Возвращение приграничного воина

Глава 10

Тревожные мысли все утро не давали Джону покоя. Король не обрадуется, когда узнает, что во время воровского набега он убил человека. Оставалось надеяться, что его гнев остынет, когда на его сторону заступит фаланга Брансонов.

Проходя мимо спальни главы семьи, он остановился. Теперь здесь жил его брат. Он нерешительно замялся в дверях, гадая, не витает ли в стенах комнаты призрак отца, хотя своими глазами видел его мертвое тело и был на похоронах.

Роб заметил его.

— Я же просил тебя не лезть вперед, — сказал он, не удосужившись спросить о причине. — Тебя чуть не убили. И ее тоже, когда она поехала за тобой.

За ним? Нет. Все было не так.

— Она собиралась спуститься вниз одна. — Не станет он извиняться за то, что спасал Кейт.

Роб нахмурился.

— Она сама так сказала?

Джон покачал головой. Он все понял без слов, когда она взялась за поводья и низко пригнулась к спине лошади.

— Нет, но я уверен.

— Но зачем?

— Чтобы найти его! — Он потерял терпение. — Пока ты рисковал жизнью ради пары коров, ее заботило только одно: как добраться до Вилли Сторвика. Это единственная причина, по которой она поехала с нами. Ее вообще нельзя было брать с собой.

— Так сказал бы ей об этом.

Братья обменялись одинаково недовольными взглядами и одновременно тряхнули головами.

Джон рассмеялся.

— Ты вождь. Сам и говори. Мне не под силу ее изменить. — Во всем, кроме поцелуев, она была самой целеустремленной женщиной из всех, что ему встречались. — Как нельзя изменить…

… ветер.

Он вспомнил, что она говорила в день его приезда. Люди по обе стороны границы не чтят королей. На первое место они ставят семью. Все остальное стоит ниже, и король в том числе — если для него вообще находится место. Тогда Джон не поверил в это. И не хотел верить сейчас.

И все же он отправился с ними в рейд и убил человека, как поступил бы любой из Брансонов.

— Больше я не поеду с вами, — проговорил он.

— Нас тоже нельзя изменить, Джонни, — сказал Роб, будто читая его мысли. — И не пытайся. Довольствуйся тем, что я согласился дать тебе людей.

Не королю. Тебе. Уступка члену семьи.

— Королю нужна не просто единовременная помощь, — сказал он. — Но преданность всей Шотландии, включая приграничье.

— Этого ты не добьешься, Джонни, — с некоторым сожалением, как ему показалось, произнес Роб.

Ему было ясно, почему брат сожалеет. Ведь в противном случае ему пришлось бы переменить уклад всей своей жизни.

Когда он уезжал из Эдинбурга, задание казалось таким простым. Всего-то и надо было, что доставить указ короля. О неудаче он даже не думал.

Теперь угроза провала стояла перед ним так же отчетливо, как и Роб.

— Так что ты передашь малышу Якову? — спросил брат.

— Ничего. Если его приказ не будет выполнен, мне лучше не возвращаться. — Если, конечно, он не хочет, чтобы на его шее затянулась петля. Джон заставил себя улыбнуться, как будто речь шла о пустяках, а не о смертном приговоре. — В этом случае, полагаю, тебе придется кормить еще одного своенравного Брансона.

Роб покачал головой.

— Ну уж нет, братишка. Если ты отказываешься жить по законам семьи, ты больше не Брансон. Я не позволю тебе остаться.

Джон развернулся и пошел вниз по лестнице. Итак, вот она, правда. Ты больше не Брансон. Слова, которые мог бы сказать отец. То, что подспудно он чувствовал всю свою жизнь.

Семья опять подвела его.

Он повел плечами. Подумаешь. У него самого нет никакого желания здесь оставаться.

Снаружи завыл ветер, насмехаясь над ним.

— Идите сюда, — позвала его Кейт из дверей зала. — У меня для вас кое-что есть.

Она держала в руках поношенный дублет. Ее губы были решительно сжаты.

— Стойте смирно, — сказала она. — Я хочу вас измерить.

— Зачем?

— Чтобы подогнать куртку.

Он сдержал улыбку.

— Мои доспехи защищают лучше, чем набитая костями ткань.

— Ваши доспехи слишком тяжелы для пони, да еще и гремят словно колокол на всю округу. Я не хочу, чтобы из-за вас мы задерживались в пути, если вас снова ранят.

— Я больше не поеду в рейд, — резко сказал он, не пытаясь смягчить тон. — И вы тоже.

— Вы поедете на День перемирия, а он уже близко. В прошлый раз, когда мы напоролись на Сторвика, вам пришлось убить его. — Ради меня, чуть не вырвалось у нее. — Вы дали мне обещание, Джонни Брансон, и я позабочусь о том, чтобы вы оставались живы, пока не выполните его. Времени шить новую куртку у меня нет, но я попробую переделать эту. — Она протянула ему дублет. — Надевайте.

Джон подчинился, про себя позабавившись ее выдумке. Дублет выглядел обманчиво просто, словно обычная стеганая куртка с высоким воротом, которая могла спасти от мороза, но не от лезвия кинжала или меча. Однако, когда он надел его, то понял, что Кейт права. Дублет надежно защищал его спину, живот и сердце и позволял двигаться более свободно, чем литые доспехи.

Тормоша и расправляя ткань, она обходила его кругом, не поднимая глаз — без улыбки, держась на расстоянии, и все же так близко, что он уловил ее дыхание на своей шее, когда она проверяла, как дублет сидит на спине.

— Придется сделать вставки, — со вздохом сообщила она и развела его руки в стороны. — И здесь тоже. — Она шагнула назад. — Все. Можете снимать.

Он испытал облегчение, скинув дублет, и пожалел, что нельзя так же легко стряхнуть с души напряжение последних дней. Он не один из них. Куртка приграничного рейдера будет смотреться на нем так же фальшиво, как мужские бриджи на Кейт.

Она все не уходила. Откашлялась, словно собралась заговорить, но продолжала стоять, опустив глаза на дублет на сгибе локтя.

— Я должна поблагодарить вас, — наконец сказала она. — Вы спасли мне жизнь.

— Затем я и поехал, — только и мог ответить он.

Она кивнула, не поднимая взгляда.

Кто эта робкая незнакомка? У реки она первая дотронулась до него. Целовала его. В благодарность за спасение? Или во всем виновато возбуждение от набега, которое разгорячило ее кровь?

Наверное, так оно и есть. И хотя она поблагодарила его и не стала бранить за вольность, она заслуживала извинения. Он спросил, можно ли поцеловать ее. Она ответила «да». Но он дал ей слово. Нужно было найти в себе силы сдержаться.

— Я тоже должен сказать вам одну вещь. Я прошу прощения… — За то, что поцеловал ее? Нет. Он начал заново: — Я дал слово не прикасаться к вам и не сдержал его. Мне очень жаль.

Ее щеки порозовели. Смущение. Так непохоже на Храбрую Кейт.

— Вы не виноваты, — произнесла она. — Мне самой не стоило… — Не договорив, она отвернулась.

— Но ведь все оказалось не так плохо, как вы боялись. — В этом он был уверен. Несколько секунд она принадлежала ему, безраздельно.

Их глаза встретились.

— Я не ожидала… — Она отвела взгляд и снова принялась сосредоточенно изучать дублет. — Вы не такой, как остальные мужчины.

Ее слова были как пощечина, как удар под дых. Даже Роб не ставил под сомнение его мужественность. Усилием воли он заставил себя говорить негромко и ровно.

— О чем это вы?

— Ровно об этом! Другие на вашем месте принялись бы шуметь, топать ногами и бахвалиться своей отвагой. Или угрюмо молчать. А вы просто стоите, улыбаетесь и спокойно интересуетесь, о чем это я.

— Значит, для вас мужчина это нечто вроде рычащего, бездумно убивающего зверя?

Но он и сам был таким. Он убил человека, думая только о том, чтобы защитить ее. И несмотря на все свои клятвы, снова и снова представлял ее в своих объятьях.

— Мужчина, — сказала она, — это тот, кто способен отдать жизнь за свою семью.

Вот. Теперь она пытается навязать обязательства, как только что навязала ненужный ему дублет. Но он уже взвалил их на себя, когда поклялся отомстить за нее, даже не понимая, что кроется за ее ненавистью.

— Вашей жизнью движет только одна цель? Увидеть убийцу вашего отца мертвым?

По ее лицу пробежала странная рябь. На секунду ему показалось, что она сейчас заплачет, как обычная женщина, но не успел он моргнуть, как она овладела собой.

— Кто отомстит за него, если не я?

Он ощутил укол вины за бездействие своего отца. Если бы Рыжий Джорди отомстил за нее сразу, его сыновьям не пришлось бы взваливать на себя эту ношу.

— Но что будет потом? Вы сделали возмездие смыслом своей жизни. Что будет, когда Сторвика не станет?

На ее лице отразилось замешательство, словно она никогда не задумывалась об этом.

— Я не знаю, — в конце концов призналась она.

Он импульсивно взял ее пальцы. Ее руки умели обращаться с мечом, перевязывать раны и шить, но сейчас, в колыбели его ладоней, казались маленькими и тонкими.

— Вам надо выйти замуж, — сказал он, гадая, что с нею станет, когда она добьется исполнения своей цели. Почему-то он подозревал, что это не принесет ей того счастья, на которое она уповала. — Найдите кого-нибудь, кто будет заботиться о вас и защищать.

Кого-нибудь другого, не Джонни Брансона.

При этой мысли внутри него закипел гнев. Так, по крайней мере, он назвал это чувство. Гнев за то, что она подвергала себя опасности, за то, что из-за ее упрямства он был вынужден убить человека.

— О, — сказала она, улыбаясь уголком рта. — Вот теперь вы заговорили, как все.

Она не забрала руку. Вместо этого она посмотрела ему глаза, и он понял, что она обдумывает его слова. А потом он перестал мыслить логично. Ему захотелось согреть ее маленькие, холодные ладони. Согреть ее всю, своими губами, в своей постели.

Его глаза потемнели от желания. Заметив это, она отстранилась и, чтобы занять руки, принялась снимать с дублета невидимые ворсинки.

— Я никогда не выйду замуж.

— Почему?

— Потому что не хочу.

Она словно пыталась убедить в этом не только его, но и себя.

— Из-за того, что произошло?

— А что вы об этом знаете? — спросила она резким тоном, и таким же сделался ее взгляд.

— Я знаю, что женщины и раньше теряли отцов, но не хватались за меч и не начинали шарахаться от мужчин. — Как он может быть уверен, что в ту ночь не случилось чего-то еще, гораздо худшего? Он уже спрашивал, и она все отрицала, но…

— А мужчин и раньше отсылали к чужим людям, но они не отказывались от своей семьи.

Он вздрогнул. Она умела дать отпор не только мечом, но и словом.

— А что Роб? Он согласен кормить и поить вас до конца ваших дней? — Жестокий вопрос, о котором он немедленно пожалел.

Она гордо вскинула голову.

— Я отрабатываю свой хлеб.

Вскинутый подбородок, закованное в броню сердце — внезапно он понял, что она воспринимает жизнь как поле битвы. И это открытие отозвалось в нем больнее, нежели любые ее колкости.

— Ох, Кейт, но в жизни есть место не только трудностям, — напомнил он не только ей, но и себе тоже.

— Вы говорили, что король не примет вас назад, если вы не оправдаете его ожиданий. Похоже, жизнь при дворе тоже сложна, если там прощают так же редко, как на границе.

— Так и есть. Но мужчина и женщина могут подарить друг другу счастье. — Прекраснее всего были те любовные связи, в которых находилось место не только страсти. В его голове всплыли давние воспоминания: приглушенный смех за дверями родительской спальни, обмен улыбками через стол. — Вдвоем можно смеяться и петь, и быть счастливыми, даже если жизнь тяжела.

Она изучала воинскую куртку в своих руках, как будто высматривала там ответ, потом подняла глаза.

— Если это правда, тогда я желаю вам обрести такое счастье.

— Но я хочу, чтобы и вы были счастливы.

Ее глаза вспыхнули. Рот приоткрылся в немом удивлении.

— Неужели вам никто никогда не желал счастья? — спросил он.

Она покачала головой.

Он вздохнул. Роб и Бесси давали ей пищу и кров. Но счастье? Они и себе самим едва ли могли его гарантировать.

— Есть много способов сделать друг друга счастливыми. Я могу показать вам, только позвольте, — вырвалось у него прежде, чем он успел понять, кого хочет осчастливить — себя или ее.

— Как тогда у реки?

Он кивнул и задержал дыхание, не смея надеяться.

— То есть, для вас счастье заключается в женском теле? — с некоторым разочарованием спросила она.

— Нет! Я хотел сказать… — Что же? Он столько раз заводил бессмысленные интрижки и провел столько счастливых часов в дамских объятьях. — Вы не такая, как остальные женщины.

Она тряхнула головой.

— Зато вы, Джонни Брансон, абсолютно такой же, как все остальные мужчины.

И Кейт ушла прочь, прежде чем он успел признаться — в основном самому себе — что желает обладать не только ее телом.

Она придвинула стол поближе к окну и, отмерив пальцами ткань, вырезала две полоски одинакового размера. Потом взяла пластину стали от сломанного меча и обшила ее тканью, добавив внутрь клочки шерсти.

Кропотливо прокладывая стежок за стежком, она простегивала ткань, помещая между слоями кусочки будущей брони. Не больше одного за раз. Совсем небольшие. Обломок кости. Осколок сломанного оружия. Ничего красивого. Ничего целого. Крупицы, которые она приносила домой, прятала и копила — как птица, которая уносит в свое гнездо все, что может понадобиться для того, чтобы выжить.

Так выжила и она сама. День за днем собирая себя по частям, она окружила себя броней. Научилась скрывать страх.

Мужчина и женщина могут подарить друг другу счастье.

Возможно ли это в ее случае? Есть ли у нее шанс стать обычной женщиной?

Что будет с вами, когда он умрет?

Когда он умрет, все должно измениться. Но она, как ни старалась, не могла вообразить для себя никакой другой жизни, чем та, которой она жила сейчас. Не могла представить, что соитие сможет доставить ей радость.

До того, как она поцеловала Джона, она и не подозревала, что способна ощутить желание. Возможно, сейчас самое время выяснить, можно ли хотеть мужчину, не испытывая при этом страха?

Она прогнала эти мысли, но они то и дело всплывали в ее подсознании, пока она, подбирая терпеливыми пальцами кусочки ткани, молча трудилась над его курткой.

Она приучила людей держаться на расстоянии. И пусть Джон говорил, что она не такая, как все, все равно он продолжал воспринимать ее как женщину, которую можно ласкать, можно целовать…

И даже больше.

Она сказала, что он не похож на остальных, но это была неправда. Точнее, она не была уверена в том, что до конца понимает его, этого мужчину, упрямого, как все Брансоны, но такого нежного наедине с ней. Его глаза, его руки и губы были так настойчивы и нежны, так много ей обещали.

Когда он целовал ее у реки, то всего на мгновение, пока не вернулся страх, во всем мире остались только Джон и Кейт. И еще радость. Неужели такое бывает в жизни каждой обычной женщины?

Если она разрешит себе… Если она разрешит ему еще раз поцеловать ее, то сможет понять, способна ли она исцелиться. Возможно ли исцеление в принципе.

А если нет, тогда она останется Храброй Кейт, а он может возвращаться к королю и придворным дамам, чтобы своим присутствием не напоминать о ее провале.

Она надеялась, что эта мысль утешит ее, но этого не случилось.

Поздним вечером Джон заступил на пост. Там, на парапете крепостной стены, его и застала Кейт. Сквозь туман тускло светила луна, ночь стояла холодная и сырая, словно зима раньше времени решила заявить о своих правах.

Она плотнее запахнулась в плед.

— Хорошая ночь для дежурства.

Он поднялся с места дозорного и прислонился к теплому дымоходу, чтобы согреться.

— Замок Стерлинг не может похвастаться такой роскошью.

В свете фонаря блеснула его улыбка. Вот что ей нравилось в нем больше всего — умение улыбаться вопреки мрачному миру.

— Как ваша рана?

— Заживает. — В доказательство он помахал рукой.

Не зная, что сказать дальше, она посмотрела за парапет. Туман, обнимая холмы, обещал спрятать любого, кто осмелится выехать в рейд этой ночью, и в то же время казался щитом, надежно скрывающим их самих.

Можно дарить друг другу счастье. Возможно ли это в ее случае?

— Вы сегодня просили прощения… — начала она и осеклась. Как же трудно складывать слова, когда он стоит так близко, излучая тепло и силу. — За то, что поцеловали меня.

— Да, — осторожно признал он, будто боялся, что она начнет требовать новых извинений.

Она всматривалась в темноту, пытаясь уловить выражение его глаз.

— Вы дали мне слово. Я освобождаю вас от него.

— То есть, мне можно до вас дотронуться?

— Да. — Она протянула руку.

Поколебавшись, он заключил ее в свои ладони.

— Вот так?

Она кивнула.

— И еще… вы можете поцеловать меня. — Она безуспешно попыталась расслабить напряженные мышцы на случай, если он приступит к делу сейчас же.

Он медленно кивнул, но не двинулся с места.

— Ясно. Что же изменилось, если теперь мне можно прикасаться к вам без опасения за свое мужское достоинство?

Одно из двух: или он смеется над ней, или же всерьез опасается за себя. Что ж, она дала ему оба повода. Она сжала его горячую руку.

— Вы говорили, что мужчина и женщина могут сделать друг друга счастливыми.

— Да, милая, — потеплевшим голосом сказал он. — Моменты любви, которые мужчина и женщина переживают вмести, наполняют жизнь смыслом.

Невообразимые слова. Он будто говорил на чужом наречии.

— Такого мне не нужно. — Пока не нужно, пронеслось у нее в голове. — Но возможно я не против одного поцелуя.

— Прямо сейчас?

Все-таки Джон смеется над ней. Однако он ничего не предпринимал, терпеливо дожидаясь ее ответа.

Она колебалась. Что, если она не готова…

Нет. Довольно колебаний.

— Да. Сейчас.

Ласково обняв ее за талию, он отвел пряди волос с ее лба.

— В таких делах лучше не торопиться.

Его прикосновения были легкими, точно шепот. Точно он знал, что с нею нельзя обращаться грубо и резко. И эта его неспешность пробудила к жизни ее ощущения.

Не касаясь ее губ, он прижался своими губами к ее лбу, потом к виску, потом закружил вокруг уха, медленно, нежно и одновременно напористо. Внутри нее что-то сместилось, как если бы на реке начал вздыматься лед, раскрывая стремительный бег воды под своей поверхностью.

Мало-помалу его ладони тоже пришли в движение. Он ласкал ее спину, разглаживал рукава, согревая ее, пока она не ощутила на коже легкое покалывание.

Ее рот приоткрылся, ища его губы, но он по-прежнему покрывал поцелуями только ее лицо, скулы, горло. Она задрожала от нетерпения, потянулась к его щеке, но он опять уклонился от ее губ и запечатлел последний поцелуй там же, откуда начал, на ее лбу. А потом отпустил.

И она немедленно испытала острое чувство утраты.

Его рот дрогнул в улыбке.

— Лучше нам не спешить.

— Но… — Желание не отпускало ее, а его излишняя медлительность разочаровывала. Ведь он уже целовал, уже трогал ее раньше. — Я хотела, чтобы вы поцеловали меня по-настоящему. Как тогда.

— Вам этого не хотелось… тогда.

Верно. У реки она его оттолкнула. Но прежде он успел подарить ей обещание счастья. И она хотела испытать это чувство снова.

— В этот раз я не стану сопротивляться. Правда. — Она решительно стиснула кулаки.

— Уберите руки за спину, — произнес он.

Помедлив, она подчинилась и сразу почувствовала себя уязвимой, а потом увидела, что и он спрятал руки за спину.

— Вот теперь я поцелую вас. — Он наклонился вперед и, не дотрагиваясь до нее руками, прильнул к ее губам. Чтобы вырваться, было достаточно сделать всего один шаг назад.

Но она не хотела вырываться.

Его рот ласкал ее губы, жарко и нежно, и когда он проник сквозь них языком, она ощутила отклик в местах, очень далеких от лица. Постепенно, пока он целовал ее, не отрываясь, она захотела большего. Захотела ощутить силу его рук, которые так жестоко отказывали ей в объятии. Прижаться к нему всем телом.

Она расцепила руки, обняла его за талию, привлекая к себе, требуя, чтобы он сделал то же самое. Этого не случилось. Но оба они тяжело задышали, когда его язык принялся исследовать ее рот с настойчивостью, которой она ждала от его рук…

Потом он отодвинул ее от себя и выпрямился.

— Мы продолжим… в следующий раз. — Дыхание его было прерывистым.

Она воздела кулаки и разочарованно стукнула его по груди.

А потом уронила руки и подняла глаза, всматриваясь в его лицо. Косая улыбка, глаза, серо-голубые точно поверхность камня, только более мягкого оттенка.

Он словно видел ее насквозь, но смотрел без осуждения. Все так же нежно он погладил ее по волосам. Его поцелуй был пылким, но не грубым. Приятным. Более, чем приятным. И настолько прекрасным, что она забыла…

Каким-то образом он знал, как заставить ее забыть. И когда остановиться, пока она не успела вспомнить.

Она откашлялась.

— Теперь я понимаю, что может сделать тело… счастливым. Спасибо.

И она не могла раскрыть всех причин, по которым была ему благодарна.