Возвращение: Души теней

5

Елена залезла на заднее сиденье «ягуара» и надела под ночную рубашку плюшевую аквамариновую футболку и джинсы — это остановило бы любого полицейского или просто человека, вознамерившегося помочь хозяевам машины, заглохшей на пустынной дороге. Потом она легла.

Но сон не шел, хотя ей наконец-то было тепло и уютно.

«Чего я хочу? На самом деле?» — спросила она себя. Ответ пришел немедленно.

Я хочу увидеть Стефана. Почувствовать его руки на плечах. Посмотреть ему в лицо — и поймать взгляд зеленых глаз, который предназначен только для меня. Я хочу, чтобы он меня простил и сказал, что всегда был уверен в моей любви.

И еще я хочу… Елена почувствовала, как по телу разливается тепло. Я хочу, чтобы Стефан меня поцеловал. Я хочу его поцелуев, горячих, нежных и сладких.

Елена во второй или третий раз закрыла глаза и попыталась устроиться поудобнее. Глаза наполнились слезами. Если бы она могла плакать, по-настоящему плакать по Стефану! Но что-то ее останавливало. Она не могла выдавите ни единой слезы. Господи, как она измучилась…

Елена старалась. Она закрыла глаза и ворочалась с боку на бок, пытаясь не думать о Стефане хотя бы пару минут. Ей нужно было заснуть.

Она в очередной раз дернулась в попытке найти удобное положение — как вдруг все изменилось.

Елене стало хорошо. Слишком хорошо. Она вообще не чувствовала под собой сиденья. Резко поднявшись, она застыла — сидела она прямо в воздухе, почти касаясь головой крыши «ягуара».

«Сила тяжести снова пропала», — в ужасе подумала она. Но нет. Это было не похоже на то, что она чувствовала, впервые вернувшись из загробного мира и летая, как воздушный шарик. Она не могла объяснить, в чем разница, но она ее чувствовала.

Она боялась двигаться. Причин проблемы она не понимала, но шевелиться не осмеливалась.

А потом она увидела.

Она увидела себя — на заднем сиденье машины, с закрытыми глазами и откинутой назад головой. Она различала каждую мелочь, от складок плюшевой аквамариновой футболки до бледно-золотой косы, которая почти расплелась, потому что в ней не было резинки. Выглядела она мирно спящей.

Значит, вот как все заканчивается. Скажут, что однажды летом Елена Гилберт мирно умерла во сне. Причина смерти не установлена…

Потому что разбитое сердце нельзя счесть причиной смерти. Закрыв лицо рукой — жест вышел еще более мелодраматическим, чем обычно, — она попыталась влететь обратно в свое тело.

Не сработало. Слегка шевельнувшись, она сразу оказалась вне «ягуара».

Она прошла сквозь потолок, ничего не почувствовав. Но это совсем не так, как в прошлый раз! Тогда был тоннель — и Свет. Может быть, она не привидение?

Внезапно Елене стало весело. «Я знаю, что это», — с торжеством подумала она. Это выход из тела!

Она снова посмотрела на спящую себя, очень внимательно. Да! Да! Между ее спящим телом — ее реальным телом — и ее душой тянулась тонкая нить. Она была привязана! Где бы она ни оказалась, она всегда сможет найти дорогу обратно.

У нее было только два пути. Один — назад в Феллс-Черч. Она примерно представляла, как определить направление по солнцу, и знала, что кто-нибудь, понимающий в бестелесных перемещениях (так это именовала Бонни, когда-то пережившая приступ увлечения спиритизмом и прочитавшая кучу книжек по теме), сумеет разобраться во всех этих астральных перекрестках.

Второй путь, само собой, вел к Стефану.

Дамон может воображать, что она не знает, куда идти, да и на самом деле — при взгляде на восходящее солнце она почувствовала, что Стефан в другой стороне, на западе. Но она всегда считала, что души любящих каким-то образом связаны — серебряной нитью между сердцами или красным шнуром между мизинцами.

К своему восторгу, она обнаружила эту связь сразу же.

Тонкий шнурок цвета лунного отражения в воде, протянутый от сердца спящей Елены к… да. Когда она прикоснулась к шнурку, она сразу почувствовала Стефана. Теперь она легко найдет его.

На самом деле, она не сомневалась в направлении. Она бывала в Феллс-Черч. Бонни — медиум невероятной силы, как и старая квартирная хозяйка Стефана, миссис Теофилия Флауэрс. Они и блестящий ум Мередит защищали город.

«Они все поймут», — отчаянно убеждала она себя. У нее уже не будет такого шанса. И, не думая больше ни секунды, Елена устремилась в сторону Стефана.

Она неслась сквозь воздух слишком быстро, чтобы замечать окружающий пейзаж. Вокруг были размытые пятна, различающиеся цветом и фактурой. Вдруг перехватило горло — Елена поняла, что проходит сквозь предметы.

Всего через несколько мгновений сердце болезненно сжалось: она увидела Стефана, худого, с посеревшим лицом, на драной соломенной подстилке. Стефана в грязной, завшивленной, усыпанной тростником клетке — клетке из чертовых железных полос, из которой не сможет сбежать ни один вампир.

Елена ненадолго отвернулась — чтобы разбуженный ею Стефан не увидел ее страданий и слез. Она пыталась успокоиться, когда услышала голос Стефана. Он уже проснулся.

— А ты все не бросишь попытки? — В голосе была тяжелая ирония. — По-моему, ты должна была уже все понять. Но ты каждый раз делаешь что-нибудь не так. В прошлый раз — маленькие заостренные ушки. Теперь одежда. Елена никогда не наденет мятую блузку. И не станет ходить босиком, с грязными ногами, даже если от этого будет зависеть ее жизнь. Пошла вон. — Он пожал плечами под рваным одеялом и отвернулся.

Елена застыла. Ей было слишком больно выбирать слова, и они сами полились фонтаном:

— Стефан! Я просто пыталась поспать прямо в одежде, на тот случай, если полицейский заметит «ягуар», пока я буду спать на заднем сиденье. «Ягуар», который ты мне купил. Я не думала, что тебя волнует такая ерунда! Одежда мятая, потому что я живу в походных условиях, а ноги запачкались, когда Дамон… ладно, неважно. На самом деле, на мне ночная рубашка, но, когда я вышла из тела, ее не оказалось. Думаю, когда ты выйдешь из тела, ты будешь выглядеть так же, как в нем.

Она вскинула руки в защитном жесте, потому что Стефан обернулся. Чудо из чудес — кровь окрасила его бледные щеки. Он больше не казался высокомерным. Зеленые глаза горели гневом.

— Ноги запачкались, когда Дамон сделал что? — спросил он, тщательно выговаривая каждое слово.

— Это не имеет значения.

— Черт возьми! Еще как имеет, — вдруг он остановился и прошептал, как будто только сейчас увидел ее: — Елена?

— Стефан! — Она не сдержалась и протянула к нему руки. Она вообще не могла сдерживаться: — Стефан, не знаю как, но я оказалась здесь. Это я! Я не сон и не призрак! Я думала о тебе и заснула — и вот я здесь. — Она попыталась дотронуться до него призрачными руками. — Ты мне веришь?

— Верю… потому что я думал о тебе. И это как-то привело тебя сюда. Это любовь. Это потому, что мы любим друг друга! — В его устах эти слова звучали как откровение.

Елена закрыла глаза. Если бы она только была в своем теле… она показала бы Стефану, насколько сильно она его любит. А сейчас приходилось пользоваться словами, неуклюжими клише, слабым отражением действительности.

— Я всегда буду любить тебя, Елена, — Стефан снова перешел на шепот. — Но я не хочу видеть рядом с тобой Дамона. Он найдет способ сделать тебе больно.

— Я ничего не могу с этим поделать, — прервала его Елена.

— Тебе придется!

— Он моя единственная надежда, Стефан! Он не хочет делать мне больно. Он убивал, чтобы защитить меня. Господи, у нас столько всего случилось! Мы едем… — Елена осеклась, тревожно посмотрела по сторонам.

Стефан напрягся, но заговорил совершенно бесстрастно:

— Куда-то, где вы будете в безопасности.

— Да, — сказала она почти серьезно, зная, что по ее призрачным щекам сейчас текут фантомные слезы. — И… Стефан, ты столько не знаешь! Кэролайн обвиняет Мэтта в том, что он изнасиловал ее на свидании — она беременна. Но это был не Мэтт!

— Конечно, нет! — возмутился Стефан. Он бы сказал еще многое, но Елена продолжала:

— Я думаю, что настоящий виновник — Тайлер Смоллвуд. Если прикинуть время и посмотреть, как изменилась Кэролайн… Дамон сказал, что…

— Что ребенок от оборотня обязательно превратит в оборотня мать.

— Да! Но оборотень в ней борется с малахом. Бонни и Мередит говорили мне о Кэролайн… разное. Например, что она ползает по полу, как ящерица. Ужасно! Но мне пришлось оставить их с этим наедине, чтобы я смогла добраться до безопасного места.

— Волки-оборотни, лисы-оборотни… — Стефан покачал головой. — Конечно, кицунэ гораздо сильнее магически, но вервольфы сначала убивают, а потом думают. — Он стукнул кулаком по колену. — Вот бы мне оказаться там!

Нахлынули удивление и отчаяние. Елена выдохнула:

— Вместо этого я здесь! С тобой! Я не знала, что способна на такое. Но я ничего не могу передать тебе этим путём, даже себя. Свою кровь. — Она беспомощно всплеснула руками, но вдруг заметила самодовольство во взгляде Стефана.

У него до сих пор осталось черномагическое вино Кларион-Лесс, которое она ему передала. Она знала! Это единственная жидкость, которая — при крайней необходимости — может, если нет крови, поддержать в вампире жизнь.

Черномагическое «вино» — безалкогольная, не предназначенная для людей жидкость — единственный напиток, который, помимо крови, действительно нравится вампирам. Дамон рассказывал Елене, что оно магическим образом делается из особого сорта винограда, растущего на границе ледников, и хранится в полной темноте. Это придает ему темный бархатистый вкус.

— Неважно, — сказал Стефан на случай, если кто-то подслушивал. — Как это произошло? Выход из тела? Почему бы тебе не спуститься и не рассказать мне об этом? — Он лег обратно на подстилку и посмотрел на нее воспаленными глазами. — Извини, я не могу предложить тебе лучшей постели.

На мгновение его черты исказило унижение. Все это время ему удавалось скрывать от нее стыд, который он испытывал, представ перед ней в таком виде — запертым в клетке, одетым в лохмотья, мучимым черт знает какими паразитами. Он — Стефан Сальваторе, который когда-то… когда-то… Сердце Елены разбилось. Она чувствовала, что оно разлетелось вдребезги, как стекло, и бритвенно-острые осколки разрывали плоть изнутри. Она плакала, и огромные призрачные слезы капали на лицо Стефана, как кровь, — в воздухе они были прозрачными, но, касаясь его кожи, становились красными.

Кровь? Конечно же нет. Таким способом она не могла передать ему ничего полезного. Она по-настоящему плакала, плечи вздрагивали, слезы капали на Стефана, поднявшего ладонь словно бы в попытке поймать слезинку…

— Елена… — в голосе слышалось удивление.

— Ч-что? — всхлипнула она.

— Твои слезы. Я чувствую… — Он смотрел на неё снизу вверх с чем-то напоминающим священный ужас.

Елена не могла справиться со слезами, хотя знала, что уже успокоила его гордое сердце — и не только:

— Н-н-не понимаю.

Он поймал одну слезнику и поцеловал ее. Посмотрел на нее блестящими глазами:

— Мне трудно говорить об этом, маленькая… милая…

«Зачем тогда использовать слова?» — подумала она, все еще не успокоившись. Теперь она всхлипывала прямо ему в шею.

«Здесь сложновато восстанавливать силы, — ответил он. — Ты уже догадалась. Если бы ты мне не помогла, я был бы мертв. Они не понимают, почему я все еще жив. И поэтому… они скорее умрут сами, чем справятся со мной, понимаешь?»

Елена подняла голову — хрустальная слезинка упала ему на лицо.

«Где они? Я убью их. Не говори, что у меня не получится, — я найду способ. Я найду способ, даже находясь здесь!»

Он потряс головой:

«Ангел мой, разве ты не понимаешь? Тебе не нужно их убивать. Твои слезы, призрачные слезы непорочной девы…»

«Стефан, кому как не тебе знать, что я вовсе не непорочная дева?»

«…непорочной девы, — повторил Стефан, ничуть не смущенный ее словами, — могут вылечить все. Я был болен, Елена, хотя и пытался скрыть это. Но теперь я здоров! Как новенький! Они никогда не поймут, как это случилось».

«Точно?»

«Посмотри на меня!»

Елена посмотрела. Лицо Стефана больше не было серым и измученным. Он был бледен, но топкие черты прояснились — как будто он стоял перед костром, и огонь освещал чистые линии любимого лица.

«Это сделала… я?»

Она вспомнила, что первые слезы, падавшие ему на лицо, выглядели как кровь. Нет, не как кровь — как живая краска, впитывавшаяся в кожу. Она снова спрятала лицо у него на груди.

«Я рада. Я так рада. Но мне бы хотелось дотронуться до тебя. Я хочу почувствовать твои руки».

— По крайней мере я могу смотреть на тебя, — прошептал Стефан. Елена знала, что даже это для него — как вода в пустыне. — А если бы мы могли касаться друг друга, я бы обнял тебя за талию. И поцеловал сюда… и вот сюда.

Они болтали всякую любовную чепуху, и каждый из них просто наслаждался видом возлюбленного и звуками его голоса. А потом Стефан мягко, но настойчиво попросил рассказать о Дамоне — с самого начала. К этому моменту Елена настолько успокоилась, что смогла рассказать о происшествии с Мэттом, не выставляя Дамона чудовищем.

— Стефан, Дамон действительно нас защищает.

Она рассказала об убитых Дамоном вампирах, которые их выслеживали. Стефан пожал плечами и сухо сказал:

— Большинство пишет карандашами, а Дамон с их помощью списывает людей со счетов. А как ты запачкалась?

— Я услышала удар — Мэтт упал на крышу машины. Но если честно, он пытался убить Дамона. Я заставила его выбросить кол, — она продолжила очень тихо: — Стефан, пожалуйста, не думай, что у нас с Дамоном что-то есть. Между нами ничего не изменилось.

— Я знаю.

Это было удивительно. Елена наслаждалась его доверием.

Она устроилась у него на руке — и это было счастье.

А потом вдруг мир — вся вселенная — содрогнулся от громкого стука. Елену подбросило. Звук не принадлежал этому миру — миру любви, доверия и возможности отдать всю себя Стефану.

Это началось снова — ужасный, пугающий Елену треск. Она беспомощно вцепилась в Стефана, а тот непонимающе смотрел на нее. Он не слышал этого кошмарного лязга.

Потом стало еще хуже. Ее вырвало из объятий Стефана и потащило назад, сквозь предметы, все быстрее и быстрее, пока она снова не оказалась в своем теле. К своему отвращению, она оказалась в том вещественном теле, которое до недавнего времени считала единственно существующим. Она влилась в него — и села под звуки, которые оказались стуком в окно. Стучал Мэтт.

— Ты спишь уже больше двух часов. Но я решил, что тебе это нужно. Ты в порядке?

— Мэтт… — Ей показалось, что она не сможет удержаться от слез. Но потом она вспомнила улыбку Стефана.

Елена моргнула и попыталась осмыслить ситуацию. Она не видела Стефана очень, очень долго. Но воспоминания о моментах, проведенных вместе, переложенные нарциссами и лавандой, никто у нее не отнимет.

Дамон злился. Он мерно взмахивал черными крыльями, пейзаж, расстилавшийся внизу, походил на великолепный ковер: в лучах рассвета луга и холмы сверкали изумрудом.

Дамон не замечал ничего — он видел все это уже много раз. Он искал una donna splendida.

Мысли путались. Мэтт с колом… Дамон все еще не понимал, почему Елена решила взять с собой этого беглеца от правосудия. Елена… Дамон попытался разозлиться на нее так же, как на Мэтта, но не смог.

Он плавно кружил над городком, высматривая жилые кварталы, ища ауры. Ему была нужна сильная аура — сильная и красивая. Он жил в Америке достаточно долго, чтобы понимать, что рано утром на улице можно встретить только три вида люден. Во-первых, студентов — но на дворе стояло лето, и выбор сокращался. Вопреки опасениям Мэтта, Дамон не любил школьниц. Во-вторых, людей, вышедших на пробежку. И в-третьих, думающих о прекрасном, как… как девушка внизу… садоводов.

Девушка с садовыми ножницами посмотрела наверх, когда Дамон завернул за угол и подошел к ее дому, постепенно замедляя шаг. По осторожным шагам было понятно, в каком восторге он от изобилия цветов, окружающих милый домик в викторианском стиле. На мгновение девушка почти испугалась. Но это нормально. На Дамоне были черные ботинки, черные джинсы, черная футболка и черная кожаная куртка, не говоря уж о черных очках. Но тут он улыбнулся и одновременно начал первое осторожное проникновение в разум la bella donna.

Одно было ясно сразу. Она любит розы.

— Какие «мерседес», — он в восхищении уставился на кусты, покрытые ярко-розовыми цветами, — а «айсберги», обвивающие решетку! А ваш «лунный свет»! — Он легко прикоснулся к раскрывшемуся цветку с лепестками цвета лунных лучей, отливавшими по краям бледно-розовым.

Девушка — Криста — не смогла сдержать улыбки. Дамон чувствовал, как поток информации свободно тек из ее разума в его. Ей всего двадцать два. Не замужем, живет с родителями. У нее как раз такая аура, как он искал, а дома почти никого нет — только ее спящий отец.

— Вы не похожи на человека, разбирающегося в цветах, — откровенно заявила Криста и рассмеялась, — извините. Я купила все эти сорта на выставке роз в Криквилле.

— Моя мать сама не своя до цветов, — легко и непринужденно солгал Дамон, — думаю, я унаследовал страсть к розам от нее. Я не задерживаюсь на одном месте достаточно долго, чтобы выращивать их, но мечтать-то я могу. Хотите узнать мою главную мечту?

К этому моменту Криста чувствовала себя плавающей в облаке сладкого розового запаха. Дамон ощущал каждое ее переживание, наслаждался видом румянца на щеках и легкой дрожью, пробегавшей по ее телу.

— Да, — просто ответила Криста, — я хочу узнать твою мечту.

Дамон наклонился вперед, понизил голос:

— Я хочу вывести черную розу.

Криста испугалась. Какая-то мысль промелькнула у нее в голове — слишком быстро, Дамон не успел ее поймать. Но потом она сказала почти так же тихо:

— Тогда я хочу показать тебе кое-что. Если у тебя есть время.

Задний двор был еще роскошнее сада. А еще, как с удовольствием отметил Дамон, там был гамак. В конце концов, скоро ему придется куда-то положить Кристу… когда она заснет.

Но за домом нашлось такое, что он невольно ускорил шаг.

— «Черная магия»! — воскликнул он, увидев винно-красные, почти бордовые цветы.

— Да, — мягко сказала Криста, — Черная магия. В попытках вырастить черную розу никому не удалось достигнуть лучшего результата. У меня они цветут трижды в год, — прошептала она с дрожью в голосе, не думая больше, кем может оказаться этот молодой человек, полностью захваченная чувствами, которые задели даже Дамона.

— Они великолепны. Самый темный красный цвет, который я когда-либо видел. Самый близкий к черному.

Криста все еще дрожала.

— Возьми одну, если хочешь. На следующей неделе я повезу их на выставку, но могу дать тебе одни распустившийся цветок. Ты будешь его нюхать.

— Д-да, п-п-пожалуйста.

— Можешь подарить его своей девушке.

— У меня нет девушки, — Дамой с облегчением продолжил лгать. Руки Кристы тряслись, когда она срезала длинный прямой стебель.

Дамон наклонился взять цветок, и их пальцы соприкоснулись.

Дамон улыбнулся.

У Кристы задрожали колени — Дамон легко подхватил ее на руки и продолжил то, за чем пришел.

Мередит зашла в комнату Кэролайн прямо за Бонни.

— Я сказала, закройте эту чертову дверь! — сказала — нет, прорычала — Кэролайн.

Что могло быть естественнее, чем оглянуться в поисках источника голоса. Перед тем как Мередит закрыла дверь, уничтожив единственный лучик света, Бонни разглядела стол Кэролайн. Стула, обычно стоявшего перед ним, не было.

Кэролайн сидела под столом.

Десятилетний ребенок легко бы там спрятался, но восемнадцатилетней Кэролайн пришлось принять чудовищную позу. Она сидела на куче чего-то, подозрительно напоминающего рваную одежду. Ее лучшую одежду — в исчезающем свете блеснула золотая парча.

Теперь они оказались в темноте втроем. Из-под двери не пробивалось ни полоски света. «Это потому, что коридор находится в другом мире», — в панике подумала Бонни.

— Боишься света, Кэролайн? — тихо спросила Мередит. Голос был ровным, спокойным. — Ты просила нас прийти повидаться с тобой — но мы тебя не видим.

— Я просила прийти поговорить со мной, — мгновенно поправила ее Кэролайн, почти как в старые времена. Наверное, это должно было успокоить, но теперь Бонни слышала ее голос, доносящийся из-под стола, и этот голос изменился. Он стал не хриплым, а…

«…ты не хочешь об этом думать. Не в полночной темноте этой комнаты.

…превратился в рычание» — беспомощно подумала Бонни. Кэролайн почти лаяла.

Звук подсказал Бонни, что девушка под столом двигается. Перехватило горло.

— А мы хотим тебя увидеть, — тихо сказала Мередит. — Ты знаешь, что Бонни боится темноты. Я включу ночник?

Бонни почувствовала, что дрожит. Плохо. Нельзя показывать Кэролайн, что ее боятся. Но в этой могильной темноте она не могла не дрожать. Она чувствовала, что комната имеет неправильную форму, — или это была просто игра воображения? Она слышала такое, из-за чего чуть не подпрыгивала на месте. Например, громкие щелчки прямо за спиной. Что это?

— Хорррошо! Включай! — Кэролайн на самом деле рычала. И двигалась к ним: Бонни слышала приближающийся шорох и дыхание.

Не дай ей добраться до меня в темноте!

Ее охватила паника, но Бонни больше не могла думать, и она отступила в сторону и уткнулась во что-то…

Что-то высокое и теплое.

Не Мередит. Никогда раньше Бонни не замечала, чтобы от Мередит пахло застарелым потом и тухлыми яйцами. Но теплое нечто ухватило Бонни за руки, и при их соприкосновении раздался странный щелчок.

Руки оказались не просто теплыми — они были горячими и сухими. Пальцы впились в кожу Бонни.

А когда загорелся ночник, руки исчезли. Найденная Мередит лампочка давала очень тусклый красный свет — на абажур был намотан бордовый пеньюар.

— Может случиться пожар, — заметила Мередит. Даже ее ровный голос дрогнул.

Кэролайн стояла перед ними. Она показалась гораздо выше, чем раньше. Высокая и мускулистая, но с выступающим животом. Одета она была нормально, в джинсы и обтягивающую футболку. Руки она держала за спиной и улыбалась прежней надменной и злой улыбкой.

Я хочу домой, подумала Бонни.

— Ну? — поинтересовалась Мередит.

— Что? — Кэролайн продолжала улыбаться.

— Чего ты хочешь? — потеряла терпение Мередит.

Кэролайн изогнула губы в усмешке:

— Вы встречались сегодня со своей подружкой Изобель? Болтали с ней?

Бонни очень захотелось ударить ее, стереть с лица усмешку. Она не стала этого делать. Это, конечно, была просто игра света — она знала, что это так, — но зрачки Кэролайн горели красным.

— Да, мы были у Изобель в больнице, — сказала Мередит без выражения, а потом с неожиданной злостью добавила: — И ты прекрасно знаешь, что она не может разговаривать. Но, — в голосе прорезалось торжество, — врачи сказали, что она поправится. Язык заживет. Могут остаться шрамы, но она будет нормально говорить.

Улыбка Кэролайн исчезла. Лицо оказалось измученным, скучным и злым. Почему?

— Тебе лучше выйти из дома, — сказала Мередит медноволосой девушке, — нельзя же жить в темноте.

— Это не навсегда, — резко сказала Кэролайн, — только пока не родятся близнецы.

Она стояла, заложив руки за спину и выгнувшись вперед, так что живот выступал еще сильнее.

— Близнецы? — вступила в разговор Бонни.

— Мэтт-младший и Мэтти. Так я их назову.

Вынести злорадную улыбку и наглый взгляд Кэролайн Бонни уже не смогла.

— Ты не посмеешь! — услышала она свой собственный крик.

— Может быть, я назову девочку Хани, Мэттью и Хани, в честь папочки, Мэттью Ханиката.

— Ты не посмеешь! — Бонни кричала еще громче. — Сейчас, когда Мэтта нет, и он не сможет защитить себя.

— Да, он очень быстро сбежал. Полиции интересно почему. Конечно же, — Кэролайн понизила голос до многозначительного шепота, — он не один. Он с Еленой. Интересно, чем они занимаются в свободное время? — Она глупо хихикнула.

— Мэтт уехал не только с Еленой, — голое Мередит стал низким и злым. — Помнишь соглашение, которое ты подписала? Никому не рассказывать о Елене и не привлекать к ней внимание?

Кэролайн медленно моргнула. Как ящерица:

— Давным-давно. В прошлой жизни.

— Кэролайн, у тебя не будет никакой жизни, если ты нарушишь эту клятву. Дамон убьет тебя. Или ты уже?.. — Мередит замолкла.

Кэролайн все еще хихикала, как маленькая девочка, которой рассказали неприличный анекдот. Бонни моментально покрылась потом, волоски на руках встали дыбом.

— Кого ты сейчас слушаешь, Кэролайн? — Мередит облизала губы. Бонни видела, что она пытается удержать взгляд Кэролайн, но та отводила глаза. — Это… Шиничи? — Мередит рванулась вперед и схватила Кэролайн за руки. — Раньше ты видела и слышала его, смотрясь в зеркало. Теперь ты слышишь его постоянно?

Бонни хотела помочь Мередит. Хотела. Но она не могла ни двигаться, ни говорить.

В волосах Кэролайн были серые полосы. Серые. Тусклые серые нити, гораздо светлее пламенеющей меди, которой Кэролайн так гордилась. И были еще пряди, которые вообще не блестели. Бонни видела такую окраску у собак и смутно подозревала, что волки выглядят так же. Но увидеть такое в волосах подруги было… странно. Особенно если учесть, что эти жесткие волоски дрожали, поднимаясь как у собаки.

Она сошла с ума. В медицинском смысле.

Кэролайн посмотрела вверх — не на Мередит. В глаза Бонни. Бонни вздрогнула. Кэролайн смотрела так, как будто решала, сойдет ли Бонни за ужин, или она просто мусор.

Мередит сделала шаг вперед. Сжала кулаки.

— Не смотрррри, — резко сказала Кэролайн и отвернулась. Да, она определенно рычала.

— Ты правда хотела, чтобы мы тебя увидели? — мягко спросила Мередит. — Ты красуешься перед нами. Но, может быть, ты так просишь помощи?

— Врррряд ли!

— Кэролайн, — внезапно Бонни охватила жалость, — подумай. Вспомни, ты говорила, тебе нужен муж… — Она прервалась и сглотнула. Кто женится на этом чудовище, которое всего несколько недель назад выглядело как нормальная девушка? — Это я могу понять, — неуклюже закончила Бонни. — Честно, если ты будешь и дальше обвинять Мэтта, ничего хорошего из этого не выйдет. Никто… — Она не могла заставить себя произнести очевидное.

Никто не поверит такому существу, как ты.

— Я нашла настоящего кррррасавчика, — рыкнула Кэролайн и снова захихикала, — вы очень удивитесь.

Изумрудный взгляд Кэролайн сверкнул злобой. По лицу было ничего не прочитать, а рыжие волосы светились.

— Почему Мэтт? Откуда ты знаешь, что в ту ночь на него напали малахи? Шиничи натравил их на него специально для тебя?

— Или Мисао? — спросила Бонни, вспомнив имя девушки-кицунэ, много рассказавшей Кэролайн.

— В тот вечер у меня было свидание с Мэттом, — неожиданно Кэролайн заговорила нараспев, как будто читала стихи. Плохо читала. — Я была не против целоваться с ним, он ведь такой душка. Он получил засос на шее, и я кусала его губы.

Бонни открыла рот, но почувствовала руку Мередит на плече и промолчала.

— Но потом он словно сошел с ума. Он напал на меня! Я исцарапала ему руки, но он оказался слишком сильным. И теперь…

И теперь у тебя будут щенки, хотела сказать Бонни, но Мередит сжала ее плечо, и она снова промолчала. Внезапно Бонни ощутила укол тревоги: дети могут выглядеть как люди, и это обязательно будут близнецы, как сказала Кэролайн. И что тогда делать?

Бонни знала, что думают взрослые. Даже если Кэролайн не сможет выкрасить волосы обратно в рыжий, они скажут только: бедняжка поседела от горя!

Даже если взрослые увидят, как теперь выглядит Кэролайн, и как она себя ведет, они все спишут на шок. Бедняжка Кэролайн, она так изменилась с того дня. Ее так напугал Мэтт, что она прячется под столом. Она не моется — может, это обычное дело для тех, кто через такое прошел.

Кто знает, сколько времени надо вынашивать детей оборотня? Может, малах внутри Кэролайн контролирует и это, и со стороны все будет выглядеть как нормальная беременность?

А потом Бонни отвлеклась от своих мыслей и вслушалась в слова Кэролайн. Она почти не рычала, а говорила, как и раньше, резко и противно:

— Не понимаю, почему ему вы верите, а мне нет.

— Потому что, — ровно ответила Мередит, — мы знаем вас обоих. Мы бы знали, если бы Мэтт пригласил тебя на свидание, — а он этого не делал. Он вообще не из тех парней, которые будут иметь с тобой дело, и ты это знаешь.

— Но вы сказали, что на него напало чудовище.

— Малах, Кэролайн. Запомни уже это слово. Один из них сидит в тебе!

Кэролайн усмехнулась и отмахнулась:

— Говорите, они могут завладеть человеком и заставить делать что-то ему несвойственное?

Повисла тишина, «Даже если и говорили, то не тебе», — подумала Бонни.

— Хорошо, если я признаюсь, что у нас с Мэттом не было свидания? Если я скажу, что он ездил вокруг нашего квартала со скоростью пять миль в час, как будто заблудился? Рукав у нею был разорван, а рука искусана. Я привела его домой и хотела перевязать руку, но тут он сошел с ума. Я пыталась царапаться, по мешали бинты, я содрала их. Они до сих пор у меня хранятся, все в крови. Что вы скажете теперь?

«Ты используешь нас, чтобы обкатать свою ложь, прежде чем выступить перед шерифом Моссбергом, — холодно подумала Бонни. — Да, ты можешь выглядеть почти нормальной, если постараешься. Если ты перестанешь хихикать и уберешь с лица усмешку, то будешь вполне убедительной».

Заговорила Мередит:

— Кэролайн. Будут делать тест ДНК.

— Я знаю! — Кэролайн настолько возмутилась, что позабыла даже делать коварный вид.

Мередит посмотрела на нее в упор:

— Это значит, что нетрудно выяснить, покрыты ли бинты кровью Мэтта или чьей-то еще. И соответствуют ли потеки крови на бинтах тому, что ты рассказала.

— Там нет никаких потеков. Бинты промокли насквозь, — Кэролайн резко дернулась к шкафу, открыла его и вытащила что-то, что когда-то было эластичными бинтами. В слабом свете они казались красными.

Глядя на жесткую ткань, Бонни поняла две вещи. Это не были куски компресса, которые миссис Флауэрс накладывала на руку Мэтта после нападения. И ткань была залита настоящей кровью, целиком.

Мир вокруг завертелся. Пусть Бокии и верила Мэтту, новая версия событий ее напутала. Она могла даже сработать — если никто не найдет Мэтта и не возьмет у него кровь на анализ. Мэтт сам признавался, что не может вспомнить часть той ночи.

Но это не значит, что Кэролайн говорит правду! Зачем она начала со лжи и отказалась от нее, только когда вскрылись факты? Глаза у Кэролайн были как у кошки. Кошки играют с мышами просто для развлечения. Чтобы посмотреть, как они убегают.

Мэтт убежал.

Бонни потрясла головой. Она не могла больше оставаться в этом доме. Он что-то нарушил в мозгу. Она еще терпела кривые стены, сходившиеся под невозможными углами. Она даже привыкла к ужасному запаху и красному свету. Но теперь, когда Кэролайн держала пропитанные кровью бинты и рассказывала, что это кровь Мэтта…

— Я ухожу, — объявила Бонни. — Мэтт этого не делал. Я никогда не вернусь.

Под аккомпанемент сумасшедшего хихиканья она развернулась, пытаясь не смотреть на гнездо под столом. В одежду были закопаны пустые бутылки и полупустые тарелки. Там могло быть что угодно, даже малах.

Но когда Бонни пошевелилась, комната пришла в движение вместе с ней, все ускоряя вращение. Бонни дважды обернулась вокруг своей оси, пока наконец смогла остановиться.

— Подожди, Бонни. Подожди, Кэролайн. — Мередит была в ярости.

Кэролайн складывалась, как настоящий акробат, пытаясь снова залезть под стол.

— Кэролайн, а как насчет Тайлера Смоллвуда? Тебя не волнует, что это он отец твоих… детей? Сколько времени ты встречалась с ним, пока он не ушел к Клаусу? Где он сейчас?

— Он меррртв. Ты и твои дррррузья убили его.

Она снова рычала, но не зло, скорее торжествующе.

— Я не скучаю по нему. Надеюсь, он останется меррртвым, — Кэролайн снова хихикнула, — он на мне не женится.

Бонни нужно было уйти. Она нащупала дверную ручку, повернула ее — и на мгновение ослепла. Она столько времени провела в красноватой темноте, что свет в коридоре показался полуденным солнцем пустыни.

— Выррруби лампу, — прорычала Кэролайн из-под стола. Но когда Мередит собралась выполнить просьбу, Бонни услышала громкий взрыв, и красная лампа погасла сама собой.

И еще кое-что.

Полоса света из коридора пересекала комнату, как луч маяка. Кэролайн рвала что-то зубами. Что-то подозрительно напоминающее мясо. Сырое.

Бонни дернулась бежать и уткнулась в миссис Форбс. Она все еще стояла на прежнем месте. Ничто не выдавало, слышала ли она происходившее за дверью. Она просто стояла, глядя в пустоту.

— Я покажу вам выход, — сказала она тихо и ровно, не поднимая глаз на Бонни и Мередит. — Иначе вы заблудитесь. Пойдемте.

Прямой путь к лестнице и вниз и четыре шага до входной двери. Пока они шли, Мередит молчала, а Бонни не могла говорить.

Только на улице Мередит повернулась к Бонни:

— Ну? На нее сильнее влияет малах или то, что она оборотень? Что ты скажешь о ее ауре?

Бонни услышала собственный смех, больше всего походящий на плач.

— Мередит, у нее аура нечеловеческая, и я не знаю, что с этим делать. У ее матери вообще нет ауры. Они… их дом…

— Неважно. Тебе больше не придется туда идти.

— Это… — Бонни не знала, как рассказать о стенах, словно отраженных в кривых зеркалах, о лестнице, ведущей одновременно вверх и вниз, и сказала просто: — Думаю, нужно продолжить расследование. Подумать об одержимости… американской.

— Ты имеешь в виду одержимость демонами? — Мередит коротко взглянула на Бонни.

— Да. Думаю, так. Я не знаю, с чего начать перечисление ее проблем.

— У меня есть пара идей. Ты заметила, что она ни разу не показала нам руки? Это очень странно.

— Я знаю почему, — прошептала Бонни, пытаясь не засмеяться нервным смехом, — потому что у нее больше нет ногтей.

— Что?

— Она взяла меня за запястья, и я почувствовала…

— Бонни, ты несешь какую-то ерунду.

Бонни заставила себя говорить:

— У Кэролайн на руках когти, Мередит. Настоящие когти. Как у волка.

— Или, — прошептала Мередит, — как у лисы.