Возвращение приграничного воина

Глава 20

Бесси вернулась на следующий день поздно вечером, когда на небе взошла луна. Кейт заставила себя прикусить язык и удержаться от расспросов, пока Бесси не согреется у огня и не поест горячего. День выдался сырым, а путешествие было долгим.

Они собрались в спальне Роба и закрылись от любопытных ушей, оставив за дверью собаку. Бесси села у очага, Джон занял табурет у кровати, Роб примостился на сундуке.

Кровать они оставили для нее. Нехотя она взобралась на высокий матрас, стараясь не встречаться с Джоном глазам. Ее тело моментально вспомнило все, что они разделили на этой постели.

Сделав глоток супа, Бесси глубоко вздохнула и запрокинула голову, отбрасывая назад свои длинные рыжие волосы. Напряжение, вызванное долгим путешествием, постепенно отпускало ее.

Потом она отставила плошку с супом в сторону и наклонилась вперед.

— Его и правда выгнали из семьи. Их вождь приказал своим людям больше не считать его Сторвиком.

Кейт содрогнулась. Изгой. Живой мертвец.

— Не верю, — сказал Роб. — Он мог сговориться со своим вождем и смотрителем англичан, чтобы завладеть ничейными землями.

— Если оно и так, то остальным они ничего не сказали. Люди ненавидят его не меньше нашего. Должно быть, он прознал о ваших планах случайно. Намеренно его никто не предупреждал.

— Почему ты так уверена? — спросил Джон.

Прежде чем ответить, Бесси взглянула на Кейт.

— Он… — Она запнулась. — Он нажил врагов и среди своих тоже.

Ее сковал ужас. Немыслимо, чтобы он мог покуситься на одну из своих соплеменниц. Неужели какая-то безымянная женщина Сторвиков тоже просыпается по ночам от кошмаров?

Джон дотянулся до нее и, успокаивая, сжал ее колено.

— Но они знают, где он находится?

Бесси покачала головой.

— Нет. И это их тоже тревожит.

— Он может быть только в одном месте, — сказал Роб. — На спорных территориях. Наверное, занят восстановлением башни.

— Не думаю, — сказала Бесси. — По слухам, его банда винит его за то, что башня сгорела. Мне кажется, он где-то поблизости.

— Почему?

Она перевела взгляд на Джона.

— Говорят, он охотится на тебя. Вот почему.

Он увидел, как Кейт затрясло, как она сглотнула, пытаясь заговорить…

Но не смогла.

Перед ним стояла только одна цель — защитить ее и выполнить свою клятву. Оно и к лучшему, что Вилли-со-шрамом назначил его врагом. Так этот человек отвлечется от Кейт.

— Не исключено, что это ловушка. — Сестре он верил, а Сторвикам нет.

Бесси покачала головой.

— Об этом мне рассказали женщины, когда мы остались наедине.

Как будто женщины не могли солгать.

— Если свои ополчились против него, то Брансоны и Сторвики могут охотиться на него вместе. — Он взглянул на Роба. Если две семьи объединят усилия, то из кровной мести их действия превратятся в справедливое наказание преступника.

По крайней мере, так можно преподнести это королю.

Но в ответ Черный Роб насупился.

— Нет такой причины, которая заставила бы меня сесть в седло вместе со Сторвиками. Они заманят нас в западню. Мы поедем вдвоем, только ты и я.

— Нет, — возразил Джон. — Он ищет меня. В этот раз я поеду один.

Роб напрягся.

— Ты мне не доверяешь?

— Доверяю, Роб. Всем своим сердцем. — То была чистая правда, хоть он и не знал, насколько затянется установившееся между ними перемирие. — Когда все закончится, и Вилли умрет, король придет в бешенство. Пусть он направит свой гнев только на одного Брансона.

— Думаешь, король отличит одного Брансона от другого? Сторвики, Брансоны — мы все для него на одно лицо.

— Этого он отличит. — Этот Брансон когда-то был королю другом.

— По цвету глаз, да?

Они одновременно издали смешок.

— Не тревожься. — Роб снова заговорил серьезно. — Гнев короля меня не заботит.

Я ничего не боюсь. Вот, что хотел сказать ему брат.

— Я знаю. И еще я знаю, хоть ты мне и не поверишь, что ради семьи одному из нас важно сохранить свое имя незапятнанным. — Ради семьи. Не думал он, что однажды произнесет эти слова. — Кроме того… — Он взглянул на Кейт, обновляя свое обещание, — … у меня есть свои причины желать ему смерти.

Роб пристально посмотрел на него.

— Клятву дала семья. Неважно, кто ее выполнит.

Чувство сопричастности заполонило его. Верно, он дал Кейт свое собственное, отдельное обещание, но в словах брата он ощутил поддержку. Роб позволит ему выполнить семейную клятву. И встанет за его спиной, как веками вставали поколения Брансонов, и поднимет меч, если тот упадет у Джона из рук.

Он откашлялся, глотая ком в горле.

— Я дам тебе испытать гнев короля, но в другой раз.

Неужели Роб снова рассмеялся? Странным образом отношения между ними немного наладились. Он подвел итог:

— Завтра я поеду один.

— Нет, — сказала вдруг Кейт. — Ты поедешь со мной.

Нет, в один голос выпалили они. Нет, нет и нет, повторяли они снова и снова, пока шепотом строили планы и переговаривались о том, куда мог направиться Вилли. Он где-то среди холмов. Ушел вглубь Англии. Нет, он вернулся на спорные территории.

В конце концов она перестала настаивать. Внезапно она прозрела и поняла, где он прячется.

Он там, откуда все началось. На Горбатом холме.

И она вернется туда и отыщет его. Одна.

Но прежде она должна сделать нечто еще. То, что потребует от нее куда большей отваги.

Дверь в спальню была открыта. Комната была пуста. Им не потребовалось никому ничего объяснять.

Завтра Джон собирался уехать.

Роб и Бесси подарили им прощальную ночь, но от этой ночи Кейт ждала большего. Она хотела доказать себе, что достойна называться Храброй Кейт. Она должна найти в себе смелость дать отпор любому врагу, и реальному, и воображаемому.

Джон, не колеблясь, вошел в комнату первым и присел у огня, вороша в очаге дрова. За порогом, на страже их уединения, устроился пес. Положив морду на лапы, он прикрыл глаза.

Кейт ступила внутрь и закрыла дверь. Ее взгляд упал на кровать.

Она по-прежнему пугала ее. Лишала ее мужества.

Сегодня, в угасающем свете заката она увидела в глазах Джона нечто большее, чем просто желание. Она увидела веру. Он верил, что наедине с ним она тоже сможет быть храброй.

И все же она колебалась, разрываясь между страстью и страхом. Она хотела любить его. Хотела принадлежать ему, хотела поверить в то, что любовь к нему способна перечеркнуть ее прошлое. Хотела быть смелой везде: и в постели, и на поле брани.

Она боялась, что у нее не получится ни того, ни другого. Но пока она не изгонит демона Вилли из спальни, она не сможет уничтожить его во плоти.

Обернувшись, Джон увидел, что она в оцепенении стоит у двери.

— Если хочешь, мы можем не заниматься этим.

Как он добр, как нежен и терпелив. Теперь она узнала, каков он на самом деле, и этот человек был так не похож на того, кто много недель назад, когда они скрестили оружие, сорвал с ее уст тот первый нежеланный поцелуй. Но тот человек, тот страстный любовник, в равной мере был Джоном.

Она тоже стремилась познать радость любви. Уже пыталась однажды. Безрезультатно. Но сегодня… Сегодня она попробует снова. И у нее получится.

Она пересекла комнату и подошла к нему.

— Идем, — сглотнув, проговорила она. — Позволь мне…

Она не могла выразить свое желание словами. За нее говорили пальцы, которые проникли под его тунику и принялись исследовать его тело.

— Скажи мне, чего ты хочешь. — Его голос стал хриплым.

— Я хочу увидеть тебя. — В прошлый раз ее остановило прикосновение шерстяной ткани к ногам. На сей раз он должен быть обнажен. — Всего и полностью. — Она указала на кровать. — Там.

Озорная улыбка блеснула на его губах, но тут же погасла. В его глазах появилась сомнение.

— Ты уверена?

К ее желанию примешался гнев. Страх угрожал завладеть и им тоже. Хватит. Вилли Сторвику не достанется новая жертва.

Она вздернула подбородок и стиснула его руку.

— Да. Я уверена.

Улыбка вернулась на его лицо, и он потянулся к подолу туники.

— Подожди! Когда я скажу. — Раньше он был ведущим, хоть и наделил ее властью сказать нет. Сегодня она сама будет направлять его.

Он опустил руки. Выражение его лица стало неопределенным.

Она опять пробралась под его тунику, наслаждаясь теплом, которое дарило его горячее тело, потом ее ладони передвинулись со спины на его грудь, покрытую мягкими завитками волос.

Ее пальцы задели его соски.

Такие не похожие на женские. Зачем вообще они нужны мужчинам?

Она медленно потерла их.

Он застонал.

Она улыбнулась. Чувствительные, как и у нее самой.

— Вот теперь раздевайся, — прошептала она.

Она помогла ему, и когда туника упала на пол, с восхищением окинула взором его торс, плечи, его мускулистые руки. Она уже видела нагих выше пояса мужчин. Люди, занимавшиеся тяжелым трудом, нередко снимали рубаху. Но глядя на них, она отмечала только то, насколько сильные у них руки — чтобы удержать меч или бросить копье.

Или хуже. Чтобы не дать ей вырваться.

Руки Джона были достаточно сильными, чтобы защитить ее от кого угодно. Даже от него самого.

Она принялась ласкать его, невесомо касаясь кончиками пальцев, вычерчивая в воздухе контур его тела.

Со стоном он закрыл глаза, потом содрогнулся, когда она, проводя пальцами по внутренней стороне его руки, добралась до чувствительного места на сгибе локтя.

Он приоткрыл один глаз.

— Теперь можно до тебя дотронуться?

Она отрицательно покачала головой, хотя ее тело молило о его прикосновении.

— Всему свое время. Я еще не закончила.

Он нахмурился, немного тревожась. Теперь она понимала, насколько, наверное, жутко было смотреть на нее раньше, когда ее сковывал ужас. И как тяжело ему приходилось, когда он тщетно пытался доставить ей удовольствие.

Она улыбнулась.

— Ты можешь в любое время сказать нет.

— Я понял. — Улыбка, которая пряталась за важностью его тона, была красноречивее любых слов.

Она обняла его, прильнула щекой к груди, тесно прижалась к нему бедрами. Та его часть, что была ниже пояса, уже отвердела.

Она выровняла дыхание. Позади осталась самая легкая часть испытания. Она увидела его обнаженный торс. Теперь она должна увидеть то, что расположено ниже.

Она отстранилась. Настраиваясь, сцепила руки. Потом взялась за шнурки, которые удерживали его шоссы. Она видела, как сильно дрожат ее пальцы. Он был таким большим, таким твердым, что она замерла, не решаясь потянуть за шнурок и выпустить зверя на волю.

Джон вытянул руки ладонями вверх, словно сдаваясь в плен.

— Делай со мной все, что хочешь. — Легкий тон контрастировал со страстью на его лице. — Но будь храброй, Кейт.

Лишившись дара речи, она сглотнула. Что, если она снова начнет кричать, отбиваться, царапаться? Вдруг окажется, что ее страх не прошел?

Вдруг он не пройдет никогда?

Она распустила узел.

Шоссы соскользнули вниз, но зацепились за его член, и она заставила себя высвободить его, изумленная тем, какой он горячий под ее пальцами.

Она подняла глаза. Он стоял с приоткрытым ртом, и, будучи не в состоянии говорить, сделал жест рукой, разрешая ей действовать.

Она сжала его в ладонях. Усмирить его не вышло, вместо этого он стал еще больше, налившись в ее руках. Он целовал ее там, внизу. Возможно, ему понравится, если она сделает так же.

Хватит ли ей смелости?

Она встала на колени, пораженная тем, что ее рот оказался в точности на том уровне, чтобы она могла попробовать…

Немного ослабив пальцы, она осторожно задвигала ими, переживая странное любопытство. Сейчас он скорее искушал, чем пугал ее.

— Кейт, любимая. — Он задыхался. Мальчишеская улыбка сошла с его лица. — Я правда хочу, чтобы ты делала все… — Он откашлялся. — Все, что только пожелаешь, но боюсь, я не смогу, я просто не удержусь, если…

Внезапно она поняла, что он имеет в виду, и, покачнувшись, встала. Нет. Для этого она недостаточно смелая. Пока что.

Все еще полностью одетая, в то время как он был почти обнажен, она стиснула кулаки, набираясь мужества. Потом указала на кровать.

— Ложись.

— Можно мне снять сапоги? — В его голосе вновь зазвучала улыбка.

Она посмотрела вниз, на его опутанные шоссами сапоги.

— Сядь, — сказала она. — Я сама.

И когда она преклонила колени, чтобы раздеть его, то ощутила в этом скорее власть над ним, нежели подчинение.

Он вытянулся на кровати. Возвышаясь, она стояла рядом. Ее взгляд заскользил по его худощавому телу, поднимаясь от сильных ног к бедрам, потом выше, к груди и, наконец, к глазам.

Скоро он потеряет терпение, подумала она. Обозлится на нее за то, что она заставляет его ждать.

Но в его голубых, столь любимых ею глазах не было ничего, кроме обожания.

Нежась в тепле его взгляда, она затаила дыхание. Он ставил ее потребности превыше своих и все равно смотрел на нее так, словно получал от нее в дар бесценное сокровище.

Кто еще, кроме него, способен на это?

Она увидела в нем человека, обладавшего истинной силой. Силой контролировать себя.

— Скажи… — Он обрел власть над своим голосом. — Скажи мне, чего ты хочешь.

Но она не знала. Перестала знать.

Она думала, что соитие похоже на битву, в которой одно тело вторгается во второе и тем самым подчиняет его себе. Она собиралась направлять его до самого конца, чтобы ненароком не истолковать его действия как угрозу или насилие.

Но оказалось, что битва шла внутри ее собственного тела.

Джон будет ждать ее разрешения. Она могла бы помучить его ожиданием, наказывая за грехи Сторвика или просто за то, что его угораздило родиться мужчиной.

Но Кейт, которая обуздывала свои эмоции, которая жаждала мести и не подпускала к себе никого ни на шаг, стала призраком, словно давно умерла. На ее место пришла новая Кейт, которая хотела совсем другого.

Слиться с ним воедино.

Лед внутри нее разломился. Бурлящие воды, освободившись от оков, беспрепятственно понеслись к морю. И она захотела устремиться к нему, образовать с ним одно целое, как сливаются по весне ручьи, смешивая свои воды.

Возможно ли такое между людьми?

Скажи мне, чего ты хочешь.

— Я хочу…

Если она разделит с ним ложе, кому-то придется быть сверху, подчиняя себе второго. Чтобы соединиться с ним по-настоящему, она должна сбросить броню. Отринуть напускную храбрость, перестать притворяться. Иными словами, она должна сдаться.

— Скажи.

Как это можно передать словами?

— Я хочу… быть с тобой. Но только все должно быть по-другому.

— Все и будет по-другому, ведь я сам другой.

— И я тоже, — прошептала она, не смея в это поверить. Он доверился ей, беспрекословно согласившись подчиниться ее воле.

Способна ли она тоже довериться ему без остатка?

— Не бойся, все будет не так, как ты думаешь, — сказал он. — Я обещаю.

Она улыбнулась.

— Я потеряла счет твоим обещаниям, Джонни.

— Но я помню их все.

Улыбка дрогнула на ее губах.

— Клянешься могилой своего предка?

— Я клянусь большим. Это обещание самое главное из всех. Я клянусь своими чувствами к тебе.

Она закусила губу, но не сдержалась, и слезы закапали из ее глаз.

Он протянул руку.

— Иди ко мне.

Ее черед раздеваться, поняла она, и взялась за подол туники. Он не вмешивался, но когда она, стягивая тунику через голову, запуталась в рукавах, и, ослепнув, запаниковала, он нежно, но быстро помог ей высвободиться, догадавшись, что она испугалась.

Она нерешительно посмотрела вниз. Даже сейчас, когда ее охватила страсть, снять мужскую одежду значило гораздо больше, чем просто раздеться. В отличие от женских юбок, которые с легкостью можно было задрать, сшитые вместе штанины защищали то, что было меж ее ног.

Он встал с кровати и привлек ее к себе так близко, что она ощутила тугое доказательство его желания.

— Мужчина тоже может быть уязвим, — произнес он. Крепко прижимая ее к своим бедрам, он отклонился назад, чтобы она могла видеть его глаза. — Когда я хочу тебя, это заметно всем. Тебе, всему миру. Но твое желание остается сокрытым, даже от меня. И мне не узнать о нем, пока ты сама не расскажешь о том, чего хочешь. Пока не покажешь, что ты готова.

Она рассмеялась. Джонни научил ее, что смех может быть частью любви, и хотя сам звук собственного смеха был для нее все еще внове, он помог ей расслабиться.

— Я прослежу за тем, — с улыбкой произнесла она, — чтобы ты не остался в неведении, Джонни Брансон.

Она сняла шоссы и отбросила их в сторону. Он опустил ее на кровать и навис над нею, отчего она, утопая в перине, опять напряглась.

Любовь в его взгляде смешалась со страстью. Почувствовав ее напряжение, он заговорил:

— В этот раз все будет иначе. Да, женщину можно взять силой. Можно принудить ее к сношению. — Жажда мести полыхнула в его глазах и погасла, когда он тряхнул головой, отказываясь впускать в спальню дурные воспоминания. — Но ее нельзя заставить любить.

Любовь. Об этом она не смела даже мечтать.

Она кивнула, давая ему разрешение, и тогда он вытянулся на кровати и лег на бок, одной рукой поддерживая голову, а вторую оставив свободной.

— Теперь ты.

Она тоже легла на бок. Теперь она видела его целиком. Они открылись друг другу. Никому не пришлось быть сверху или снизу.

Просто смотреть было недостаточно. Протянув руки, она прижалась к нему, и он ответил ей тем же.

Она закрыла глаза, позволяя губам найти его губы и отпуская свои чувства на волю. Она перестала бояться. Не он овладеет ею. Они овладеют друг другом в равной мере. Их страсть была равнозначна.

Ее демоны были уничтожены.

Джон целовал ее, баюкая в своих объятиях, стараясь быть чутким к ее желаниям, как к своим собственным.

Эта женщина была совершенно особенная, как и его любовь к ней. Она была самая ожесточенная, самая уязвимая даже не из тех, с кем он спал, а из всех женщин, которых он знал. И именно это заставляло его неделями сдерживать свою страсть.

Он оторвался от ее губ, только затем, чтобы покрыть поцелуями ее нос, щеки, виски, лоб, чтобы прижаться губами везде, куда только мог дотянуться. Потом отодвинулся, усмиряя дыхание.

— Я знаю… — Он запнулся. У него не осталось слов. — Я знаю, ты не хочешь, чтобы тобой… обладали. — Он заглянул ей в глаза, опасаясь снова увидеть в них страх.

Но она не испугалась. Вместо этого она отняла с его спины руку и провела ею по его щеке.

— Да, но…

И тем не менее он хотел обладать ею. Хотел взять ее. Сделать ее своей и никогда больше не отпускать. Он хотел этого сильнее, чем чего бы то ни было в жизни.

Она улыбнулась.

— С тобой все будет иначе. Теперь я это знаю. Когда все закончится, я стану… свободной.

Свобода. Сбудется то, о чем он мечтал. Ее призраки, напряжение, скованность — все это исчезнет.

Он хотел для нее свободы, ничего больше. И вместе с тем желал привязать ее к себе навсегда. Но пока не смел озвучить свое желание. Этой ночью его будущее, как и ее прошлое, было под запретом.

— Значит… — Слова давались ему с трудом. — Значит, сегодня ночью здесь будут только Джон и Кейт. Ничего до, ничего после.

— Ни вчера, — прошептала она. — Ни завтра.

Его разум замолк и перестал контролировать тело. Он снова приник к ее губам, их языки, пальцы, губы смешались, и он перестал понимать, где его ласки перетекают в ее. Набухший, горячий, твердый, он был готов слиться с нею, и тут осознал, что не проверил, насколько готова она.

Он дотронулся до нее снизу. Под его пальцами она оказалась скользкая, влажная.

— Да. — Слово легким вздохом вырвалось из ее губ.

— Ты уверена? — Он едва мог говорить, но он должен был знать точно. В этот раз все будет по-другому. Он дал ей слово.

Она сжала губы, кивнула.

И тогда он понял, что должен сделать.

Крепко прижав ее к себе, он перекатился на спину. Распластавшись на его груди, она неуверенно подняла голову.

— Вот так, любимая. Теперь ты главная. Можешь взять меня.

И взмолился, чтобы она согласилась быстрее.

Она села прямо, не отрывая от него глаз и постепенно осознавая, что он задумал. Потом взглянула вниз.

— Так тоже можно?

Он рассмеялся, болезненно пульсируя под нею.

— О, разумеется, да.

— И это будет так же приятно, как если бы ты…

— Я приложу к этому все усилия.

Она широко раздвинула ноги, и он направил себя в нее, любуясь, как смущение на ее лице сменяется удовольствием.

— Я так… полна тобой.

Он вырос внутри нее; она сжала его в ответ. Он дотянулся до ее самого чувствительного местечка и, пока она извивалась на нем, смотрел на ее лицо — пылающее, бездумное, стремящееся достичь наслаждения, которое он обещал.

Потом она упала ему на грудь, требовательно целуя в губы, и он крепко обнял ее, задвигался вместе с нею в своем собственном ритме. Их тела и чувства стали единым, неразделимым целым. И когда, наконец, он стремительно излился в нее, то ощутил ее ответные спазмы.

Чувство, которое снизошло на него после, было глубже, чем все, что он когда-либо переживал во время соития.

Оно сказало ему, что он дома.

Бурная река замедлила течение вод. Он прижимал ее к груди и слушал ее размеренное, сонное дыхание.

Да, удовлетворенно подумал он. Ее призрак исчез.

Пока он глядел в темноту на тлеющие в очаге угли, его вновь одолели мысли о будущем. Внезапно он понял: ни его родители, ни брат, ни сестра, никакие их слова или дела, ни замок и ни земля, ничто не смогло бы привязать его к этому месту крепче, чем этот акт.

И эта женщина.