Я проснулась под противный визг видеофона. Кому интересно не спится в такую рань? Сегодня же выходной!
– Пошел вон – я сплю! – сообщила я мигающему разноцветными огнями аппарату, он тут же заткнулся. Я сонно усмехнулась и, лениво перевернувшись на другой бок, закрыла глаза. Я уже почти задремала, когда видеофон зашелся с новой силой, заставив меня подскочить на кровати.
– Чего надо, а? – недовольно поинтересовалась я, включая экран. Оттуда на меня смотрело строгое лицо Лисы.
– Ты еще спишь, – констатировала она.
– Естественное состояние человека в такую рань, тем более, что у него выходной! – парировала я, широко зевнув.
– Ты что, забыла? – в голосе Лисы послышались обиженные нотки.
– А что я должна помнить? – ответила я вопросом на вопрос. Видно мое недоумение отразилось на лице, потому что Лиса решила облегчить мне жизнь.
– Мы же собрались лететь на Землю, – напомнила она, – кутить!
– Вот черт, – промямлила я, – Извини, я думала, это будет завтра.
– Тебе надо поменьше работать! – укорила она меня. – Ладно, через сорок минут на стартовой площадке. Не опаздывай, а то улетим без тебя.
Я выключила связь и побрела в ванну. Лиса права, график работы у меня напряженный, и я часто в силу профессии и семейного положения, точнее отсутствия такового отказываюсь от положенных мне выходных. Мой начальник иной раз с тоской замечает, что если я, не дай Бог, захочу взять все свои выходные, то он меня года два точно не увидит. Приняв душ и выпив кофе, я подхватила дорожную сумку, которая всегда стоит собранной на случай непредвиденных обстоятельств, отправилась в сторону ангарного отсека.
…– Ты посмотри-ка, – услышал он над собой изумленный возглас, – выжил! Слышь, Герд, сгоняй за хозяином!
Раб открыл глаза и воззрился на своего недавнего палача склонившегося над ним. Сколько раз за свою жизнь раб слышал эти слова, не сосчитать.
– Живуч ты, однако, – весело и уважительно похвалил его надсмотрщик, – после такой обработки, которую тебе устроили, мало, кто выживает. Я твою одежонку принес, – он кинул на подстилку ворох лохмотьев, – на, прикройся.
Раб, с усилием преодолевая слабость, осторожно сел и потянулся к тряпью. Выудив из него то, что когда-то было штанами, натянул на себя. Тело на каждое движение отзывалось болью, но уже не резкой, как в начале, а тупой, ноющей. От слишком резвых движений по спине потекло что-то горячее. Пот или кровь? А какая разница. Очередь дошла до рубахи, жмурясь от соприкосновения ткани со вскрывшимися ранами, он все-таки справился и с этим.
– А мы уж думали – издохнешь, – вещал стоящий рядом, с любопытством наблюдая за процедурой одевания, – ты целую неделю в горячке провалялся, мы с Гердом уж хотели пристрелить, да хозяин не позволил.
– Почему? – прохрипел раб, не узнавая своего голоса.
– Что – почему? – не понял надсмотрщик.
– Почему не пристрелили? – хмуро переспросил раб.
– Да я ж тебе, дурню, объясняю – хозяин не позволил. Ты ему благодарен, должен быть, он же тебе жизнь оставил!
– На что она мне? – горько усмехнулся раб.
– И действительно, – пробормотал надсмотрщик, – такая житуха незачем. Но, ты сам должен понять, дело-то хозяйское.
Пришел хмурый хозяин, сам осмотрел раба, зло сплюнул и приказал сперва оттащить к лекарю, а после в общий барак, на работы не выпускать, кормить два раза на дню и как можно скорее подготовить к отправке на продажу.
И раба оттащили, идти сам он не мог. В комнате с белыми стенами и круглыми углами было прохладно. Посередине комнаты стоял высокий стол на толстых ножках, поблескивая полированным металлом в нестерпимо ярком свете лампы. Раба заставили снова раздеться и лечь на этот самый стол, запястья и лодыжки прихватили широкими кожаными петлями, надежно привязывая несчастного к столу. Холод стола немедленно пробрался под кожу, замораживая голый живот и грудь, заставляя мужчину мелко дрожать.
– Прекрати трястись! – приказал откуда-то сверху густой бас, раб замер и осторожно повернул голову, кося глаза на говорившего. Человек оказался на удивление небольшого роста, одетый в клетчатую рубашку и штаны, поверх которых был повязан кожаный фартук. – Что вы мне его сюда приперли?!
– Так, хозяин приказал…
– Хозяин приказал, – хмыкнул обладатель баса, – а мыть здесь все после этого отребья хозяин не приказывал? Как я потом, по-вашему, здесь телят буду смотреть?! Или вы хотите, чтобы у меня весь молодняк вымер? На этом же заразы больше, чем на моих ботинках! Что стоите, олухи, рот ему заткните, а то орать сейчас начнет!
– Он не начнет, – возразил один из надсмотрщиков.
– А если не начнет орать, то зубы выкрошит к черту, я ж ему всю спину вскрывать собираюсь! Как его потом беззубого продавать? – не дал сбить себя с толку обладатель фартука.
Больно дернули за волосы, приподнимая голову, меж зубов ткнулась какая-то палка, которую закрепили ремнями на затылке раба. Раб устало прикрыл глаза, стараясь дышать как можно глубже. Что будет дальше? Что с ним будут делать? Кисти рук и ступни занемели, палка давила на язык, изо рта струйкой унизительно текла слюна. Ну почему, почему его не пристрелили?! Так было бы хорошо, если бы при… Твою мммать!!!
Струя воды прошлась по телу, сильным напором выбивая грязь и запекшуюся кровь. Звякнули инструменты, спины коснулись чужие сильные пальцы, холодным металлом вскрывая покрытые бурой коркой длинные раны, а потом его затопила лавина. Жаркая, ярко-красная огненная лавина боли, сжигая на своем пути остатки разума, терзая острыми зубами беззащитное тело. Боль не помещалась в измученном сознании, раскаленным потоком выливаясь в окружающий мир через нелепо оскаленный рот. Кажется, он бился, стараясь ускользнуть от боли, кажется, на него орали, тяжелым грузом наваливаясь на руки, наверное, его даже вырвало какой-то мутной жижей. Он перестал быть мыслящим существом, почти человеком, превратившись в скулящий, мокрый от пота и чего-то еще уж вовсе постыдного для взрослого мужчины, трепещущий кусок мяса, истекающий алой кровью.
Вулкан боли еще бушевал, разбрызгивая вокруг горящие сгустки, но раб начал стремительно удаляться от окружающего. А потом пришла темнота. Как всегда неожиданно. Темнота прихлопнула его тяжелой лапой туша вулкан прямо посреди извержения. Напоследок вулкан грохотнул басом мучителя в кожаном фартуке и заткнулся, теряясь в темноте…
Несмотря на то, что я проспала, в зале ожидания я появилась первой. Минуты через три появился Эжен. Я была поражена его видом, дело в том, что обычно он предпочитает джинсы и свитер под горло. Сегодня же он был одет в легкий летний костюм из светлого хлопка, который, между прочим, элегантно смотрелся на его плотной невысокой фигуре. Волосы цвета вызревшего каштана, обычно растрепанные, были уложены в аккуратную прическу.
– Какое животное сдохло в галактике? – проявила я живой интерес, после того как мы поздоровались.
– А я что, плохо выгляжу? – насторожился он.
– Да нет, – поспешила успокоить его я, – выглядишь ты как новая банкнота, вот это-то и настораживает.
– А, ты про костюм! – облегченно вздохнул он, – так это приказ свыше.
– Откуда? – не поняла я.
– Я звонил вчера Вике, и она сказала, если я сегодня появлюсь перед ней в джинсах, так она сделает вид, что меня не знает. – Смеясь, пояснил он. – А так как мы уже три месяца видимся только через экран видеофона, маленький каприз жены можно выполнить. Иначе выходные, да и вся оставшаяся жизнь превратится в кошмар.
К нам подошли Алиса с Никитой. Красивая пара, вызывающая у окружающих уколы зависти. Высокий, немного худощавый Никита с приятной улыбкой и веселыми чертиками в карих глазах, властно обнимал свою жену. Его лапища на стройной женской талии выглядела достаточно устрашающе, чтобы отпугнуть соперников. Лиса, обладательница русых волос, идеальной фигурки и разных по цвету глаз – один зеленый, а другой голубой – была гораздо опасней супруга из-за скверного умения говорить гадости с лучезарной улыбкой на лице. Я, признаться, немного завидую внешности Лисы, мне-то, в сущности, похвастаться нечем. Роста я не большого, волосы абсолютно черные. Правда, про мои глаза говорят, что они похожи на сапфиры и завораживают, но я слабо в это верю.
Прозвучал сигнал на посадку. Мы торопливо загрузились в транспорт и только успели улечься в противоперегрузочные кресла, как транспорт, плавно качнувшись, покинул пределы станции.
– Ты дозвонился вчера Вике? – поинтересовалась Лиса, когда перегрузки закончились и нам разрешили сесть.
– Да, – весело ответил Эжен, – Она будет встречать нас в порту. А возвращаться мы уже будем вместе с ней, – похвастался он. – Ей дали направление на нашу станцию, будет наблюдать за поведением коал в состоянии невесомости.
– А зачем медведи в космосе? – озадачилась я.
– А шут их знает! – пожал плечами Эж, – Главное, что мы с Викой вместе будем!
…Около недели раб провалялся на циновке в бараке, остро завидуя тем, кто ходит на работу. Выходить из барака ему не дозволялось, а когда работаешь, так и время, глядишь, быстрее пролетает. От безделья расстроился сон и кошмары, нередко посещавшие и раньше, теперь стали постоянными спутниками. Иногда не мог точно определить, где кончается сон и начинается реальность.
Радость была одна – пару раз заглянула знакомая девка со светлыми, давно не мытыми волосами и озорным темным взглядом. Это было более чем удивительно – подобные отношения между рабами карались сурово, но, видно, тут было не просто попустительство надзирателей, но и высочайшее разрешение хозяина.
Девка умоляла сделать ей ребенка, раз ему уже все равно и он скоро уедет, а ей все ж легче с дитем будет. Он честно пытался ей помочь, но, по ее словам, у них ничего не получалось. Нет, в смысле удовольствия он его получал, тут все было в порядке, а вот с продолжением рода, вышла небольшая промашка, то ли время девка выбрала не то, то ли в нем самом была какая-то проблема, кто его знает. Результат вышел нулевым, от этого ему было немного перед ней стыдно, вроде как, он свое получил, а ее обманул, оставив ни с чем.
Отведенный ему срок подошел к концу. В очередное утро его подняли раньше обычного и увели от подруги, наведавшейся и в эту ночь, в мутную серость предрассветного тумана. Печалило в этом не только то, что его продают, к этому-то, как раз, он привык, главное, не давало покоя – он так и не узнает: родится ли от него маленький теплый комочек
Грузовой межзвездный корабль, уносящий его в никуда, ничем не отличался от десятков других, на которых уже успел попутешествовать раб. Грязный, вонючий трюм забит такими же несчастными, как и он сам, голов с тысячу, никак не меньше. Каждый прикован цепью к своему кольцу, торчащему в переборке. Из соображений гигиены в нужник выводили каждые пять часов, если кто оправится под себя, били нещадно. Кормили раз в день, и на том спасибо. День от ночи здесь отличался тем, что гасили или включали свет. А так, на таких кораблях можно было жить – из озорства и без особой надобности здесь никого не трогали, не желая портить товарный вид.
Шкура заживала, как на собаке. Пять дней у теперь уже бывшего хозяина, да не меньше двух недель на корабле, и глядишь – все затянулось и заросло. Немного поправившийся раб взирал на будущее с некоторой долей оптимизма, хоть и мрачного. Он решил для себя, что если и сейчас от нового хозяина бежать не удастся, то надо довести его до того, чтоб пристрелил раба или уж, на крайней случай, забил до смерти.
Продажное клеймо болело и жгло до сих пор. Но раб успокаивал себя тем, что вытерпеть осталось еще одно такое издевательство при покупке, а уж потом он устроит все, как решил. Впервые за всю жизнь раб испытал жгучую радость оттого, что решился распорядиться собой, как самому хочется…