ну что ты хохочешь?

– Пап, у меня такое ощущение, что мне десять лет, и я прошу разрешения завести собаку, – пробормотала я, сдерживая прорывающийся смех. – Если ты забыл, мне давно не десять и даже не пятнадцать, а этот парень даже отдаленно не смахивает на собаку. И ответственность я примерно себе представляю, и что кормить его надо, тоже помню, и учить многому придется, и нервы он мне потреплет, мама моя как, куда от этого денешься? Но я не прошу у тебя разрешения, я прошу у тебя помощи, понимаешь разницу?

– Понимаю, – с беспомощной улыбкой протянул генерал, – значит, переубедить тебя не удастся…

– Значит… – развела я руками. – Да и не могу я его бросить. Все-таки он моя законно приобретенная собственность и переделывать это уже поздно.

– А может…

– Не может!

– Хорошо, – окончательно сдался он, – но если что, не говори, что я не… – папа замолк посреди фразы и удивленно уставился куда-то за мою спину. Я проследила за его взглядом и, кажись, слабо охнула. В дверях ванной комнаты стоял обнаженный Влад, на пол струйками стекала вода.

– Влад, будь добр, пойди в комнату, там, на кровати лежит полотенце, вытрись, сделай милость, – как можно спокойнее проговорила я, указывая рукой нужное направление. Когда он скрылся, я повернулась к экрану с намерением продолжить разговор.

– Что это было? – негодующе спросил отец.

– Папа, – укорила я его, – все сначала? Я же тебе все объяснила, или ты уже забыл?

– Ничего я не забыл! – прорычал родитель, – Он ходит у тебя по номеру голый!

– Естественно, – пожала я плечами, так, словно появление в моей комнате голого мужчины было чем-то само собой разумеющимся и происходящим чуть ли не ежедневно. – Полотенце я не принесла, а другой одежды у него пока нет.

– Но он не должен ходить по номеру в таком виде! – не унимался отец.

– Я не понимаю причин твоего волнения, – хмыкнула я, – ты опять забыл, сколько мне лет и кем я работаю? Как говорил персонаж одного романа – я видел не только голых мужчин, но и без кожи… Так что одним больше, одним меньше – роли уже не играет.

– Он видел женщин, – со вздохом поправил он, смиряясь с моим выбором, и добавил слегка ворчливо, – но его не мешает одеть и накормить. В следующий раз, когда тебе взбредет в голову делать подобные покупки, лучше подбирай фактуру – у этого все кости наружу.

Я укоризненно посмотрела на отца, он рассмеялся и, махнув рукой на мою несговорчивость, в двух словах разъяснил, что говорить на таможне, чтобы не возникало лишних вопросов.

…Пытаясь не обращать внимания на потрясенные лица хозяев, он прошествовал в указанном направлении и начал дышать, только когда за ним закрылась дверь. Он слушал, стоя под дверью, как хозяйка успокаивала того мужика, с которым разговаривала. Она явно была шокирована видом раба, но старалась не подать виду. Ему впервые захотелось рассмеяться, как забавно расширились от удивления ее глаза. Однако надо подумать о будущем, если не удастся бежать сегодня, ему предстоит жить с ней и стоит как-нибудь выяснить, как, а главное с кем, она живет. Живи она одна, это будет просто великолепно, а вот если с этим мужиком, похоже, это ее отец, а значит его старший хозяин, то в жизни начнутся неприятные осложнения. Вона как глянул, через экран и то мороз по коже продрал, будто по кускам разбирать собирается. Захотелось скорчиться и заползти под диван, спасаясь от его пронзительного взгляда. А как выяснишь – опасный он или нет? Спросить ее, так разве ответит?

Влад почувствовал, что мороз по коже начинает пробирать не придуманный, а самый настоящий. Увлекшись размышлениями, совершенно забыл, что стоит посреди комнаты голый и еще мокрый после ванны. Оглянулся вокруг в поисках своих лохмотьев, надеясь вытереться и одеться, пока хозяйка занята разговорами. Одетый человек всегда чувствует себя увереннее. Беспомощно обшаривая глазами комнату, нигде не мог обнаружить ничего похожего на свою одежонку. На огромной кровати, правда, лежал кусок мохнатой мягкой ткани, но раб и подумать не мог, что это имеет к нему отношение. Он осторожно провел рукой по мягкому ворсу, она, наверное, теплая, подумал с завистью, быстро отдернул руку, заслышав звук открывающейся двери.

Резко повернувшись навстречу хозяйке, успел заметить, с каким ужасом и жалостью она его рассматривала. В другой раз, раб обязательно позлорадствовал бы, но мимолетный триумф оказался погребен под чувством унижения и стыда за себя такого. Ощущая себя виновным во всех возможных и невозможных грехах, опустил голову, чтобы не видеть отвращения на ее лице.

Она обошла его разглядывая, будто какое-то диковинное животное. Раб стоял, не шелохнувшись, позволяя хозяйке вдоволь налюбоваться ее имуществом. Да и с чего ему возражать? Вещи возражать не положено. К тому же госпожа должна знать, за что отвалила кучу денег! Но это был не обычный осмотр – она его жалела! Таким униженным и раздавленным он еще не ощущал себя ни разу. Даже попадая на аукцион. Хотя с чего спрашивается, должен же был давно привыкнуть! Откуда у простого раба эта непонятная скромность? Ведь ничего другого-то в жизни своей не видел!

Она легко коснулась теплыми пальцами его спины, провела, заставляя вздрагивать и стискивать зубы, закипая от ярости. Уж лучше пусть бьет, чем жалеет…

Я застала Влада в том же виде, в каком он появился из ванной. Все заготовленные слова застряли в горле. Я застыла, пораженная жалким зрелищем, представшим передо мной. Он был худой до невероятности, казалось, через живот можно спокойно посчитать позвонки. Я обошла Влада, рассматривая его тело с ужасом, который и не пыталась скрыть.

Смыв слой грязи в несколько сантиметров он обнажил многочисленные не успевшие толком побелеть полоски шрамов. Память о бывших хозяевах. Свежие рубцы на спине и боках расцвели всеми цветами радуги.

Только не жалей! Не смей жалеть, слышишь?! Жалость унижает! Даже убогих жалеть не рекомендуется, жалость унижает гораздо больше самой больной насмешки! А он вполне нормальный мужик, только слегка потрепанный! Но как быть, если слезы наворачиваются сами собой? И злость поднимается откуда-то из глубины. Скоты! Вот скоты! Чем же надо быть, чтобы сотворить такое?!

Осторожно протянув руку, дотронулась до одного из шрамов, провела пальцем по белой полосе. От прикосновения он напрягся, еще ниже опуская голову. Ничего не поделаешь, придется тебе еще немного потерпеть, – думала я, прикусив губу, – когда приедем домой, тебе предстоит пережить еще более унизительный осмотр. Как бы это тебе ненавязчиво объяснить, что в этом нет ничего страшного.

…Владу вдруг до глубины души осточертела роль, навязанная жизнью. Он не нуждался ни в чьем сочувствии, а уж тем более в жалости этой девчонки, которой в жизни, похоже, все доставалось слишком легко. Или сейчас, или никогда. Особо раззадоривать себя не пришло. Ее неожиданное сострадание раздражало, он не стал останавливать себя. Желание нагрубить ей, обидеть, выплюнув в это симпатичное личико всю горечь и злость копившуюся годами вот-вот готово было выплеснуться. Дождавшись, когда она отступит на шаг, он чуть подался вперед бедрами, выставляя безображенный шрамами живот и принадлежность к мужскому роду племени.

– Нравится? – с вызовом поинтересовался он, а в его глазах застыло презрение.

– Вполне приемлемо, – приподняв брови с видом знатока, оценила она, – но думаю, станет лучше, если попробовать тебя откормить.

– Значит не по душе, когда кости выпирают? – зло хохотнул он и добавил с деланным сожалением, – ничего не поделаешь, тогда придется немного подождать, прежде чем…

Опять?! Я склонила голову. Черт! Да что же ты делаешь? На истерика парень совсем не походил. Иначе не смог бы так долго выживать… Внезапная догадка поразила, заставив замереть, прилагая все усилия, чтобы удержать на месте, готовую отвиснуть челюсть. Вот придурок! Самоубийца недоделанный! Ты на что же это меня подталкиваешь, твою мать?!? Осторожно, Аня, не спеши! Это тебе не операцию на сердце делать, тут тоньше надо, филигранее!

…– Ты чего добиваешься? – прервала она усталым голосом и грустно улыбнулась так, будто перед ним стояла не молодая девушка, а старуха, на досуге разменявшая тысячелетие. – Решил все-таки проверить, на что я способна? Желаешь вывести из себя, – она понимающе покачала головой и усмехнулась, видя его растерянность, – по кнуту затосковал? Если так, придется тебя разочаровать – желаемого от меня не добьешься, а уж продажи или смерти и подавно! Так что прекрати паясничать, и прими нормальную позу, иначе тазобедренные суставы вывернешь – вправлять придется.

Раб смотрел на нее, пытаясь понять, кто она такая его новая госпожа. Она тоже продолжала заглядывать ему в глаза, открыто и немного насмешливо. К такому он явно не был готов и посему позорно проиграл их молчаливый поединок, отвел глаза, все больше смущаясь под этим пристальным взором. Хамить и провоцировать как-то сразу расхотелось. Недооценил, уж слишком быстро она его раскусила. Ему действительно хотелось узнать, на что она способна. Правда, получать побои не жизненно необходимо, но раб давно смирился с ними, как с неизбежным злом и воспринимал вполне спокойно.

Лицо залила предательская краска, откуда-то вылезло чувство вины и, несмотря на все упрямство, пришлось признать – все сказанное справедливо, а он со своим хамством ведет себя, как последняя скотина. Может, действительно к ней несправедлив, а все это какая-то непостижимая жизненная ошибка? Цепь случайностей, связавших вместе двух совершенно непохожих людей, находящихся по разные стороны границы жизни?…

– Ты собираешься вытираться? – немного помолчав, позволяя пережить ему поражение, поинтересовалась я. О том, что догадка оказалась верна, можно было судить по его смущенному лицу.

– Я не знаю чем, – буркнул он, все еще переживая нашу стычку.

– Я же тебе сказала… – я осеклась на полуслове, вспомнив с кем разговариваю, – Ты не знаешь что такое полотенце? – он отрицательно мотнул головой.

Ругая себя за этот досадный промах, накинула полотенце ему на плечи.

– Замерз? Ничего, сейчас согреешься! – пообещала я, толкая его на кровать, набросила сверху еще и одеяло, опустилась рядом и принялась машинально поглаживать по спине.

– Не надо, – тихо попросил он.

– Извини, – я убирала руку.

– Зачем? – спросил он, помолчав некоторое время.

– Что? – не поняла я.

– Зачем вы так со мной возитесь… – голос его сорвался.

– Как так? – не поняла я.

– Со мной еще ни разу так не разговаривали…

– Ну, во-первых, не «вы», а «ты», – поправила я его. – А во-вторых, как же еще? Извини, я знаю, я по-твоему спрашиваю несусветную глупость, но ты у меня первый раб.

– Хозяева обычно так не поступают, – смущенно пробормотал он.

– Ну, я же не они, – вполне резонно обиделась я.

Было любопытно, как поступают обычные хозяева, но спрашивать я поостереглась, уверенная, что это знание мне ни к чему. Древние всегда правы – в большом знании большая печаль. Я дочь полицейского и кое-что знаю о тех страшных вещах, какие может породить человеческий мозг, облеченный безграничной властью и обремененный сознанием полной безнаказанности.

– Судя по твоему состоянию, жизнь у тебя была веселенькая, – криво улыбнулась я, – таких развлечений я тебе не обеспечу, уж извини. И я не надеюсь, что ты сейчас примешь и поймешь сказанное мной. Я прошу просто поверить – для тебя та жизнь закончилась и больше никогда не вернется. Я тебе обещаю – больше тебя никто продавать не будет. Ты мне веришь?

– Не знаю, – честно ответил он.

– Но ведь это лучше чем нет, правда? – хмыкнула я поднимаясь.

Сходив в ванну, разыскала аптечку, их в последнее время держит в номерах любой уважающий себя отель. На мой профессиональный взгляд набор медикаментов поможет разве что постояльцам ближайшего морга. Но я чуть смягчилась, обнаружив на самом дне небольшую бутылочку с вполне приличным антисептиком и несколько тампонов упакованной стерильной ваты, а так же кусок бинта. Вооружившись всем этим, вернулась в комнату.

Первым делом я обработала Владу шею и запястья. Надо купить ему свитер с высоким воротником и длинными рукавами, чтобы скрыть повязки. Когда дело дошло до спины, пришлось даже прикрикнуть на него, заставляя лечь. Оказавшись лицом вниз, он инстинктивно сжался, похоже, подобное положение вещей его совсем не вдохновляло. Все пришлось делать медленно, то и дело успокаивая его и никуда не спеша. Я делала так, несколько лет назад приручая раненого волка, когда была на каникулах у своего дяди егеря, не сомневаясь – Влад сейчас не менее страшное и опасное животное, чем был когда-то Арк. Подействовало, он немного успокоился, и дал промокнуть антисептиком самые устрашающие ссадины.

…Лежать на мягкой кровати было непривычно, но очень приятно. От подушки, в которую он уткнулся носом, пахло чем-то очень вкусным. «Так вот как, оказывается, спят хозяева», – ощущая зависть и раздражение, подумал он, вспоминая свое ложе – грязный мешок, набитый гнилой соломой. Меж тем хозяйка дотронулась до кожи чем-то мягким и мокрым, сильно защипало, затем острым ножом врезалась боль, и мышцы спины непроизвольно скрутило тугим узлом. Точно так же было, когда она смазывала шею какой-то вонючей водой. Влад стиснул зубы и с шумом втянул в себя воздух. Под одеялом было тепло, ее голос убаюкивал, Влад почувствовал, что смертельно устал и если сейчас не закроет глаза, хоть на минуточку – скончается на месте. Постоянно напоминая себе, что спать ни в коем случае нельзя, он еще немного поборолся с собой, но веки внезапно отяжелели и стали закрываться без его участия. Стоило только позволить глазам закрыться, как к сознанию подкралась дрема, накрыла своей теплой лапой и потащила куда-то…

– Ну, кажется, все, – вздохнула я, вытирая руки о полотенце.

Влад ничего не ответил, меня начало раздражать его постоянное хамство и я уже собиралась выговорить ему за это, но вовремя догадалась обойти кровать и заглянуть парню в лицо. Как ни странно, он спал. Я бы ни в жизнь не заснула, если б со мной что-нибудь делали. Он же, вытянувшись во весь рост, тихо посапывал, положив руки под голову. Я вздохнула, натянула одеяло ему на плечи, присела рядом. Сон разгладил суровые складки на его лице и теперь он больше походил на шестнадцатилетнего мальчишку, а не на двадцатишестилетнего мужчину повидавшего столько, что чертям тошно станет.

Бледное, изможденное лицо, в обрамлении темно каштановых, кое-как постриженных волос. Черные брови, густые короткие ресницы. Резко выдающиеся, из-за худобы, скулы (надо срочно откармливать парня), красиво очерченные губы, пожалуй, чуть узковаты, но картины не портят, ее не портит даже беловатый еле заметный шрам на правом виске, теряющийся в волосах. Цвет глаз я не запомнила, но мне почему-то казалось, что они непременно должны быть либо серыми, либо голубыми.

– Ну, и что нам с тобой делать? – пробормотала я, откинула непослушную прядь с его лба, погладила по впалой щеке. – «А ты красив, – продолжала я размышлять, теребя край одеяла, – интересно, кто ты такой? Не думаю, что все рабы наделены такими тонкими чертами лица. Да и глаза тебя здорово выдают, не может быть у раба такого твердого и упрямого взгляда. Рабы, уж тем более потомственные, они, как правило, народ дюже запуганный и линию свою гнуть никак не приученный. А такой вот волчий взгляд, он с породой из поколения в поколение приобретается. Когда даже стоя перед тобой на коленях, человек кажется намного выше тебя. И доставалось тебе, скорее всего, именно из-за этого, а все остальные прегрешения были ради отвода глаз выдуманы. Кто там знает? И не стоит здесь быть особо приближенным к той или иной грани жизни, достаточно лишь немного знаний в психологии и генетике. Да и людей я на своем коротком веку повидала достаточно и самых разных, так что некоторые выводы сделать вправе. Может ты какой-нибудь принц или граф?» Внезапно пришедшая в голову мысль показалась забавной, но не очень уж невероятной, кажись, что-то подобное я читала в детстве в старых книжках. Надо будет попросить папу установить твою личность, если, конечно это возможно…

Мои размышления прервал стук в дверь, пришлось идти открывать. Это оказался посыльный, доставивший мой заказ, я поблагодарила его и дала щедрые чаевые. Я занесла сумку в спальню, и тихо распаковав, разложила на кресле одежду. На случай если мне придется отлучиться. Покончив с распаковкой, я задернула шторы. Пусть спокойно отсыпается, похоже, это первый раз за всю жизнь. Я покинула комнату, тихо прикрыв за собой дверь.

Я открыла створку окна. Помещение необходимо проветрить – несмотря на то, что я герметично упаковала лохмотья и отмыла Влада, в комнате по-прежнему стоял удушливый запах. Дикая смесь страха, горя, пота, крови и чего-то еще еле уловимого, от чего хочется бежать как можно дальше. Так пахнет беда. Устроившись в кресле, я достала из столика-холодильника бутылку пива. Итак, подведем итоги – он враждебно настроенный, ожесточившийся, в чем винить его не может никто, немного нагловатый, скрывающий за своей наглостью самый обычный страх, вполне взрослый мужчина. Это сверху. А что внутри? Предстоит еще покопаться и, я не удивлюсь, обнаружив под всем этим маленького напуганного мальчишку, каким он был когда-то в детстве, конечно, если оно было. Психов подключать не хочется, думаю, сама справлюсь. Надо, всего лишь, не показывать своего недовольства, враждебности, а еще надо научить его смеяться. Боже, дай мне терпения!

В дверь настойчиво постучали. Вести разносятся быстро. Я отставила полупустую бутылку и не спеша пошла открывать.

– Аня! – на пороге номера стояли Алиса и Вика, обе не в лучшем расположении духа. Похоже, меня ожидает допрос с пристрастием

– Может, для начала пройдете? – меланхолично поинтересовалась я.

Они переглянулись и, не очень-то вежливо отодвинув меня в сторону, прошли в комнату. Лиса плюхнулась в мое кресло, а Вика, остановившись посреди комнаты, уперла руки в бока и подозрительно потянула носом. Ну конечно, вонь не успела выветриться.

– Значит, все, что наговорил мой взбалмошный супруг правда, – недовольно скривилась она.

– И что с того? – хмыкнула я и сразу же предупредила, – продавать его или еще что-то в этом роде я не собираюсь, так что даже не пытайтесь!

– Об этом Эж тоже что-то говорил, – подала голос Лиса. – Слушай, а он какой?

– Приставучий!

– Да я не про Эжа спрашиваю, а про этого твоего, – Лиса замялась, не зная, какое слово подобрать, – показала бы его, что ли…

– Алиса! – ахнули мы с Викой.

– Что? Интересно же, будто ты Вика шла сюда не за этим! Смешно просто. Если Анька чего решила, ее не свернуть и никакие доводы рассудка здесь не работают. А посмотреть очень даже любопытно.

– Он спит, – сопротивлялась я. Спящий человек беззащитен, и разглядывать его все равно, что подглядывать в бане – извращение! Но, похоже, подруги моего мнения не разделяли.

– Тем более, – пришла Викина очередь клянчить, – с него не убудет! Шила в мешке не утаишь!

– Вот-вот, – поддакнула Алиса.

Я могу беситься сколько угодно, но они не отстанут! А если посмотреть на это дело с другой стороны? Вика права насчет мешка и шила, мне придется предъявлять Влада и совсем скоро, так пусть уж посмотрят и успокоятся. Парню так спокойней будет – он и так слабо устойчив в смысле психики и ему совершенно не обязательно выслушивать замечания двух язв!

– Черт с вами, – решилась я, – но не дай бог, вы его разбудите…

– Мы тихонечко, – пообещала повеселевшая Алиса.

– Знаю я ваше тихонечко, – пробормотала я, распахивая дверь комнату, где спал Влад.

Приглушенный шторами свет уютно заливал комнату. Алиса с жадным любопытством вытягивала шею, стараясь разглядеть как можно больше. Ей мешало одеяло, укрывавшее парня, давая мне повод молча злорадствовать.

– А он сильный, – прокомментировала Вика, – мощная шея, широкая кость…

– И голый, – хмыкнула Алиса, беззастенчиво приподнимая одеяло, за что получила от меня по рукам.

– Только уж очень худой, – не обращая внимания на нашу возню продолжила Вика. – Кормить не пробовала?

– А что – помогает? – изобразила я изумление.

– А чего он такой ребристый? – поинтересовалась Алиса, намекая на шрамы.

– Неспокойный, наверное, – предположила Вика.

– Вы все увидели, что хотели? – со змеиной улыбкой осведомилась я. – По-моему, больше чем достаточно. Пошли вон отсюда!

Я вытолкала хихикающих подруг из комнаты.