Возвращение приграничного воина

Глава 15

Смельчак заскулил и, до боли выкручивая ей руку, дернулся вперед, к своей цели на другом конце поля.

— Сидеть, — выдохнула она.

Джон взялся за поводок, и она выпустила его из рук, благодарная за передышку.

Они молча смотрели на башню.

Высотой всего лишь в два яруса, она не имела ворот и не была окружена крепостной стеной. Вместо этого вокруг были беспорядочно свалены камни, которые защищали первый этаж.

— Эта земля не принадлежит Сторвикам, — проговорил Джон.

— Она ничья, — ответил Роб. — Не принадлежит ни людям, ни королям.

На узкую полосу дикой земли претендовали и шотландцы, и англичане. За неимением хозяина здесь не действовали никакие законы. Даже те специфические, что были установлены в приграничье.

— Но на спорных территориях запрещено строить, — сказал Джон.

Она скрыла улыбку. В этом весь Джон. Цепляется за свои фантазии об идеальном мире и не замечает реальность. Но он почти заставил ее поверить в то, что фантазии могут стать реальностью.

Роб пренебрежительно фыркнул, что, очевидно, следовало расценить как смех.

— Добро пожаловать на границу, братец.

Смельчак продолжал скулить и рваться вперед. Джон, сидя верхом на лошади, крепко держал поводок. Спешившись, Кейт обхватила пса обеими руками, помогая Джону его удерживать.

Она с надеждой взглянула вверх.

— Разве нельзя… — Она не договорила. Бессмысленно атаковать, когда их так мало.

Но псу была неведома логика. Он жил ради охоты. И был приучен настигать свою цель.

Стоило ей немного ослабить руки, как он вырвался на свободу и помчался через лес по направлению к башне. Поводок вился за ним следом, ударяясь о землю.

У нее не было времени испугаться, засомневаться или подумать.

И она побежала за ним.

Чувствуя, что цель совсем рядом, пес бежал почти так же быстро, как лошадь, и, конечно, намного быстрее ее. Даже если она догонит его, то не сможет остановить.

Все это не имело значения.

Ветер свистел у нее в ушах, она слышала позади себя топот копыт, но не остановилась. Пес уже добежал до башни и теперь, обезумев, лаял и бился лапами в дверь, зная, что добыча внутри. Она дернула поводок на себя, тщетно пытаясь увести его.

— Молодец, мальчик. Все. Достаточно.

Она хвасталась тем, какой он послушный, но он не успокоится, пока не передаст добычу ей в руки.

— Вы только посмотрите, кто стучится в мою Нору.

Она посмотрела вверх. Со второго яруса, через брешь над дверями на нее смотрело ненавистное лицо со шрамом во всю щеку.

— Снова ты и твоя жалкая псина. — Он свесился наружу. Его рука, побывавшая в зубах ее пса, еще кровоточила. — Тебе захотелось еще? — Его лицо исказила усмешка, страшная как гримаса дьявола.

Ее губы онемели. Глядя ему в глаза, она заново переживала то, что он с нею сделал. Обратилась в соляной столб, как жена Лота.

Нет. Ему не причинить вреда Храброй Кейт, которая нашла в себе силы поцеловать мужчину и захотеть большего.

— Я пришла посмотреть, как поживает шрам, который мой нож оставил тебе на память.

Он моргнул и опасливо отвернулся, увидев, что ее, наконец, нагнал Джон и, спешившись, оттащил пса от двери.

— Тебя привлекут к правосудию, Вилли Сторвик.

По долине эхом разнесся его хохот.

— Уж не ты ли вместе с девчонкой и ее собакой?

Ее страх внезапно удвоился. Только бы Джонни не пострадал.

— Сейчас или позже, неважно. Мы узнали, где ты прячешься, Сторвик, — сказал он, стоя с мечом в руках и смесью ярости и холодного расчета в глазах. — Хотя нет. Не Сторвик. Тебя больше нельзя так называть. Семья отреклась от тебя.

По лицу Вилли пробежала рябь.

— Этого не может быть.

Теперь, когда Джон был с нею рядом, ее сознание прояснилось. Она прислушалась к звукам, которые доносились из башни через брешь над их головами. Сколько человек в его банде? Что, если на них обрушатся их стрелы?

— О, еще как может. У тебя нет семьи. Нет имени. Ты никто. — В его выговоре впервые послышалась своеобразная картавость, присущая многим поколениям Брансонов.

Она забрала у Джона поводок, чтобы он не мешал ему держать меч.

— Зови меня как хочешь, мне все равно, — огрызнулся Вилли. — Вас сюда не приглашали, так что убирайтесь с моей земли.

Не отрывая от него взгляда, Джон встал между башней и Кейт.

— С твоей земли? У тебя нет на нее прав.

— Моя банда дала мне такое право. Мы здесь хозяева. — Он мотнул головой, указывая на своих приспешников, скрывающихся внутри, но в его глазах была неуверенность и беспокойство. — Не Сторвики и не Брансоны, и уж точно никакие не смотрители и короли.

Джон опустил меч немного ниже.

— Ты не стоишь даже того, чтобы марать об тебя меч. Ты никто. Просто безымянное ссыкло.

Это было серьезное оскорбление. Шокированная, она посмотрела вверх и увидела, что Сторвик направил на Джона арбалет.

Она бросилась между ними и прижалась к его груди, обратившись спиной к Вилли. Пес, почуяв опасность, снова кинулся к дверям и громко залаял. Поводок обвился вокруг их ног, привязывая ее к Джону.

Она зажмурилась, слушая, как быстро и сильно колотится под щекой его сердце, и ждала, когда в ее спину вонзится стрела.

— Опусти оружие, Сторвик, — раздался голос Роба. — Или я выстрелю первым.

Она открыла глаза. Позади них верхом на лошади сидел Роб и держал наготове арбалет. Он выехал из леса один, остальные остались за деревьями. У них с Джоном одна лошадь и одна собака. Успеют ли они обогнать стрелы Вилли и скрыться в лесу?

— Уходим, — прошептала она, пока Вилли и Роб не устали ждать. — Сегодня ничего нельзя сделать.

Джон сел в седло, усадил ее впереди себя, и вместе с Робом они пустили лошадей в галоп. Две стрелы, выпущенные им вслед, просвистели мимо.

И ветер донес до их слуха хриплый смех Вилли.

Когда они добрались до замка, уже стемнело. Не обращая ни на кого внимания, Джон снял ее с лошади и понес в спальню. Роб сам обо всем расскажет, а Бесси покормит пса.

— Ты цела? Ты не ранен? — заговорили они одновременно, когда он занес ее в комнату и захлопнул за собой дверь.

А потом поцелуи заглушили слова.

Он положил ее на кровать, сел рядом.

Обещания исчезли. Он ощупывал ее руки, шею, ноги, спину, боясь, что не заметил, как ее ранили. Она тоже трогала его, даже заставила пошевелить пальцами и перецеловала их все, когда убедилась, что он цел.

Наконец он с облегчением заключил ее лицо в ладони. Хотелось схватить ее за плечи, затрясти в наказание за ее безрассудство.

— Ты побежала к двери врага, безоружная!

Я думал, что потерял тебя.

— А ты вытащил меч, будто мог сокрушить его башню!

Они рассмеялись в голос, и он провел пальцами по ее щеке. Может, он и повел себя глупо, но когда увидел, как она побежала к башне, то мог думать только о том, чтобы спасти ее.

А теперь он мог думать только о том, чтобы обнять ее.

Он приник к ее губам, бережно и нежно. Сегодня он едва не потерял ее. Дважды. Он уничтожит того человека, как только до него доберется.

Она не отпускала его, блуждая ладонями по его спине, словно тоже благодаря небо за то, что он выжил. Оторвавшись от ее губ, он позволил себе пуститься в путь по ее щеке к нежному месту у виска, где вились светлые волосы, потом принялся изучать языком изящную раковину ее уха, с гордостью ощущая, как она трепещет в ответ.

Как он мог считать ее угловатой, когда ее шея так грациозно переходит в плечи? Когда ее кожа такая сладкая на вкус. Он захотел — о, как же сильно — увидеть, что скрывается под покровом ее грубого одеяния, и принялся распутывать завязки дублета, улыбаясь, не в силах отвести от нее глаз, когда она кинулась ему на помощь, а потом сбросила свое защитное облачение на пол.

Теперь на ней осталась только свободная шерстяная рубаха поверх льняной сорочки. На миг он представил ее в платье: шея тонет в пене белоснежного кружева, глубокий вырез обнажает нежные, соблазнительные округлости грудей…

Нет. Вычурные наряды не к лицу его Кейт. Как блестящие доспехи не подходят мужчине, живущему на границе.

Пробравшись под слои шерсти и льна, он положил ладони на ее кожу, такую горячую, словно под нею пульсировала сама жизнь.

— Позволь мне… — Он успел договорить? Или просто стащил с нее оставшуюся одежду и отбросил в сторону? Но потом, увидев ее обнаженной, он утратил дар речи.

Она отрицала свою принадлежность к слабому полу, но ее груди — полные, круглые, острые словно от холода — говорили обратное. Он осторожно дотронулся до нее, как будто боялся сломать, если будет недостаточно нежен. Накрыл обе груди ладонями и погладил. Его пальцы сомкнулись на их кончиках. Она закрыла глаза, запрокинула голову, и из ее горла вырвался гортанный звук, невнятный, как его мысли.

Он подумал, что теперь, узрев ее нагое тело, никогда больше не сможет закрыть глаза. Все, что она так долго прятала, манило его, и больше всего те невидимые границы ее тела, где груди переходили в ребра, где плечо становилось горлом. Он будет изучать ее, пока не познает полностью, пока не узнает, где ее талия перетекает в бедра, где живот становится местечком меж ее ног…

Отведя вверх ее руку, он наклонился, чтобы поцеловать неуловимую грань под грудями, где начинался торс. Искушая его губы, она шевельнулась, потянулась к нему. Ее тело само угадывало, что нужно делать, оно просило его без слов.

И он ответил на эту немую просьбу.

В ее руках, ласкавших его спину, тоже проснулся голод. Она взялась за его плечи, начала расстегивать куртку такими же трясущимися, неуклюжими пальцами, какими только что были его собственные. Он помог ей и снял тяжелый дублет, над которым она так долго трудилась, потом, не дожидаясь ее помощи, сбросил рубаху и нижнюю сорочку.

Теперь пришел ее черед изучать его тело. Под ее жадным взором он испытал странную робость и надежду на то, что он ей понравился — чувства, которые он никогда еще не испытывал наедине с женщиной.

Потом она дотронулась до него.

Принялась водить ладонями от шеи к плечам, от локтей к запястьям, и снова вверх, сначала с одной стороны, потом с другой, потом через грудь, словно стремилась познать и запечатлеть в своем сознании каждый дюйм его тела.

И тогда он понял, почему она закрывала глаза.

Но он не мог долго оставаться незрячим. Слишком многое еще предстояло открыть и увидеть.

На ней все еще были надеты высокие сапоги, и он, разыгрывая оруженосца, помог ей разуться, а потом снял и свои сапоги тоже. Теперь застеснялась уже она, оставшись перед ним в одних шерстяных чулках.

В замешательстве он сел на кровать. Женщина в юбке всегда была доступна для соития. Но с женщиной в мужском облачении он еще не имел дела.

Она встала с решительно сжатыми кулаками, повернулась к нему спиной и распустила невидимые его взору подвязки. Потом медленно, очень медленно сняла чулки, обнажая бедра, ноги и…

Он выдохнул ее имя? Кажется, да.

Сидя на краю кровати, он дотянулся до нее и привлек к себе, а после его пальцы проникли меж ее ног.

Позволив ему принять на себя ее вес, она развела ноги и подалась вперед, раскрывая бедра навстречу его ищущим пальцам.

Сейчас. Немедленно, закричало его тело, тугое от страсти.

Горячая, скользкая, она тоже была готова. Ее бедра задвигались, приспосабливаясь к ритму его пальцев, и он понял, что больше не может ждать. Он хотел ее всю прямо сейчас.

Опрокинув ее на постель, он накрыл ее своим телом — его губы на ее губах, ее груди прижаты к его торсу — и понял, что ниже пояса до сих пор одет. Он потянулся вниз, чтобы высвободиться…

— Нет! Нет!

В первое мгновение смысл ее слов не дошел до него. И лишь когда в лицо ему врезался ее кулак, когда ногти вонзились в плечи, а колено ударило в пах, только тогда он застыл, задыхаясь, и ошеломленно посмотрел вниз, все еще вжимая ее в перину. А потом откатился в сторону, подальше от нее.

Не мигая, тяжело дыша, он ждал, когда его разум вернется в тело.

Сначала он подумал, что она сошла с ума.

Потом, что спятил он сам.

Нет, ее желание невозможно было истолковать превратно. Она сама сняла последний предмет одежды, сама опустила последний барьер. Что же изменилось?

Лежа на спине, он посмотрел на нее. Она отвернула лицо, прерывисто дыша, и он не мог видеть выражение ее глаз.

Его желание увяло, но продолжало бурлить в его венах. Он встал, прошелся по комнате, помешал дрова в очаге, а потом ударил кулаком по стене так сильно, что заболела рука.

— Что… как… почему… — Черт. У него никогда не было проблем с речью. Или с женщинами. Он поднял голову и взглянул на нее. — В чем дело, Кейт? В чем я провинился?

Отважная воительница, мятущаяся душа, страстная женщина — все грани ее натуры, о которых он знал, исчезли. В свете очага на кровати сидела другая Кейт. Не та, что пренебрегала его ласками. И не та, которая их боялась. От нее осталась одна пустая оболочка.

Она оглядела комнату, избегая его взгляда.

— Где Смельчак?

Он издал вздох. Острое сожаление, которое им овладело, казалось, никогда его не отпустит.

— Понятно, — произнес он, хотя не понимал ровным счетом ничего. — Ты не хочешь меня.

Он подобрал с пола тунику и натянул ее через голову.

— Нет! — Она соскочила с кровати и схватила его за руки, словно испугавшись, что он может исчезнуть. — Нет. Все не так, как ты думаешь.

Он заглянул ей в глаза, постепенно вспоминая. Так уже было раньше. Точнее, так бывало всегда, когда они целовались. Сначала страсть, потом отторжение.

Она начинала желать большего только в те моменты, когда он не трогал ее. Когда подавлял свой собственный пыл. Бессмыслица.

— А как, Кейт? Скажи мне. Ты хочешь меня?

Словно со всей внезапностью осознав, где она и что делает, она отпустила его и уставилась в пол.

— Да. — Еле слышно, чуть громче шепота.

Отвернувшись, она надела сорочку, которая закрыла ее тело от плеч до коленей.

На мгновение он пожелал оказаться на поле битвы. Проще противостоять вражескому клинку, чем этим непонятным метаниям. В прошлом он не раз уходил от женщин. Почему же не может оставить эту?

Но потом их глаза встретились, и он снова пропал.

— Если да, то скажи это громко, мне в лицо.

— Да. Я хочу тебя.

Его гнев утих, но замешательство никуда не делось.

— В твоих словах слышна скорее обида, чем страсть. — И что-то еще. Он понял бы, если бы смог заставить свое затуманенное создание стать таким же твердым, каким был его член минуту назад.

— Я хочу тебя. — Ему вновь отвечала Храбрая Кейт. Женщина, способная скрестить с ним оружие, не только взгляд. — Но я не хочу хотеть тебя.

Последние остатки его гнева улетучились.

— И как это понимать? — Тут его озарило, и он как будто с разбега врезался в стену. — Брак, вот что тебе нужно, да? — Непривычное для его языка слово. Рано или поздно все люди вступали в брак, но он избегал мыслей о будущем. Если он будет думать о будущем, то придется принимать решения, к которым он не готов.

— Нет! Мне нужно только одно. Чтобы Вилли Сторвик умер.

— Сторвик! Меня уже тошнит от его имени. Ему обязательно преследовать нас везде, даже в спальне? — Он вновь принялся расхаживать из угла в угол, боясь, что если остановится, то в разочаровании наложит на нее руки. — Почему ты не можешь забыть о нем, хотя бы на одну ночь, хотя бы на один час?

Она смотрела, как Джон отворачивается и возносит к небесам руки.

Почему ты не можешь забыть о нем?

Она и забыла. На несколько бесценных минут. После того, как сегодня столкнулась с этим человеком вплотную, смотрела ему в глаза и смогла дать ему отпор, пусть пока только словесно.

Наедине с Джоном она смогла забыться. Наслаждалась его губами, его пальцами на ее теле и внутри него. В спальне остались только они двое и никого больше. Наконец она стала свободна, чтобы… полюбить.

А потом ее расплющил вес чужого тела, потом она почувствовала, как нечто твердое прорывается между ног, как живот царапает шерстяная ткань, как ее щупают ниже пояса — это уже был не Джон, которого она так любила.

Это был ее оживший кошмар.

Как найти слова, чтобы рассказать об этом?

Джон мерил шагами комнату.

— Почему ты настолько им одержима? Брансоны и раньше гибли от рук Сторвиков, но не посвящали свои жизни ненависти.

Ты собираешься рассказать ему?

Как она могла рассказать то, что не рассказывала еще никому? Как она могла объяснить, что пыталась любить Джонни Брансона, но тело ее продолжало сражаться с Вилли Сторвиком?

Он снова остановился у очага и требовательно посмотрел на нее, уперевшись кулаками в бедра.

На его лице медленно проступило прозрение.

— Однажды я спросил тебя, что случилось в тот день помимо смерти твоего отца. Ничего, ответила ты. Ты солгала?

Она сглотнула, не в силах ответить. Он ничего не знает наверняка, только подозревает. Если она расскажет, все необратимо изменится.

Она позволила глазам блуждать по его лицу, озарявшему радостью ее дни. Она хотела насладиться им еще раз, запечатлеть в памяти его взлохмаченные волосы, серо-голубые глаза, еще раз полюбоваться его руками, которые так ласково обнимали ее и давали отпор всем, кто ей угрожал.

— Да. В тот день случилось еще кое-что. — С каждым словом она теряла мужество, но продолжала неотрывно смотреть на него, словно хотела застать момент, когда он перестанет ее любить.

Его гнев моментально растаял. Он опустил руки. Быстро подошел к ней и привлек к себе, защищая и обольщая одновременно.

— Скажи мне, — настойчиво проговорил он. — Что именно?

В ее горле встал ком. Она открыла рот.

— Он…

Слова не шли с языка.

Она тряхнула головой.

Выпрямив руки, он отодвинул ее от себя, чтобы посмотреть ей в лицо, и по его взгляду она поняла, что можно не продолжать.

Что он догадался.

Взяв ее лицо в ладони, он заставил ее посмотреть себе в глаза.

— Скажи. Ты можешь мне доверять.

— Доверять тебе? — Вот они, слова, которые освободили ее.

Уперевшись локтями ему в грудь, она отвела его руки в стороны и шагнула к стене. Но оказалась в ловушке. Как было все это время. Всякий раз, когда она пыталась убежать, она упиралась в стену.

Но она уже доверяла ему больше, чем кому бы то ни было. Более того, рядом с ним она начала доверять себе.

Она поддалась искушению быть рядом с ним. С человеком, который не знал и не догадывался о ее прошлом. Обманывала себя, веря, что так может продолжаться вечно. Ездила верхом с ним бок о бок. Строила грандиозные планы о мести и мечтала о том, что будет после.

И в ее мечтах был Джонни Брансон, потому что она надеялась, верила, молилась о том, что однажды сможет стать близка с ним по-настоящему, как ни с кем иным.

Что однажды она перестанет быть одинока.

Глупые мечты. Она ведь знала, что после той ночи никогда не сможет жить как обычная женщина. Что ж, она обманывала себя достаточно долго. Пора вырвать из груди сердце. Отбросить надежды. И признаться ему, пусть даже он начнет ее сторониться и уедет.

Она не могла заставить себя смотреть на него. Отвернулась и подошла к окну.

— Каждую ночь я молю бога, — заговорила она, глядя на запад, где по долинам гулял Вилли Сторвик, — чтобы он ниспослал на его голову огонь, пламя, наводнение, мор, любую напасть, лишь бы он умер в невыносимых муках.

Она глубоко вздохнула и, не удержавшись, в последний раз посмотрела в его исполненное любви лицо.

— И я должна убить его, — сказала она, — потому что он меня изнасиловал.