Врата в рай

11. Лиза. Добро пожаловать в Дом

Что-то не так. Что-то, назревавшее уже несколько месяцев?

Сожаления о тех, давно ушедших детских годах?

И все же должно быть хоть какое-то объяснение, почему меня стали одолевать воспоминания.

«Надеюсь, это сработает».

Я стояла в саду возле административного здания и смотрела на звезды, особенно яркие на фоне безоблачного неба, которое словно перетекало в море. Японские фонарики мягко подсвечивали цветочные клумбы. Лилии под темным кружевом миртовых деревьев казались такими же туманно-белыми, как луна на небе.

У меня начало пощипывать губы, словно я опять его целовала. А ведь он был совсем близко, всего в нескольких шагах.

Интересно, а знаешь ли ты, Эллиот Слейтер, что сегодня в Клубе собрались три тысячи членов? Да, мы пользуемся успехом!

С дальнего конца острова до меня донесся рокот мотора самолета. Малолетняя Мисс Америка, слава богу, нас покидает, возвращаясь к лицемерию и абсурду взрослой жизни. Извини, дорогая, и удачи тебе!

Но я ни о чем не сожалела, проблема не в этом. Ричард был не прав, по крайней мере в данном вопросе. Было бы полнейшим лицемерием утверждать, что я сама в ее возрасте не делала все, что заблагорассудится: сначала пустилась во все тяжкие, вступая в случайные связи, а потом, наоборот, поссорилась с Жаном Полем, поскольку отказалась продолжать играть в эти сомнительные игры.

Но что-то явно назревало, что-то, чего я еще пока не осознавала. Я всегда все решала сама. И конечно же, я все решила сама в тот вечер, когда мне впервые позвонил Мартин Халифакс. Конечно же, я слышала о нем, о загадочном хозяине места, которое все называли просто Домом. Сначала из какого-то непонятного чувства противоречия я чуть было не бросила трубку.

— Нет, Лиза, я хочу предложить тебе нечто совсем другое, — сказал он. То, что сейчас будет для тебя гораздо интереснее. Понимаешь, ты можешь попробовать начать с другого конца.

Голос стопроцентного американца. Совсем как у тех пожилых священников из моего детства, которые были настоящей старой гвардией католических священников-ирландцев, а вовсе не скучными протестантскими проповедниками.

— С другого конца?

— Самые хорошие рабы становятся потом сами хорошими хозяевами, — ответил он. — Лиза, я был бы рад поговорить с тобой. О твоем предназначении, если можно так выразиться, стать частью Дома. Если ты по какой-то причине боишься ехать сюда, я готов встретиться с тобой в любом удобном для тебя месте.

Небольшой кабинет в цокольном этаже викторианского особняка, который все называли Домом. Очень странно, но кабинет этот был до смешного похож на кабинет моего отца. Разве только побольше дорогих вещей и подальше от посторонних глаз. Никаких книг религиозного содержания. Никакой пыли.

А вот и Мартин собственной персоной. Дружелюбный голос очень подходил его лицу. Самому дружелюбному лицу, которое я когда-либо видела в жизни. Простой, непосредственный, на редкость открытый.

— Все начиналось чисто интуитивно, это просто вопрос веры, — сказал он, положив руки на стол. — Веры в то, что сотни, а может, и тысячи таких же, как я, запутавшихся в сетях повседневности, ходят по барам, по улицам в поисках — несмотря на опасность, на возможность заразиться, показаться смешным и бог знает что еще — места, где можно воплотить в жизнь эти маленькие драмы, эти замысловатые и пугающие маленькие драмы, которые каждый день разыгрываются в наших душах.

— Да, — выдавила я бледную улыбку.

— Понимаешь, я не верю в то, что это нехорошо. Никогда не верил, что это нехорошо. Нет. У каждого из нас в душе есть потайная комната, где расцветают его истинные желания. И весь ужас положения в том, что эти нежные ростки не видят луга — понимания другого человека, способного помочь им расцвести. И потайная комната в его сердце остается пустой, так как там слишком темно.

— Да. — Невольно заинтересовавшись, я даже немного подалась вперед.

— И я захотел создать особый дом, — продолжил он, — такой же особый, как та комната в нашей душе. Дом, где желания могут увидеть свет. Дом, который будет и чистым, и теплым, и безопасным…

Неужели мы, мазохисты, все поэты? Неужели в душе мы все мечтатели и драматурги?

Меня поразило такое невинное, такое будничное выражение лица. В Мартине не было ничего грубого, ничего наносного, ему был чужд даже черный юмор, который нередко маскирует стыд.

— И только через много лет я обнаружил, что нас гораздо больше, чем я мог принять или удовлетворить здесь, а фантазии и желания значительно шире, чем я мог себе вообразить… — Он замолчал и улыбнулся мне. — Мне нужна женщина, Лиза. Молодая женщина, но она не должна быть просто наемным работником. В Доме нет наемных работников. Она должна знать, что мы на самом деле чувствуем. Как ты прекрасно понимаешь, здесь не просто бордель. Это место для элегантности и иногда для красоты. И можешь считать меня сумасшедшим, но повторяю: это место для любви.

— О да.

— Мы здесь понимаем, что такое любовь, и уважаем сокровеннейшие секреты других. И мы понимаем все малейшие нюансы самого желания и саму природу этого чувства.

— Да, я это знаю.

— Давай поднимемся наверх. Позволь показать тебе комнаты. Мы не занимаемся лечением. Мы не врачи. Мы не задаем вопросов почему и зачем. Мы просто верим в то, что здесь можно найти убежище, цитадель для тех, кто из-за своих сексуальных пристрастий чувствовал себя изгоем. Мы существуем именно для тех, кто нуждается в том, что мы можем им дать.

Старомодно обставленные комнаты, высокие потолки, приглушенное освещение, обои на стенах. Солярий, комната для занятий, хозяйская спальня и, наконец, будуар, приготовленный специально для меня: шелковые шлепанцы, хлыст, хлопалка, кожаные ремни. Удивительная атмосфера, создаваемая дагерротипами на комоде в золотых овальных рамках, щеткой для волос в серебряной оправе, хрустальными флаконами с духами, а еще розами — свежими, влажными и слегка поникшими — в окружении веток папоротника в серебряной вазе.

— Ну, для подходящего человека оплата просто превосходная. Понимаешь, это скорее как стать членом клуба.

— Или религиозного ордена.

— Да, — ответил он с мягким смешком.

И вот каждый уик-энд я пересекала реку, чтобы снова увидеть эти загадочные комнаты, встретиться с таинственными незнакомцами, попасть в атмосферу любви и чувственности — в место, которое все называют Домом. Домом, ставшим теперь моим.

О, я точно знаю, что, они чувствуют, знаю, что сказать (и слова иногда означают все), знаю, когда надо надавить, а когда — ласково поцеловать.

Может быть я наконец-то научилась держать все под контролем, к чему всегда так стремилась.

А затем два года спустя таинственный ночной перелет в Рим, когда мы с Мартином с удовольствием напились в салоне первого класса, а потом долгая поезда в лимузине в Сиену по холмистым изумрудно-зеленым итальянским окрестностям.

Недельная конференция с другими выдающимися деятелями в области тайного мира экзотического секса. Там был давнишний протеже Мартина Алекс из Парижа и Кристина из Берлина. Сейчас даже всех не припомню, разве что одно: они были очень утонченными, очень умными. В той вилле за городом вино лилось рекой, а молодые итальянские мальчики, тенью скользящие по дому, подавали нам взысканные блюда из телятины.

Мистер Кросс прибыл на собственном самолете в сопровождении пяти телохранителей. К вилле подкатили три «мерседеса».

— Кто-нибудь наконец скажет мне, что происходит? — спросила я.

— Ты не могла не слышать о нем, — ответил Мартин. — Сеть отелей. И империя секс-журналов «Дримбейби» и «Ксанаду», а еще жена родом из штата Миссисипи, которая не в курсе происходящего и заказывает пищу на обед. Нереальные деньги, — вздохнул Мартин, слегка приподняв брови. — Самые правильные.

Как такое возможно? Мы собрались за антикварным столом XVI века, чтобы обсудить детали.

Шикарный клуб в каком-нибудь месте, где закон будет к нам лоялен, и там все удовольствия, которые так тонко придумали Мартин Халифакс и ему подобные.

— Ну, понимаете, настоящий уединенный уголок, — говорил Алекс. — Первоклассные номера, еда, плавательные бассейны, теннис… И секс. Секс на любой вкус. Что-то действительно целительное, если можно так выразиться. Доктора еще будут посылать нам своих пациентов.

Я даже вздрогнула при слове «целительное». Мартин его ненавидел.

А затем с дальнего конца стола раздался спокойный голос мистера Кросса, финансирующего весь проект.

— Видите ли, такая возможность есть. Остров в Карибском море. Там мы будем существовать практически как независимое государство, со своими собственными законами. Хотя, естественно, мы получим и поддержку местных властей. Я просто хочу сказать, что можно не опасаться вторжения, ну, сами понимаете, всяких там мускулистых подонков. Я имею в виду, что там, где мы обоснуемся, все будет абсолютно законно. У нас будет собственная клиника, своя полиция, если, конечно, понадобится.

Ошеломляющий бюджет. Все даже как-то притихли.

— Видите ли, — продолжил мистер Кросс, — согласно данным наших исследований, в мире существуют тысячи, а может, и миллионы людей, которые выложат кругленькую сумму за секс-каникулы своей мечты. Садомазохизм, рабство, обучение и наказание — назовите как угодно, — им это необходимо, особенно если все будет безопасно и на самом высоком уровне.

— А мы предложим чистое, абсолютно роскошное место, где к тому же правильно поставлено дело, — подал голос Алекс. — То, что они не смогут получить ни в каком другом заведении и ни за какие деньги.

— Мы сейчас говорим об атмосфере чувственности, — продолжил мистер Кросс. — О создании такой фешенебельной обстановки, где каждый сможет вести себя так, как ему хочется.

Мартину явно было неловко, но он все же сказал:

— Но, похоже, вы здесь что-то недопонимаете. Большинство из тех, кто нуждается в таких вещах, мазохисты. Они пассивны. И у каждого есть что-то такое, в чем он боится признаться даже жене или мужу.

— Они смогут признаться нам, — ответил мистер Кросс.

— Нет. — возразил Мартин. — Мы сейчас говорим о людях с деньгами и с положением, о тех, кто может себе позволить подобный отдых. Они могут побояться приехать в оживленное место, где имеется вероятность столкнуться со знакомыми. В Доме самая большая наша проблема — соблюдение секретности; мы заботимся о том, чтобы гости не видели друг друга. Люди слишком стыдятся своих мазохистских наклонностей.

— Но все можно обставить очень пристойно, на самом высоком уровне, — не выдержала я, потрясенная грандиозностью затеи.

— Да, но как? Как мы можем обставить все пристойно? — удивленно посмотрел на меня Алекс. — Каким образом мы наберем персонал, все организуем и предложим это широкой публике?

— Хорошо, — сказала я. — Нам нужны известные люди, богатые люди, но люди, которые не хотят стать объектом для насмешек из-за своих мазохистских наклонностей. Из-за того, что им нравится, когда их порют и связывают. Хорошо. Тогда надо сделать так, чтобы им не было нужды в этом признаваться, так, чтобы членство в Ютубе не говорило об их пристрастиях. Члены, прибывающие на остров, на публике и в личных апартаментах будут «хозяевами» и «хозяйками», имеющими в своем распоряжении штат хорошо обученных рабов обоего пола. Они гости Хубилай-хана в Ксанаду, в их распоряжении будут танцовщики — мальчики и девочки — и даже гарем, если, конечно, кому-нибудь не захочется удалиться в спальню с хорошей звукоизоляцией и вызвать к себе раба, способного играть роль «хозяина» или «хозяйки» со всей соответствующей атрибутикой.

— Иными словами, все члены являются доминирующими, — улыбнулся мистер Кросс.

— Типа мачо, — сухо рассмеялся Алекс, приподняв брови.

— Вот именно, — ответила я. — Именно так мы будем представлять это всему миру. Приезжай и живи, как султан, повелитель всего, что тебя окружает. А потому быть замеченным в Клубе будет означать лишь то, что ты любишь маленькие сценки, любишь плавать и загорать, любишь, чтобы у ноги тебя ждал верный раб.

— Это может сработать, — отозвался Мартин. — И, думаю, прекрасно сработать.

— Но тогда сами рабы… — начал мистер Кросс. — Этот персонал, о котором вы толкуете?

— А вот это как раз не проблема, — заметил Алекс. — Мы уже говорим о совсем другом общественном классе. Молодые люди, идущие по жизни разными путями, одиночки, живущие в большом городе, молодые женщины, трахающиеся из спортивного интереса, и те, кто только успел заявить о себе.

— Да, — согласился Мартин. — Привлекательные молодые ребята: старлетки, первоклассные проститутки, танцовщицы из Лас-Вегаса и бродвейских шоу. Предложите им полный пансион в раю, внушительную зарплату, превосходящую их самые смелые ожидания, и, уж можете мне поверить, они еще к нам в очередь встанут.

— Думаю, надо начать с малого. Тогда ошибок не будет, — сказала я, — Надо все хорошенько разработать, чтобы быть абсолютно чистыми. Ничего второсортного. Этот вид секса имеет свои ритуалы, свои правила и свои границы.

— Вот именно. Именно поэтому мы вас и позвали, — ответил мистер Кросс. — Давайте начнем с маленького клуба на побережье.

С тех пор прошло пять лет. А теперь оглянитесь вокруг. Три тысячи гостей каждую ночь.

Ну и конечно, не обошлось без подражателей. Роскошные курорты в Мексике и Италии, одно место отдыха в Берлине, где слуги были хозяевами, а члены клуба — paбами, и, наконец, спа-отель в Южной Калифорнии — вот наши основные конкуренты. И естественно, аукционные дома и частные инструкторы. А также частные владельцы, имя которым легион.

Было ли это неизбежным? Правильно ли мы выбрали время? Смог бы кто-нибудь еще организовать такое и дать ненавязчивую рекламу в самых разных паданиях, раскрутить этот бизнес?

Кто знает? Было ли это неотвратимым знаком времени? Как певцы-кастраты, кавалеры и дамы в высоких белых париках времен Людовика XIV, девочки с искалеченными ногами в Китае, крестоносцы, инквизиция? Ты приводишь что-то в движение. Это что-то начинает ускоряться. Вот оно. Случилось.

Ускорение. За многие годы это превратилось для меня в навязчивую идею.

Встречи, планирование, чертежи, обсуждения, осмотр зданий, выбор тканей, красок, форм, например, для плавательных бассейнов. Прием на работу докторов, сестер, обучение лучших рабов доминированию, чтобы те могли управлять членами Клуба со скрытыми мазохистскими наклонностями. Без конца выполнять, исправлять, расширять. Сперва два здания, потом три и наконец целый комплекс. Мотивация, идеи, гонорары, контракты, договоры.

И чувство глубокого удовлетворения при виде того, как воплощаются в жизнь чьи-то случайные фантазии, чьи-то тайные мечты. Но теперь все это происходило, можно сказать, в гигантских масштабах.

Я всегда могла придумать что-то более интересное, чем могли предложить хозяева. Что-то более сложное. И источник вдохновения был практически неиссякаем. Все жизненные вариации на заданную тему. Теперь я вижу массу людей, увлеченных, потрясенных, ослепленных, вносящих свои изменения и модификации. Пламя становится все ярче и ярче.

Но страсть применительно ко мне?!

Страсть? Что это такое?

Естественно, больше не было никаких хозяев в моей жизни. Время от времени я жестоко страдала из-за подобной интимной близости, сама не знаю почему. Может быть, потому что мне всегда больше нравилось быть «хозяйкой», потому что уже не было прежнего возбуждения, а, наоборот, появилось бесценное знание того, что на самом деле чувствуют мои рабы и мои любовники. Я действительно обладала ими. Мое умение, мое понимание пронизывали их насквозь. Они принадлежали мне телом и душой.

Если говорить о любви, то я не знаю, что это такое. По крайней мере, что такое обычная любовь. Но тогда что такое любовь, если не любовь, которую я испытываю к каждому из них в определенные моменты?

И в своей кровати я принимала лучших мужчин-рабов, видела рядом с собой такие тела, в красоту которых даже трудно было поверить.

В Клубе понятия «хотеть» и «иметь» разделяют всего тридцать секунд.

Требовать от рабов полного подчинения, приказывать им иметь меня, поражаться тому, что они, такие сильные, такие мужественные, подчиняются всем моим приказам, что эти идеальные мужские тела принадлежат только мне. А потом заносить информацию о них в компьютерные файлы. Учить тому, как лучше всего ими манипулировать.

И еще рабыни с их шелковистыми ручками и нежными язычками. Лесли, Коко, прелестная и отвергнутая мной Диана.

Диана, моя дорогая. Она прижимается ко мне во тьме, которая, возможно, окутала весь земной шар. Мягкое на мягком.

Полночь в раю. Но рай ли это? Где-то пробили настенные часы.

Двенадцать часов до встречи с Эллиотом Слейтером. И что такого особенного в этом светловолосом, голубоглазом мужчине? А вдруг он окажется таким же, как все?