Вне пределов

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ЖУРЧАНИЕ фонтанчика в углу кабинета доктора Грейсона заглушает приглушенные голоса в приемной. Кому-то нужно полить грустный, увядающий папоротник на подоконнике. Аромат кофе наполняет воздух, но я знаю, что к тому времени, как я уйду, он сменится ароматом мяты.

Пять.

За сеанс доктор Грейсон съедает в среднем пять мятных конфет — которые продаются в маленькой баночке с белыми бумажными вкладышами.

— Может, сегодня обсудим что-то новое? — спрашиваю я, обнимая темно-синюю подушку с белым компасом, вышитым на лицевой стороне.

Может, он любит плавать, а может, это символ того, что он помогает пациентам найти направление.

— Мы можем обсудить все, что хочешь.

Доктор Грейсон принимает три позы за сеанс: руки сложены на коленях, руки сложены на столе и руки сложены на груди, подбородок покоится на переплетенных пальцах.

Сейчас его руки сложены на коленях, — именно с этого мы обычно начинаем каждый сеанс. Ещё через двадцать минут они окажутся на его столе, а к концу — в самой созерцательной позе.

Я обращаю внимание на случайные вещи.

— В последнее время у меня было несколько моментов дежавю, но не из тех, которые кажутся странными на несколько секунд, а затем проходят. Это не просто мимолётные воспоминания, которые быстро забываются. Это яркие воспоминания, такие же яркие, как воспоминания о весёлой вечеринке в честь моего шестнадцатилетия или выражение лица моей мамы, когда доктор сообщил нам о смерти отца.

Доктор Грейсон меняет положение рук и теперь его пальцы сложены в форме домика.

— Расскажи об этих воспоминаниях.

Я провожу ногтем по компасу на подушке, которую прижимаю к груди.

— Недавно я встретила парня, и я его знаю, но не в том смысле, что он кажется мне знакомым. Я имею в виду, что я знаю его не в настоящем времени, а в прошлом.

— В прошлом?

— Да.

— Значит, ты знала его, когда была ребёнком?

Вопрос на миллион долларов

— Нет.

Его губы сжимаются, а брови хмурятся.

— Мне известно кое-что о нём с тех пор, как он был ребёнком. Не о нас, когда мы были детьми.

Я смеюсь. Произносить это вслух кажется ещё более странным, чем в мыслях.

— Он тебя знает?

— Нет.

— Ты часто меняла школу. Уверена, что когда-то вы не были одноклассниками?

Я медленно качаю головой. Это вызывает у меня смешанные чувства: удивление, смятение, безумие и… душевную боль, потому что я помню его прикосновения — биение его сердца.

— У тебя есть старые ежегодные альбомы, которые ты могла бы просмотреть?

Я продолжаю отрицательно качать головой.

— Его не будет ни в одном из них.

— Почему ты так уверена?

— Потому что он на пятнадцать лет старше меня.

Крышка баночки с мятными конфетами открывается, и слышится шуршание фантика. Он достаёт конфету и кладёт её в рот. Мне кажется, он использует это время, чтобы сформулировать другой вопрос или найти подходящий профессиональный ответ, в котором не будет слова «сумасшедшая».

— Не могла бы ты рассказать о своих воспоминаниях подробнее?

— Что вы хотите знать? Его любимый цвет? Планировка дома, в котором он вырос? Его причуды и манеры поведения? Как сильно его отец ненавидел то, как он шаркал ногами по полу, словно ему было лень поднимать их и ходить, как «нормальному человеку»? Я знаю о нем все, по крайней мере, мне так кажется.

— Однако ты не можешь объяснить, откуда знаешь это?

— Да.

Я морщусь.

— Ты подтвердила, что твои знания о нем, соответствует действительности?

— Да. Ну, не все. Я не хочу его окончательно выводить из себя. Он теперь мой босс.

— У тебя новая работа?

— Да. Я работаю няней у девочки, которой всего месяц. Её мама умерла при родах. Отец — профессор и он много работает.

Я жду, когда на его лице отразится узнавание. Он должен понять, что я говорю о Нейте-Натаниэле Ханте.

Несколько секунд он часто моргает. Он улавливает связь.

— Он ваш пациент. Натаниэль Хант.

Доктор Грейсон медленно облизывает губы.

— Я понимаю, что вы не можете обсуждать это со мной. Это вполне естественно. Я видела его в вашей приемной после нашего первого сеанса. Вот откуда мне это известно. Вам не нужно ничего говорить, просто слушайте. — Я улыбаюсь. — Ничего нового, не так ли?

На его лице появляется едва заметная улыбка, сопровождаемая поднятием одной брови.

— Я думаю, у Нейта… под таким именем я его помню… какая-то эмоциональная травма из-за смерти жены. Не обычное горе, а нечто более глубокое, что повлияло на его способность помнить такие вещи, как … как то, что мы знаем друг друга.

— Я не могу обсужд…

— Знаю. На самом деле, я не жду, что вы будете со мной чем-то делиться. Я просто рассказываю об этом. Пища для размышлений. Что угодно. Думаю… — Я медленно, протяжно выдыхаю: —… больше всего меня беспокоит то, что я не могу понять, откуда его знаю. Как…

Маленькие комочки тревоги скручиваются у меня в животе, вызывая знакомую тошноту. Это то же самое чувство, которое я испытывала каждый раз, когда мои родители брали меня с собой на обследование. Я не могу вспомнить ни одного случая в своей жизни, когда чувствовала себя нормально. Эксперты целую вечность пытались «понять меня».

— Это сложно описать, но это то, что нас объединяет. Я помню своё прошлое и его прошлое, но не «нас». И мне кажется странным и даже невероятным, что я так много знаю о нём, если не было «нас».

Доктор Грейсон и глазом не моргнул. Я ожидаю, что в любой момент в дверь ворвется команда людей в белых халатах, вонзит иглу мне в руку и потащит в помещение с мягкими стенами и без окон.

Проходит некоторое время, а может, и больше, прежде чем он начинает печатать на клавиатуре, сидя за своим рабочим столом. Затем он надевает ночки в чёрной оправе для чтения и, приподняв подбородок, читает.

— Вы перечитываете мою историю болезни?

Он изучающе смотрит на меня. Его медово-карие глаза изучают доброту, но в них есть что-то похоже на беспокойство. Я впервые вижу у него такой взгляд.

Подложив подушку-компас под спину, я выпрямляюсь. Сумасшедшие люди не выглядят уверенными в себе, поэтому я собираюсь стать символом уверенности, даже если неуверенность съедает меня изнутри заживо.

— Никаких травм головы. В прошлом я не злоупотребляла наркотиками, физической активностью или чем-либо ещё. В последний раз я выпивала полбокала вина несколько дней назад. Никаких лекарств по рецепту. Никакой травки. Ничего.

Он снимает очки и возвращается в позу, «пальцы домиком».

— Ты хорошо спишь?

— Определите, что такое хорошо?

— Восемь часов сна. В идеале — шесть непрерывных часов подряд.

— Зависит от того, как прошел вечер и сколько кофе я выпила в течении дня. Но вы же не можете всерьез полагать, что мои знания о Нейте основаны на недосыпании. Словно… его прошлое проникло в мои сны. Нет, я в это не верю.

— Думаю, ты изо всех сил пытаешься вспомнить, откуда его знаешь, и это может быть вызвано множеством причин. На память влияют многие физические и эмоциональные аспекты.

— Думаете, из-за потери жены, Нейт не помнит меня?

— Суэйзи, я не могу обсуждать это с тобой.

— А если бы он не был вашим пациентом? Представьте, что я рассказала бы вам о парне, о смерти его жены, а вы бы не были с ним знакомы. Вы бы, гипотетически, могли предположить, что он страдает потерей памяти из-за эмоциональной травмы?

Доктор Грейсон вздыхает. Раньше, во время наших сеансов, он никогда не позволял себе подобных проявлений эмоций. Этот человек — само самообладание, но, когда он ерзает на стуле, пытаясь принять все три свои излюбленные позы, я вижу, что его поведение стало немного странным

— Гипотетически это возможно.

Это все, что мне сейчас нужно знать. Единственный способ сохранить хоть каплю здравомыслия — это поверить в то, что психическое здоровье Нейта могло быть подорвано.

∞

РЕЙЧЕЛ ОТКРЫВАЕТ дверь, держа Морган в переноске, пристегнутой ремнями к груди. На моём лице появляется улыбка, и я борюсь с желанием вопросительно приподнять бровь. После вчерашней стычки с Нейтом я почти ожидала, что мне позвонят и сообщат, что в моих услугах по уходу за ребёнком больше нет необходимости. И все же, вот она, держит Морган на руках.

— Не нужно стучаться. Можешь свободно заходить внутрь.

— Спасибо.

Я разуваюсь за дверью и следую за ней в гостиную. Мой взгляд сразу же устремляется на камеру в углу.

— Не обращай на них внимания.

Рейчел улыбается, вытаскивая Морган из переноски.

Я поворачиваюсь спиной к камере.

— Это странно, — шепчу я. — Вчера мы говорили о твоей семье, Натаниэле, и о том, что ты потеряла сестру… — Я украдкой бросаю быстрый взгляд на камеру. — А он все это время наблюдал и слушал.

Она улыбается, касаясь губами головы Морган, покрытой нежным пушком персикового оттенка.

— Мы не обсуждали ничего такого, что не могли бы сказать при нём, — Рейчел хитро подмигивает в объектив и говорит тише. — Но я покажу тебе укромные уголки в доме, где можно спокойно поговорить без посторонних ушей.

Мои мышцы немного расслабляются.

— О, это радует.

Рейчел передает Морган мне и перекидывает переноску через спинку дивана.

— Я оставлю её здесь на случай, если ты захочешь ею воспользоваться.

— Чтобы подержать её?

Я не могу удержаться от вопроса о внезапном изменении политики в отношении держания детей на руках.

— Да. Очевидно, Натаниэль решил, что метод самоуспокоения не подходит Морган. Не знаю точно, что привело к такому прозрению, но мне нравится держать её на руках, так что…

Она ухмыляется в сторону камеры.

— Везучая ты Морган.

Я прижимаюсь щекой к её макушке, теплой и мягкой. Злорадство — одна из любимых черт Нейта, так что я не буду злорадствовать из-за того, что оказалась права. Закрываю глаза, пытаясь прогнать эти мысли. Я не должна была знать о нём то, что знаю. Эти воспоминания, словно раковая опухоль, разъедают мой рассудок.

— Пока, малышка. — Рейчел гладит Морган по спине. — Ты знаешь, где меня найти, если у тебя появятся вопросы или возникнут проблемы.

Я киваю.

Рейчел достает из холодильника несколько продуктов и складывает их в черную холщовую сумку.

— Она выпила бутылочку около часа назад, и я как раз сменила ей подгузник, перед твоим приходом. Увидимся завтра.

— Пока. — Тихое ворчание сопровождает движение рук, когда я перекладываю Морган и сажусь в кресло-качалку.

— Привет, профессор Хант. — Я улыбаюсь в камеру, услышав, как за Рейчел захлопывается дверь. — Это так странно, — бормочу я себе под нос, едва шевеля губами.

Следующие четыре часа проходят без происшествий. Под происшествиями я подразумеваю отсутствие ковыряния в носу или почесывания задницы с моей стороны.

— Добрый вечер, Суэйзи.

Мой рыжеволосый призрак из прошлого заполняет дверной проем в детскую, он выглядит привлекательно в своей голубой рубашке на пуговицах с закатанными до локтей рукавами.

— Профессор.

Я заканчиваю одевать Морган.

— Натаниэль. — Он усмехается.

Это знакомо. Слишком, чёрт возьми, знакомо.

Нейт.

Его фамилия не Готорн. Я не могу называть его Натаниэлем¹².

— Она сделала свои дела. Но я уверена, что ты видел это через свою шпионскую камеру. Так что я её искупала, и теперь она в полном ажуре. — Я поднимаю её со стола. — Все хорошо и чисто, маргаритка.

Я нежно обнимаю её, прежде чем передать Нейту.

Его брови сходятся на переносице, когда он берёт её в свои крепкие руки, а сам смотрит на меня, и на его лбу появляется морщинка замешательства. До сих пор я старалась не смотреть на него слишком долго. Впервые я замечаю проблеск узнавания в его вопросительном взгляде.

Вот оно. Наступает момент, которого мы так долго ждали. Мы наконец-то сможем собрать всё воедино.

Слава богу!

— Странно, что ты так её называешь.

— Что?

Я замираю в предвкушении, прежде чем оно перерастёт в радостное: наконец-то! Ты узнал меня.

— Маргаритка. Это не самое распространенное ласкательное имя для ребёнка. Маргаритки — твой любимый цветок или что-то в этом роде?

Он прижимает Морган к своей широкой груди и нежно покачивает её.

Я демонстративно пожимаю плечами.

— Нет, но маргаритки очень красивые. Я считаю, что это одни из самых счастливых цветов. Лилии и гвоздики напоминают о похоронах, а розы — это слишком рискованно. За этими цветами скрывается слишком много значений. Но мой любимый аромат — жимолость.

Цветы. Правда? Он одаривает меня таким взглядом, а затем спрашивает о моём любимом цветке. Да, маргаритки — красивые. Думаю, я только что убедила нас обоих, что это идеальный цветок, о чём я до сих пор особо не задумывалась. Но если он хочет поговорить о цветах, то, может быть, нам стоит обсудить куст сирени, который он украл у соседа и пересадил за парником своих родителей на Гейбл-стрит в качестве подарка на День матери — и всё это между полуночью и двумя часами ночи.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

Я несколько раз моргаю.

— Э-э, да. А что?

— Ты побледнела, и выглядишь так, словно находишься где-то очень далеко отсюда.

Я выключаю свет, вынуждая его отступить по коридору передо мной, а сама щиплю себя за щеки, чтобы вернуть им хоть какой-то румянец.

— Задумалась. Сегодня я была на приеме у доктора Грейсона.

— О.

Я жду.

И это все? О? Похоже, мне не хватает навыков ловли на приманку, как хорошему рыбаку.

Да, Нейт. Сегодня я встречалась с нашим психотерапевтом. Мы обсуждали мои воспоминания о тебе. Что ты обсуждаешь с ним? У тебя пропали воспоминания обо мне? Твоё посттравматическое стрессовое расстройство?

— Ты ужинала?

Он бережно пристраивает Морган так, что она лежит на одной руке, как футбольный мяч, а другой рукой открывает коробку с пиццей на кухонном столе.

Ананасы и халапеньо. Я поняла это ещё до того, как он открыл коробку.

— Ещё нет.

— Возьми кусочек. — Он складывает ломтик из тонкого теста пополам и поглощает его. — Я не ел весь день.

Он бормочет с набитым пиццей ртом.

Я беру кусочек, отрываю уголок корочки и кладу его в рот.

— Интересный выбор начинки.

Морган сжимает кулаки перед лицом, пытаясь сфокусировать на них взгляд. Нейт не отрывает от неё взгляда, пока заканчивает жевать.

— Раньше я любил пиццу с халапеньо и колбасой, — на его лбу появляются морщинки. — Моей лучшей подруге нравилась пицца с ананасами и грибами. Ей не нравилась колбаса. Я не любил грибы. Мы решили попробовать ананасы и халапеньо. На самом деле это было глупо. Мы могли бы просто заказать половинки двух пицц, но в итоге нам обоим понравилась пицца — ананасы и халапеньо.

Я соскабливаю обе необычные начинки и кладу их обратно в коробку.

Нейт замедляет жевание, а его губы растягиваются в легкой улыбке.

— Тебе не нравится?

— Мне по вкусу пицца с обычным сыром. Возможно, это делает меня предсказуемой, но я не против быть такой. Слишком много лет завышенных ожиданий и ненужного внимания могут привести к подобному результату.

Я пожимаю плечами и отправляю в рот кусочек пиццы.

— Мне близко понятие завышенных ожиданий.

Я смеюсь.

— У тебя докторская степень. Наверняка ты оправдал или даже превзошёл все ожидания.

— Кроме моих собственных.

Он бросает корочку от пиццы в коробку рядом с моими выброшенными начинками и берет ещё один кусок.

Он до сих пор не ест корочку. Это самое вкусное.

— Ты всегда отличался чрезмерной целеустремленностью.

Господи! Прекрати это дерьмо, Суэйзи.

Прежде чем его вопросительный взгляд превратился в хмурый, я быстро спасаю ситуацию.

— Я не имею в виду тебя. Я хочу сказать, что люди, подобные тебе, всегда достигают больших высот. — Я поглощаю свою пиццу, как кролик, пасущийся на клеверном поле. Некоторые люди грызут ногти или крутят волосы, чтобы выплеснуть нервную энергию. А я ем. Как будто моего замечательного имени недостаточно, у меня есть и другие необычные привычки, например, обгладывать еду и знать личные подробности о совершенно незнакомых людях.

— Такие, как я?

Нейт откусывает ещё один кусок пиццы и подпрыгивает, когда Морган начинает немного суетиться.

— Успех порождает алчность.

Напряженная поза Нейта немного смягчается, потому что я не права. Хотя большинство людей были бы оскорблены моим заявлением, он не обиделся. Не только я борюсь с безумие. Он тоже борется. Я вижу это каждый раз, когда его взгляд задерживается на мне, как тогда, в детской. Что-то во мне ему тоже знакомо.

— Я не алчный.

Он бросает в коробку вторую корку и достает из буфета стакан.

Нейт не алчный. Я знаю это. Дети, у которых мало что есть, не становятся жадными взрослыми, но это не значит, что они не целеустремленные. Ему не нужны ни дом, ни машина, ни дорогие камеры слежения, достаточно знать, что они у него могут быть.

— Пусть тебя не вводит в заблуждение этот дом. Я не богат и не сноб.

Он наполняет стакан водой, и мое сердцебиение учащается.

Мне нужно, чтобы он сказал, что тоже меня знает, потому что это странное знакомство похоже на внетелесный опыт.

Разумеется, он не обладает большим состоянием и не страдает снобизмом. Он лишь поклялся, что никогда не будет добавлять воду в молоко или кетчуп, чтобы продлить срок их хранения, или приклеивать подошву ботинка скотчем, чтобы заделать дырку, пока не появится возможность приобрести новую пару обуви.

Он поворачивается ко мне, глотая воду, как собака в жаркий день.

— Прости. Я не должна тебя осуждать.

— Успех порождает успех.

Стакан звенит о гранитную столешницу, когда он ставит его на стол.

Ворчание Морган начинает перерастать в истошный крик.

— Я лучше пойду, чтобы ты мог накормить её и уложить спать. — Я беру свою сумку. — Спасибо за пиццу.

Быстро улыбнувшись ему, я направляюсь к двери.

— Суэйзи?

Я останавливаюсь и поворачиваюсь как раз перед тем, как взяться за дверную ручку.

— Просто хочу, чтобы ты знала, что в детстве у меня было не так уж много, поэтому я всегда усердно работал, чтобы моя жизнь не вращалась вокруг неоплаченных счетов и нехватки еды на столе. У моей жены была хорошая работа. Этот дом… эти вещи в большей степени её заслуга, чем моя. — Он морщится и качает головой, пока прижимает плачущую Морган к своему плечу и водит круговыми движениями по её спине. — И я не имею в виду то, как это, вероятно, звучит. Ей тоже не нужны были эти вещи, но она выросла среди них, так что …

— Всё хорошо. Я не хотела, чтобы это прозвучало как упрёк. Просто… неудачно выразилась. Спокойной ночи.

Вторые сутки подряд я бегу, пока не начинает жечь в груди, чтобы в голове не осталось места ни для чего, кроме воздуха, и ни для кого, кроме призрака из… моего прошлого? Я просто… не… знаю.