Врата в рай

10. Лиза. Малолетняя Мисс Америка

Я шла к административному зданию, точно за мной гнались.

Я чувствовала, что меня слегка лихорадит. Я непрерывно трогала рот, поскольку губы щипало, будто он что-то с ними сделал, когда поцеловал меня, словно герой школьного романа. А еще я чувствовала на себе его запах, чуть солоноватый аромат его кожи.

Да, он в сто раз красивее, чем на фотографиях. Но более всего меня убивала его манера поведения. Его способность держаться так, точно он откладывал все на неопределенное время. Его улыбка и его речь говорили сами за себя.

«Лиза, этому надо положить конец», — подумала я.

Я понимала, что Эллиот, здоровый, полнокровный американский самец, здесь для того, чтобы два года поиграть в раба, и что он прекрасно знает, как очаровать любую женщину, а кроме того, знает, когда пустить в ход красивые глаза и голос. Я сейчас просто слишком взвинчена. Не надо было приходить к нему, не надо было отключать телефон и не надо было заставлять остальных ждать себя в офисе только потому, что мне вздумалось спуститься вниз, чтобы его увидеть!

Я хочу сказать — даже не спуститься, а, скорее, прокрасться вниз, чтобы поцеловать его в губы, словно мы на заднем сиденье «шевроле». Нет, этому надо положить конец. Это не может продолжаться целых три дня. Три дня. Его голос так гармонировал с его взглядом. Такой настоящий, такой отзывчивый. Но ведь мы именно этого и хотим от них! Ну да, мы берем на себя воплощение их фантазий и сами становимся их фантазией. И тогда нет ничего страшного, что он действительно есть!

Было одиннадцать вечера, но Клуб жил яркой ночной жизнью, огоньки за сотней зашторенных окон загадочно мерцали, а полная луна окрашивала небо над головой в призрачный темно-синий цвет.

Я торопливо вошла в казино, устланное темными коврами. Мне не хотелось, чтобы меня видели. Не хотелось ни с кем говорить. Я мельком взглянула на обнаженных рабов, курсирующих с подносами над головой между бесконечными столами, спешащих принять заказы, разнести вина, ликеры, затейливо украшенные бокалы с разноцветными напитками. За слегка подсвеченными витринами в толстых стеклянных стенах были представлены живые картины. Рабы извивались, пытаясь освободиться от оков, их тела блестели золотом или серебром, в волосах на лобке сверкали драгоценные камни. На сцене в дальнем конце зала была представлена небольшая сценка: хозяева-римляне жестоко наказывали греческих рабынь в тонких цепях и наручниках. В уединенных комнатах отдыха шли более интимные пьески: члены Клуба в окружении покорных рабов. В баре над темными мерцающими бутылками на карусели медленно вращались живые статуи, словно скульптуры работы Микеланджело: группа молодых мужчин, головы опущены, руки связаны высоко над головой.

Я увидела Скотта, Пантеру, моего красивого темноволосого старшего инструктора. Он оживленно беседовал со старым английским лордом, который недавно стал членом Клуба и теперь проводил здесь все свое свободное время. У меня даже слегка потеплело в груди, когда я заметила у ног Скотта Китти Кантвелл. Она стояла на коленях, прижимаясь губами к ковру, в ожидании дальнейших распоряжений.

Итак, Скотт выбрал Китти. Очень хорошо для нас. Он, возможно, взял ее в свой новый класс, чтобы использовать для демонстрации. Мне тоже пора идти, чтобы кое-чему научиться. Теперь, в суматохе привычных дел, как это принято говорить, я снова стану прежней Лизой.

Крошка, ты принимаешь желаемое за действительное! Три дня там, внизу. Нет. На самом деле с тех пор, как я приземлилась, все пошло наперекосяк. Все уже шло наперекосяк еще до моего отъезда. Все не так.

За исключением одного. Я только что поцеловала Эллиота Слейтера. Как насчет этого?

Когда я вошла, Ричард, Волк, встал из-за письменного стола.

— Прости, что разбудил тебя, Лиза, — сказал он. — Хотел связаться с тобой раньше, но…

— Я здесь именно для того, чтобы меня будили. Что случилось? — спросила я.

Два хэндлера, имевшие не слишком свежий вид после долгого рабочего дня, стояли, сложив руки на груди и стараясь слиться с белой стеной.

Перед столом сидела девчушка в коротком махровом халатике и, театрально всхлипывая, постукивала себя кулаком по коленке.

— Малолетняя Мисс Америка, — заявил Ричард. — Врачи говорят, ей еще и семнадцати нет.

Если бы не моя стычка с Ричардом из-за Эллиота, то я наверняка заметила бы ее еще в зале. Налитые груди, выпирающие из выреза халатика, и длинные, точеные ноги. Она сердито теребила темные кудряшки, надувала губы. Увидев, что Ричард предложит мне занять его место, она скосила на меня глаза, зарыдав еще сильнее.

— Вы не можете этого сделать! Вы должны меня взять! — визгливо кричала она, еще больше надув расплывшиеся от слез губы.

Лицо у нее сморщилось, она сердито затрясла готовой, снова стукнув кулаком по коленке. Конечно, в это трудно было поверить — она выглядела достаточно взрослой, — но, когда она открыла рот, я все сразу поняла.

Ричард передал мне медицинский отчет. Ричард выглядел слегка сонным, его глубоко посаженные глаза немного покраснели, но он явно получал удовольствие от происходящего. Его это, похоже, забавляло. Но мне было не до смеха. Такое тягомотное дело, а хуже всего — предстоящий разговор с нарушительницей.

— Послушай, — начала я. — Ты еще слишком молода, чтобы быть здесь. И бумаги у тебя липовые.

— А ни хрена! — ответила она. — Мне двадцать один. Меня обучал Ари Хесслер, и я могу…

— Ты звонил Хесслеру? — спросила я у Ричарда.

— Он все отрицает. Говорит, что она тоже его надула, — устало отозвался Ричард. — У нее левые свидетельство о рождении и водительские права…

— А вот и не левые! Я уже достаточно взрослая, чтобы быть здесь! Что вы мне тут вкручиваете!

— Ты несовершеннолетняя, и тебе здесь не место. Сегодня же тебя отправят назад! — сказала я, бросив взгляд на Ричарда.

— Ничего больше не смог из нее вытянуть. Все одно и то же, — заметил Ричард и, понизив голос, добавил: — Уверяю тебя, она здесь не одна такая.

— Ладно. Тогда найди остальных! — отрезала я. — Пусть вся группа пройдет повторное обследование. Если здесь есть еще несовершеннолетние, я хочу их отловить.

— Ну пожалуйста… — Девчушка наклонилась вперед, целомудренно запахнув на груди халат. — Разрешите мне остаться! У вас ведь есть документы, что мне двадцать один. Так чего вам бояться? И не говорите, что я вам не подхожу. Только посмотрите на меня! Я ведь видела остальных. Я не хуже любой другой…

— Выбери город, — холодно ответила я. — Перелет частным самолетом до Майами, а оттуда первым классом куда пожелаешь. Ты уезжаешь прямо сейчас.

— Но я хочу, хочу, хочу здесь остаться! Вы не понимаете, что это для меня значит. Поговорите с моим Хэндлером, и он вам скажет, что я первый класс. Ну посмотрите же! Я готова, говорю же вам: меня обучал самый лучший.

— Хорошо, высадим ее в Лос-Анджелесе.

— Нет! — взвизгнула она и закусила губу. Глаза у нее слегка затуманились, но в них промелькнуло что-то расчетливое.

— Нью-Йорк, — наконец пробормотала она.

— Хорошо. Пусть будет Нью-Йорк. Закажи ей номер в «Плазе» на двое суток и дай ей тысячу долларов, — заявила я и, посмотрев на девчушку, добавила: — Трать деньги с умом, как гласит старая поговорка.

— Сука!

— Не мешало бы поучить тебя хорошим манерам, прежде чем ты уедешь, — прошептала я.

Девчушка уставилась на меня, судорожно соображая, что же будет дальше.

— Уберите ее отсюда! Ну пожалуйста, приведите мне хоть одну причину, почему вы со мной так поступаете, — взмолилась она, размазывая слезы по пухлым щекам, но глядя на меня абсолютно холодными глазами. — Вы ведь сами знаете, что я понравлюсь клиентам. Не можете не знать. Так объясните же мне, Христа ради, какого черта вам нужен кто-то на шесть лет старше меня!

— Это жестокий мир, дорогуша. Ты когда-нибудь слышала выражение «совершеннолетние, достигшие брачного возраста»? Мы не имеем дела с сумасшедшими, мы не имеем дела с несовершеннолетними, мы не имеем дела с непокорными рабами. Возвращайся через пять лет, тогда и поговорим. Но не пытайся нас надуть, взяв другое имя. А теперь уберите ее отсюда! Отправьте ее в Майами, и чем раньше, тем лучше.

— Сука, ненавижу тебя! — завизжала она, а когда хэндлер попытался ее поднять, заехала ему локтем в живот. — Вы не можете так со мной поступить! У меня все бумаги в порядке. Позвоните Ари! — И когда еще один хэндлер завернул ей руки за спину, завопила дурным голосом: — Я все, на хрен, расскажу!

— Можешь не беспокоиться. — ответила я.

Девчушка не прекращала попытки скинуть руку хэндлера.

— Если ты серьезно, — продолжила я, — то у нас здесь, в бунгало Эйч, как раз два репортера из «Нью-Йорк таймс». А в главном знании, на пятом этаже, парень из Эн-би-си.

— Думаешь, самая умная! Я все про вас расскажу.

— Дорогая, про нас и так все пишут и говорят. Сходи в библиотеку и посмотри. И когда раб «все говорит», то боюсь, делает он это на обороте таблоидов, рядом с душещипательными рассказами бывших девушек по вызову и порнозвезд, которые узрели Христа. Что касается «Таймс», то можешь забыть об этом. Ты когда-нибудь слышала выражение «новости, пригодные для печати»?

Хэндлеры наконец оторвали отчаянно брыкавшуюся девицу от пола и потащили в сторону открытой двери. Когда дверь за ними закрылась, мы с Ричардом переглянулись.

— Ари на первой линии, — сообщил он.

Я взяла трубку.

— Богом клянусь, Лиза, я ничего не понимаю. Этой девушке не может быть шестнадцать. Если это так то, значит, я сошел с ума.

— Ари, я только что ее видела. Малолетняя Мисс Америка. Кончай пудрить мне мозги!

— Я правду говорю, Лиза. Это выше моего разумения. Все бумаги были в порядке. А ты ее проверила? Она два года разносила коктейли в Виллидже. Лиза, она просто динамит! Это я тебе говорю. Ей никак не жжет быть шестнадцать. Она меня такому научила!

— Все, Ари. Больше мы с тобой не работаем, — отрезала я.

— Лиза, ты не можешь так со мной поступить! Ты не понимаешь.

— Нет. Даже если у нее будет фигура Рэйчел Уэлч, а лицо Греты Гарбо.

— Лиза, она способна надуть самого Господа Бога. Я всегда продавал тебе лучший товар по эту сторону Скалистых гор. Ты не сможешь получать рабов из Восточных штатов у кого-то…

— Слышал когда-нибудь о Грегори Санчесе из Нового Орлеана или о Питере Шлезингере из Далласа? Ари, ты продал нам малолетку. Шестнадцатилетнюю девушку. Мы больше не можем тебе доверять. До свидания, — сказала я и плвесила трубку.

Потом я в изнеможении откинулась на спинку стула и так и осталась сидеть, устремив глаза в потолок.

— Я поднял дела еще двоих, что Ари нам продал, — начал Ричард. Он неторопливо подошел к столу, не вынимая рук из карманов. — На самом деле все чисто. Мужчине-рабу не меньше двадцати трех, а может, и больше. Женщине двадцать девять. Первоклассный товар, — добавил он, продолжая внимательно за мной следить.

Я только молча кивнула.

— А что с деньгами? — поинтересовался Ричард.

— Пусть оставит себе, — ответил я. — Насколько я знаю Ари, она не получит ни цента, но больше я с Ари разговаривать не желаю. Я не коп, чтобы разбираться с детьми и лжецами.

— Но в этом-то и беда, — холодно заметил Ричард. — Она уже давно не ребенок. — Он даже слегка прищурился, как делал всегда, когда речь шла о серьезных вещах, отчего глаза его стали казаться меньше, но ярче. — У нее началась менструация, когда ей было одиннадцать, а девственность она потеряла, если, конечно, это дикое слово еще не вышло из употребления, в тринадцать. Она именно такая, как и говорит о себе. Возможно, шесть месяцев работала в частных комнатах Ари. Когда я до нее дотронулся, у нее случился оргазм. Если ударить ее хлопалкой, то кожа восстанавливается прямо на глазах.

— Все это старая песня, — кивнула я. — От Катманду до Канзаса наше имя означает одно: никаких несовершеннолетних, никаких сумасшедших, никаких пленников, никаких наркотиков. Совершеннолетние, достигшие брачного возраста!

Ричард, прищурившись, смотрел куда-то мимо меня: взгляд отстраненный, морщины на лице стали еще глубже. Он провел рукой по волосам и тихо сказал:

— Не будь такой жесткой. Это я ее отобрал. Я привел ее в Клуб.

— Я не привыкла хвалить людей, если они совершают именно то, что от них меньше всего ожидают. По-твоему, мне надо сделать исключение и похвалить тебя?

— Но разве это справедливое правило? Я имею в виду, если учесть, что она уже прошла огонь, воду и медные трубы?

— Ты что, хочешь сделать из меня сельскую учительницу или социального работника? — огрызнулась я. — Так позволь тебе напомнить, что представляет собой это место. Это не анфилада тускло освещенных комнат, куда ты отправляешься в субботу вечером, чтобы провести ритуальные действия, о которых мечтал всю неделю. Это место является абсолютом. Эта среда засасывает тебя, стирая все другие реальности. Это твои ожившие фантазии! — воскликнула я, но, почувствовав, что вот-вот лопну от злости, решила сбавить обороты. — А еще ты не должен забывать о том, что означают эти годы. Я имею в виду между шестнадцатью и совершеннолетием.

— Ну, сейчас они уж точно не означают целомудрия и послушания.

— В жизни любого человека это вовсе не обычные годы! Она будет тратить на нас свою юность, однако мы не нуждаемся в таких жертвах ни от нее, ни от кого бы то ни было. У нас достаточно гораздо более дешевого и доступного топлива для поддержания огня. Мне плевать, насколько она сговорчива, красива и хорошо подготовлена! Как думаешь, что с ней будет… скажем, года через два?

— Я понял, — ответил он.

А вот насчет себя я вовсе не была так уверена. Уж слишком истерично звучал мой голос. И неспроста. У меня перед глазами снова стояли поместье в Хиллсборо, мой первый хозяин, шоссе, по которому мы ехали в лимузине. Споры с Жаном Полем. Господи, если бы тогда это был Мартин Халифакс!

Неожиданно я почувствовала тяжкое бремя Клуба на своих плечах. Интересно, сколько же еще всего должно произойти, прежде чем начнется новый сезон?

— Ума не приложу, что со мной такое, — прошептала я. — Может быть, иногда это место начинает действовать мне на нервы.

— Ну, я подозреваю, что всем нам взросление далось не так уж легко. Возможно, все мы немножко скучаем по тому давно ушедшему времени, когда были подростками, и жалеем о нем…

— Я ни о чем не жалею, — отрезала я. — Но когда мне было шестнадцать, или восемнадцать, или двадцать, я не работала в Клубе. Вот в чем дело. Я могла приезжать и уезжать. Туда и обратно. Никакой колючей проволоки под напряжением.

Ричард только молча кивнул в ответ.

— Нет, здесь дело не только в самих малолетках, — продолжила я. — О нас пишут все больше и больше. Мы хорошо известны в определенных кругах. И спорю на что угодно — и на кого угодно, — тот, кто хочет на нас выйти, может легко это сделать. И все же до сих пор еще никому не удалось состряпать историю о несовершеннолетних, или о психах, или о пленниках в Клубе.

Хотя на самом деле странно, что до сих пор никто даже не попытался сфабриковать нечто подобное. Все истории о Клубе были написаны, так сказать, «в обход» нас, то есть без нашего ведома и согласия. И ни когда никаких доказательств. Разве что размытые фотографии, которые, собственно, ни о чем не говорили. Еще ни одному репортеру до сих пор не удалось пробраться внутрь.

И для этого была масса причин. Членов Клуба немедленно исключали без компенсации сделанных взносов, если их имя получало огласку, а внушительный размер платы, которую они вносили, а также наша собственная служба безопасности полностью исключали появление папарацци.

На острове были запрещены фотокамеры. У нас, конечно, имелось оборудование для слежения, но без записывающих устройств. А специальные электронные средства, установленные во всех точках входа и выхода, уничтожали фото- и видеопленки.

Что касается рабов, хэндлеров, водителей и остального обслуживающего персонала, то здесь работали простые экономические законы. Все они получали сказочные зарплаты, не говоря уже о дополнительных льготах и бонусах. А к хорошему быстро привыкаешь. Еда, напитки, рабы по желанию, специальный бассейн для персонала, пляжи.

Никто не мог дать им больше за разоблачение, поскольку само разоблачение столько не стоило, а кроме того, они прекрасно знали, что если «заговорят», то получат волчий билет.

Только горстка недовольных, тех, кого уволили, попробовали нарушить заговор молчания, но их расплывчатые отчеты были так плохо составлены и содержали столько грязи, что оказались бракованным товаром даже для заплативших им таблоидов, на что я и не преминула указать давешней девчушке.

Но когда люди пишут «в обход» вас, то могут болтать что угодно, а потому меня всегда удивляло, как мало передергиваний в таких журналах, как «Эсквайр» и «Плейбой», и что даже в таблоидах не было явной лжи.

— Дело не в том, готова девушка или нет, — сказала я. — Дело совсем в другом: в необходимости соблюдать осторожность и быть абсолютно чистыми перед законом.

— Согласен, — ответил он. — Но сейчас здесь аккумулировано столько денег. Можно получить все, что угодно. Я только хочу сказать, что некоторые из этих малолеток не больше малолетки, чем я.

— Не обманывай себя. Не все в этом мире покупается за деньги. — Это уже звучало как насмешка, и разговор начал принимать неприятный оборот. — Послушай, Ричард, мне очень жаль, — произнесла я. — Я сегодня немного не в себе. Отпуск что-то слишком затянулся. Ненавижу ездить домой. Внешний мир действует мне на нервы.

— Конечно-конечно… — успокоил меня он.

Мной снова стало овладевать какое-то странное чувство. Я видела лицо Эллиота Слейтера, чувствовала его губы. И тут мне почему-то вспомнился парень из бара в Сан-Франциско, Мистер Суженый. Еще три дня там, внизу… Боже, как я устала! Может, сейчас удастся поспать. Может, все воспоминания соберут свои вещички и отправятся домой.

— Ну, на сегодня ты все свои обязанности выполнила, — заявил Ричард. — Почему бы тебе не пойти куда-нибудь развлечься.

Неожиданно я заметила, что у Ричарда изменилось выражение лица. Скорее всего, просто реакция на то, что у меня тоже изменилось выражение лица. Я вдруг обнаружила, что, сама того не замечая, перевела на него взгляд.

— Развлечься? — удивилась я.

Ричард озабоченно посмотрел на меня и молча кивнул.

— Ты ведь это сказал? Развлечься, — настаивала я.

Ричард продолжал внимательно за мной наблюдать.

— Ричард, я хочу, чтобы для меня сделали исключение, — заявила я. — Эллиот Слейтер. Я хочу, чтобы его освободили и чтобы уже завтра днем он был в моих апартаментах.

— Хмм… Ты точно не в себе, как верно заметила. Ты получишь этого парня через три дня.

— Нет, — отчеканила я. — На публике отстаивай свои правила сколько угодно. Но теперь ты должен сделать исключение. Лично для меня. Я хочу получить Слейтера завтра днем. Утром они не должны его трогать. Только ванна и отдых до десяти. У меня в комнате в час дня. Распорядись прямо сейчас. Никто ничего и не заметит. Остальные кандидаты слишком заняты другим, инструкторы, как мне известно, загружены выше крыши, а мне плевать!

Он с минуту помолчал, а потом сказал:

— Ты босс!

— Да, и не только босс, но и главный идеолог, — ответила я.

— Конечно-конечно, — ухмыльнулся он. — Если тебе это так нужно. Завтра, после ланча.

Я встала и направилась в сторону двери.

— Что-то действительно не так? — остановил он меня вопросом.

— Что?

— И это началось не вчера. Не во время отпуска. Это назревало уже давно.

— Нет, — покачала я головой. — Просто устала. Позаботься, чтобы Слейтера доставили к часу дня. Сделаешь?

— Хорошо, дорогая. Надеюсь, это сработает.