Возвращение: Души теней

2

Елена выскочила с заднего сиденья «ягуара» и отбежала на несколько шагов, прежде чем обернуться и посмотреть, что упало на машину.

Это был Мэтт. Он лежал на спине и силился подняться.

— Мэтт! Господи! Ты в порядке? Ты ранен? — Елена кричала, а Мэтт стонал ей в тон:

— Елена! Господи! «Ягуар» в порядке? Он не поврежден?

— Мэтт, ты с ума сошел? Головой ушибся?

— Царапин нет? Люк в крыше в порядке?

— Царапин нет, люк цел, — Елена не имела ни малейшего понятия о состоянии крыши, но видела, что Мэтт бредит. Он пытался встать, не запачкав машину, но не мог, потому что его ноги были в грязи. Слезть с крыши без помощи ног было сложновато.

Елена огляделась. Она сама однажды упала с неба, но до этого шесть месяцев была мертва и снова появилась на земле без одежды, а Мэтт был жив и одет. У нее возникло более прозаическое объяснение.

Объяснение привалилось к стволу кладрастиса и со слабой ухмылкой наблюдало за происходящим.

Дамон.

Он был невысоким, ниже Стефана, но от него исходило ощущение угрозы. Одет он был безукоризненно, как всегда, — черные джинсы от Армани, черная рубашка, черный кожаный пиджак и черные ботинки. Все это отлично сочеталось с небрежно взъерошенными черными волосами и черными глазами.

Елена вдруг поняла, что одета в длинную белую ночную рубашку, которую она взяла, чтобы в пути переодевать под ней белье. Обычно она делала это на рассвете, но сегодня отвлеклась на дневник. В любом случае, ночная рубашка — не лучший наряд для утренней встречи с Дамоном. Она была непрозрачной — материал ближе к фланели, чем к нейлону, но была украшена кружевом, особенно у ворота. Кружево вокруг привлекательной для вампира шейки — а именно так говорил Дамон — как красная тряпка перед разъяренным быком.

Елена скрестила руки на груди и попыталась проверить, спрятана ли ее аура.

— Ты похожа на Венди, — сообщил Дамон с ослепительной, но злой улыбкой и наклонил голову набок.

Елена не поддалась:

— Венди? — Тут она вспомнила, что так звали девочку из «Питера Пэна», и внутренне содрогнулась. Она была мастером подобных перепалок. Вот только Дамон ее превосходил.

— Венди… Дарлинг, — голос Дамона источал патоку.

Елена почувствовала, что дрожит, Дамон обещал не воздействовать на нее телепатически и не манипулировать ею. Но иногда он почти переходил эту границу. Конечно, это целиком вина Дамона, думала Елена, ведь у нее не осталось никаких чувств к нему — ну кроме сестринских. Но Дамон не сдавался, сколько бы раз она ему ни отказывала.

Сзади послышался глухой удар — очевидно, Мэтт все-таки слез с крыши. Он немедленно вступил в перепалку:

— Не называй ее так! — закричал он и повернулся к Елене. — Наверное, так звали его последнюю подружку. И — и — знаешь, что он сделал?! Как он меня разбудил утром? — Мэтт весь трясся от возмущения.

— Он поднял тебя и швырнул на крышу машины? — предположила Елена. Она разговаривала с Мэттом, не поворачиваясь к нему. Легкий утренний ветерок прижимал ночную рубашку к телу, и Елена не хотела стоять к Демону спиной.

— Нет! То есть да! Нет и да! Он даже рук марать не стал. Просто сделал вот так, — Мэтт повел рукой в воздухе, — и я сначала упал в лужу, а потом рухнул на крышу «ягуара». Могла сломаться крыша… или я. А теперь я весь грязный, — осмотрев себя, с грустью добавил он, будто раньше не понимал этого.

Дамой заговорил:

— А почему я поднял тебя и бросил? Чем ты занимался, когда я старался сохранить дистанцию между нами?

Мэтт покраснел до корней светлых волос. Обычно спокойные голубые глаза засверкали, и он сказал вызывающим тоном:

— Я держал в руках палку.

— Палку. Обычную палку, которую можно подобрать на обочине. Такую палку?

— Да, я подобран ее на обочине, — по-прежнему дерзко ответил Мэтт.

— Но потом с ней случилось что-то странное, — неуловимым движением Дамон извлек откуда-то очень длинный и очень прочный на виц кол, заостренный е одной стороны. Он явно был вырезан из очень твердого дерева, скорее всего, из дуба.

Пока Дамон со всех сторон разглядывал «палку» — видно было, что ему нелегко это делать, — Елена обернулась к разозленному Мэтту.

— Мэтт! — укоризненно сказала она. Это явно была кульминация холодной войны между париями.

— Я просто подумал, — упрямо сказал Мэтт, — что это неплохая идея. Я ведь сплю под открытым небом, и может появиться… другой вампир.

Елена уже отвернулась от него и пыталась успокоить Дамона, когда Мэтт снова взорвался:

— Расскажи, как ты разбудил меня! — резко сказал он и продолжил, не дав Дамону вставить ни слова: — Я только открыл глаза, когда он уронил на меня это, — Мэтт дернулся к Елене и что-то протянул ей. Она, в полном замешательстве, повертела эту штуку в руках. Больше всего она походила на огрызок карандаша, но темного красно-коричневого цвета.

— Он уронил его на меня и сказал «вычеркни двоих», — продолжил Мэтт. — Он убил двух человек — и хвастается этим!

Елене больше не хотелось держать этот карандаш в руках:

— Дамон! — крикнула она, пытаясь понять что-то по его совершенно бесстрастному лицу. — Дамон… ты ведь… не…

— Не проси его, Елена. Мы должны…

— Если бы кто-нибудь позволил мне вставить хоть слово, — сердито сказал Дамон, — я упомянул бы, что, прежде чем я рассказал про этот карандаш, кто-то попытался проткнуть меня, даже не вылезал из спального мешка. А я собирался сказать, что это были не люди. Это были вампиры, убийцы, наемники — они находились под властьюМалахов Шиничи. И они шли за нами. Они добрались аж до Уоррена в Кентукки — скорее всего, расспрашивая о машине. Нам пора избавиться от нее.

— Нет! — завопил Мэтт. — Эта машина очень многое значит для Стефана и Елены.

— Эта машина что-то значит для тебя, — поправил Дамон, — и хочу заметить, что я бросил свой «феррари» в бухте, чтобы мы могли взять тебя с собой.

Елена подняла руку. Она больше не могла этого слышать. Да, она любила машину — большую, ярко-красную, блестящую и очень заметную. Она напоминала о том, что они со Стефаном чувствовали в день ее покупки, в день начала новой жизни вдвоем. При каждом взгляде на «ягуар» она вспоминала этот день, тяжесть руки Стефана на плече и взгляд, который она встречала, смотря на него снизу вверх, — зеленые глаза светились озорством и радостью от обретения чего-то по-настоящему желанного.

Она поняла, что дрожит, а из глаз текут слезы, и это заставило ее смутиться и разозлиться.

— Видишь, — Мэтт сверлил Дамона взглядом, — теперь она плачет из-за тебя.

— Из-за меня? О, не я один говорил о своем дорогом младшем братике, — вежливо ответил Дамон.

— Заткнитесь! Немедленно! Оба! — закричала Елена, пытаясь успокоиться. — И я не хочу видеть этот карандаш. — Она держала его как можно дальше от себя.

Дамон забрал его, и Елена вытерла руки подолом ночной рубашки. У нее кружилась голова, ее трясло при мысли об идущих по их следу вампирах.

А потом она покачнулась и сразу почувствовала теплую сильную руку и услышала голос Дамона:

— Ей просто нужен свежий воздух.

Он взял ее на руки и взлетел.

— Дамон, не мог бы ты поставить меня на землю?

— Прямо сейчас, дорогая? До земли довольно далеко…

Елена продолжала вырываться и возражать, но уже почти успокоилась. Прохладный утренний воздух в самом деле прочищал голову, хотя и заставлял дрожать.

Она попыталась перестать трястись, но ничего не могла с этим поделать. Дамон посмотрел на нее сверху вниз и с совершенно серьезным лицом попытался снять пиджак. Елена поспешно остановила его:

— Нет-нет! Просто иди… то есть лети, а я буду висеть.

— И следить за низко летящими чайками, — Дамон говорил серьезно, но в углах рта пряталась усмешка. Елена попыталась отвернуться, чтобы не засмеяться.

— Итак, когда же ты решил, что можно швырять людей на машины? — поинтересовалась она.

— Совсем недавно. Это было непросто, как и полет. А ты знаешь, что я люблю непростые задачи.

Он смотрел на нее сверху черными-черными глазами; их ресницы были очень длинными, и казалось несправедливым, что они достались парню. Елена чувствовала себя легкой, как пушинка одуванчика, но голова все еще кружилась, как будто она выпила.

Стало намного теплее, и девушка догадалась, что Дамон заключил ее в свою теплую ауру. Дело было не в температуре, а в остром пьянящем ощущении близости; он вобрал ее в себя, ее глаза, и лицо, и волосы, плавающие вокруг плеч облаком золота. Елена покраснела. Она почти слышала его мысли, от которых на ее бледном лице выступил розовый румянец.

Румянец был непроизвольной физической реакцией на тепло и близость, но одновременно она почувствовала и эмоциональную реакцию — благодарность за этот его поступок и признательность за его поступки вообще. Сегодня он спас ей жизнь, если она что-то понимала в вампирах, одержимых малахами Шиничи, вампирах-убийцах. Она не могла даже представить, что бы они с ней сделали, да и не хотела об этом думать. Она просто радовалась тому, что Дамой оказался достаточно умен и безжалостен, чтобы избавиться от них, пока они не добрались до нее.

Чтобы не заметить, насколько великолепен Дамон, надо быть слепой и полной дурой. Конечно, после того как Елена дважды умерла, Дамок не производил на нее такого впечатления, как на других девушек, но факт оставался фактом, грустил ли Дамон или улыбался искренней улыбкой, приберегаемой специально для нее.

Проблема заключалась в том, что Дамон мог читать ее мысли, особенно когда она была так близко, и их ауры соприкасались. Дамон почувствовал реакцию Елены и ответил тем же. Елена не успела толком понять, что тает, и ее невесомое тело обрело вес и оказалось в объятиях Дамона.

Второй же проблемой было то, что Дамон не пытался ее зачаровать; он попался так же, как и Елена, даже сильнее, потому что у него не было никакой защиты. У Елены она была, но барьеры сгорали и плавились. Она не могла думать. Дамон смотрел на девушку таким знакомым взглядом! Но у нее никак не получалось вспомнить где она уже видела этот взгляд.

Елена не могла ничего анализировать, она просто грелась в теплом свете ласки, любви и заботы, и этот свет пронизывал все ее тело.

И Елена отдала себя — полностью. Почти ничего не осознавая, она откинула голову, открывая горло, и закрыла глаза.

Дамон аккуратно повернул голову Елены, поддерживая ее одной рукой, и поцеловал девушку.