Врата в рай

33. Лиза. В болезни и здравии

— Он свалил за час до твоего приезда.

— А вы сообщили ему, что я уже еду?

— Да, конечно, — кивнул Скотт, многозначительно посмотрев на Ричарда.

Мне хотелось убить их обоих.

— Черт бы все это побрал! Как вы могли не сказать мне об этом! А я‑то, дура, поверила, что он все еще здесь.

— Но послушай, Лиза! Что мы могли сделать? Преследовать его до Порт-о-Пренса? Ты, как приехала, сразу пошла на заседание. У меня не было ни малейшей возможности сообщить тебе. Он так спешил поскорее убраться с острова, что даже не стал дожидаться «сессны». Ему пришлось сесть на вертолет, который должен был доставить его на Гаити, а оттуда он собирался в Майами и затем на Западное побережье.

— Но почему он это сделал? Он оставил для меня сообщение?

— Лиза, мы здесь ничего плохого не делали, — произнес Скотт. — Богом клянусь! Сегодня утром я зашел к нему в комнату и сказал, что ты уехала из Нового Орлеана. Он, похоже, всю ночь пил. И был в отвратительном настроении. Он смотрел «Воин дороги». Он просто помешался на этом фильме. Когда я сообщил ему о тебе, он отвернулся от экрана и стал как ненормальный мерить ногами комнату. А потом сказал: «Мне нужно отсюда выбраться. Я хочу уехать отсюда». Я пытался его образумить, отговорить его Христа ради. Но он, похоже, слетел с катушек. Он тут же позвонил в редакцию «Тайм-Лайф». Те предложили ему командировку в Гонконг. Слейтер заявил, что будет там уже послезавтра, но сначала заедет домой за аппаратурой. Потом позвонил какому-то парню и попросил отогнать его машину в аэропорт Сан-Франциско и открыть его дом.

Я тут же судорожно нажала на кнопку интеркома:

— Немедленно пришлите Диану ко мне в комнату. И измените план полета на Сан-Франциско. И еще мне срочно надо личное дело Эллиота Слейтера. Мне необходим адрес его дома в Беркли.

— Адрес у меня есть, — подал голос Скотт. — Он оставил его мне. Как он сказал, на всякий случай, если кто-то захочет с ним связаться.

— Так какого хрена ты молчишь, твою мать! — взорвалась я, выхватив у него бумажку с адресом.

— Лиза, мне очень жаль…

— Да пошел ты! — воскликнула я, резко развернувшись в сторону двери. — И вообще, к черту тебя! К черту Клуб!

— Лиза…

— Ну что еще?

— Удачи тебе!

Через пятнадцать минут после того, как мы приземлились, лимузин, пробиваясь сквозь легкий вечерний туман, уже вез меня по прибрежной трассе на север, в Сан-Франциско, в сторону моста через залив. Но только увидев убожество Юниверсити-авеню, я вдруг поняла всю парадоксальность сложившейся ситуации: да, я снова вернулась домой. Эта гонка, начавшаяся в другой галактике, привела меня прямиком на Беркли-Хиллз, где я выросла. Да, хорошенькое начало, Эллиот! Все ради тебя.

Лимузин неуклюже петлял по уходящим круто вверх узким улочкам. Все было до боли знакомо. Один только вид заросших садов, домиков в окружении ветвистых дубов и кипарисов ранги мне душу. Нет, даже не дом, не это место: скорее, пейзаж, напоминающий о том периоде моей жизни, о котором я не могу вспоминать без содрогания, о периоде, ассоциирующемся с постоянной душевной болью.

Меня неожиданно охватил ужас. А что, если кто-нибудь выглянет из темного окна и, увидев меня, поймет, кто я на самом деле такая. На сей раз я приехала не на свадьбу, не на похороны, не на каникулы. Нет, я, совсем как сэр Ричард Бартон, проникла в запретный город Мекку. И если меня поймают, то непременно убьют. Я бросила взгляд на часы. Эллиот обошел меня на два часа. Может, его уже и нет там.

И тут, под влиянием минуты, я вдруг попросила водителя отвезти меня на свою родную улицу. Сама не зная зачем. Но я просто должна была на секунду остановиться у своего дома. Лимузин медленно полз вниз по холму, и, увидев, что в отцовской библиотеке горит свет, я велела водителю остановиться.

Господи, как здесь тихо, под темной акацией. Вокруг тишина, только звук поливальной установки, орошающей траву. Бело-голубое мерцание телевизора в спальне моего младшего брата наверху. Тень, промелькнувшая за прикрытыми шторами окнами библиотеки.

Постепенно паника в моей душе улеглась, сменившись легкой грустью, той ужасной грустью, что всегда охватывала меня при виде этого заросшего уголка, старых, облупившихся досок, тусклых фонарей, олицетворявших для меня родной дом.

Никто меня не увидел, никто никогда не узнает, что я здесь была. Все, что давеча говорил мне Мартин, снова и снова прокручивалось у меня в голове. Нет, Лиза, ты вовсе не плохой человек, а просто другой. И может быть, в один прекрасный день этот человек наберется мужества, которого всегда не хватало моему отцу, чтобы просто жить в согласии с самим собой и с тем, во что он верил, и сможет поговорить об этом, принять это, бросить вызов всему миру. И может быть, когда это произойдет, боль сама собой пройдет — непонятно почему.

А теперь пришло время прогнать все страхи и развеять печаль. Пришло время еще раз тихо сказать: «Прощай».

Дом оказался именно таким, каким я его себе представляла. Маленький каменный коттедж со сводчатой дверью и башенкой, совсем как в миниатюрном замке, прилепившийся к крутому утесу. Запущенный сад: пышная персидская сирень практически перегородила входную дверь, белые маргаритки проросли между каменными плитами подъездной дорожки. Внизу — иссиня-черные воды залива, силуэты городских небоскребов, выступающих из сиреневого тумана. Арки мостов, нависающих над темнотой, а вдали — смутные очертания гор.

Такие знакомые вещи. И все же такие чужие. Реальная «я» в реальном месте. И реальный он там, в доме, так как неподалеку на невероятно узкой дорожке был припаркован слегка смахивающий на корыто «порше», а в доме горел свет.

Я слегка нажала на дверную ручку — и дверь приоткрылась. Каменные полы, огромный тлеющий камин в углу, под низкими сводчатыми потолками тусклые лампы. И огромные окна из свинцового стекла, открывающие потрясающий вид на город, воду и ночное небо.

Чудное место. Прекрасное место. Запах горящего дерева. Стены, заставленные полками с книгами. И Эллиот, сидящий за столом в крошечной столовой с сигаретой в зубах и телефонной трубкой в руке. Я открыла дверь чуть пошире. Он что-то говорил насчет Катманду. Что он до конца недели, возможно, уедет из Гонконга и хотел бы провести три дня в Катманду.

— А потом, может быть, Токио. Я еще не знаю.

На нем была куртка хаки и белая водолазка. Он был ужасно загорелый, а в волосах — белые пряди, словно все это время, когда был вдали от меня, только и делал, что плавал и загорал. Я даже чувствовала исходящий от него запах солнца, и он явно был не на месте в этой сумрачной холодной комнате.

— Если вы поспешите с заданием, это будет просто замечательно, — говорил он в трубку. — Но если нет, я все равно поеду. Перезвоните мне. Вы знаете, где меня можно найти.

Одной рукой он заряжал фотоаппарат, а другой пытался удержать выскальзывающую трубку. Он уже успел промотать несколько засвеченных кадров, как вдруг увидел меня. Все произошло так неожиданно, что он не успел скрыть своего удивления. Дрожащей рукой я еще крепче вцепилась в дверную ручку.

— Ну, жду звонка. — С этими словами он повесил трубку и, повернувшись ко мне, тихо произнес: — Ты приехала.

Теперь я уже дрожала с ног до головы. Колени подкашивались. И на душе вдруг стало нестерпимо холодно.

— Можно войти? — спросила я.

— Конечно, — ответил он. Все еще удивленный, но не злой и отнюдь не крутой.

Все правильно. Я ведь проехала за ним две тысячи миль. С чего бы ему злиться?! Он просто стоял с болтающимся на шее фотоаппаратом, стоял и смотрел на меня.

— Здесь все довольно затхло, — сказал он. — Дом ведь пару недель стоял закрытым. И отопление не работает. Типа…

А потом…

А потом:

— Почему не поговорила со мной, когда звонила? Почему предпочла говорить с Ричардом? А потом, представляешь, ко мне приходит Скотт, и я вдруг узнаю, что ты звонила накануне ночью и уже едешь сюда. — От злости он даже покраснел до корней волос. — Я вдруг почувствовал себя чертовым евнухом, который ждет сам не зная чего. — Постепенно его лицо стало принимать нормальный оттенок. — А кроме всего прочего, я покончил с Клубом, — заявил он.

Я сочла за благо промолчать и не стала возражать.

— Ты что, так и будешь стоять? — спросил он.

— Да, думаю, так будет лучше, — ответила я.

— Ну так хотя бы войди в дом.

Я осторожно, бочком, вошла в комнату. Справа широкие ступени железной лестницы, ведущей в комнату в башне. Запах благовоний, смешанный с запахом горящих дров. Запах книг. За окнами, казалось, еще явственнее замерцали огни большого города.

— Мне надо тебе кое-что сказать, — произнесла я.

Он достал из кармана очередную сигарету и с трудом прикурил, так как не мог справиться с зажигалкой. Ну что же, уже хорошо. Потом ожег меня сердитым взглядом. На фоне темного загара его глаза казались просто невероятно голубыми. Похоже, это самый красивый мужчина, которого я когда-либо встречала в своей жизни. Даже несмотря на сердито сжатый рот. Я глубоко вздохнула, не в силах продолжать.

— Ну давай говори, — произнес он, на сей раз уже не стараясь избежать моего взгляда.

— Я… ах… приехала сюда… — начала я, набрав в грудь побольше воздуха. — Я приехала, чтобы сказать, что я… — промямлила я и замолчала.

— Ну, я тебя внимательно слушаю.

— …что я люблю тебя.

Все с тем же холодным выражением лица он поднес сигарету ко рту.

— Я люблю тебя, — повторила я. — И я… ах… я любила тебя, когда ты говорил, что любишь меня. Я просто не могла произнести это вслух. Мне было страшно.

В ответ — только тишина.

Я влюбилась в тебя и совсем потеряла голову. Убежала с тобой, наплевав на все, так как просто не знала, как справиться с ситуацией, не знала, что делать.

Тишина.

Потом выражение его лица слегка изменилось. Смягчилось, или мне только показалось. Он стоял, слегка наклонив голову набок и, похоже, потихоньку оттаивал. Неожиданно мои глаза заслезились, словно комната вдруг наполнилась дымом. Господи, да какая, в сущности, разница, злится он иа меня или нет?!

Мне было уже на все наплевать. Я просто должна была высказать ему все. И совершенно неважно, что он будет говорить. Я поняла, что все сделала правильно. Что приехала сюда, что вот так стою здесь, в его доме, и выплескиваю наболевшее. И вот в этой мертвой зоне, преодолев душевную боль, я вдруг почувствовала бесконечное облегчение, даже душевный подъем. Я заставила себя отвести от него взгляд и стала смотреть куда-то мимо, сосредоточившись на сиянии городских огней, на мерцающем силуэте Золотых ворот.

— Я люблю тебя, — продолжила я, — люблю так сильно, что выставила себя круглой дурой, заявившись к тебе домой. Я больше не хочу с тобой расставаться. Никогда-никогда. Даже поехала бы за тобой в Гонконг или Катманду, чтобы только сказать тебе это снова и снова.

Тишина.

Огоньки на плавных изгибах моста будто ожили, засверкав еще ярче, ожили и окна в высоченных, как лестница в небо, небоскребах.

— Я… ах… очень перед тобой виновата, — сказала я, — за то, что сделала, за то, что испоганила в твоих глазах Клуб.

— К черту Клуб! — отозвался он.

Я украдкой бросила на него взгляд, чтобы успеть отвести глаза, если замечу, что он действительно зол на меня. Но в неярком свете от горящего камина что-либо увидеть было невозможно. За исключением одного: передо мной стоял мой Эллиот и сейчас мы уже были чуть ближе друг к другу, чем минуту назад. Глаза у меня почему-то отчаянно заслезились, и мне пришлось — уже в который раз — рыться в сумочке в поисках чертовою носового платка.

— Я просто хочу сказать, что кто-то другой, наверное, лучше справился бы с ситуацией, всхлипнула я. Кто-то другой, наверное, точно знал бы, что говорить и что делать. Все, что я знаю, так это то, что не могу оставаться в Клубе и одновременно любить тебя. Просто не способна любить тебя и оставаться тем, кем я была там. Знаю, я должна была все сказать тебе еще тогда, в Новом Орлеане, но я страшно боялась, что тебе захочется обратно в Клуб. Потому что поняла, что все эти ролевые игры уже не для меня. Я думала, что разо… Думала, что разочаровываю тебя. Только все порчу. Подвожу тебя.

Тишина.

— Ну, по правде говоря, я и сейчас-то не могу этого сделать. Даже сейчас. У меня в голове что-то заклинило — и я просто не могу. Просто не могу проделывать это с тобой. Да и с кем-нибудь, наверное, тоже. Слишком уж все это искусственно. Словно западня. — Тут я на секунду закрыла глаза, а когда открыла их снова, то увидела, что он не сводит с меня немигающего взгляда. — И все же ты никогда не был для меня пожарным выходом. Нет, просто был ты — ты, который все разрушил, — был ты и была я.

Он упорно продолжал на меня смотреть, и лицо его вдруг ожило, став таким, как прежде, — чутким и мягким.

— И если ты не примешь меня такой, не захочешь, чтобы все было как в те последние несколько дней, я пойму. Я хочу сказать: ты ведь не за тем ехал в Клуб? Я пойму, если ты по-всякому меня обзовешь. Я это заслужила. Но что случилось, то случилось. И я люблю тебя. Я влюблена в тебя, и еще ни разу в жизни никому не говорила таких слов. — Тут я замолчала, так как срочно надо было высморкаться и вытереть глаза.

Я стояла, уставившись в пол и радуясь про себя, что сумела это сделать. Как бы то ни было, я сделала это! Худшее позади. И от одного осознания этого мне сразу стаю так легко и спокойно. А теперь — будь что будет! Отступать уже поздно. И пусть Эллиот злится себе на здоровье!

Тишина.

— Ну, в любом случае, я сказала все, что хотела. Что я люблю тебя и сожалею, что причинила тебе боль, — заявила я и, разрыдавшись, добавила: — Это что-то. Слезы каждые четыре часа. Это уже становится моей второй натурой, точно новый вид садомазо: бросает то в жар, то в холод.

Комната вдруг расплылась у меня перед глазами, будто внезапно выключили свет. А потом снова включили. Он подошел ко мне совсем близко и встал прямо передо мной в отсветах пылающего огня в камине. От него так приятно пахло одеколоном, а еще соленой морской водой.

Я почувствовала, что рассыпаюсь на мелкие кусочки. Именно так, как и говорила Мартину. Мне хотелось дотронуться до него, прижаться к его груди. Но мы оба продолжали стоять как вкопанные. И я просто не осмеливалась первой протянуть руку.

— Знаешь, я… ах… я забронировала места в самолете до Венеции, — произнесла я. — Я тут подумала, а вдруг у нас снова получится и мы сможем все наладить. На сей раз мы ведь реально можем вот так просто взять и сорваться. Можем просто побродить по Венеции и все обсудить. Если, конечно, удастся помириться, если ты… Я имею в виду, если, конечно, я не все до конца изгадила…

Тишина.

— Помнишь, ты как-то говорил, что лучше Венеции нет города для прогулок, не считая, конечно, Нового Орлеана.

Тишина.

— Это твои слова, — вдруг отозвался он.

— Мои? Ну, знаешь, вся эта еда в Венеции, ну, я хочу сказать, макароны и все такое… Может, все же стоит попробовать? — спросила я, посмотрев ему прямо в глаза. — Я хочу сказать, что все бы отдала, лишь бы… Лишь бы вернуть тебя!

— Все-все? — переспросил он.

— Ага, все, за исключением одного… Не хочу больше быть Перфекционисткой. Даже и не проси!

— А как насчет того, чтобы выйти за меня замуж? Стать моей женой?

— Выйти за тебя замуж!

— Да, именно это я и сказал.

Я прямо-таки остолбенела и даже не сразу нашлась что ответить. Похоже, он не шутил, а еще был таким красивым, что у меня перехватило дыхание.

— Выйти за тебя замуж! — повторила я, не веря своим ушам.

— Да-да. Именно так, Лиза. Замужество, — слегка улыбнулся он. — Как насчет того, чтобы спуститься с холма и представить меня твоему отцу? А потом поехать в Соному, чтобы познакомиться с моим? И устроить скромную свадьбу в стране виноградников, прислать твою семью, мою семью и…

— Эй, не так быстро!

— А я‑то думал, что ты любили, меня. Что хочешь остаться со мной навсегда… что сделаешь все, чтобы вернуть меня. Ну, я люблю тебя, и ты это знаешь. Тебе, должно быть, уже надоело в сотый раз слушать об этом. И я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, Лиза. Вот что значит для меня слово «навсегда». Вот что значит любить. — Голос его окреп, зазвучал более решительно. — Все, больше никаких перепихов на заднем сиденье, как раньше. Нет, все будет совершенно официально, с кольцами, клятвами и всем остальным.

— Не кричи на меня, Эллиот, — слегка попятившись, сказала я.

Мне словно дали под дых. Спуститься с холма и познакомиться с отцом! Пожениться. Ради всего святого!

— Я не кричу, — отозвался Эллиот, в ярости раздавив в пепельнице окурок. Он вел себя так, словно готовился к кулачному бою. — То есть я хочу сказать, что мне приходится кричать, раз уж ты такая тупая. Потому что так плохо себя знаешь. Потому что не можешь понять, какая ты на самом деле. А я, по своей глупости, не объяснил тебе еще в Новом Орлеане, что больше не желаю, чтобы мы возвращались в Клуб со всеми его забавами и игрищами. Я позволил уговорить себя этим двоим ловчилам, специалистам в области секса, оставить тебя там, что с моей стороны было довольно гнусно. А я не люблю краснеть за себя. Я хочу жениться на тебе. Вот так-то.

— Послушай, Эллиот, я так тебя люблю, что у меня душа разрывается на части, — ответила я. — Я сейчас бросаю все, что с таким трудом создавала начиная с восемнадцати лет. Свою жизнь, свою карьеру, какой бы странной она ни была. Все ради тебя! Но брак?! Старомодный брак? Обряды, и кольца, и клятвы…

— Да нет же. Все не так. Не старомодный брак. Наш брак, — заявил он, доставая очередную сигарету. — И вообще, кто тебя заставляет отказываться от карьеры ради меня?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что я хочу жениться на тебе. На тебе такой, какая ты есть! А это и есть Лиза — мозговой центр Клуба, а еще стоящая передо мной женщина и женщина, с которой я был в Новом Орлеане. Ты единственная, черт побери, кто стыдится того, что делает. И так было с самого начала! Я никогда не просил тебя бросить все. И сейчас не прошу.

— Ты что, выйти замуж и работать в Клубе! Что ты говоришь?! Бред какой-то!

— Да нет же. Я вполне серьезно. Лиза, так устроена жизнь. Нам обоим глубоко наплевать на Клуб. Мы получили то, что хотели. И сейчас совесть у нас абсолютно чиста. Но наступит такой день, а он непременно наступит, когда ты начнешь подумывать о том, чтобы вернуться…

— Нет.

— Да, — возразил он. — Невозможно создать нечто грандиозное, нечто успешное во всех отношениях, не испытывая чувства гордости, сопричастности к своему творению…

— Тогда как насчет тебя? — спросила я. — А вдруг тоже придет время — и ты снова захочешь прежних забав и игрищ? Ты скучаешь по ним?

— Нет, — спокойно проронил он. — Хотя если уж быть до конца откровенным, то трудно сказать, что будет через некоторое время. Но сейчас мне кажется абсолютно неприемлемым вернуться к прошлому. Я хочу тебя. И чтобы ни случилось, я хочу, чтобы мы заключили договор, если тебе будет угодно, согласно которому мы будем представлять наш собственный маленький клуб, состоящий из нас двоих. Я говорю о том, что вдвоем легче идти по жизни. Я говорю о верности. Я говорю еще и о честности.

— Эллиот, давай просто останемся здесь. Давай просто уедем…

— Нет, Лиза. Так не пойдет.

Я стояла, задумчиво смотря на огонь и наблюдая за ним уголком глаза.

— Мы с тобой слишком долго плутали, шли по неверной дорожке. Ты и я. И у нас не было бы ни единого шанса. Ты проснулась бы одним прекрасным утром, подумала бы о Клубе и впала бы в ступор. И я тоже периодически гадал бы, где ты, со мной или нет. Так не пойдет. Это тупиковый вариант. Но брак все меняет. У нас тогда будут свои ритуалы и свой договор, и мы ради этого все отдадим. И только такое развитие событий имеет шанс на успех. Имеет будущее.

Я повернулась к нему лицом. Но я уже не обращала внимания на его удивительную физическую красоту — эти голубые глаза, мягкую линию рта. И теперь уже не боялась, что он притянет меня к себе или поцелует и тем самым собьет меня с мысли. Нет, я видела перед собой человека, которого хорошо знала и ближе которого у меня не было на всем белом свете. Несмотря на некоторое напряжение, все еще сохраняющееся между нами, мне было удивительно легко и спокойно.

— И ты веришь, что это сработает? — спросила я. Конечно верю, — ответил он. — Если уж ты сумела создать такое место, как Клуб, то сумеешь сделать и что угодно.

— Ну, ты слегка преувеличиваешь!

— Вовсе нет. Просто отдаю тебе должное, — сказал он, посмотрев на меня влюбленными глазами. — Позволь мне любить тебя. Ты уже столько раз рисковала, что рискни еще разок и доверься мне!

Он подошел еще ближе, протянув ко мне руки, но я опять сделала шаг назад.

— Ну ладно, — сердито сказал он, заложив руки за спину и слегка отступив в сторону. — У тебя еще есть время подумать. Оставайся здесь и думай. В холодильнике достаточно стейков. И дров для камина хватает. Весь дом в твоем полном распоряжении. Я еду в Гонконг. Позвони, если решишься выйти за меня замуж. Просто скажи: «Да. Я согласна. Мы согласны». И я сразу вернусь.

Он сердито прошествовал к столу, раздавил уже вторую сигарету, словно хотел ее изничтожить, и взялся за телефон. Лицо его снова стало багровым.

— Подожди минутку, — попросила я.

— Ну уж нет. Мне надо в Гонконг. Я больше не намерен ждать леди-босса, которая любит, чтобы все шло по ее сценарию. Все делает так, как она хочет.

Он уже набирал нужный номер.

— Это нечестно, — сказала я.

— Да какая уж тут, на хрен, честность!

— Хочешь отправиться в Гонконг? — поинтересовалась я. — На чудесном частном самолете?

Он перестал нажимать на кнопки и бросил на меня вопросительный взгляд.

— Чудная поездка в Катманду. А потом, может, в Токио?

Он посмотрел на меня, уже не скрывая своего удивления.

— Мы украдем самолет, — сказала я. — Поедем в Венецию и… Эй! Я знаю, что мы сделаем. Поедем на кинофестиваль в Канн!

— Вряд ли мы сможем попасть в «Карлтон». Все уже давно забронировано. Поехали в Гонконг!

— К черту «Карлтон»! У клуба там свой дебаркадер. Полетели сначала туда, а потом украдем самолет и махнем в Гонконг. Они там, в Клубе, просто с ума сойдут!

— И поженимся в Канне. Может быть, в какой-нибудь маленькой французской деревушке.

— Господи Иисусе! В церкви!

— Ну давай же, Лиза! — воскликнул он, так щелкнув телефонной трубкой, что телефон чуть было не разлетелся.

— Мартин был прав насчет тебя, — сказала я. — Ты романтик. Ты чокнутый.

— Ты все неправильно понимаешь, — возразил он. — Я просто люблю рискованные вещи. Люблю чувствовать привкус опасности. Понимаешь, о чем я?

Он даже на секунду нацепил на себя суровый вид: брови нахмурены, рот плотно сжат. Но надолго его не хватило, и он снова заулыбался своей неотразимой улыбкой.

— Точно прыгать с обрыва, — произнесла я.

— Типа того…

Точно взмывать к облакам на гидроплане?

— Типа того…

Точно ошиваться в Сальвадоре или в Бейруте в разгар военных действий?

— Ну, отчасти, может быть…

Точно завербоваться на два года в качестве раба в Клуб?

— Ага, — тихонько рассмеялся он себе под нос, словно оценить эту шутку мог лишь он один. А потом он вдруг обнял меня — и отступать было уже поздно, да и некуда.

— Не делай этого, — сказала я. — Я думаю.

Но эти неповторимые поцелуи, запах Эллиота, вкус его губ, его кожи…

— Теперь ты будешь знать, что оно того стоит, — заметил он.

— Прекрати, — мягко остановила его я, так как эти поцелуи просто парализовали меня и я даже на секунду ослепла. — Интересно, какого черта я продолжаю сопротивляться?!

— Хмм… вот и я о том же, — отозвался он. — Господи, как же я по тебе соскучился! Ты, наверное, нарочно нацепила на себя это треклятое белое платье? Нарочно, чтобы свести меня с ума. А еще эту чертову белую шляпку в придачу!

И вот так, продолжая осыпать меня поцелуями, он начал потихоньку расстегивать пуговицы на платье.

— Да прекрати же ты наконец! Подожди, пока мы не сядем в самолет.

— Какой еще самолет? — спросил он, стаскивая с меня трусики и расстегивая молнию на платье.

— Перестань, черт побери! Ты порвешь мне платье. Ну ладно. Я сама расстегну. Хотя нет. Дождись, когда мы сядем в самолет.

— Что сделаем? — спросил он, одновременно стягивая с меня шляпку и распуская волосы.

— Да поженимся, черт возьми! — заорала я. — Вот что!

Я даже было собралась его шлепнуть, но он увернулся.

— Так ты согласна? Ты выйдешь за меня?

— Господи боже мой, именно это я и пытаюсь тебе втолковать, а ты вместо того, чтобы послушать, рвешь на клочки мою одежду.

— О господи, Лиза, ты серьезно? Ты сделаешь это? Вот дерьмо, я до смерти испуган!

— Да пошел ты к черту, Эллиот! — возмутилась я и замахнулась на него сумочкой, но он тут же, радостно смеясь, поднял руки вверх.

— Ну ладно тебе! Пойдем отсюда, Христа ради, — произнес он, ловко увернувшись от очередного удара сумочкой, а потом обнял меня за талию. — Давай выбираться поскорее! Поехали в Канн, моя куколка. В Гонконг, в Венецию — все равно куда! — И с этими словами он потащил меня к двери.

— Ты сломаешь мне лодыжку, — запротестовала я.

Пока я пыталась застегнуть молнию, они с водителем закинули его вещи в багажник. А потом он кинулся назад, чтобы закрыть дом.

На Беркли уже опустилась ночь, и светились только огни Сан-Франциско, где то далеко внизу, за деревьями сада.

Сердце мое колотилось как сумасшедшее, совсем как тогда, когда я ехала но мосту с Барри, безликим парнем, которого я даже не знала. Или тогда, когда я пошла с Жаном Полем, или тогда, когда он вез меня к хозяину в поместье в Хиллсборо, или когда я переступила порог Дома Мартина. Но сейчас к обычному возбуждению примешивалось какое-то новое чувство, восхитительное и всеобъемлющее, и чувство это называлось «любовь».

Эллиот был всего в двух шагах от меня. Водитель уже завел машину. А я задрала голову вверх и, придерживая шляпку, любовалась на звезды, как делала это уже тысячу раз, когда еще маленькой девочкой выбиралась на холм.

— Поехали, миссис Слейтер, — сказал он.

Он сгреб меня в охапку, совсем как тогда, в Новом Орлеане, и посадил в машину. И пока лимузин неуклюже выруливал с узкой подъездной дорожки, я все крепче прижималась к его теплому плечу.

— Скажи еще раз, что любишь меня, — попросил он.

— Я люблю тебя, — ответила я.