Вторая жена. Ты выбрал не нас

Глава 17

Отец был зол на меня за то, что я ослушалась его наказа и вопреки его воли вышла замуж за Саида, но со временем смирился. В тот день, когда родилась Амина, мне было позволено приходить снова в отчий дом, но вот братьям навещать меня в доме Каримовых он запретил.

Политика невмешательства, как наказание для непутевой дочери, которая не слушается отца. В свое время, это и стало еще одной причиной гнева Гюзель Фатиховны, которая постоянно ворчала, что у всех сваты как сваты, а у нее – не уважающие их род высокомерные Билаловы.

Сомневаюсь, что она была бы рада, если бы они приходили в гости, но сам факт того, что родители жены сына игнорируют их, ее уязвлял. Это ведь она хотела быть главной, задирать нос повыше и смотреть на них свысока. Гонять меня, чтобы родители видели, что я теперь – ее рабыня, которой она может помыкать.

Не получив когда-то моего отца, хотела хотя бы так отомстить моей матери, но ничего не вышло.

И сейчас я отцу за это решение даже благодарна, но вот не обольщаюсь насчет того, что он меня поддержит, когда узнает, что я хочу получить развод.

– Почему я узнаю об этом последним?! – рычит отец, когда до него доходит, что сказала мама.

Она бледнеет, ее губы дрожат, а на глаза наворачиваются слезы. Руки прижимает к груди, и даже отсюда видно, как они трясутся. Я же понимаю, что мама отличная актриса, которая умело играет на отцовских чувствах. Хотя в детстве мне казалось, что это он был тем, кто расстраивал ее. Надо же, как всё иначе смотрится в разном возрасте под другим углом.

– Не увиливай от ответа, Бану, я тебя знаю больше сорока лет, так что твои липовые слезы на этот раз не подействует. Ты луна моего сердца, но сейчас ты перегибаешь, пытаясь скрыть от меня правду. Говори!

Я вздрагиваю от отцовского крика, в то время мама наоборот успокаивается и выпрямляется. На ее лице жесткое выражение – губы сжаты в тонкую линию, глаза мечут молнии.

– А не поздно ли ты спохватился, Хамит, интересоваться жизнью наших детей? Ну взял Саид в жены вторую, не всё ли равно? Он ей отдельный дом купил, всё честь по чести, как по шариату заведено. Тебе какое дело до него? Он тебе не сын, чтобы перед тобой отчитываться.

Мама спускается вниз, но к отцу не подходит, а я даже вмешаться не могу, настолько она меня неприятно удивляет. Говорит так, будто находится на стороне Саида, чего я никак не могу понять и принять.

Становится неуютно, но я прислоняюсь к стене и продолжаю смотреть, надеясь, что это неправда, и мама просто неправильно выразилась.

– Ты что такое говоришь, Бану? – говорит отец, злится на жену. – Не всё ли равно? Может, и мне тогда привести в дом вторую жену, ты также отреагируешь? Хочешь побывать в шкуре нашей дочери? О ней ты вообще хоть когда-нибудь думаешь?!

Отец впервые заступается за меня. Конечно, мама никогда меня не била, но моим воспитанием всегда занималась именно она. Не отцовское это дело, любила она приговаривать, и папа не возражал, все силы кидая на сыновей.

– Ты не посмеешь! – шипит мама и сжимает кулаки. Ее лицо становится таким бледным, что на нем яркими пятнами выделяются только горящие злобой глаза. Никогда еще я не видела ее такой пугающей.

– По шариату ведь заведено, – ухмыляется отец, в этот раз не поддаваясь на манипуляции жены.

Никогда не думала, что он всё видит и понимает. А теперь осознаю, что просто хотел мира в семье и шел у матери на поводу. Но всякому терпению приходит конец.

– Не сравнивай нас, Хамит! Ты даже не знаешь, что твоя дочурка удумала! Знал бы, так не говорил бы! – возмущается мама и вскидывает голову. Хочет что-то еще сказать, но прикусывает язык.

Отец устало вздыхает, потирая переносицу, у него явно болит голова от визгов жены, и я его понимаю. Я не выспалась, а теперь вынуждена снова слушать, какая я плохая дочь и жена.

– О чем говорит твоя мать, Дилара? Сядь, дочка, и расскажи мне, что происходит. У вас в доме правда нет электричества или ты что-то скрываешь? Саид бьет тебя?

Отец встает напротив, когда я сажусь, нависает надо мной, но за руки не хватает, хотя явно хочет поскорее увидеть их, чтобы разглядеть синяки. Но их нет, так как муж меня никогда не бил.

– Электричества и правда нет, папа.

– А дом? Твой муж привел вторую жену к тебе или поселил отдельно? Всё так, как говорит твоя мать?

– Да.

Я не особо откровенничаю, знаю, что всё это неважно. Пусть отец злится, а мать права. Развод в нашем обществе порицается, и отец не позволит мне опозорить их.

– Ты давала свое согласие на вторую жену?

Голос отца звучит глухо и сухо, но я не вижу его лица. Опускаю голову и смотрю в пол, перебирая пальцы.

– Нет.

– А говоришь, Бану, по шариату всё, – слегка посмеивается отец, но в голосе не веселье. Разочарование.

Я зажмуриваюсь и тру грудную клетку со стороны сердца, так как оно колет, и не особо вслушиваюсь в то, что говорит мама. Снова истерит, словно ей воткнули иглу под кожу. Никак не угомонится, выходит из себя, удивляя не только меня, но даже отца.

– Прекрати, Бану, строить из себя жертву! Ты почему не сказала мне, что Саид собрался унизить нашу дочь, раз знала об этом заранее? Каримовы в очередной раз топчут нас в землю, а ты говоришь мне в лицо, что всё хорошо?!

– Твоя дочь знала, в какую семью шла, Хамит. Мы ее предупреждали, что Каримовы нам не друзья, а она ослушалась нашего наказа, а теперь пусть терпит, не позорит нас.

– Наша дочь, Бану, наша!

– А ты что молчишь, Дилара? Стыдно отцу признаться, что ты хочешь стать разведенкой и пойти по рукам?

Я тяжело дышу, едва не задыхаясь, когда мать снова накидывается на меня, но в этот раз не только словесно. Хватает меня за руку и вздергивает вверх с дивана. Ноги меня не держат, голова кружится, и я чувствую, как перед глазами всё темнеет. Сердце бешено стучит, за грудиной тянет и болит, и я вдруг теряю сознание и связь с реальностью. Слышу лишь напоследок шипение матери, которое явно адресовано мне.

– Ты испортила мне жизнь, мерзавка. Я так старалась вытравить кровь этой твари из твоих жил…