Врата в рай

7. Эллиот. Судилище

У меня сердце чуть было не выскочило из груди, когда я понял, что шоу в павильоне подходит к концу. Остальных рабов отправили вперед, разбив на пары, совсем как школьников, только голых.

Наконец один из хэндлеров подошел ко мне, приказал опустить голову и идти следом.

Со стороны столиков на меня посылались насмешки и язвительные замечания, слова «Строптивый раб», словно неоновая вывеска, светились у меня в мозгу.

Несколько раз хэндлер приказывал мне остановиться и стоять смирно.

И я послушно выполнял его команды, стараясь не обращать внимания на тихое жужжание разноязыких голосов вокруг меня.

А тем временем хорошие парни уже исчезли из виду.

Но очень скоро мы подошли к зданию под пологой крышей, наполовину скрытому банановыми деревьями и листвой, и вошли в устланный коврами коридор, который вел в огромный, ярко освещенный зал.

Все рабы уже были в сборе, и началось что-то вроде вводного курса.

Я почувствовал, что краснею, когда меня демонстративно провели мимо всех и поставили в первый ряд.

Высокий молодой человек с узким лицом и рыжеватыми волосами уже начал что-то говорить собравшимся, но, увидев нас, прервался, удивленно спросив:

— Это что такое?

Здесь, пожалуй, было еще хуже, чем в павильоне. Я весь напрягся и попытался напустить на себя вид кающегося грешника.

— Строптивый раб, сэр, — ответил хэндлер с неприкрытой злобой. — Только втроем нам удалось затащить его на сцену.

— Понятно, — буркнул рыжеволосый.

Слова, казалось, эхом разносились по залу. Все униженные смотрели на меня, широко раскрыв глаза. И я снова попытался понять, откуда у меня это чувство стыда, но так ни к чему и не пришел.

— А не рано ли вы загордились, мистер Слейтер? — спросил рыжеволосый.

Меня неприятно удивило, что он знает мое имя. А ведь он даже не дал себе труда взглянуть на тонюсенький золотой браслет у меня на запястье. Ничего себе! Я так и не осмелился поднять глаза, но все же успел заметить, что он не только высокий, но и поджарый, а еще очень загорелый, словно все дни проводит под парусом. Я видел также окружавшие нас стеклянные стены, а за ними мужчин и женщин. А еще несколько человек стояли за спиной рыжеволосого.

Казалось, все стали свидетелями моего позора. А так как все они были в черном, я понял, что эта злобная толпа, должно быть, инструкторы, истинные тяжеловесы Клуба.

Черные кожаные сапоги, юбки, штаны, а сверху белые блузки или рубашки. С крючков на их поясах свисали черные плетки. Мартин, конечно, рассказывал, что в этом раю только высшее начальство одевалось в черную кожу, но я все же оказался не готов к такому зрелищу.

Мужчина начал расхаживать взад и вперед, словно рассматривая меня со всех сторон, и его поза, его манера переносить тяжесть тела с одной ноги на другую излучали властность.

Я тупо посмотрел на четырех явно напуганных рабов, стоявших справа от него, лицом к залу. У всех потные, красные лица. На их животах и на груди, как и у меня, что-то написали фломастером. А еще над ними, похоже, хорошо поработали плетью. «Моя компания. Плохие парни», — мрачно подумал я. Да, дело труба. Ну чем не старомодная классная комната, где учитель в сюртуке выволакивает тебя к доске, чтобы выпороть перед всем классом.

— Я наслышан о представлении, которое вы устроили в саду, мистер Слейтер, — сказал рыжеволосый инструктор. — Я имею в виду то маленькое шоу, что вы устроили на подиуме.

«Они, наверное, подбирают этих парней по голосам, — подумал я. — Ну точь-в-точь школьный учитель из романа Диккенса. Но, прошу меня извинить, я лучше почитаю «Робинзона Крузо» вместо…»

— Ты вполне заслуживаешь премии за инициативность, если бы у нас таковая была.

Я слегка покачал головой, чтобы показать, как глубоко сожалею о своем поведении. Это было ужасно.

— Но нам здесь, Эллиот, инициатива не нужна, — сказал он, подойдя поближе.

Теперь его рост казался столь же угрожающим, как и его голос. Мужчину такого роста следовало бы усыпить под наркозом, чтобы укоротить ноги на пару дюймов.

— Ты раб. И, похоже, никак не можешь зарубить это себе на носу, — продолжил рыжеволосый и, замолчав для пущего эффекта, добавил: — Мы здесь для того, чтобы помочь тебе осознать непреложные правила Клуба, а заодно и вырвать с корнем твою гордость.

Сейчас мне уже не было нужды напускать на себя несчастный вид. Казалось, он живьем сдирает с меня кожу. Тишина этого проклятого места действовала на нервы.

У меня снова возникло такое чувство, будто только это место и реально, а за его пределами другой реальности нет. Я всегда был плохим маленьким мальчиком, нуждающимся в жесткой коррекции поведения, и вот теперь мир для меня сузился до размеров этой простой истины.

В довершение всех неприятностей в комнату стремительно вошла одна из женщин-инструкторов. Ну и ладно. Ты ведь знал, что рано или поздно это случится. Тогда держись! Но слово «беззащитность» обрело для меня новое звучание. Я видел ее тень, чувствовал запах ее духов.

Ароматы и секс — адская смесь.

Я обратил внимание на ее сапоги. Миниатюрные, идеально облегающие щиколотки. Я слышал свое тяжелое дыхание, слышал, как бьется сердце. (Успокойся, Эллиот! Без паники!) Довольно высокая, хотя, конечно, ниже, чем нависший надо мной инструктор, и изысканная, как духи. Длинные каштановые волосы темной вуалью падали ей на плечи.

Инструктор неожиданно схватил меня за руку и развернул спиной к залу. Теперь я не мог их видеть, но от одной мысли, что мой зад выставлен на всеобщее обозрение, у меня внутри все похолодело.

Я стоял, уставившись в пол, и слышал только слабое позвякивание: это инструктор снимал с крючка плеть. Ну вот, началось. Мы в классе. Обжигающие удары по ягодицам и икрам. Фокус был в том, чтобы не дернуться и не издать ни звука. Затем меня раскрутили и грубо толкнули вниз, заставив встать на колени перед рыжеволосым, так что мне пришлось вытянуть руки, чтобы не уткнуться носом в пол. На сей раз меня начали стегать сзади по шее, чего я не ожидал. Били так сильно, что мне пришлось закутить губу, чтобы не застонать. Я вдруг почувствовал запах кожи его сапог и штанов. И тут я неожиданно для себя, без всякого к тому принуждения, поцеловал эти сапоги. В голове потемнело. Мысли путались.

— A-а, вот так-то гораздо лучше, — сказал инструктор. — Ну вот, теперь ты просишь прощения, хотя и лишне манерно.

Я продолжал находиться в состоянии легкого шока.

— А теперь вставай, руки за голову и марш к остальным наказанным рабам!

Еще пара смачных ударов — и новое унижение: меня поставили вместе с непослушными рабами и заставили стоять столбом лицом к собравшимся.

Ряды идеальных тел, обнаженные бедра, розовые половые члены в спутанных волосах. И тут я заметил за стеклянными перегородками еще несколько смотровых комнат, которые находились на другом уровне. Оттуда на нас внимательно смотрели не только мужчины, но и женщины. Ничего ужаснее этой аудитории для меня не могло быть.

Экзекуция продолжалась. На меня снова обрушился град ударов, и я снова с трудом удержался, чтобы не издать ни звука, ни стона.

Я пытался успокоиться, подавить ощущение собственного ничтожества, побороть желание сдаться. Боль накрывал а меня горячей волной, пульсируя в каждой клеточке тела.

Неожиданно справа от себя я увидел ту высокую женщину-инструктора, ее продолговатое лицо с огромными карими глазами. Какая женщина! Просто потрясающая!

Мне казалось, что сердце вот-вот выскочит из груди. Что же со мной происходит? Ведь другие мужчины-рабы находятся точно в таком же унизительном положении.

— Как поживает твоя гордость, Эллиот? — язвительно спросил инструктор, встав прямо передо мной.

Он взял плетку двумя руками, высоко замахнулся, а потом поднес к моим губам.

И я поцеловал ее, поцеловал так, как добрые католики целуют крест в Страстную пятницу, и от прикосновения к кожаной плетке мне вдруг стало жарко, а по всему телу разлилось приятное тепло.

Это было какое-то странное чувство полного расслабления. Я так и застыл, прижав губы к коже. Перед глазами все поплыло, меня захлестнуло жаркой волной, подавившей желание сопротивляться. Мне лаже не надо было смотреть на инструктора. Я и так знал, что он все понял. Когда он отвел плетку от моих губ и шагнул в сторону, я, похоже, ненадолго потерял сознание.

А потом еще несколько мучительных секунд, совсем как тогда, на подиуме, когда я смотрел на толпившихся вокруг гостей. Но теперь я смотрел на женщину-инструктора. Это продолжалось всего мгновение, а потому не думаю, что рыжеволосый успел что-нибудь заметить.

Лицо, за которое женщины готовы были бы жизнь отдать! Я уставился вниз, замерев. Перед глазами все плыло, словно в тумане.

— А теперь маленький урок послушания. Будем учиться поднимать подбородок и смотреть прямо в глаза своих послушных товарищей, — прошептал рыжеволосый инструктор.

Что, мне смотреть на это сборище хорошистов и хорошисток! Да он, наверное, шутит!

Но я сделал все как он велел: поднял голову и посмотрел на них.

— Класс! Всем смотреть на наказанных, — велел рыжеволосый. (И все взгляды устремились на нашу пятерку.) — А теперь продолжим занятия, как будто этих маленьких недоразумений и не было вовсе, — сказал инструктор. — И если кто-нибудь из наших плохих мальчиков и девочек посмеет шевельнуться или издать хотя бы один звук, мы будем вынуждены снова прерваться.

Он отошел от меня и повернулся лицом к первым рядам кандидатов, и я наконец-то смог его хорошенько разглядеть. Очень высокий, широкоплечий, довольно стройный, с копной рыжих волос.

Белая шелковая рубашка с длинными рукавами, отделанными кружевами, прямо-таки как у классического пирата. Красивый сукин сын, хотя глаз, похожих на два тлеющих уголька, как пишут в плохих романах, было практически не видно из-за кустистых бровей.

— Как я уже говорил до этого достойного всяческого сожаления инцидента, — неторопливо и очень спокойно начал он, — вы теперь, все вы, являетесь собственностью Клуба. Вы существуете для его членов, для их удовольствия. Удовольствия смотреть на вас, трогать вас, пороть вас и использовать вас по собственному желанию. Здесь у вас нет индивидуальности. Все вы просто рабы. Ваши личные инструкторы будут вас кормить и обучать, а также ухаживать за вами.

Теперь его голос звучал не только спокойно, но и, можно сказать, дружелюбно. Но я видел, как рабы ежились под его взглядом, осмеливаясь смотреть на него лишь исподтишка. Им, наверное, было тяжелее, чем мне, поскольку они не смогли набраться мужества. Можно, наверное, провести здесь два года, так и не сумев набраться мужества, и в конце срока умереть в результате нервного срыва. Что может быть хуже! Нижний эшелон. Смешно.

— К вам будут присматриваться, — продолжил инструктор. — Вас будут изучать. Инструкторы, хотите вы того или нет, будут находить ваши уязвимые места: чего вы стыдитесь, от чего возбуждаетесь, что укрепляет или, наоборот, ослабляет ваш дух, — чтобы впоследствии вы сумели проявить себя наилучшим образом. И все это делается ради того, чтобы вы могли доставлять максимальное удовольствие вашим хозяевам — членам Клуба. То, что вы ощущаете потребность в наказании, то, что вы страстно его желаете и обязательно должны его получить — пусть даже сейчас вы испуганы и глубоко сожалеете о содеянном, — то, что вы отдали себя в рабство, чтобы получить его, то, что ради этого вы выставили себя на самых дорогих аукционных площадках, — все это одно из самых загадочных случайных стечений обстоятельств, которые предлагает нам жизнь. И по мере того как вы будете трудиться здесь в поте лица, не ожидая ни жалости, ни пощады, вы будете получать то, чего так страстно желали, причем в таком виде, о каком даже помыслить не могли, и все ваши самые дикие фантазии пройдут здесь проверку на прочность. И опять, хочу повторить, все это делается на благо ваших хозяев, а также ради ваших инструкторов, представляющих интересы ваших хозяев и хорошо понимающих их нужды и потребности. Именно ради них — ваших хозяев и хозяек, наших дорогих гостей — и существует Клуб.

Он замолчал и, сложив руки на груди, под позвякивание свисающей плетки, медленно прошелся перед аудиторией, на секунду повернувшись ко мне узкой спинок. Я заметил, что некоторые рабы уже просто тряслись от страха, слышал, как рядом со мной судорожно всхлипывает один из них.

— Вам будет одновременно приятно и неприятно узнать, — продолэил инструктор, — что здесь вы станете предметом неослабного внимания, что вам придется постоянно и тяжело трудиться. В настоящее время на открытие сезона прибыли три тысячи членов, и все апартаменты и спальни уже заполнены на три четверти. Красота, разнообразие, напряжение… Этого ждут от нас гости, и, должен заметить, у них ненасытные аппетиты. Члены Клуба не оставят вас без внимания.

Я попытался представить себе, что стою и слушаю эти слова вместе со всеми, а до того вместе с другими спокойно прошел через сад, не выкинув этого дурацкого коленца, и курс моего обучения проходит спокойно и без эксцессов.

— И конечно, мы будем неустанно заботиться о вашем здоровье, — произнес он. — Вас будут кормить три раза в день, иногда вместе с хозяевами, ради их развлечения, иногда в одиночестве, вы будете упражняться и загорать, вас будут массировать, купать, умащивать. И никакое наказание на самом деле не причинит вам физического ущерба. Никаких ожогов и других непоправимых повреждений кожи. Вы постоянно будете под наблюдением, а ваши инструкторы — всегда рядом. За все это время здесь не было ни одного инцидента и, надеюсь, не будет. Но вы существуете, чтобы дарить наслаждение, и именно ради этого вас холят и лелеют, именно ради этого вас секут, унижают и держат в состоянии сексуального возбуждения — все ради того, чтобы в том или ином виде дарить наслаждение вашим хозяевам.

Он остановится прямо передо мной, лицом к залу. Я увидел, как он, вытянув руку, дотронулся до груди миниатюрной рабыни, стоявшей с самым несчастным видом. Она горько плакала, слезы текли ручьями по крошечному личику. Когда он провел пальцами по ее плоскому животу, она вздрогнула и подалась вперед всем телом.

— Ну вот, вас представили Клубу. Пока чисто формально — подытожил он, сделав шаг назад. — Но сегодня вечером вас представят уже в более торжественной обстановке, со специальным действом, в котором вы примете активное участие.

Ну а мы? И что, черт побери, будет с нами?

— И для того чтобы вас к этому подготовить, подготовить к обучению, вас передадут определенному инструктору, который сделает свой выбор с учетом ваших индивидуальных характеристик. Ваш персональный инструктор будет знать все лучше, чем вы сами; он будет следить за вашим поведением, физическим состоянием, руководить вашими занятиями спортом, заниматься специальным обучением, договариваться с заинтересовавшимися вами гостями. Он или она будет дисциплинировать вас, развивать вас, совершенствовать вас, с тем чтобы вы смогли стать опытными и знающими рабами. И позвольте вас предупредить, что если вы считаете, что уже подготовлены, если вы полагаете, что уже все знаете и о хлопалках, и о плетках, и о инструкторах, и о хозяине, и о хозяйке, то вам еще многому предстоит научиться в Клубе. На самом деле было бы вполне разумно с вашей стороны ожидать, что эти несколько месяцев обучения станут для вас настоящим потрясением. А именно: вы должны быть готовы к любым неожиданностям. И еще зарубите себе на носу, что теперь другие будут управлять вашей душой и телом, даже его отдельными частями. Если вы пойдете на сотрудничество, если полностью отдадитесь в руки своего инструктора, то существенно облегчите себе жизнь, но, хотите вы того или нет, вам все равно придется сдаться. — Тут он посмотрел на наши испуганные лица и, повысив голос, добавил: — И начиная с этого момента для всех обязательны абсолютное послушание, молчание и, конечно же, абсолютное подчинение всем, кто вас здесь обучает, вас здесь использует и по своему общественному положению стоит выше вас. На этом острове даже последние кухонные работники и рабочие в саду все равно будут выше вас, так как ниже вас здесь нет никого. Вы настоящие рабы, настоящая собственность, и боже вас упаси сделать хоть малейшее движение, малейший жест, которые могут быть расценены как непослушание или строптивость. Но самое суровое наказание ждет тех, — сказал он, повернувшись к залу спиной, — кто хотя бы заикнется о побеге, не говоря уже о том, что попытается убежать. Любые мольбы об освобождении будут приравнены к попытке побега. И надо ли говорить, что убежать отсюда невозможно. И время наказания за эти проступки не входит во время действия контракта, независимо от продолжительности наказания. Например, если вы здесь на два года, время наказания за попытку побега или бунта не будет засчитано.

Он сделал паузу и повернулся лицом к нам. Я чувствовал на себе его взгляд, хотя старался смотреть мимо него, как и та прелестная черноволосая рабыня.

Мне хотелось увидеть высокую темноволосую женщину-инструктора. Так где же она? Меня немного пугало, что она может совершенно спокойно перемещаться по залу, тогда как я, будучи пленником, вынужден был стоять столбом. Но тут ко мне подошел мужчина-инструктор.

Я заметил переливающийся шелк его рубашки, полоску кружева вокруг мощного запястья. У меня вдруг заныли ноги. Пока инструктор ходил вдоль рядов, я попытался принять более удобное положение. И снова в зале кто-то громко всхлипнул.

— Но такие проступки — большая редкость, — продолжил рыжеволосый инструктор. — Здесь самый распространенный грех, как свидетельствует наша маленькая экспозиция, — это строптивость. Упрямство, импульсивность, бунт, с чем мы и столкнулись сегодня. Пятеро непокорных рабов, которые успели запятнать себя, даже не начав служить.

Он еще раз остановился, по очереди оглядел каждого из нас с ног до головы, и тут я увидел, что вперед выкатили огромную металлическую стойку. На редкость безобразная штуковина. Большая белая платформа на колесиках с толстыми стальными рейками по краям, поддерживающими длинную перекладину. Что-то вроде стойки для вешалок в магазине одежды. Только вот эта была явно не для одежды. Рейки слишком уж толстые, установленные высоковато, да и крюки, вделанные в перекладину, уж больно массивные.

Инструктор окинул стойку внимательным взглядом и двинулся в сторону ближайшего к нему наказанного раба.

— Джессика, — произнес он нараспев. — Непослушная, боязливая, трусливая, пытавшаяся убежать от тех, кто ее осматривал! — добавил он с ноткой презрения в голосе.

И тут я снова услышал тихое всхлипывание.

— Пять дней на кухне, драить, стоя на коленях, кастрюли и сковородки, развлекать кухонный персонал. Вот так-то. Надеюсь, это поможет ей осознать свое истинное предназначение, — закончил он под горестные стоны рабыни.

И уже через секунду я увидел, как она висит головой вниз, подвешенная к крюку за шнур, продетый через белые кожаные кандалы у нее на щиколотках.

Нет, со мной такого произойти не может! Я не буду висеть вот так, на крюке!

Но что бы я ни думал, это, конечно, произойдет. И очень скоро. Причем на сей раз даже делать ничего не придется. Просто стоять и ждать. А тем временем на спине у рабыни затейливыми буквами вывели слово «Кухня».

Инструктор уже зачитывал приговор следующему рабу:

— Эрик. Обвиняется в упрямстве и отказе выполнять элементарные приказания хэндлера. Полагаю, что пять дней на конюшне, где он поработает конюхом для лошадок и сам станет лошадкой д ля конюхов, будет достаточно.

Краем глаза я увидел, как мощного раба подняли вверх так же легко, как и женщину, и подвесили за щиколотки вниз головой. Сердце билось так сильно, словно выстукивало мой приговор: «Да, сэр. Еще немножко — вас точно так же подвесят. И что тогда? Пять дней заключения! Ну нет. Пожалуй, пора звонить домой. Перегрузка сети. Отказ оборудования. Предохранители вот-вот полетят».

— Элинор. Своевольная, независимая, слишком гордая, резкая с гостями!

И тут же мимо меня пронесли блондинку со связанными щиколотками и черным кожаным кляпом во рту.

— Пять дней в прачечной будут для нее школой стирки и глажки, — произнес инструктор, и тут же соответствующее слово было написано на ее красивой спине.

Голова моя бешено работала. Передо мной оставался только один раб. Кухня, конюшня, ох! Нет, этого нельзя было допустить. Необходимо срочно переписать сценарий.

Тут слева от себя я снова заметил ту женщину-инструктора. Духи. Стук каблучков.

— Грегори, — провозгласил рыжеволосый инструктор. — Очень молодой, очень глупый и очень дерзкий. Его преступление — это скорее неловкость и нервозность, нежели…

Раб, уже не сдерживаясь, жалобно застонал.

— Пять дней работ вместе со служанками вылечат его от излишней нервозности. Ему будет полезно помахать шваброй.

Теперь я остался один. Красавец Грегори, с бронзовым загаром и шапкой кудрявых темных волос, уже висел вниз годовой.

Он послушно свесил руки, в то время как непокорная Элинор судорожно извивалась, не обращая внимания на сыпавшиеся на ее тело удары.

— Эллиот, — заявил инструктор, остановившись рядом со мной и неожиданно взяв меня за подбородок. — Гордый, своенравный. Я бы сказал: слишком уж яркая индивидуальность с точки зрения потенциальных хозяев.

Казалось, экзекуция никогда не кончится. Мне даже почудилось, что чертов инструктор посмеивается. И вдруг за моей спиной раздался женский голос.

— Ричард, я хочу этого, — прошептала она.

Срочно включить аварийное питание всех систем! Изоляция уже дымится! Похоже, скоро вспыхнет нешуточный пожар.

Она подошла поближе. Сладкие цветочные духи, темный силуэт в поле моего зрения, узкие угловатые бедра, острые груди.

— Знаю, что хочешь, — ответил рыжеволосый сукин сын, — но наказание…

— Отдай его мне, — сказала она, и меня словно бархатной перчаткой погладили по шее. — Я просто оформлю это в офисе как исключение, поскольку знаю, что так будет лучше. И ты прекрасно понимаешь, что я сумею все уладить.

У меня прямо-таки мурашки поползли по телу. У нее были духи «Шанель», и запах шел волнами, словно в такт биения ее сердца.

— Лиза, да, исключения — твоя прерогатива. Но здесь командую я, и это вполне заурядное дело…

Лиза. У меня внутри все дрожало, хотя я даже не шелохнулся. Я вдруг снова почувствовал у себя под подбородком сильную мужскую руку.

— Эллиот, — начал он.

— Ричард, у меня есть право первого выбора, — сказала она уже более жестко. — И я хочу сделать этот выбор прямо сейчас. — Она придвинулась почти вплотную, дотронувшись кружевным рукавом до моей руки.

Мне показалось, что я вот-вот взорвусь. Я видел ее узкую короткую кожаную юбку и тонкие нежные руки. Великолепные руки, совсем как у святых в церкви.

— Конечно есть, — ответил инструктор. — Можешь забрать его прямо сейчас. Но он все равно должен быть наказан до того, как начнется обучение.

Он крепко держал меня за подбородок, сверля взглядом. Я почувствовал его палец на своей щеке. Но в голове было абсолютно пусто.

— Посмотри на меня, Эллиот, — приказал он.

«Спокойно, Эллиот! Посмотри на этого милого человека. Человек как человек. Серые глаза, глубоко посаженные. Чуть насмешливый взгляд».

— Давайте послушаем, что за голос у нашего строптивого молодого человека, — произнес он, практически не шевеля губами, словно взвешивая каждое слово. (Он стоял так близко, что я вполне мог его поцеловать.) — Смотри мне прямо в глаза и постарайся искренне заявить, что тебе стыдно за свое позорное поведение.

«Да, Эллиот Слейтер, ты пропал!»

— Ну, я жду.

— Я сожалею, господин, — услышал я собственный голос.

Неплохо для человека, который всего пять минут назад уже умирал. Но этот сукин сын стал полновластным хозяином положения, если можно так сказать, взяв ситуацию под контроль. И он прекрасно это знал. Знал, как нестерпимо для меня смотреть ему прямо в глаза, произносить ужасные слова и при этом видеть краем глаза ее силуэт, вдыхать аромат ее духов.

В его глазах сверкали опасные огоньки, веки слегка подрагивали.

— Я справлюсь с ним, Ричард, — сказала она, как отрезала.

Я на секунду прикрыл глаза. Хотел ли я, чтобы она победила в этом споре? Так что же я на самом деле хочу? И кого это волнует?

— А что, если нам прийти к компромиссу? — спросил Ричард, который продолжал крепко держать меня за подбородок, словно изучал подопытный образец. — Скажем так, три дня чистки уборных, а потом отдадим его Лизе, нашей Перфекционистке, раз она того хочет.

— Ричард! — жарко прошептала она, и я прямо-таки физически ощутил ее гнев.

И эта призрачная дама — мой персональный инструктор. Это мое будущее, о котором я смогу думать все три дня, пока буду чистить уборные, если, конечно, у меня останутся силы думать.

— Эллиот, ты невероятно везучий парень, — ухмыльнулся Ричард.

Я же трясся как осиновый лист. Да и сдерживаться больше не имело смысла.

— Перфекционистка имеет право первого выбора всех рабов, — продолжил рыжеволосый инструктор. — И те, кого она отбирает, становятся лучшими из лучших. Но заруби себе на носу: если ты еще раз оступишься, то уборка туалетов покажется тебе самым малым наказанием, о котором можно только мечтать.

Женщина встала прямо передо мной, но я, как загипнотизированный, продолжал смотреть на Ричарда. И все же я успел заметить, какая она изящная и какие у нее красивые волосы, скорее напоминающие плащ, а не вуаль.

Она буквально пожирала меня глазами. Глаза были большие и темные.

И было в ней что-то еще, нечто такое, что невозможно объяснить. Я не верю, что люди имеют ауру, что могут посылать сигналы. И все же, казалось, от нее исходила некая первобытная сила. Я, можно сказать, чувствовал эту женщину. Чувствовал ее постоянно. Словно она испускала инфразвук, который ниже частоты, воспринимаемой человеком.

Когда рыжеволосый инструктор с нажимом произнес: «Три дня чистки уборных», она вдруг положила руки мне на голову. И это было так непривычно, так странно для меня, что я поднял голову и заглянул ей в глаза, хотя, похоже, она ждала от меня чего-то другого. Между нами словно пробежал электрический разряд.

Что там говорить, она, конечно, была чертовски привлекательна. Точеное лицо с высокими скулами, чуть капризные пухлые губы, а еще эти большие невинные глаза, которые смотрели, казалось, куда-то мимо меня. И тут у меня в голове опять все помутилось. Нет, я не могу ей принадлежать, не могу позволить ей себя мучить! Чтобы это хрупкое существо имело надо мной полную власть? Нет, никогда! Но мой член уже отреагировал на нее, перейдя с нейтрального положения на повышенную передачу. И она, естественно, это заметила. Она, похоже, замечала все, ничего не выпуская из виду. Она тут же убрала руки с моей головы.

И тут меня схватили эти головорезы, все в белой коже, и я даже испугаться не успел. Они подняли меня пятками кверху.

Я был удивлен, если не сказать, потрясен, что они все же сделали это — черт бы их побрал! — и потому практически ничего не видел. Затем мне на щиколотки надели широкие кожаные путы — и вот я уже висел на крюке вниз головой.

Фломастер врезался мне в спину. Я потерял счет буквам, выводимым на моей коже, так как отчаянно старался обуздать свое тело, не извиваться и не обращать внимания на то, что вся кровь, казалось, прилила к голове.

А потом я все же запаниковал. У меня буквально снесло крышу. Но это уже не имело никакого значения, поскольку я висел, беспомощный, как младенец. Стойка куда-то покатилась с противным скрипом, и мы вместе с ней. Вот так просто, так мучительно просто!

Голос инструктора теперь звучал гораздо громче. Наказанные кандидаты будут работать и спать в самых тяжелых условиях, наказание будет самым безжалостным и изматывающим, причем вовсе не ради чьего-то удовольствия. А еще через пару дней они всем классом придут проверить наказанных, чтобы остальные могли лучше усвоить, к чему приводит непослушание.

Нашу стойку толкали в сторону открытой двери. Я чувствовал, как саднит и болит все тело. Клуб заглатывал нас, точно гигантский рот. Но поскольку мы висели вниз головой, мы будто существовали в другом измерении. Я старался не оглядываться, чтобы не видеть перевернутую комнату.

— А теперь, — услышал я голос Ричарда, — инструкторы могут выбрать себе рабов.