Возлюбленная колдуна

Глава 22

Лаура отпрянула, больно ударившись о пальму в горшке. Растение закачалось. Она ухватилась за пальму, ударившись тыльной стороной руки о подбородок Филиппа, когда он рванулся вперед, чтобы подхватить падаю­щее растение.

Филипп отступил назад, одной рукой вы­прямляя пальму, а другой потирая челюсть.

— Простите, — прошептала Лаура.

— Все в порядке.

— Кажется, сегодня вечер происшествий.

Филипп поправил на себе жилет.

— Я считаю, что нет никакой необходи­мости вспоминать о том печальном инциденте.

Лаура пыталась придумать способ сбежать от него, уклониться от обсуждения предложен­ной им темы.

— О Господи, кажется, я порвала оборку. Простите меня, пожалуйста, мне нужно…

— Это подождет, — сказал Филипп, схва­тив ее за руку, когда она направилась было прочь.

— Но я действительно должна зашить, по­ка не расползлось дальше.

Филипп посмотрел на ее платье.

— Не вижу, где порвано.

— Порвалась моя… нижняя юбка, — про­шептала Лаура.

Он нахмурился.

— Это подождет пару минут.

— Но я…

Он поднял руку, заставив ее замолчать.

— Я считаю, что мы должны сегодня объя­вить о нашей помолвке.

— Но отец…

— Он уже дал согласие. — Филипп улыб­нулся, но его застывшая улыбка выдавала чело­века, которому вовсе невесело. — Должен ска­зать, что он весьма рад видеть нас супругами.

— Понятно, — прошептала Лаура. Ее серд­це пронзил укол боли. Она давно знала, что отец хочет выдать ее замуж за Филиппа, и все же только сейчас поняла, что от судьбы не уйдешь, и эта боль понимания угрожала ли­шить ее последних сил.

— Я прикажу музыкантам протрубить в фанфары, и затем мы объявим о своих пла­нах.

— Нет!

Филипп нахмурил черные брови, взглянув на нее.

— Нет?

— Я еще не готова. — Она прикоснулась к его руке. — Филипп, вы должны дать мне время.

— Время для чего, Лаура?

— Мы едва знаем друг друга.

— У нас впереди много лет, чтобы получ­ше познакомиться.

Лаура смотрела на его ладонь, лежащую на ее руке, попытавшись представить, каким будет прикосновение к его голой коже, и от­дернула руку, чувствуя, что желудок сжался в тугой узел.

— Я понимаю, Лаура, вас тревожит, дос­тойны ли вы породниться с семейством Гард­неров — ведь происхождение вашего отца…

Лаура подняла на него глаза.

— Происхождение моего отца?

Филипп кивнул.

— Но уверяю вас, я решил, что из вас выйдет превосходная жена. В сущности, в вас почти нет ничего ирландского. Вы — как прекрасная мраморная статуя древней богини. Хо­лодная. Равнодушная. Неприкосновенная.

Лаура удивленно посмотрела на него.

— Вы можете влюбиться в того, кто кажет­ся вам холодным и равнодушным?

— Влюбиться? — Филипп нахмурился. — Я считал вас выше этих глупых женщин, ко­торые настаивают на существовании какой-то таинственной страсти. Любой человек хороше­го происхождения должен понимать, что по­добных чувств следует избегать.

— Понятно. Итак, вы меня не любите.

Филипп лихорадочно задышал.

— Я восхищаюсь вами. Я уважаю вас. Я собираюсь до конца жизни окружить вас всевозможной роскошью. Как мне кажется, это все, чего может ожидать женщина от бра­ка.

— Понятно…

Боже милосердный, и это все, что угото­вано для нее в будущем? Неужели из ее жизни уйдут все времена года, кроме одного? Неу­жели для нее навсегда наступит вечная зима, а мечта о весеннем тепле так и останется меч­той?

— Ладно, Лаура, давайте кончать с этими детскими играми. Сегодня мы объявим о на­шей помолвке.

— Нет!

Филипп глубоко вздохнул, и его темные брови сошлись над тонкой переносицей.

— Имеет ли ваше нежелание какое-либо отношение к Коннору Пакстону?

Ее щеки запылали, когда она встретила его злобный взгляд. Коннор! Как ей хотелось, что­бы он был рядом, чтобы его сила поддержи­вала ее.

— Очевидно, этот человек имеет на вас какое-то влияние. Должен сказать, что мне это вовсе не нравится, Лаура. И я уверен, что ваш отец будет сильно разочарован.

Лаура чувствовала, как силы покидают ее, подобно воде, утекающей через решето.

— Филипп, прошу вас! Мне нужно время, чтобы привыкнуть к мысли выйти за вас замуж.

Он нахмурился, глядя на нее так, как будто был судьей, готовым вынести вердикт.

— Похоже, вы наконец-то приходите в чув­ство.

Она выдавила из себя улыбку.

— Это так неожиданно, вот и все.

— Да, конечно. — Он самодовольно ух­мыльнулся, и Лауре захотелось ударить его кулаком. — Я уверен, вы не могли даже пред­ставить, что вам так повезет и вы станете миссис Гарднер.

— Конечно, не могла.

— Ну хорошо. Но только не тяните время, Лаура. Я никогда не отличался особым тер­пением. — Он одернул полы жилета. — Прос­тите меня, я обещал следующий танец Джулиет Марсдейл.

Лаура наблюдала, как он удаляется. Ей хо­телось убежать и спрятаться, но прятаться бы­ло негде. От долга и ответственности не убе­жишь. Она должна выполнять желания отца, даже если эти желания уничтожат ее душу.

Она взглянула на Коннора, следя за каж­дым его движением, наблюдая, как свет отли­вает сапфиром в его густых черных волосах, скользя взглядом по изгибу его улыбающихся губ и желая прикоснуться к ним. Ей был нужен он, и только он. Но сейчас он был так же далёко от нее, как тогда, когда жил, отделен­ный от нее тысячей лет.

Остин стоял около одной из трех француз­ских дверей, выходивших на террасу, глядя, как его жена танцует вальс с Коннором. Было время, когда Сара чувствовала себя неуверенно на танцевальном полу, и вот теперь она, ос­лепительная и прекрасная, кружится в руках человека из другого мира и времени.

В его душе ярче солнца горела гордость — гордость за прекрасную леди, подарившую ему сына и больше счастья, чем он считал бы возможным. И восхищение молодым челове­ком, воплотившим в себе все, чем когда-либо обладал его народ. Они с Коннором дейст­вительно были родственниками — в самом прямом смысле.

Коннор был просто потрясающим челове­ком. Он прожил в этой стране меньше недели, а уже воспринял ее язык и культуру. Более того, Коннор покорил этот век. Он в гораздо большей степени казался в этом мире своим, чем большинство гостей на балу.

— Разве ваша жена не ждет ребенка?

У Остина напряглось все тело, когда к нему подошел Фрейзер Беннетт.

— Правильно. Ребенок должен родиться в августе.

Фрейзер неотрывно смотрел на Сару и Кон-нора.

— И вы думаете, что было разумно позво­лить вашей жене танцевать с этим дьяволом?

— Если бы я думал, что ей что-то грозит, я бы не подпустил Сару и на милю к этому человеку.

— Тех, кто занимается магией, всегда тя­нет к юным матерям. — Фрейзер взглянул на Остина и улыбнулся. — Будьте осторожны, Остин. Этот человек может околдовать вашу дра­гоценную супругу.

Остин искал внутреннего равновесия, что­бы утихомирить закипающий в нем гнев.

— Фрейзер, Коннор мечтает околдовать одну-единственную женщину. Фрейзер выкатил глаза.

— Вы по-прежнему верите, что он проде­лал весь этот путь ради женщины?

— У меня нет причин думать по-иному. — Остин спокойно встретил ледяной взгляд Фрейзера. — Послание, полученное от его ма­тери, его поведение-все подтверждает гипо­тезу, что Коннор прибыл сюда, чтобы добить­ся руки Лауры Салливен.

— Если это верно, а я в это не верю, — Фрейзер отвел глаза, и его руки сжались в ку­лаки, когда он посмотрел на Коннора, — как вы полагаете, что сделает юный чародей, когда обнаружит, что желанная ему женщина обеща­на другому? До вас дошли слухи о ее помолвке с Филиппом Гарднером?

Остин кивнул.

— Я бы не рискнул быть рядом с ним, когда он разозлится. Он может совершить что-нибудь ужасное.

— Я не верю, что он опасен.

— А я не собираюсь допускать, чтобы ва­ше попустительство стало причиной катастро­фы.

— Вы находитесь здесь как наблюдатель, Фрейзер. — Остин улыбнулся, посмотрев пря­мо в глаза Фрейзеру. — И я не потерплю ни­какого вмешательства.

Фрейзер облизал языком пересохшие губы.

— Синклер, вам меня не запугать. Я на­мереваюсь сделать все, что в моих силах, что­бы устранить эту угрозу.

Остин смотрел, как Беннетт шагает к сто­лику с прохладительными напитками, за кото­рым стоял в одиночестве Генри Тэйер. Карие глаза эмиссара следили за каждым шагом Кон-нора. Остину не нужно было слышать разго­вор, чтобы знать, какие злобные подозрения Беннетт нашептывает Генри на ухо. Если он сумеет настроить Генри против Коннора, бу­дет трудно убедить правящий совет в проти­воположном.

Остин взглянул на Коннора, размышляя, каким образом защитить ирландского чародея от зла.

Коннор почувствовал, что Лаура призывает его — отчаянная мольба тянула его к ней. Он ощутил ее боль на расстоянии, как будто глу­бокая, пульсирующая рана образовалась в его сердце. Он застыл в середине зала, оглядывая помещение в поисках Лауры.

— Что-то случилось, мистер Пакстон? Коннор посмотрел на милое лицо своей партнерши. Леди Сара Синклер смотрела на него, и в ее миндалевидных глазах блестела тревога.

— Прошу прощения. Пожалуйста, извини­те меня, но я должен найти мисс Салливен.

— Что-то случилось? — переспросила леди Синклер.

— Не знаю точно. Но знаю, что я нужен ей. — Он покинул леди Сару посреди зала, в вихре разноцветных платьев, не подозревая, как этот поступок выдал его чувства. Он знал только то, что нужен Лауре, и должен найти ее.

Лаура стояла у стены в углу зала, прячась за листьями пальмы, которая росла в брон­зовой кадке, стоявшей на полу рядом с ней. Она стояла молча и неподвижно, как мрамор­ная статуя, и ее лицо было белее белых роз, вышитых на плече ее платья. Когда она заме­тила приближающегося Коннора, ее губы рас­крылись, но ни одного слова не вырвалось из них, только тихий звук, подобно приглушен­ному крику раненого лебедя.

— Лаура, — прошептал Коннор, прикаса­ясь к ее руке. Энергия ее чувств хлынула в него, как река, прорвавшая плотину, и от ее боли у него перехватило дыхание. — Что такое, лю­бовь моя? Что с тобой?

— Пожалуйста… — прошептала она. — Не здесь. Подальше от этих людей…

Он взял ее под руку и повел прочь из зала.

Ноги Лауры дрожали, когда она с Коннором шла по коридору. Музыка, смех и раз­говоры затихли вдали, как будто их отрезал темный занавес. Коннор открыл дверь и про­вел Лауру в гостиную, в которой она бывала несколько раз. Лаура стояла в полосе света, проникающего сквозь открытую дверь, вдыхая запахи воска и лимонного масла, пропитавшие холодный воздух.

Это была гостиная для тех, кто заслужил привилегию получить место в царстве Эстер Гарднер. В один прекрасный день Лауре при­дется сесть рядом с королевой на ее ампирном диване, как несчастной принцессе, которой не­возможно уклониться от такой милости. Она вздрогнула, представив себе эту сцену.

Над головой вспыхнули лампочки, осветив золотые ирисы, вышитые на ковре благород­ного синего цвета у нее под ногами. Дверь закрылась. Она почувствовала, как сильная ру­ка прикоснулась к ее плечу и тепло Коннора затопило ее благословенным солнечным све­том посреди зимнего холода.

— Скажи мне, что тебя печалит, любовь моя. Скажи мне, как мне развеселить тебя.

Она повернулась лицом к нему, глядя в его синие глаза. Если бы только судьба была более милосердна! Если бы она могла смотреть в его красивые глаза каждый день своей жизни! Но судьба жестока к ней. И им осталось так мало времени, чтобы побыть вместе…

Она протянула к нему руку, дотронувшись до его щеки, видя, как проступают под гладкой кожей темные точки тетины.

— Обними меня. Пожалуйста, обними меня.

— С превеликим удовольствием, — про­шептал он, обнимая руками ее за талию.

Она обхватила руками его за шею, прижи­маясь к нему, впитывая его тепло и силу, как умирающая женщина, пытающаяся вернуться к жизни. Она прижалась лицом к его шее, вдыхая теплый запах мускуса и лимона.

— Я люблю тебя, — прошептала она. — Я хочу, чтобы ты знал: что бы ни разделяло нас, я всегда буду любить тебя.

— Я не брошу тебя, любовь моя. — Он еще крепче обнял ее, а затем слегка отстра­нился, чтобы посмотреть ей в лицо. — Сколько бы полнолуний ни приходило и уходило. Сколько бы заклинаний ни творила Софи, ни­что не сможет разлучить меня с тобой.

Если не считать ответственности, которая обхватила ее шею, как удавка… Лаура при­коснулась ладонями к его подбородку, глядя на него, пытаясь сохранить в памяти черты его лица. Но только смотреть на него ей было мало.

Она провела пальцами по гладкой дуге его черных бровей, по густым черным ресницам, которые затрепетали под ее прикосновением. Коннор стоял тихо и спокойно, как языческий Бог, радующийся любопытному прикоснове­нию смертной женщины. Она помедлила у из­гиба его улыбающихся губ, поглаживая его кожу кончиками пальцев, глядя на него, чтобы сохранить черты его лица между страниц па­мяти. Никто не сможет лишить ее воспомина­ний о Конноре.

— Ты такой красивый, — прошептала она. — Мечта, воплощенная в жизнь.

Он нагнул голову, и она встала на цыпочки навстречу его поцелую, встретив его губы со всей любовью и страстью, которая копилась в ней с того момента, когда она впервые уви­дела его. Она обхватила руками его за шею.

Такой и должна быть жизнь — радостное соединение мужчины и женщины, два сердца, бьющиеся в унисон, две жизни, освещенные одним да тем же ослепительным сиянием. Она обнимала Коннора, пытаясь быть к нему бли­же, прижимаясь своим ноющим сердцем к его крепкой груди.

В его горле зародился стон. Его руки сколь­зили по ее спине, распространяя тепло, которое проникало через шелк платья и вызывало у нее желание почувствовать прикосновение его рук к своей голой коже.

— Лаура, — прошептал он, водя губами по ее щеке. — Позволь мне любить тебя, как я должен тебя любить — всем моим сердцем, душой и телом.

Она запустила руки в его густые волосы, ухватившись за шелковистые пряди, когда он ласкал нежную кожу у нее за ухом. Мечты, смешавшиеся с реальностью, вызывали в ней желание, такое сильное, какого она не могла вообразить. Именно этого она искала всю свою жизнь — любви и ответного чувства, страсти, грозившей поглотить ее.

А как же ответственность?

Она обещана другому.

Она не может принять его восхитительное обещание.

Она потянула его за волосы, отводя его губы от своей щеки, и посмотрела в бездонную синеву его глаз, видя, что в них горит любовь и желание. Ее ожидала зима до конца жизни, а лето было рядом — только руку протянуть.

Он крепко обнимал ее за талию, его лицо исказилось гримасой боли, в глазах светилось нескрываемое желание.

— Лаура, я хочу тебя! Здесь! Сейчас!

Она раскрыла рот, но слова протеста, не успев раздаться, были сметены желанием. Раз­ве в жизни существует справедливость, если им с Коннором навсегда будет отказано в радости разделять сердца, тела и души?

Его руки скользили по ее спине, распро­страняя тепло.

— Любовь моя, будь моей!

Один восхитительный момент тепла и све­та — вот все, что было ей доступно. Одно мгновение, чтобы дать ей силу прожить всю оставшуюся жизнь. Она прижалась к Коннору, раскрывая губы под его поцелуем и пробуя на вкус вечность.

В это мгновение ничто не имело значения. Ничто, кроме вкуса его губ, прижимающихся к ней, тепла его тела, проникающего в нее, обещая бесконечное лето.

Он провел руками по ее спине, и крючки расстегивались под его пальцами, как по вол­шебству. Зеленый шелк соскользнул с плеч Ла­уры, когда он поднял ее на руки и опустил на мягкий ковер, украшенный золотыми символа­ми королевской власти. Он лег поверх нее, целуя ее губы, щеки, глаза, расстегивая на себе одежду, срывая с себя фрак, галстук, жилет…

Лаура вцепилась в запонки на его рубашке, отрывая их от белой ткани, стремясь к теплу его кожи. Ее пальцы скользили по шелковистым черным волосам. Она чувствовала себя свобод­ной, не связанной правилами и ответственнос­тью, которая сковывала ее железными обруча­ми. Эти узы были крепче. Цепь, привязываю­щая ее к этому человеку, была гораздо сильнее, чем те, что выкованы из железа и стали.

Лаура тяжело дышала, откинув назад го­лову, пока он снимал с нее лиф, обнажая белую грудь, поднятую тугим корсетом навстречу ог­ню его губ. Медальон, который он носил, при­коснулся к ее лифу, когда он опустил голову.

— О Господи! — прошептала она. Это ока­залось сильнее, чем любой сон, это нежное прикосновение его рта к коже, словно горев­шей в огне.

— Такая красивая… — пробормотал Коннор, глядя на нее. Он обхватил ее грудь ла­донями, потирая большими пальцами туго на­тянутые, звенящие соски, пока Лаура не начала задыхаться от почти невыносимого удоволь­ствия, волнами расходящегося по телу.

Он приподнял ее юбки, и шелк и лен под­нялись горами у нее на поясе и рассыпались по сине-золотому ковру.

— Зачем столько одеяний? — сказал Коннор…

Лаура подняла бедра, глядя на него, зачарованная зрелищем его загорелых рук на своих белых панталонах.

— Но эти кажутся мне очень милыми. — Он расстегнул три жемчужные пуговицы и на­чал снимать с нее панталоны. В его глазах блестело желание. — Все эти женские облаче­ния очень возбуждают.

Лаура прикусила губу, когда он стянул пан­талоны с ее бедер, ляжек, сорвав их совсем. Но она не чувствовала стыда. Ей казалось, что она зачарована, как будто он завладел ее волей — полностью и безвозвратно.

— Я как будто достаю на свет сверкающий драгоценный камень. — Он мягко прикоснулся пальцами к внутренней стороне ее бедер.

Лаура затаила дыхание, вспомнив, как он прикасался к ней во сне. Неужели все проис­ходит за пределами сказочного царства их тай­ной долины? Но не успел этот вопрос возник­нуть в ее уме, как он ответил на него нежным поцелуем.

— О, мой… — Она с шумом втянула в себя воздух и запустила руки в теплые черные вол­ны его волос, прижимая его к себе, упиваясь каждой минутой запретного удовольствия.

Восхитительные чувства переполняли ее, но она хотела познать истинную радость их соединения.

— Мы принадлежим друг другу, — шептал он, прижимаясь к ней. — Всегда принадлежали и всегда будем принадлежать.

Она содрогнулась от правоты его слов. Внутри нее замерцало и разгорелось пламя, подобное тысяче крошечных огоньков, когда его плоть прикоснулась к ее влажной плоти. Она подняла бедра ему навстречу, и он по­грузился в нее.

За всю ее жизнь ни один мужчина не смо­жет обладать ею так, как обладал сейчас Коннор.

В будущем ее ожидали тяжкие узы супру­жеского долга с нелюбимым человеком. Но это мгновение навсегда останется с ней. Она будет хранить это воспоминание все последу­ющие годы.

— Я люблю тебя, — прошептала она.

— Ты — моя жизнь, — ответил он, глядя на нее, как будто ему нужно было смотреть в ее глаза с того момента, как она пересекла порог, за которым не было возврата.

Она почувствовала резкую боль, когда он достиг ее девственного барьера. Он закрыл глаза, всасывая в себя воздух, как будто чув­ствовал ее боль. А затем боль исчезла, рас­творившись в тепле, волнами исходящем от Коннора.

Потом не осталось ничего, кроме удоволь­ствия. Из спящей девушки она превращалась в страстную женщину.

— Коннор! Коннор! — шептала она от ра­дости.

Он поцеловал ее, прижимаясь к ней губами и засунув язык ей в рот, его плоть наполнила ее до самых глубин и, казалось, что сейчас они расплавятся от жара и энергии, возника­ющей между ними. Древний золотой медаль­он, нагревшийся от его кожи, терся об ее грудь, лаская ее теплом.

Она обнимала его руками и ногами, дви­гаясь в ритме, который все возрастал и рас­ходился волнами, пока во всем мире не ос­талось ничего, кроме этого ритма, этого по­единка между мужчиной и женщиной. Всем своим существом Лаура подчинилась судьбе, которая предназначалась ей от начала времен, сотрясаясь в объятиях Коннора и шепча его имя, чувствуя, как его тело напрягается и из­ливается в нее, слыша, как с его губ срываются звуки ее имени.

Она вздохнула, когда он расслабился и его теплое дыхание всколыхнуло влажные локоны у нее за ухом. Если бы только она могла быть с ним до конца жизни! Лаура вздрогнула, когда подумала, что ее ожидает вместо того счастья, которое она нашла в объятиях Коннора.

Он отстранился от нее и, приподнявшись на локте, заглянул в ее лицо.

— Что такое, любовь моя? Чего ты ис­пугалась?

Она дотронулась до его шеи, почувствовав пальцами теплую и влажную кожу. Правда Таилась между ними, как демон, угрожая унич­тожить счастье. Она не могла сказать ему, что обещана другому — не сейчас, когда она все еще чувствовала внутри себя его теплую плоть.

— Кто-нибудь может сюда зайти.

Он улыбнулся.

— Мы неприлично ведем себя на балу? Она провела пальцами по изгибу его губ.

— Боюсь, что поднимется страшный скан­дал, если кто-нибудь хотя бы заподозрит, чем мы тут занимались.

— Иногда приличия могут ужасно раздражать. Она улыбнулась, глядя в его красивые глаза.

— Да.

Мгновение он, казалось, боролся с желани­ем успокоить ее страхи, оставшись здесь и сно­ва и снова доказывая ей свою любовь.

Мысль о том, чтобы опять заниматься с ним любовью, рискуя быть застигнутой врас­плох, была очень соблазнительной. Такой скандал расстроит все сватовство Филиппа. Но одновременно погубит ее отца.

— Коннор, прошу тебя, мы должны вер­нуться на бал.

Громкий вздох, вылетевший из его груди, согрел ей кончики пальцев.

— Сейчас посмотрим, сумею ли я надеть на тебя обратно все эти вещи.

Она застонала, когда он отстранился от нее, лишая ее нежного тепла.

— Хватит. — Он поцеловал ее, нежно об­ласкав губами. — Иначе я забуду про все свои наилучшие намерения.

С помощью Коннора она привела в по­рядок свой наряд и поправила прическу. По­кончив с этим, она осмотрела тронный зал Эстер Гарднер, задержав взгляд на голубом бархатном диване, где ей в один прекрасный день предстоит сесть, изображая из себя иде­альную супругу человека, которого она нико­гда не полюбит.

— Не смотри так уныло, любовь моя. — Коннор погладил ее щеку кончиками паль­цев. — Это только начало. У нас впереди целая жизнь.

Она взглянула в его прекрасные глаза, видя в них любовь, которая могла бы длиться веч­ность. Любовь, которую она не могла ему подарить.