Вне пределов

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Я НАХОЖУСЬ в гостевой спальне дома Нейта. Он хочет поговорить о реинкарнации.

Я не готова разрушить его надежды на воссоединение с подругой детства. Я ничего не знаю о ней, кроме того, что он мне рассказал. Она не существует в моей голове так, как он. Если мы отправляемся в новое воплощение, то, конечно, должны помнить себя больше, чем кого-либо ещё из нашей прошлой жизни. Что произойдет, когда он поймет, что я — не она? Закончатся ли эти истории? Не стану ли я просто самозванкой в его и без того сложной жизни?

Я надеваю пижамные штаны и майку, беру телефон и падаю на кровать, чтобы позвонить Гриффину.

— Эй, я как раз собирался тебе позвонить.

— Правдоподобная история.

Я улыбаюсь.

— Правдивая история. Мы приехали около часа назад. Это безумие.

— Очевидно. Я едва тебя слышу.

Я морщусь. Нет необходимости кричать и будить Морган. Это не я пытаюсь говорить, когда вокруг шум толпы, смешанный с рёвом мотоциклов.

— Извини… — Его голос немного приглушается. — Лучше?

— Да.

— Я зашел в туалет. Ну… в уличный туалет.

— Фу…

— Да. Здесь охрененно пахнет.

— Тогда не буду тебя задерживать. Я просто хотела пожелать спокойной ночи. Сегодня я остаюсь у профессора, потому что он уезжает рано утром.

— Надеюсь, в отдельной комнате.

Я смеюсь.

— Мне следовало бы обидеться, что ты чувствуешь потребность в подтверждении, но я хочу, чтобы ты думал обо мне, пока тебя не будет — пока женщины будут выставлять напоказ свои обнаженные тела рядом с тобой, пока выпивка льется рекой.

— Это означает, что ты спишь в отдельной комнате?

— Серьёзно, Грифф? Ты правда думаешь, что я сегодня буду развлекаться с профессором?

— Я не беспокоюсь о профессоре. Он старый, Суэйз. Наверное, ему нужно принять таблетку, чтобы взбодриться. Но я бы покривил душой, если бы сказал, что меня не беспокоит мысль о том, что ты проведёшь ночь с Нейтом. Я же говорил тебе… он только и думает о том, как твой ротик будет обхватывать его член, с тех пор как ты отправила ему сообщение, которое предназначалось мне.

— Он думает о ком-то, но точно не обо мне.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я расскажу тебе, когда ты вернёшься домой.

— Чувак! У тебя запор?

Мужской голос раздаётся на заднем плане.

— Иди нахуй! — Кричит Гриффин.

— Повеселись. — Говорю я с улыбкой, но она быстро исчезает с моего лица. — Но не слишком сильно.

— Сделаю всё, что в моих силах. Мне лучше выйти.

— Грифф?

— Да?

— У нас всё хорошо?

Сомнения — это отстой. Но они побуждают нас бороться за то, что важно в жизни.

Это серьёзное напоминание о том, что эмоции — это не наш выбор, а сложная смесь химических веществ, которая бушует в нашем теле, влияя на наши отношения.

— У нас всё хорошо. Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

Он завершает разговор, но я продолжаю держать телефон у уха. Мне хочется обнять… его. Когда я убеждаюсь, что разговор завершён, моё внимание переключается на фотографию, которую я украла. Она помята и загнута по краям. Мне не следовало носить её в кармане, но у меня есть здравая и хорошо продуманная идея: двадцатилетний Нейт в моём кармане может рассказать мне все свои истории. Вот как это устроено.

Фотография Нейта расскажет.

Моя задница слушает.

Неизвестный способ общения между задницей и мозгом передаёт информацию в моё сознание.

Я смеюсь. Оказаться в изоляции? Без проблем. Я на сто процентов самодостаточна.

Если бы я нашла эту фотографию в подростковом возрасте, то непременно увеличила её и прикрепила к потолку своей комнаты. Я бы грезила об этом сексуальном парне, похожем на серфингиста, и его задумчивом взгляде. Я бы убедила своё прыщавое личико и косолапость, что он думает обо мне.

— Да что с тобой не так?

Я бросаю фотографию на кровать рядом с собой и провожу рукой по лицу.

Нуждаясь в стакане воды, я засовываю фотографию под подушку и выскальзываю в коридор. Мои ноги прирастают к полу, когда вид Нейта, укачивающего Морган, утоляет мою жажду. Одной рукой он прижимает к себе Морган, а в другой держит книгу «Спокойной ночи, Луна».

Я влюблена.

Это трудно объяснить даже самой себе. Смерть Дженны привела меня сюда. Я уверена, что судьба сыграла свою роль. Я не знаю, что движет судьбой. И я, конечно, не знаю, какой урок должна извлечь из этого. Но я влюблена в историю Натаниэля Ханта. Она настолько трагична, что в такие моменты, как этот, не может быть ничего прекраснее.

Я не могу перестать думать об этом.

Это словно песня крутится у меня в голове.

Это фильм, который хочется смотреть до тех пор, пока я не запомню каждую сцену и каждую реплику.

Это моя любимая книга, которую я перечитывала множество раз, пытаясь найти в ней что-то новое, что-то более глубокое.

Однако это не просто увлечение книгой, песней, фильмом… Любовь, которую я испытываю к чему бы то ни было, гораздо глубже. Я связана с ней так же, как и с любовью к Гриффину, но в то же время иначе. Эта любовь принадлежит и мне. Я не просто сторонний наблюдатель, восхищающийся и желающий, чтобы это стало моей жизнью.

Это очень важно.

Я знаю это. Я чувствую это. И не в силах освободиться от этого.

Нейт откладывает книгу в сторону. Я отступаю за дверной проём, чтобы он меня не заметил.

— Я люблю тебя, моя милая девочка.

Я улыбаюсь, прижимаясь спиной к стене, и вытягиваю шею ровно настолько, чтобы посмотреть, как он укладывает её в кроватку. Кончиками пальцев он касается её щеки.

— Мне нужно, чтобы ты осталась, — шепчет он.

Осталась?

— Мне нужно, чтобы ты прожила долгую жизнь, на много лет дольше моей.

— Нейт…

Я шепчу так тихо, что меня слышат только боги. Стараясь подавить этот внезапный прилив эмоций, я направляюсь на кухню за водой.

— Она спит.

Я киваю, глядя в окно на ореолы солнечных фонарей, выстроившихся вдоль дорожки перед домом.

Он открывает морозилку, затем закрывает дверцу. Я поворачиваюсь и смотрю в его прищуренные глаза, и застываю на месте.

— Я думаю, ты взяла то, что принадлежало мне.

Фото.

Я находилась спиной к камере. Может быть, в его спальне установлена не одна камера.

— Я… я просто хотела посмотреть.

Нейт подходит ближе, заставляя меня запрокинуть голову, чтобы сохранить зрительный контакт.

— Просто посмотреть?

Он наклоняет голову набок.

Я киваю, проглатывая язык от неожиданного страха. Зачем я взяла фото? Такой глупый поступок.

— И ты не хотела его попробовать?

— Эм…

Пожалуйста, пусть это будет не из-за сообщения. Я не хочу, чтобы Гриффин был прав.

Никаких минетов для Нейта… никаких «попробовать».

Никаких обнимашек.

Никаких таблеток, чтобы подготовить его член к действию.

Неа. Нетушки.

— Что, если я верну его, и мы просто забудем, что я его вообще брала? Это было просто любопытство, вот и всё. Оно привлекло моё внимание. Моя мама — фотограф. Я… я не знаю. Но…

— Привлекло внимание? — Он смеется. — Мы говорим об одном и том же? Потому что я не понимаю, как ты собираешься вернуть мне последний сэндвич-мороженое.

Дело не в его члене. Слава богу!

— К тому времени, как ты вернёшься домой в воскресенье вечером, сэндвич будет заменён на новый.

— Так ты его съела?

— Да.

— После того как полюбовалась его красотой?

Я прочищаю горло и вздергиваю подбородок.

— Серебряная упаковка с синей надписью — отличный дизайн. Я обращаю внимание на такие вещи.

Пожалуйста, кто-нибудь, убейте меня прямо сейчас и избавьте от этих мучений.

— Ты сфотографировала? Или сохранила обертку, чтобы твоя мама сфотографировала?

— Нет. Я скажу ей марку. Это её сфера деятельности. Разве я не говорила тебе об этом? Она фотографирует для рекламы.

Нейт медленно кивает.

— Ты говорила, что она не брала в руки фотоаппарат с тех пор, как умер твой отец. Неужели сэндвич-мороженое, завернутый в серебристую упаковку с синей надписью, вдохновят её вернуться в игру?

— Как знать.

Он кривит губы, не в силах полностью скрыть удивление.

— Что ж, дай знать. Я буду с нетерпением ждать, не подтолкнула ли моя спонтанная покупка на что-то столь чудесное. А пока, — он кивает головой в сторону коридора, — почему бы тебе не помочь мне выбрать галстук для поездки.

— Ты имеешь в виду, завязать его, прежде чем упаковать.

— Правильно.

Мы идём по коридору. Он бросает на меня взгляд через плечо и улыбается. Я опускаю глаза на пол.

Сэндвич-мороженное. Боже!

— Синий или красный?

Он поднимает галстуки.

— Красный. На синем пятно.

Он поворачивает запястье и хмурится, глядя на тёмное пятно.

— Чёрт. Интересно, что это такое. Я давно не надевал этот галстук.

— Наверное, еда. Разве ты не заправляешь его в рубашку или не перекидываешь через плечо, когда ешь? Так делал мой папа.

— Нет.

Он бросает испачканный галстук на пол и накидывает красный на шею, вскидывая подбородок и глядя на меня сверху вниз.

— Ты серьезно? Мне нужно завязать его для тебя?

— Думаю, в пять тысяч должен входить виндзорский узел²⁸.

Подойдя на шаг ближе, я хватаю его за концы галстука и дергаю за них. Нейт улыбается. Это так знакомо. Если бы я могла остановить время, я бы нажала на паузу именно в этот момент, позволив своим глазам заглянуть за пределы привычного к абсолютному, позволив пальцам моего разума ухватить что-то конкретное. Каждый день мне кажется, что я гоняюсь за бабочкой. Иногда мне кажется, что я могла бы следовать за ней над обрывом и не чувствовать потери земли под ногами.

Профессор Натаниэль Хант занимает особое место в моей жизни. Он живёт в потаённых уголках моей памяти, преследует меня в мыслях, разрушает мою реальность.

— Вероятно, ты прав. — Я поджимаю губы, пытаясь вспомнить обучающее видео. — Но я завязывала не виндзорский узел, а самый обычный. Обязательно ли тебе в эти выходные завязывать виндзорский узел?

Он улыбается.

— Нет.

Мой взгляд всё ещё прикован к красному шёлку, зажатому между пальцами, но я чувствую, что он смотрит на меня. Единственное, что беспокоит меня больше, чем фамильярное отношение к нему, — это то, как он смотрит на меня, словно знает все мои секреты — даже те, о которых не знаю я.

— Я чувствую себя инструментом реализации. Знаешь поговорку о том, что лучше дать человеку рыбу, чем научить его ловить её²⁹?

— А ты знаешь поговорку, — век живи, век учись?

Я смеюсь, бросая быстрый взгляд на его дерзкую ухмылку. Он такой красивый, особенно когда его губы слегка подрагивают, когда он пытается скрыть своё веселье.

— Я съела сэндвич-мороженое, — говорю я, вкладывая в свои слова больше смысла, чем сами слова.

— Да, — говорит он, растягивая это короткое слово в нечто более пространное.

Моё внимание возвращается к галстуку.

— Я взяла ещё кое-что.

— Знаю.

— Правда? — шепчу я, поправляя узел, чувствуя тепло его груди кончиками пальцев.

— Да.

— Каким образом?

— Потому что в этих серебристо-голубых обёртках нет ничего особенного

Я боюсь смотреть на него. Я боюсь не смотреть на него.

— Я украла твою фотографию, — я поднимаю глаза, чтобы встретиться с ним взглядом.

Он изучает меня точно таким же взглядом, как на фотографии.

Завороженный взгляд.

Приоткрытые губы.

Уязвимый.

Через несколько мгновений он медленно кивает.

— Хорошо.

Хорошо? Это неправильная реакция. Я призналась, что кое-что украла. Какую фотографию? Почему? Это правильная реакция. А не «хорошо».

— Разве тебе не интересно узнать причину?

Он качает головой, на его лице читается безропотная покорность.

— Разве ты не хочешь узнать, какую фотографию?

Он качает головой.

— Почему? — шепчу я.

— Потому что Морган — Дейзи — обычно говорила: если я Снупи, то ты Чарли Браун.

— Я не…

Когда я отпускаю его галстук, он обхватывает мои запястья.

— Ты сказала мне это.

— Профессор…

— Нет. Не профессор. Нейт.

— Что ты делаешь?

Я закрываю глаза и кусаю губы. Что бы это ни было… оно разрушает меня изнутри. Я хочу отстраниться, но не могу, потому что прикосновение Нейта успокаивает меня, хотя и не должно.

— Ты чувствуешь это?

— Нет. — Я заставляю себя отстраниться и отворачиваюсь. — У меня есть парень.

— Суэйзи, дело не в этом, и ты это знаешь.

Мои лёгкие судорожно наполняются воздухом. Я не понимаю, что происходит, но это пугает меня до ужаса. И причиняет боль. Необъяснимое должно быть чудесным и волнующим — оно рождает надежду и нечто большее, чем можно себе представить. Но это, что бы это ни было, кажется, разрывает меня на части. Возможно, Гриффин прав, мне следует уйти. Но воспоминания будут преследовать меня.

— Да, что ж… Я не знаю, что это. — Я провожу рукой по волосам, делая медленный вдох, пытаясь успокоиться, но это не помогает. — Не знаю, зачем я взяла твою фотографию и почему не могу отвести от неё взгляд. — Я отворачиваюсь. — И тебе всё равно, что я у тебя что-то украла. Тебя не волнует, что твоя жена умерла несколько месяцев назад, а теперь в твоём доме появилась незнакомка, которая присматривает за твоим ребенком, роется в твоих вещах.

На его лбу появляются морщинки, когда он опускает взгляд в пол между нами.

— Для протокола… меня чертовски волнует, что моя жена умерла.

— Нейт, я не имела в виду…

Он качает головой из стороны в сторону, челюсть сжата.

— И я провёл все необходимые процедуры и проверки прежде, чем нанять тебя. Я не подобрал тебя на улице, чтобы ты присматривала за моей дочерью. — Он снова смотрит на меня. — Можешь брать всё, что нужно, если это поможет тебе разобраться в этом.

Из моей груди вырывается сдавленный смешок.

— Мне? Что случилось, с тем, что мы с тобой разберёмся в этом? В тот день в гараже, когда я рассказала тебе о тесте по испанскому, ты сказал, что мы разберемся с этим.

Ничего.

Всё, что он предлагает, — это долгий взгляд, изредка прерываемый морганием.

— Тебе кажется, что ты всё понял.

— Да, — шепчет он.

Я смеюсь.

— Ну, ты ошибаешься. Так что продолжай заблуждаться.

— Я ещё не сказал тебе, что думаю. Откуда ты знаешь, что я не прав?

Нет. Я не могу согласиться с этим. Я не скажу ни слова по этому поводу.

— Спокойной ночи.

— Знаешь, сколько раз в день я думаю о том, какая ирония в том, что тебя зовут Суэйзи³⁰?

Нахуй его за то, что он направил разговор в это русло. Он всё испортит.

— Да? Жаль, что мои родители не уделили должного внимания выбору моего имени, прежде чем заклеймить меня им.

— У неё были карие глаза.

Стоя к нему спиной, я закрываю лицо руками и качаю головой.

— Она была дерзкой и совершенно неисправимой. У тебя более кроткий характер. Вот почему тебе так комфортно с Морган. Но я… я вижу энергичную девушку. Со мной ты дерзкая. Думаю, некоторые вещи никогда не меняются.

— Я не она, — шепчу я скорее себе.

В моей голове её нет, кроме историй, которые он мне рассказывает. Я — продолжение его разума. Я вижу часть его прошлого. Моя дерзость с ним — это я, а не Дейзи. Он не знает меня. Я не кроткая.

— Можешь посмотреть на меня?

— Спокойной ночи.

— Спроси меня что-нибудь о ней. Что угодно.

Я — не она.

Я — не она.

— Ты занимался с ней сексом?

— Нет. Задай ещё вопрос.

Он провоцирует меня. Мне нужно уйти, но я не могу. Истории об их совместном детстве стали моей зависимостью.

— Думаешь, она любила тебя так же сильно, как ты её?

— Да. Ещё.

— Ты любил её больше, чем Дженну?

— Нет. Ещё.

— Значит, Дженну ты любил больше?

— Нет. Ещё, — требует он с ноткой гнева в голосе.

Если мои вопросы раздражают его, зачем настаивать, чтобы я спрашивала ещё?

— Ты любил пятнадцатилетнюю девочку так же сильно, как женщину, на которой женился? Женщину, которая стала матерью твоего ребёнка? Это безумие. Тебе было пятнадцать.

— Мы любим не разумом, а сердцем. Мы любим инстинктивно. Любовь не поддается определению и живёт в каждом из нас. Нет никаких условий, чтобы любить кого-то. Дейзи была моей первой любовью. Дженна была моей последней любовью. Морган — моя вечная любовь.

Я бросаю на него взгляд через плечо.

— Ты помирился с Дейзи перед её смертью?

От волнения у него краснеют глаза, а кадык дергается.

— Спокойной ночи.

Все ли ответы находятся в промежутке между его границей и моей? Вероятно, это останется загадкой.