Вне пределов

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Натаниэль Хант — 10 лет

— НЕЙТ И МОРГАН сидят на дереве и… целуются. Сначала приходит любовь, потом…

— Заткнитесь, пока я не выбила вам зубы, и вы не побежали плакаться своим мамочка, словно малышня.

Морган начала плеваться в детей внизу, когда они шли к озеру с удочками в одной руке и коробками со снастями в другой, уворачиваясь от «бомб» из слюны.

Я игнорировал их хихиканье и улюлюкания. Морган ничего не игнорировала. Её родители называли её «Маленькая хлопушка», а я называл её Дейзи, потому что это её второе имя, и она терпеть не могла, когда я её так называл.

— Ты когда-нибудь кого-нибудь била? — спросил я, когда мы продолжали играть в «Рыбалку»¹⁵, сидя высоко на старом дубе на заброшенном участке в паре километров от нашего района.

По крайней мере, мы думали, что он заброшен. Никто не знал наверняка. Им владела пожилая пара, но от них не было никаких вестей уже более трех лет. Для нас, детей, имело значение только то, что мы могли прятаться от родителей в самом лучшем из когда-либо построенных домиков на дереве и ловить рыбу с их причала на берегу озера.

— Да. Кое кого била. У тебя есть короли?

— «Иди на рыбалку». Кого ты била?

Она вытянула карту и улыбнулась, когда получила последнюю. Игра окончена.

— Своего двоюродного брата Остина. Он идиот.

— Значит, ты ударила его, потому что он идиот?

Морган высунула голову из окна без стекол. Её щеки надулись и заходили волнами, когда она собрала побольше слюны для подзарядки.

— Не надо.

Я схватил её за футболку и оттащил от окна.

Карты рассыпались по полу, когда она на них упала. Она засмеялась, пытаясь проглотить остатки слюны, не подавившись ими.

— Каждый раз, когда ты ведешь себя жестко, я ввязываюсь в драку, защищая тебя от них. Мне бы хотелось, чтобы ты могла постоять за себя, тогда бы у меня было меньше неприятностей из-за драк. Я устал от того, что мои родители говорят: почему ты не можешь быть таким как Морган?

— Мне не нравится, что они нас дразнят. — Она села лицом ко мне, скрестив ноги. — Ты не мой парень. Мы никогда не целовались.

— На самом деле мы целовались.

— Это не считается.

Прищурившись, она смотрит на меня.

— Считается.

Я улыбнулся, потому что никогда не смогу забыть тот день, когда познакомился с Морган Дейзи Галлахер. Нам было по семь лет. Она только переехала в Мэдисон в середине учебного года.

— Мои губы были прижаты к твоим. Помнишь? Я попросил тебя подвинуться и позволить мне сесть рядом с тобой после того, как я пнул Бенджи за то, что он не двигал своей дурацкой ногой.

— Наши губы соприкоснулись.

Карие глаза Морган были похожи на шарики, перекатывающиеся в глазницах.

— Водитель автобуса наехал на кочку, и мы… — она вздохнула, — ударились губами.

— Поцеловались. Ты поцеловала меня, чтобы я защитил тебя от Бена. Ты всегда пытаешься бороться с теми, кто больше тебя.

Снова закатывание глаз.

— Ну и что? Думаешь, тебе стоит стать моим парнем?

— Ага.

Я улыбнулся, потому что Морган была моей лучшей подругой и к тому же красивой. Она была настоящей красавицей, как принцесса, с такими длинными и светлыми волосами, что казалось, будто по её спине струится золотой водопад.

Мальчики бегали за ней, потому что она им нравилась, даже если она пинала их по яйцам, а девочки хотели быть похожими на неё — популярными, красивыми, умными.

— Отлично. Я буду твоей девушкой, но только до тех пор, пока не найду настоящего парня.

— Настоящего парня?

Она перекинула волосы через плечо и начала заплетать косу. Я мог бы провести весь день, наблюдая, как она заплетает волосы.

— Да. Настоящего парня. Того, кто будет приносит мне цветы и шоколад, открывать передо мной двери, как мой папа открывает двери перед моей мамой. И того, кто целует меня вот сюда. — Она указала на точку у себя на шее, чуть ниже уха. — Мой папа целует маму туда, и это всегда заставляет её хихикать.

Я пожал плечами.

— Я могу дарить тебе цветы и шоколад, и держать для тебя открытыми двери. — Засовываю руку в передний карман шорт и вытаскиваю полурасплавленный шоколадный батончик. — Вот, шоколадка. И я зову тебя Дейзи, что лучше, чем дарить тебе цветы.

Она поморщилась, словно я предложил ей съесть мою рвоту.

— Хорошо. Но в следующий раз, когда папа купит тебе мороженое, ты должен будешь поделиться со мной самым вкусным.

— Красным?

— И оранжевым.

— Остается только фиолетовое. Никто не любит фиолетовое.

— Ты хочешь, чтобы я стала твоей девушкой?

Она закончила заплетать косу и перекинула её через плечо.

— Да.

Улыбка, появившаяся на её лице, была в равной степени злой и милой.

— Тогда тебе лучше научиться любить фиолетовое мороженое.

Она была уверена в своей победе. Морган всегда была готова к соперничеству и не сомневалась в себе.

— А теперь поцелуй.

Я облизал губы и потёр их друг о друга.

Все, что не было её идеей, сопровождалось тяжелым вздохом.

— Один поцелуй. На две секунды.

Я наклонился вперед.

— Подожди! — Её голова дернулась назад. — Дай мне подготовиться.

— А? К чему тут готовиться?

Она выпрямила спину, глубоко вздохнула и закрыла глаза.

— Готова.

Её губы плотно сжались.

Когда я почти коснулся её губ своими, я передумал и поцеловал её в шею, чуть ниже уха. В этот момент произошло нечто чудесное. Дейзи захихикала.

∞

Натаниэль Хант — Сейчас

УЛЫБКА ИСЧЕЗАЕТ С моего лица. Воспоминания? Они ничуть не поблекли.

— Мне пора идти.

Суэйзи моргает, но не перестаёт улыбаться.

— Вы романтик, профессор Хант.

— Это не моя сфера деятельности.

Она отталкивается от края моего стола, пока я направляюсь к двери.

— Смотри… — она протягивает руку, — у меня мурашки по коже от твоего рассказа.

Я продолжаю идти к гаражу.

— У тебя мурашки по коже, потому что в моем кабинете на пять градусов прохладнее, чем в любой другой комнате в доме… за исключением моей спальни.

— Что ж, по крайней мере, теперь я знаю, почему ты так странно отреагировал, когда я назвала твою дочь маргариткой.

Словно услышав нас, Морган начинает капризничать.

— Я ненадолго.

Я открываю дверь.

— Она с ней встречалась?

— Что?

Я оборачиваюсь.

Суэйзи поджимает губы, а её взгляд становится немного настороженным, словно она опасается произнести что-то лишнее.

— Морган встречалась с Морган?

— Одна из них мертва, а другая — младенец.

— И все же… ты посещаешь могилу мертвой Морган.

— И что?

— Ты с ней разговариваешь?

— Какое это имеет значение? Она плачет. Тебе лучше пойти взять её на руки.

— Её почти не слышно, и я заберу её через секунду. Твоя лучшая подруга… ты назвал свою дочь в честь неё. Алё? Конечно, ты должен их познакомить. Я познакомила своего парня с моим покойным отцом. — Суэйзи склоняет голову набок. — Всё прошло намного лучше, чем я ожидала. Мой отец был немногословен, и я была уверена, что ему будет что сказать о татуировках моего парня.

— Ты ненормальная.

Мне не до смеха. Сейчас неподходящее время, и разговор принял неправильный оборот. Она сумасшедшая. Я нанял сумасшедшую молодую женщину присматривать за моим ребенком.

— Сказал парень, у которого рядом со столом стоит скелет.

Я сжимаю челюсти, чтобы сдержать эмоции. Я не хочу смеяться.

— Я профессор анатомии. А теперь иди и делай свою работу. Она плачет.

— Я возьму её, бутылочку и пакет с подгузниками. А ты возьми её автокресло.

— Нет. Увидимся через час.

Суэйзи поворачивается и бежит прочь, её голос затихает по мере того, как она удаляется по коридору в сторону детской.

— По дороге мы можем остановиться и выпить кофе со льдом. Мне нужно взбодриться. Я угощаю.

Я — босс, но в мире нянь «нет» означает «да». Если бы я не был убежден, что Суэйзи — настоящий мастер общения с малышами, увольнение за неподчинение было бы следующим логическим шагом. Но с Морган она просто волшебна. Я бы сказал, что дело в груди. У женщин есть подушечки для кормления, которые, похоже, нравятся младенцам. Но у Рейчел они тоже есть, и Морган капризничает с Рейчел так же, как со мной. Это может означать только одно: у Суэйзи волшебная грудь.

— Что это за улыбка? — спрашивает она, когда мы выезжаем из гаража.

Я прочищаю горло и стираю с лица улыбку. Волшебная грудь. Что со мной не так? Эта мысль пришла мне в голову самым материнским, анатомическим способом, какой только возможен, но… теперь, когда она, сама того не ведая, вызывает меня на откровенность, я чувствую себя похотливым старикашкой.

— Я даже не осознал, что улыбаюсь.

Я надеваю солнцезащитные очки, чтобы скрыть своё лицо от внимательного взгляда няни, которая ничего не упускает.

— Ты думал о Морган, своей подруге? Я не могу перестать думать о ней. Похоже, она обладала всем тем, чего мне не хватает. Я даже немного ей завидую.

— Она умерла.

Я бросаю на неё быстрый косой взгляд, из-за очков не видно, как я слегка приподнимаю бровь.

— Да… ладно, я не завидую этому, но у неё был парень в десять лет. У меня в то же время тоже был поклонник… Даже не хочу вспоминать. Это вызывает неловкость. В любом случае, я была умной, но неуверенной в себе и не пользовалась успехом у других. Её поцеловали в шею, и она захихикала. Мне же расстегнули лифчик, и я чуть не расплакалась.

— Судя по всему, ты справилась.

— Разумеется. — Она издаёт хриплый смешок. — С трудом. Это было нелегко. Могло произойти и так, и эдак. Хочешь знать самое невероятное? Смерть отца стала переломным моментом в моей жизни, но в хорошем смысле. И я понимаю, как странно это звучит, но это правда. Я говорила об этом с нашим психотерапевтом.

Наш психотерапевт. Это отвратительно. Из-за её слов мы оба выглядим, как придурки.

— Когда умер мой отец, я больше не была в центре внимания. Ожидания умерли вместе с ним. Думаю, если из плохого может получиться что-то хорошее, то его смерть принесла мне свободу. Наподобие… когда-нибудь, если ты встретишь другую женщину, которую полюбишь, это будет горько-сладким чувством. Что-то хорошее рождается из плохого.

Я отрицательно качаю головой несколько раз.

— Этого не произойдет. С меня достаточно.

— Достаточно?

— Если Морган не подарит мне когда-нибудь внучку, она станет последней женщиной, которую я полюблю.

— Оу. Это немного пессимистично. Тебе чуть за тридцать. Многое может случиться.

Она указывает на кофейню по правую сторону дороги.

Я отвечаю:

— Я любил Морган-Дейзи, и она умерла. Я любил Дженну, и она умерла. Прослеживаешь закономерность?

— О… вау. Не могу поверить, что доктор Грейсон позволил тебе уйти с такими мыслями.

— Я не говорил ему об этом. Мы всё ещё пытаемся понять, почему бог испытывает ко мне неприязнь. Я уверен, что мы зашли в тупик. Что ты хочешь?

Я останавливаюсь у кассы, чтобы сделать заказ.

— Большой карамельный кофе со сливками и льдом.

— Два больших карамельных кофе со сливками и льдом, — кричу я в динамик.

У неё отвисает челюсть.

— Ты заказал то же самое?

Я пожимаю плечами.

— Конечно. Почему бы и нет?

— Грифф никогда не пьет со мной вредный кофе. Он — олицетворение здорового образа жизни. Я не жалуюсь, но иногда так приятно иметь единомышленника в своих нездоровых привычках. Понимаешь, о чём я?

— Твой парень?

— Да. Гриффин. Он механик и техник в дилерском центре «Харлей».

— Парень с татуировками и на мотоцикле? Я тоже удивлен, что твой отец никак не отреагировал на это.

И это случилось. Она вывела меня на новый уровень безумия. Я веду своего новорожденного ребёнка на встречу с умершей подругой детства, при этом употребляя огромное количество кофеина, жира и сахара, и отпускаю неуместные шутки о мертвых людях.

Смех, наполняющий машину, словно Дейзи здесь, со мной, словно Дженна не умирала, словно бог не имеет ко мне претензий. Я хочу сохранить в памяти этот звук для тех ночей, когда задаюсь вопросом, что, черт возьми, случилось с моей жизнью. Это… это чувство — средство от моих грёбаных вечеринок жалости, которые, кажется, подкрадываются в самый неподходящий момент, например, когда Морган отказывается брать у меня бутылочку или когда она не перестает плакать, и я клянусь, что она горюет по маме и… это. Блядь. Убивает. Меня.

— Господи, Нейт… — она издала тихий, довольный звук, похожий на мычание. — Мне так не хватало твоего чувства юмора.

Я так резко останавливаюсь у окна заказов, что срабатывает ремень безопасности. Мы молча смотрим друг на друга. По её лицу разливается та же призрачная бледность, что и в тот день в детской. Это кажется странно знакомым. Она знала меня только как отца-одиночку и скорбящего вдовца. Это неоспоримая правда. Но… она смотрит на меня так, словно смотрела на меня всю мою жизнь.

— Суэйзи…

Она качает головой, не сводя с меня взгляда.

— Это прозвучало не так, как нужно. Не…

Тук. Тук. Тук.

Бариста у окна улыбается, протягивая два кофе со льдом. Я опускаю стекло и протягиваю ей двадцатку, не дожидаясь сдачи, а затем передаю один стакан Суэйзи и выезжаю с парковки.

— Нейт…

— Натаниэль.

В мои намерения не входило срываться на ней, но я на взводе по какой-то причине, которую не могу объяснить.

Всю оставшуюся дорогу до кладбища мы молчим. Как только мой белый «Эскалейд» оказывается на парковке, я открываю дверь.

— Оставайся здесь.

Суэйзи молчит. Я не могу смотреть на неё, потому что не знаю, на кого смотрю, и не могу вынести того, как она смотрит на меня. Это так чертовски тревожно. Она закрывает дверь. Боковым зрением я вижу, как она кивает.

До могилы Дейзи путь неблизкий. Она находится в дальнем углу рядом с родителями её мамы. Они присматривают за ней. Прошло более двух десятилетий, брак, ребёнок и потеря жены… Я до сих пор не могу навестить её без комка в горле и боли в груди.

Единственная оставшаяся у меня настоящая любовь извивается, когда я прижимаю её к груди, а головку кладу под подбородок.

— Шшш… все хорошо, милая. Я хочу познакомить тебя с моей подругой, Морган.

Я останавливаюсь у черного надгробия.

Морган Дейзи Галлахер

Любимая дочь, мечтательница, прекрасный ангел.

— Привет, Дейзи.

Я проглатываю комок в горле, слушая, как ветер завывает в высоких деревьях. Мне так много нужно сказать. Я не посещаю это место чаще одного раза в год. Но за год многое случается.

Морган продолжает суетиться, так что я слегка подкидываю её.

— Я стал отцом. Можешь в это поверить?

Чертовы слезы. За все восемь лет, что мы были вместе, я плакал перед Дейзи только один раз. Это было в день её смерти, и она не могла видеть моих слёз. С тех пор я плакал только один раз — в день смерти Дженны, здесь, где она покоится.

— Итак… ты, наверное, уже знаешь… Дженна умерла, рожая нашу дочь. Мы назвали её Морган. Безумно, правда?

Снова и снова сглатывая, я пытаюсь сдержать свои эмоции.

— Ты видела Дженну? Наверняка вы делились историями и смеялись над моими недостатками и глупостями, которые я совершал.

Я прижимаюсь губами к голове Морган, пытаясь успокоить её.

— Я плохой отец. Но… — Я смеюсь, превозмогая боль. — Это всего лишь на восемнадцать лет, верно? Это… чёрт… — Я шмыгаю носом и одной рукой крепко прижимаю Морган к себе, а другой вытираю лицо. — …на три года дольше, чем ты прожила.

Слова вырываются сами собой. Я не уверен, что когда-нибудь пойму причины этого.

Что за бог забирает дочь, друга, ангела?

Морган издает пронзительный крик.

— Позволь.

Я поворачиваюсь на голос Суэйзи. Она проводит рукой по спине Морган, не встречая моего взгляда — моего жалкого взгляда, наполненного слезами. Я передаю дочь Суэйзи, и через несколько секунд она успокаивается.

Волшебная грудь.

Да, это извращенная мысль, но она помогает мне вернуть самообладание, и я позволяю ей прогнать печаль.

Повернувшись обратно к надгробию, я приседаю на корточки, пока её имя не оказывается в нескольких сантиметрах от моего лица.

— Я встретил свою половинку, когда мне было семь лет. Её не волновало, что я был беден и жил в неблагополучной семье. Она всегда давала мне половину своего пособия. Когда я отказывался, она оставляла на пороге нашего дома пакет с продуктами и записку: на данный момент… я люблю тебя. Она согласилась быть моей девушкой, пока не найдет себе настоящего парня. Так продолжалось почти пять лет.

Я щиплю траву.

— Я был её. Она навсегда осталась моей. И я верил, что так будет продолжаться вечно.

Мои зубы сжимаются, пока я пытаюсь справиться с эмоциями.

— Её не волновало, что я любил хоккей больше всего на свете… кроме неё. Её не волновало, что мы, вероятно, будем жить в старой лачуге, потому что шансы попасть в НХЛ были невелики. И она мечтала стать знаменитой поэтессой, но я сказал ей, что единственные знаменитые поэты — это мертвые поэты, как и все знаменитые художники.

— Значит, она теперь знаменита, — пробормотала Суэйзи.

Я улыбаюсь, глядя в землю.

— В моих глазах — да.

Встав, я делаю несколько шагов назад и краду один цветок из только что возложенного букета рядом с другой могилой.

— Что ты делаешь? — спрашивает Суэйзи, понизив голос, словно нас могут услышать и обвинить в чём-то незаконном.

Я кладу единственный цветок на надгробие Дейзи, достаю из кармана шоколадку в фольге и кладу её рядом с цветком.

— Она заставила меня дарить ей цветы и шоколад, но у меня редко находились деньги, чтобы их купить. На самом деле… я никогда их не покупал. Так что…

Я пожимаю плечами.

— Ты крал их.

Я киваю.

— Ты и эту шоколадку украл?

Я смеюсь.

— У одной моей коллеги на столе стоит целая миска. Я взял несколько штук, пока она отлучилась в туалет.

— Ух ты.

Я оглядываюсь на Суэйзи.

— Это глупо. Знаю. Я могу себе это позволить. Просто…

Она качает головой.

— Я не это имела в виду. Дело в том, что ты любил её. Это…

— Жалкое зрелище?

— Прекрасно.

Слезы наполняют её глаза, когда она улыбается, но она быстро смахивает их и переводит взгляд на Морган.

— Я провел всю свою сознательную жизнь, пытаясь убедить себя, что был слишком молод, чтобы по-настоящему любить её. Это, должно быть, травма от внезапной потери в таком уязвимом возрасте. Некоторые люди думают, что дети выносливы. Они быстрее выздоравливают, потому что их клетки делятся быстрее. Это правда на физическом уровне. Но… в эмоциональном плане, я думаю, то, что происходит с нами в молодости, оставляет неизгладимый след. Сломанная кость — ничто по сравнению с разбитым сердцем. Одно — царапина. Другое оставляет шрам на твоей душе.

Морган капризничает.

— Я отнесу её в машину и дам бутылочку. Не торопись.

Суэйзи разворачивается и делает несколько шагов.

— Тебе когда-нибудь разбивали сердце?

Она оглядывается через плечо, светлые пряди падают ей на лицо.

— Нет.

— Надеюсь, этого никогда не произойдет.

Её губы слегка изгибаются, когда она кивает.

— Я тоже.