Врата в рай

19. Эллиот. Изысканно одеться

Уже шесть, и нигде на острове не слышно боя часов. Только сердце стучит в груди. Бросив взгляд на часы, хэндлер велел мне зайти в дом и ждать у двери. Больше всего на свете мне хотелось смаковать те первые секунды, когда я снова увижу ее, хотелось остановить ход времени, чтобы я мог одновременно любоваться ею и слышать собственные мысли. На самом деле у меня даже была своя теория. Только после разлуки можно с первого взгляда определить, что на самом деле испытываешь к другому человеку. Начинаешь постигать вещи, которых прежде не осознавал.

Может быть, я перестану сходить по ней с ума и она окажется не такой уж опасной и не такой уж красивой. А я начну замечать остальных и, кто знает, обращу свой взор на Скотта.

Дверь за мной закрылась. Хэндлер ушел. Мягкий электрический свет придавал комнате неповторимый уют, особенно на фоне свинцового неба за окном. Сказочное место. Совсем как потайной уголок души. До меня донеслось слабое шевеление. Я повернул голову и увидел ее. Она стояла в дверях. И я понял, что точно влюблен в нее. Понял с первого взгляда. А еще я понял, что она нарочно сводит меня с ума.

На ней был мужской костюм-тройка в обтяжку из темно-лилового бархата, такого глубокого цвета, что на сгибах материал казался пепельно-серым. А под белым воротничком ее рубашки пышными складками лежал бледно-розовый шелковый шарф. Волосы ее были убраны наверх и скручены узлом, на ней была широкополая мужская шляпа того же сумеречно-лилового цвета с темно-серой шелковой лентой. Совсем как в гангстерских фильмах сороковых годов. Шляпа была лихо сдвинута набок, подчеркивая высокие скулы и кроваво-красный рот.

Меня вдруг охватило такое сильное желание, что я с трудом сдерживался.

Мне захотелось зарыться лицом в ее промежность, опрокинуть ее на себя. И любить, любить ее… От желания у меня слова застряли в горле.

Теперь я хорошо видел ее глаза, ее обнаженную шею, аккуратное ушко, открывшееся благодаря убранным волосам. В этом костюме она выглядела такой нежной и одновременно такой сильной.

— Подойди ближе, — сказала она. — И медленно повернись. Я хочу на тебя посмотреть. Время пошло.

Брюки, явно сшитые на заказ, обтягивали стройные ноги. Пиджак, застегнутый на все пуговицы, облегал пышную грудь.

Я сделал, как она велела. Интересно, ее уже успели проинформировать о моем поведении в классе инструкторов?

По дуновению воздуха я инстинктивно почувствовал ее приближение, запах ее духов, на подсознательном уровне ощутил исходящую от нее силу.

Я специально склонил голову набок и посмотрел на нее сверху вниз, как бы впитывая ее образ, прежде чем встретиться с ней взглядом. Остроносые сапоги на высоких каблуках, тугие брюки, наверняка врезающиеся в промежность.

Я увидел ее руки и понял, что больше не выдержу. Она должна дотронуться до меня. Мне это просто необходимо. Шейх Руди Валентино похитит ее и увезет в свой шатер в пустыне. Но ни один из нас даже не шелохнулся.

— Следуй за мной! — бросила она, лениво щелкнув пальцами, а затем повернулась и скрылась за двухстворчатой дверью.

Это был кабинет, который я уже мельком видел прошлой ночью. Я следил за плавным движением ее узких бедер, страстно желая прикоснуться к обнаженной шее. В этом костюме она была похожа на манекен. На игрушечного мужчину. В ней было нечто неземное.

Большой письменный стол, в углу массивная африканская скульптура и просто потрясающая гаитянская живопись: бытовые сценки, относящиеся к тому времени, когда Гаити был французской колонией. Непременно рассмотрю картины получше, но позднее. Когда я уже не буду так ослеплен ее красотой, когда осыплю поцелуями ее обнаженные ступни, ее обнаженные икры, ее обнаженное местечко между ног, которое просто необходимосрочно освободить. Совсем не женская комната, за исключением, конечно, самой хозяйки, облаченной в темно-лиловый бархат. Она стояла, повернувшись ко мне спиной, и смотрела куда-то в сторону.

Проследив ее взгляд, я удивленно воскликнул:

— Да это же мои чемоданы!

Но ведь Мартин говорил, что вся одежда будет сдана на хранение. Элементарное соблюдение мер безопасности, поскольку без документов и одежды невозможно убежать из Клуба. Более того, Мартин говорил, что вещи хранятся не на острове, а где-то в другом месте. Я тогда еще представил себе некое абстрактное банковское хранилище. И все же это были именно мои чемоданы, без замков и раскрытые. Я увидел паспорт и кошелек, лежащие на стопке одежды. Мне было как-то странно, даже неловко смотреть на свои личные вещи — вещи из другого мира.

— Хочу посмотреть, как ты выглядишь одетым, — сказала она.

Я бросил на нее удивленный взгляд, пытаясь понять, что бы все это значило. И тут меня поразила странная мысль: одеваться в ее присутствии будет еще более унизительным. Какое-то извращение, но извращение божественное. Я чувствовал, что она вся дрожит, хотя она тщательно скрывала свое состояние.

— Хочу, чтобы ты надел вот это, — произнесла она, протягивая мне серую водолазку. — Тебе ведь нравится серый цвет? И ты не любишь ничего цветного. Если бы ты был моим там, в другой жизни, я заставила бы тебя носить только яркую одежду. А теперь надень вот это для меня.

Я взял у нее водолазку и с трудом натянул через голову, словно разучился одеваться. Непередаваемое ощущение — прикосновение мягкой ткани к обнаженной коже. Но нижняя часть тела оставалась до смешного голой. Мой напряженный член выглядел даже как-то неуместно.

Я чувствовал себя кентавром с порнографической картинки.

Но тут она протянула мне коричневые брюки, которые я сразу же и надел — жесткая ткань царапала ягодицы и жала в промежности. Я не был уверен, застегнется ли молния на брюках: пришлось приложить немалые усилия, чтобы обуздать болезненную эрекцию. Лиза не сводила с меня внимательных глаз, а я лишь беспомощно улыбался.

— Застегни молнию! — приказала она. — И не вздумай кончить!

— Да, мэм, — ответил я. «Интересно, что чувствовали Адам с Евой у себя в раю, когда впервые оделись?»

Я взял у нее ремень. Как странно самому держать эту полоску кожи в руках, вдевать ее в шлевки. Зря я с ней так! Одежда все изменила. Но было в это ситуации что-то безумное, даже более безумное, чем спортивная аркада и этот чертов позорный столб…

— Вот ты и покраснел, — заметила она. — Но тебе идет. Еще больше оттеняет твои светлые волосы.

Я снова не сдержался, ухмыльнувшись так, словно хотел сказать: «Что вы, что вы! Право, не стоит!»

Она дала мне пару носков и коричневые мокасины от «Балли», которые мне не слишком нравились. Опустив глаза, я быстро натянул носки и обулся.

Поистине странное ощущение: благодаря кожаным подметкам я почему-то стал казаться себе выше ростом.

И все же я чувствовал себя неуютно: в одежде я снова был точно в оковах.

Она протянула мне коричневый шерстяной кардиган.

— Нет, только не это… — сказал я.

Она растерянно мяла кардиган, не понимая, в чем дело.

— Я просто хочу сказать, что это уже перебор. Кардиган слишком хорошо сочетается с брюками и туфлями.

Я так не одеваюсь.

— Что тогда?

— Твидовый пиджак с поясом. Если вы не против того, что я выражаю свое мнение.

— Конечно-конечно, — ответила она.

Она положила коричневый кардиган обратно, достав твидовый пиджак. Люблю пиджаки с поясом. На самом деле я не отказался бы от одной из своих потрепанных курток «сафари», но, думаю, что она не согласится.

— Теперь доволен? — ехидно поинтересовалась она.

— Нет, пока не причешусь. Видите ли, надев пиджак, я обычно причесываюсь.

Ягодицы под грубой тканью горели огнем, а член, казалось, вот-вот отвалится. Меня, можно сказать, буквально скрутили в узел!

И тогда она совсем по-мужски засунула руку в задний карман брюк и достала оттуда черную пластмассовую расческу. При этом все ее тело так пленительно извивалось, что у меня дух захватило.

— Спасибо, — с трудом выдавил я, так как боялся, что прямо сейчас кончу.

— Зеркало вон там, — кивнула она в сторону простенка между дверей.

И я снова увидел прежнего Эллиота Слейтера, таким, каким он был миллион лет назад, когда бродил по Сан-Франциско в поисках подходящего фильма, чтобы скоротать свою последнюю ночь — последнюю ночь на свободе.

Приведя себя в порядок, я вернул ей расческу, намеренно задержав ее пальцы в своей руке, а затем посмотрел ей прямо в глаза. Она непроговольно отпрянула, можно сказать, отскочила в сторону. Но, спохватившись, снова решила взять инициативу в свои руки, поскольку не желала признавать, что ей страшно.

— В чем дело? — спросил я.

— Ш-ш-ш! Пройдись по комнате, чтобы я могла тебя получше разглядеть, — велела она.

Я повернулся к ней спиной и сделал пару шагов, чувствуя, как тянет, жмет и нещадно натирает одежда. А затем, пройдя по кругу, снова направился к ней. Когда я подошел совсем близко, она, подняв руку, воскликнула:

— Стоп!

— Я хочу тебя поцеловать, — прошептал я, словно в комнате было полно народу.

— Заткнись! — воскликнула она, попятившись.

— Неужели ты боишься меня только потому, что я полностью одет? — поинтересовался я.

— У тебя изменился голос, ты слишком много говоришь и ведешь себя по-другому, — призналась она.

— А на что ты рассчитывала?

— На то, что ты сможешь вести себя и так, и так, — ответила она, угрожающе наставив на меня палец, — А ты всегда ведешь себя естественно. Ты неисправим, одетый или раздетый. Но еще одно неверное движение, еще одна наглая выходка — и я нажму на одну из этих десяти кнопок. И тогда ты всю ночь будешь бегать по спортивной аркаде.

— Да, мэм, — отозвался я, не в силах сдержать усмешки.

Пожав плечами, я все же опустил глаза, желая показать ей, что готов всячески ей угождать. Если она нажмет на одну из этих кнопок, тогда…

Она повернулась ко мне спиной, став до смешного похожей на юного, неопытного матадора, впервые в жизни повернувшегося к быку спиной. Она нервно мерила шагами комнату, я же поднес руку к губам и послал ей воздушный поцелуй. Она встала как вкопанная, бросив на меня испуганный взгляд.

— Я тут сделала одну вещь, — начала она, явно чувствуя себя неловко. — Нашла книгу в багаже и сняла обертку, чтобы получше рассмотреть.

— Замечательно, — ответил я, решив не придавать этому особого значения, поскольку книга вряд ли могла заинтересовать ее по-настоящему, — Если хочешь, я тебе ее подарю.

Она промолчала, только подняла пылающее лицо и испытующе на меня посмотрела. Затем подошла к столу и взяла книгу.

Увидев свой альбом, я даже слегка остолбенел: Эллиот-фотограф, Эллиот-корреспондент. Я думал, будет хуже. Потом она протянула мне шариковую ручку:

— Подпишешь для меня?

Я взял ручку, стараясь коснуться ее пальцев, а потом подошел к дивану и сел. Не умею подписывать книги стоя.

И вот, машинально, почти на автопилоте, я написал:

Посмотрев на творение своих рук, я вернул ей альбом. У меня было такое чувство, словно я сделал ужасную глупость, о которой буду сожалеть до конца своих дней.

Она открыла книгу и, прочитав посвящение, замерла в прекрасном оцепенении. Да, в прекрасном! Я же сидел, небрежно облокотившись о спинку дивана, стараясь выглядеть естественно, но мой восставший член рвался на свободу, совсем отбившись от рук, если, конечно, можно так сказать.

Все смешалось в моей голове: вожделение, любовь, приятное возбуждение оттого, что она прочла посвящение, а еще оттого, что она так мило краснеет и явно испугана. И даже если бы у меня над ухом вдруг заиграл духовой оркестр, то я бы вряд ли его услышал — так сильно стучало у меня в висках.

Она захлопнула книгу и посмотрела на меня отрешенным взглядом, точно в трансе. На секунду она стала для меня чужой. Все было, как в театре абсурда, когда люди кажутся даже не незнакомцами, а какими-то странными животными. Я видел ее всю целиком, но сам не понимал, кем она была: мужчиной, или женщиной, или чем-то иным. Мне хотелось стряхнуть с себя наваждение. Но что реально вернуло меня на грешную землю, так это интуитивное чувство, что она вот-вот заплачет. Я хотел подняться, схватить ее, прижать к себе, что-нибудь сказать или хоть что-то сделать — и не мог двинуться с места. Однако наваждение вдруг исчезло — так же внезапно, как и появилось, — и передо мной снова была живая женщина, беспомощная и беззащитная в своем мужском костюме. Женщина эта знала обо мне что-то такое, чего не знала ни одна живая душа, и я неожиданно понял, что растворяюсь в ней. И хотя я изображал из себя самоуверенного самца, небрежно развалившегося на диване, в глубине души я прекрасно понимал, что еще немножко — и я тоже расплачусь.

Она медленно облизала губы, глядя перед собой невидящими глазами и крепко прижимая к себе книгу. Потом она спросила:

— Почему ты так испугался? Там, в аркаде, когда я велела завязать тебе глаза.

Ужасный вопрос, просто ужасный. Словно на меня вылили ушат холодной воды, но если после воды у меня все опустилось бы, то сейчас — нет. Я просто почувствовал себя голым, чертовски голым под этой проклятой одеждой. А еще самым настоящим насильником.

— Мне это не понравилось, — ответил я бесцветным голосом. Да, хотя мы оба были одеты, как для обеда в шикарном ресторане, в «Ма-мезон» например, беседа была явно не застольной. Интересно, а что будет, если мы снимем эту чертову одежду?! — Я хотел видеть, что происходит, — пожав плечами, продолжил я, — Что здесь такого? Разве это не обычное дело?

«Какого хрена, когда это мне хотелось быть обычным?!» — подумал я.

— Как правило, это возбуждает, — ответила она каким-то отстраненным голосом, словно под гипнозом.

У нее были круглые глаза, хотя принято считать, что у красивых женщин они миндалевидные. Но у нее они действительно были круглыми, и это, а еще слегка оттопыренная нижняя губа делали ее похожей на дикарку, несмотря на весь ее внешний лоск.

— С завязанными глазами… все может быть гораздо проще. Ты можешь сдаться, — сказала она.

— Я — весь твой, — ответил я, а про себя подумал: «А ты так со мной поступила, и я позволил тебе это сделать, потому что, как мне кажется, люблю тебя».

Она слегка попятилась и замерла, крепко, как ребенка, прижимая к себе книгу. Потом она подошла к письменному столу и сняла телефонную трубку.

Я начал медленно вставать. Это было чистым безумием. Она не может просто взять и отослать меня. Я уже готов был разнести к чертовой матери долбаный телефон. Но не успел я подняться, как она что-то сказала своему абоненту, и все встало на свои места.

— Приготовьтесь к взлету через пять минут. Передайте им, что остальной багаж, уже готов. — Положив трубку, она посмотрела на меня и явно хотела что-то добавить, но промолчала. Потом, собравшись с силами, она произнесла: — Положи в карман паспорт и кошелек. Возьми из чемоданов все необходимое.

— Ты смеешься, — ответил я.

Но это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Мы отправлялись в путешествие на Луну.

Дверь открылась, вошли двое молодых слуг — все в белом, но никакой кожи — и начали запаковывать чемоданы.

Я застегнул часы на запястье, засунул кошелек в карман брюк, а паспорт — во внутренний карман пиджака.

Заметив на дне чемодана дневник, я молча взял его, потом достал свою старую добрую брезентовую сумку, кинул туда дневник и повесил сумку на плечо.

— Но какого черта! Что происходит? — спросил я ее.

— Поторапливайся, — бросила она.

Слуги уже выносили чемоданы. Она поспешила за ними, все так же крепко прижимая к себе мою книгу. Когда я нагнал свою хозяйку, она уже торопливо шла по коридору.

— Куда мы едем? — поинтересовался я. — Ничего не понимаю.

— Веди себя смирно, — прошептала она, — пока мы отсюда не выберемся.

Она решительно зашагала вперед прямо по траве, по цветочным клумбам: плечи расправлены, походка — размашистая, даже горделивая. Слуги уже грузили наш багаж в маленький электрокар, припаркованный на подъездной дорожке. Оба сели впереди, а она знаком показала мне на заднее сиденье.

— Может, ты все же объяснишь мне, что мы делаем? — спросил я, скрючившись возле нее.

Мы сидели, тесно прижавшись друг к другу, а когда кар сорвался с места, она даже слегка навалилась на меня. Я вдруг понял, какая же она хрупкая. Она сидела рядом, нахохлившись, как птичка, и я не мог разглядеть ее лицо под широкими полями шляпы.

— Лиза, ответь мне! Что происходит?

— Хорошо, слушай меня внимательно, — сказала она и, густо покраснев, словно от злости, снова замолчала, только еще крепче прижала книгу к груди.

Кар шел со скоростью не меньше двадцати миль в час, и мы уже миновали заполненные гостями сады наслаждений и плавательный бассейн.

Если не хочешь, можешь не ехать, — наконец неуверенно произнесла она. — Это ведь действительно тяжелая работа: приезжать и уезжать, раздеваться и одеваться. Я пойму. Если ты окажешься не готов к этому. Итак, если хочешь, можешь вернуться ко мне в комнату. И снова раздеться. Достаточно нажать кнопку — тебя отведут к Скотту, или к Диане, или к кому-то еще. Я позвоню от ворот. Хочешь Скотта, ты его получишь. Скотт самый лучший. Ты произвел на него впечатление, и он хочет тебя. Когда ты только приехал, он тоже выбрал тебя, но я его опередила. Но если желаешь остаться со мной, тогда ты должен ехать. Через полтора часа мы будем в Новом Орлеане. Не такая уж большая тайна! Мы просто делаем то, что хочу я. И мы вернемся в Клуб тогда, когда этого захочу я.

— Хмм, креветки по-креольски и кофе с цикорием, — прошептал я. «А еще полететь на Луну, потом — на Венеру и Марс».

— Тоже мне умник нашелся, — пробормотала она. — Как насчет раков и пива?

Тут я не выдержал и от души рассмеялся, и чем больше она мрачнела, тем сильнее я хохотал.

— Ну, принимай свое чертово решение! Быстро!

Кар остановился у ворот рядом со стеклянной будкой. Нас явно проверили электронными сканерами. Причем впереди я увидел еще один, более высокий забор.

— Похоже, времени на обдумывание у меня уже не осталось, — ответил я, давясь от смеха.

— Ты можешь вернуться пешком, — отозвалась она, сердито блеснув на меня глазами из-под полей шляпы. — Не бойся, никто тебя не обвинит в том, что ты хотел сбежать или украсть одежду. Я позвоню прямо из будки.

— Ты что, с ума сошла?! Я еду с тобой, — ответил я и попытался ее поцеловать.

— Поехали! — велела она, отпихнув меня локтем.

Самолет оказался большущим реактивным монстром. Она выскочила из кара, не дожидаясь, пока он остановится, и стала подниматься по трапу. Мне даже пришлось слегка ускорить шаг, чтобы ее догнать — в жизни не встречал женщины, которая так быстро ходила бы, — а слуги бегом несли за нами багаж.

Роскошный салон самолета был отделан коричневым с золотом бархатом.

В центре полукругом стояли восемь кресел. В хвостовой части я увидел дверь в спальню, а еще настоящую биллиардную с огромным телевизионным экраном.

В салоне уже были двое пожилых мужчин, одетых в уродливые темные костюмы. Они, потягивая напитки, тихо переговаривались по-испански. При нашем появлении они попытались было встать, но Лиза махнула им, чтобы не беспокоились.

Она опустилась на свободное место между окном и этой парочкой, не оставив мне другого выбора, как сесть напротив, в четырех футах от нее.

Неожиданно из громкоговорителя раздался каркающий голос: «К взлету готовы. Звонок Лизе по первой линии». Я увидел, как рядом с ней зажглась и замигала лампочка интеркома.

— Взлетайте, мы готовы. Пристегнитесь, мистер Слейтер, — сказала она и повернулась к панели из толстого тонированного стекла.

«Они говорят, это срочно, Лиза. Будете говорить по линии один», — расслышал я сквозь рев моторов.

— Что будете пить, сэр? — спросил меня подошедший стюард.

Латиноамериканцы, а я был уверен, что это именно так, снова повернулись друг к другу и продолжили разговор, заслонив от меня Лизу.

— Виски со льдом, на два пальца, — недовольно ответил я, глядя на этих боровов.

Я им позже перезвоню, — произнесла в интерком Лиза. — Поехали! — И она отвернулась к окну, надвинув шляпу на глаза.