Возлюбленная колдуна

Глава 19

«Отец выжил из ума», — думала Лаура. Только этим можно было объяснить то, что она попала в такое положение. Она бросила взгляд на Филиппа, сидевшего слева от нее. Филипп смотрел на Коннора так, как будто обдумывал способы расчленить его на мелкие кусочки.

Коннор, сидевший справа от нее, делал вид, что не замечает Филиппа. Его гораздо больше интересовали шесть люстр, висевшие гроздья­ми сверкающих льдинок под высоким потол­ком; люди, заполняющие кресла из золотого бархата в партере; сцена — причудливые узо­ры, украшающие арку просцениума, и занавес из золотой парчи, закрывающий помост.

Когда музыканты начали настраивать инст­рументы, и по залу полетели звуки, перемешиваясь с разговорами и смехом бурлящего люд­ского потока, все его внимание оказалось при­ковано к оркестру, как будто он никогда не видел ничего более поразительного.

Лаура улыбнулась, глядя на Коннора, заме­тив радость в его глазах. Рядом с ним все обыкновенные вещи начинали видеться в дру­гом свете. Обыденное становилось чудесным.

— Что вы такого интересного здесь нашли, мистер Пакстон? — спросил Филипп, наклонив голову и посмотрев на Коннора. — Вы огляды­ваетесь с таким видом, как будто никогда раньше не бывали в театре.

Коннор встретил ледяной взгляд Филиппа с улыбкой.

— Возможно, потому, что никогда раньше не бывал в театре.

Лаура сжала руки на коленях, молясь, что­бы Коннору не пришло в голову открыть прав­ду. В поисках помощи она оглянулась на Софи, сидевшую позади нее. Софи улыбалась, не имея ничего против того, чтобы Коннор по­губил их обеих.

— Вы никогда не были в театре? — Филипп поднял брови, глядя на Коннора так, будто был уверен, что его заманивают в ловушку. — Как странно!

— Неужели? — Коннор спокойно встретил взгляд Филиппа, молчаливо бросая ему вызов. Повинуясь силе воли Коннора, Филипп по­ступил взгляд, как мужлан перед принцем. «Да­же в этом столетии люди склоняются перед могущественной волей, — подумала Лаура. — А женщина расстанется со всем, чем обладает, лишь бы быть рядом с властелином». Она сделала глубокий вдох, понимая, что ей самой недолго до этого осталось.

— Смотрите, Лаура! — Филипп дотронул­ся до ее руки, показывая на мужчину и женщи­ну, входивших в ложу, находящуюся точно напротив них. — Там лорд Остин Синклер и леди Сара Синклер.

Лорд Синклер был высоким, широкопле­чим и таким же черноволосым, как Коннор, человеком, и черты его лица были достаточно красивыми, чтобы заставить женщин, сидев­ших внизу, повернуться и смотреть на него. Прелестная женщина, которую он сопровож­дал, едва доставала ему до плеча, и ее золоти­сто-каштановые волосы густыми локонами были красиво уложены на голове.

— Какая чудесная пара, — сказала Софи.

— Потрясающе! — Лаура смотрела, как рука лорда Синклера задержалась на плече жены, когда он помогал ей сесть. Леди Синк­лер улыбнулась ему, и в этот момент Лаура поняла, что для них двоих в мире больше никого не существует; их любовь была даже на расстоянии настолько сильной и настолько очевидной.

Лаура сжала руки на коленях. Глубоко вну­три нее заныла боль желания — настолько сильного, что казалась открытой раной. Она понимала, что такое настоящая любовь, и са­ма стремилась к ней. Но доступно ли ей это?

Она взглянула на Коннора и обнаружила, что он смотрит на нее, улыбаясь, как будто способен прочесть каждую ее мысль. Боже, помоги ей, но ей хотелось наклониться и при­коснуться своими губами к его губам!

«Он может исчезнуть в любое мгнове­ние», — напомнила она себе. Есть тысячи при­чин, по которым она не могла подарить свою любовь этому человеку. И все же она пыталась представить, что почувствует, когда его руки будут обнимать ее, когда она поддастся магии, которую чувствовала, когда прикасалась к нему.

— Лорд Остин Синклер — представитель одной из самых уважаемых семей в Англии. Он обладает титулом маркиза Сомерсетского. Его отец— герцог Давентри. — Филипп смотрел на супругов так, как будто они могли встать и благословить собрание. Он взглянул на Лауру, и на его губах заиграла самодовольная улыбка. — И завтра вечером они посетят бал у моей матери.

— Правда? — Лаура бросила взгляд на лорда и леди Синклер, и ее охватил озноб, когда она подумала, что они захотят побе­седовать со своим соотечественником-англича­нином.

Выходя из театра вместе с Лаурой, Коннор напевал одну из множества мелодий, которые услышал сегодня вечером. Ах, что за музыка! Скрипки, флейты, барабаны и прочие — пели дивными голосами, проникая в его душу, как солнечные лучи в воду.

И рядом с ним была Лаура, разделяя каж­дое мгновение радости, улыбаясь ему так, что зима превращалась в самое жаркое лето. Это был вечер, который следовало запомнить, за­ложить между страницами памяти и хранить до самой смерти.

Когда они спускались по широкой камен­ной лестнице главного входа, из темноты в круг желтого света от зажженного фонаря вступила старая женщина. Даже в нелепой со­ломенной шляпе с ярко-красными вишнями на полях, она достигала Коннору всего лишь до середины груди.

Она улыбнулась ему, и вокруг ее светло-серых глаз разбежались морщинки.

— Не хотите ли купить пирожков, сэр? — спросила она, поднимая корзину, покрытую выцветшим полотенцем в красно-белую полос­ку. — Всего по пенни за штучку.

— Убирайся. — Филипп отмахнулся от ста­рухи, как от надоедливой мухи. — Как ты сме­ешь докучать господам!

— Ну вот! — Старуха расправила плечи, глядя на Филиппа и сжимая обеими руками ручку корзины, как будто боялась, что ее могут отобрать. — Я только хочу продать вам пи­рожков.

Филипп свысока посмотрел на нее.

— Продавай их где-нибудь в другом месте.

Лаура нахмурилась и бросила взгляд на отца, как будто надеялась, что он вмешается. Дэниэл стоял с Софи на нижней ступеньке, недовольно глядя на старуху.

Коннор посмотрел на маленькую женщину, на ее рваные серые перчатки, из которых вылезали тощие пальцы. Ее пальто, висевшее меш­ком на худой фигуре, было залатано в несколь­ких местах, и на темно-серой шерсти выделя­лись белые, зеленые и красные пятна. Даже в век железных дорог, экипажей и театров ни­щета все так же побирается по улицам. Коннор полез в карман, вытащив одну из золотых монеток, которые дала ему Софи.

— Я возьму пять штук.

Старуха смотрела на монету, блестевшую в свете фонаря, и выдохнув на морозный воз­дух облачко пара, облизала губы.

— Ох, но у меня не будет сдачи, сэр.

— Поскольку мне очень хочется попробо­вать ваших пирожков, а других денег у меня нет, — Коннор взял ее за руку и положил золо­тую монету ей на ладонь, согнув костлявые пальцы старухи вокруг монетки, — придется вам взять эту.

— Спасибо, сэр. — Старуха улыбнулась ему, показывая гнилые зубы. — Вы просто свя­той! Берите все, сэр. Забирайте всю корзину.

Коннор улыбнулся, понимая, что оскорбит женщину, если не примет ее предложение.

— Я уверен, что они мне очень понравятся.

— У них райский вкус, вот вам крест. — Старушка подмигнула ему. — Хотя, может,

мне не стоит это говорить.

Коннор улыбнулся, глядя вслед торговке в потрепанной соломенной шляпе. Дэниэл взглянул на Коннора, проходя мимо него с Со­фи под руку, и направился к ожидавшему их экипажу. В его темных глазах был любопыт­ный взгляд, как будто он увидел в Конноре нечто, чего никак не ожидал увидеть.

— Вам не следовало бы поощрять таких, как она, — заметил Филипп, когда они шли к экипажу. Он смотрел на Коннора с таким видом, как будто отчитывал слугу. — Весь Бо­стон полон этих грязных ирландцев-иммигран­тов. Скоро на улице нельзя будет пройти, не наткнувшись на них.

Коннор почувствовал, как нахмурилась ря­дом с ним Лаура. Дэниэл Салливен оглянулся через плечо на Филиппа с ошеломленным вы­ражением лица. Но Гарднер ничего не заметил. Филипп Гарднер был человеком, привыкшим, что все его распоряжения молниеносно выполняются.

— Но бедная женщина всего лишь старает­ся заработать на жизнь. — Коннор приостано­вился на засыпанном снегом тротуаре, глядя, как Дэниэл помогает Софи подняться в эки­паж, и заметив, что отец Лауры держит одетую в перчатку руку Софи так, как будто та сделана из бесценного фарфора.

— Старая карга должна была оставаться в Ирландии. — Лицо Филиппа скривилось от отвращения, как будто ему попалось гнилое яблоко. — Непостижимо, на что надеются эти люди, покидая свое ирландское болото.

Дэниэл сделал глубокий вздох. Мгновение он смотрел на Филиппа, как будто собирался что-то сказать, затем обернулся к Лауре, по­мог ей подняться в экипаж, и залез сам. Он уселся на черном кожаном сиденье между Со­фи и Лаурой, стиснув зубы. Лаура опустила взгляд на свои сложенные на коленях руки. Ее щеки густо покраснели.

«Имел ли Гарднер представление, насколь­ко оскорбительны его слова были для Лауры и ее отца?» — думал Коннор. Он боролся с же­ланием схватить Гарднера за уши и швырнуть его в канаву, где ему было самое подходящее место.

Филипп стукнулся о плечо Коннора, когда они оба попытались одновременно усесться в экипаж. Коннор отступил на шаг, улыбнув­шись этому чопорному господину. Весьма ве­роятно, что мистер Гарднер сам готовит себе погибель.

— После вас! — вежливо предложил Коннор.

Экипаж покачнулся, когда Филипп взобрался в него. Он сел напротив Лауры, и Коннору пришлось переступить через его ноги. Коннор разместился на сиденье, думая, что ему приходилось встречать среди варваров гораздо луч­шие манеры, чем у Филиппа Гарднера.

Коннор посмотрел на Лауру. Фонарь, висевший над ней с внешней стороны экипажа, прикасался к ее черной фетровой шляпке, золотя кончики черных страусовых перьев. Ее густые темные ресницы бросали тени на щеки. Она сидела, опустив глаза на свои крепко стис­нутые руки.

Коннор откинулся на спинку сиденья, бо­рясь с желанием заключить Лауру в свои объ­ятия. Экипаж, покачивавшийся под ним, был полон оскорбленной гордости, горькой, как зо­ла.

Гарднер бросил взгляд на корзинку, стояв­шую рядом с Коннором на сиденье.

— Выкиньте ее. Могу поспорить, у старухи водились блохи.

Коннор холодно улыбнулся Гарднеру, и любой чуть более проницательный человек фазу бы прикусил язык. Но оказалось, что у Гарднера надменности было куда больше, чем проницательности.

— Вы всех нас заразите этой гадостью, — продолжал Филипп, показывая пальцами на корзину. — Мы все будем в блохах.

«Не все, — подумал Коннор, — а только один надутый осел». Едва заметным движени­ем руки он смахнул полотенце с корзины, сто­явшей рядом с ним на сиденье, и в то же самое мгновение перенес блох с ближайшей собаки на этого джентльмена. Он надеялся, что собака будет благодарна, но был уверен, что блохи вовсе не рады перемене.

Гарднер поморщился, и его чопорное лицо исказилось от удивления. Он прижался к спин­ке сиденья, поводя плечами.

Коннор улыбнулся, глядя на корзину, где на полинявшем полотенце высилась горка зо­лотисто-коричневых пирожков.

— Сударыни, — сказал он, предлагая пи­рожки сперва Софи, затем Лауре.

— Спасибо. — Софи достала из корзинки пухлый пирожок.

Лаура, не поднимая головы, взглянула на пирожки.

— Они выглядят просто чудесно, — сказа­ла она и тоже запустила руку в корзинку.

Дэниэл отмахнулся, когда Коннор протя­нул ему корзину. «Очевидно, у него слишком крепко стиснуты зубы», — подумал Коннор, предлагая выбрать пирожок Филиппу Гард­неру.

— Вы что, серьезно!? — Филипп заглянул в корзинку, почесывая шею. — Мы не знаем, какую гадость эта ирландская карга засунула в начинку.

Софи поперхнулась.

Дэниэл сжал в кулаки руки, лежащие на коленях.

Лаура потрясенно смотрела на Филиппа, полураскрыв рот.

— Эту дрянь есть нельзя, — Филипп от­кинулся на кожаную спинку, как судья, уверен­ный, что все будут исполнять принятый им закон. Его царственную позу нарушала только рука, которую он засунул под пальто, чтобы почесать грудь. — Я не удивлюсь, если внутри окажется гнилая картошка.

Коннор поднес пирожок ко рту и откусил, хрустя корочкой.

— Вишни. В этот пирожок она положила вишни.

Лаура взглянула на Коннора и благодарно улыбнулась. Она откусила от своего пирожка, ловя крошки рукой в перчатке.

— А этот — с яблоками. Кажется, никогда в жизни я не ела более вкусных пирожков.

Филипп стиснул челюсти, щелкнув зубами. Он ерзал, почесываясь о кожаную спинку си­денья.

Коннор откинулся на спинку, улыбаясь, — ему нравились и пирожки, и отчаянное поло­жение Филиппа.

Остин Синклер расположился в кожаном кресле-качалке, стоявшем в библиотеке Генри Тэйера, глядя поверх бокала с бренди на человека, которого меньше всего хотел видеть в Бостоне. Фрейзер Беннетт все так же рас­хаживал взад и вперед перед камином, как и пятнадцать минут назад, когда Остин вошел в библиотеку.

— У вас нет никаких оснований считать, что я не имею права приехать сюда. Нет та­кого закона, который бы запрещал мне самому провести расследование. — Беннетт обернулся к Генри Тэйеру. — Генри, прав я или нет?

— Правы до тех пор, пока помните об одном. — Генри поднял глаза от трубки, кото­рую набивал табаком. — Ответственный за операцию — я.

Фрейзер кивнул.

— Конечно.

Остин покачивал бокал, вдыхая опьяняю­щий букет и стараясь не выходить из себя. У него имелась не одна причина не доверять Фрейзеру Беннетту. Этот человек и его поли­тические амбиции два года назад едва не при­вели к изгнанию Остина из Авилона.

— Скажите мне, Фрейзер, чего вы надее­тесь достичь в Бостоне?

— Я хочу видеть этого юного Сидхе. — Фрейзер положил руку на резную каминную полку, не отрывая взгляда от огня в камине. — Я хочу лично узнать, какую угрозу он для нас представляет.

— Ясно. — Остин разглядывал Фрейзера, чувствуя, что за его внешней неприступностью скрывается страх. — А если вы решите, что он опасен, — что будете делать тогда?

Фрейзер выпрямил спину, его рука сжалась в кулак.

— Конечно, ничего. Если только Генри не захочет получить мою помощь, чтобы распу­тать этот узел.

Генри постучал черешком трубки по зубам, глядя на Фрейзера.

— Я сам решу, какие шаги нужно будет предпринять.

— Естественно. — Фрейзер обернулся к Ге­нри Тэйеру, встретив спокойный взгляд этого джентльмена с улыбкой, предназначенной за­воевать доверие. — Я прибыл, чтобы помочь всем, что в моих силах.

«Он прибыл сюда, чтобы повлиять на Ге­нри и заставить его сделать ровно то, что ему нужно», — подумал Остин.

— Судя по всему, мой агент оказался прав. — Генри покусывал черешок своей не­зажженной трубки. — Софи Чандлер заказала на сегодня ложу, чтобы сводить нашего молод­ца в театр.

Остин кивнул.

— Коннор сидел точно напротив меня.

— Как он выглядит? — спросил Беннетт.

— Высокий брюнет. Сара считает его весь­ма красивым. — Остин улыбнулся Беннетту поверх бокала. — Не считая рогов, торчащих у него из головы.

Беннетт нахмурился.

— Очень забавно, Синклер!

— Нет. — Остин отхлебнул бренди, и ян­тарное тепло ослабило тревогу, сжимавшую его грудь. — Он выглядел настоящим джентль­меном, наслаждающимся обществом красивой женщины.

— Он что-то замышляет, — Фрейзер раз­вернулся и направился к окну. — Ни один чело­век не станет преодолевать тысячу лет, чтобы насладиться обществом красивой женщины.

Остин помешивал бренди в бокале, глядя, как поблескивают огоньки в янтарной жидкос­ти, и вспоминая взгляд, которым Коннор смотрел на Лауру Салливен. Остину был зна­ком этот взгляд. Коннор был влюблен.

— Мне кажется вполне возможным, что он прибыл сюда только для того, чтобы за­воевать руку Лауры Салливен.

— Это просто смехотворно! — Фрейзер хлопнул ладонью по шторе. — Он наверняка знает, что источник силы закрыт для нас. Ве­роятно, он собирается захватить Авилон.

Остин глубоко вздохнул, вдыхая аромат бренди.

— Тогда почему он здесь, а не в Авилоне?

— Не знаю. — Фрейзер повернулся лицом к нему. — Но я знаю, что этот человек опасен. Мы должны обращаться с ним с крайней осто­рожностью.

— Согласен. — Генри чиркнул спичкой, и по воздуху разнесет запах серы. — Этот че­ловек слишком могуществен, чтобы относить­ся к нему не всерьез. Мы должны быть готовы защитить себя в любой ситуации.

— Вы правы. Не исключено, что он спосо­бен пользоваться магической силой. — Фрей­зер стукнул кулаком по открытой ладони. — Но его можно остановить пулей.

Остин сжал бокал в руке.

— Не думаю, что нам понадобится при­бегать к насилию.

— Синклер, мне казалось, что главный здесь — Генри.

— А я уверен, что Генри найдет лучший выход, как уничтожить этого молодого чело­века, если у нас не будет выбора.

Фрейзер смотрел на Остина, и в его глазах светились страх и ненависть.

Генри прочистил горло.

— Мы должны досконально изучить этого человека.

— Конечно. — Фрейзер улыбнулся Ген­ри. — Я бы не мог предложить ничего другого.

Остин отхлебнул бренди, думая, насколько сильно Беннетт может повлиять на эмиссара. Он принял решение не допустить, чтобы этого влияния хватило для убийства молодого чело­века только за то, что он влюбился в женщину из другого мира и времени.

Ей нужно только немного поупражняться, вот и все, уверяла себя Софи. Она отказы­валась верить, что в колдовстве ее всегда будут преследовать неудачи.

Она устремила взгляд на фарфоровый кув­шин, стоявший перед ней на кухонном столе. Лунный свет лился в окна, отражаясь в стеклах буфета. Электричество она не включала, ей казалось, что лунный свет больше подходит для занятий магией.

Она подняла руку и указала пальцем на кувшин.

— Лей, — велела она, желая, чтобы он на­клонился к чашке, стоявшей перед ним. Кувшин покачнулся.

— Лей из носика. — Софи глубоко вздохну­ла, ее сердце глухо стучало. — Наполни чашку.

Кувшин наклонился, и в чашку полилось молоко.

Софи хлопнула в ладоши.

— Получилось!

— Софи?!

Софи резко обернулась, закрывая кувшин и чашку от человека, стоявшего на пороге кухни.

— Дэниэл! Что вы здесь делаете?

— Не могу заснуть, — он стоял в полосе лунного света, который протянулся по полу от окна. Его темные волосы были растрепаны, синий халат не застегнут, как будто он накинул его и тут же вышел из комнаты. — И решил выпить теплого молока.

— Теплого молока? — переспросила Софи. За ее спиной молоко все так же лилось из кувшина, хотя чашка была полна до краев. — Я как раз хотела сварить горячий шоколад. Может быть, вы подождете в библиотеке, а я вам принесу?

— Что это за шум?

— Какой шум?

Молоко лилось по столу и капало на дубо­вый паркет. Софи протянула руку, схватившись за ручку заколдованного кувшина и пытаясь поставить его прямо. Но он оставался заколдо­ванным и молоко продолжало литься в чашку.

Дэниэл нахмурился.

— Что с вами, Софи?

Софи дернула за ручку кувшина:

— Ничего.

Дэниэл покачал головой.

— Нужно включить свет, — и он повернул­ся к выключателю около двери.

Софи обернулась к кувшину.

— Стой! — прошептала она, вцепившись обеими руками в заколдованную ручку. Над головой вспыхнул свет.

— Простите, не расслышал вас, — сказал Дэниэл, направляясь к ней.

— Я приказываю тебе остановиться! — прошептала Софи. Заклятье разрушилось, и Софи, не успев отпустить руки, вместе с кув­шином покачнулась и повалилась на Дэниэла.

Дэниэл поймал ее, не дав ей упасть, и от­ступил, оказавшись прямо в луже молока.

— Что за… — Он поскользнулся и упал. Воздух с шумом вырвался из его груди.

— О Господи! — Она повернулась в объя­тиях Дэниела, ударив его по плечу все еще зажатым в руке кувшином. — Простите!

Он слабо улыбнулся.

— Ничего.

— Вы ушиблись? — Она подняла руку, что­бы прикоснуться к его щеке, и кувшин врезался ему в подбородок. — О Боже! Еще раз прошу прощения.

— Мне почему-то кажется, что я буду чув­ствовать себя лучше, если вы отставите этот кувшин в сторону, — сказал он, забирая кув­шин из ее дрожащей руки.

— Да, конечно.

Он поставил кувшин на пол рядом с собой и опустил голову на паркет.

— Вы целы?

— Ушибся. — Он улыбнулся, и на его пра­вой щеке появилась ямочка. — Но в полном порядке.

Ее сердце глухо и медленно стучало в гру­ди, когда она взглянула на его красивое лицо. Она неожиданно поняла, что прикасается к не­му всем телом, чувствовала его тепло, про­никающее сквозь разделяющую их одежду. Со­фи поднималась и опускалась в ритме его ды­хания, ее грудь касалась твердых мышц его груди, их ноги переплелись.

Он был так близко от нее, что она могла видеть каждую морщинку на его лице. Так близко, что чувствовала его мягкое дыхание на своей щеке. Так близко, что могла чуть-чуть наклонить голову и поцеловать его так, как всегда мечтала. Так близко, что невозможно было устоять.

Она прикоснулась к ямке на его щеке, ощу­пывая ее кончиком пальца и чувствуя, как его щетина колет ей кожу.

— Софи, — прошептал он. Его улыбка по­блекла, и ямочка на щеке исчезла.

Она увидела, как в его красивых темных глазах растет понимание, и подумала, что за одно неосторожное мгновение раскрыла слиш­ком многое.

— Простите, — пробормотала она, попы­тавшись отстраниться.

Он обхватил ее руками, удерживая рядом, когда она попыталась сбежать от него и от правды, которую было уже невозможно скрыть.

— Пожалуйста! — Она смотрела на его плечо, не в силах встретиться с ним взглядом. — Пустите меня.

— Знаете ли вы, сколько времени я ждал, чтобы снова обнять вас?

Она посмотрела прямо ему в глаза, они излучали тепло, которое Софи видела только во снах.

— Сколько?

— С той ночи, когда мы танцевали на ва­шем дне рождения. — Его ладони скользили вверх по ее спине, и тепло его рук проникало сквозь розовый кашемир ее халата и белую фланель ночной рубашки. — Помните?

Она кивнула, лишившись голоса.

— Мне казалось, что вы — самое прекрас­ное существо, какое я видел в жизни. Вся в бе­лых кружевах и шелке. — Он поднял ее косу, прижавшись губами к тугим темным пря­дям. — Вы по-прежнему благоухаете розами.

— Вы и это помните?

— Боже, как я могу забыть запах ваших духов! В ту ночь, когда я держал вас в своих объятиях и ваша юбка касалась моих ног, мне с трудом удавалось держаться от вас на по­добающем расстоянии. Я хотел прижаться гу­бами к вашей шее, узнать вкус вашей кожи, пахнущей розами.

Софи вздохнула, но воздух не проходил в ее сдавленное горло.

— Правда?

— Правда. — Он дернул за белую сатино­вую ленту, и тяжелые темные волосы упали ей на плечи. — Но я не тогда полюбил вас.

— Не тогда? — это было все, что она смог­ла вымолвить, когда его руки погрузились в ее волосы.

— Я полюбил вас задолго до того вече­ра. — Он дал ее волосам рассыпаться над со­бой темным шелковым пологом, укрывшим их от внешнего мира. — Не помню, когда именно. Но я так любил вас, что у меня болело сердце, когда я смотрел на вас.

— А я всякий раз думала, что умру. — Она сделала глубокий вдох, и ее легкие наполнил запах лавровишневой воды.

— Я надеялся, что любовь покинет меня вместе с вами. — Он погладил ее щеку паль­цами. — Но она осталась.

— Я не могла здесь жить. Я не могла каждый день видеть вас и знать, что вы недо­ступны мне.

— Каждый день мне хотелось знать, что вы делаете. С кем вы. Я ненавидел себя за то, что стал эгоистичным. Потому что я мо­лился, чтобы вы никогда не позволили ни од­ному мужчине дотронуться до вас.

Софи улыбнулась, ее взор затуманили сле­зы.

— Я бы никогда не позволила никому дру­гому дотронуться до себя.

— Софи, — прошептал он, гладя ее рукой по волосам. — Я все время любил вас.

— Я никогда никого не любила, кроме вас.

— Моя прекрасная Софи. — Он взял в ла­дони ее голову, привлекая ее к себе, и наконец впервые сумел прикоснуться к ее губам.