Вторая жена. Ты выбрал не нас

Глава 2

Заявление свекрови вызывает у меня возмущение, и я снова сжимаю зубы. В груди всё горит, а лицо пылает от унижения, что впервые Саид за меня не заступается, как делал это раньше. Не осаживает мать, не говорит ей, что я в этом доме не служанка, а невестка и его жена, достойная уважительного отношения.

Вот только не в этот раз. Саид стискивает челюсти с такой силой, что я слышу даже скрежет его зубов, но буравит злым взглядом меня, требуя, чтобы я немедленно покинула дом.

Не хочет видеть меня здесь, считает лишней.

Меня трясет от неверия, что всё это и правда происходит со мной. Что муж берет вторую жену, и все об этом знали. Что свекровь специально позвала меня, чтобы побольнее уколоть и указать мне на мое истинное по ее мнению место.

Я часто дышу и моргаю, чтобы смахнуть подкатывающие слезы, но не могу даже убежать, чтобы поскорее оказаться в укромном месте и поплакать, выплеснуть наружу боль, которую здесь лишь высмеют и дадут тумаков, если посмею испортить настроение гостям и хозяевам.

– Она пойдет домой, мама. Ее сюда не приглашали. Какой чай? – произносит грубовато Саид, обращаясь к матери, которая встает поперек двери, чтобы не пропустить меня наружу.

Даже не понимает, что я никуда не уйду без дочери. Это муж не знает, что Амина пришла со мной и играет сейчас наверху, а вот Гюзель Фатиховна, кажется, чувствует свой триумф, с удовольствием собираясь понаблюдать за моим унижением.

– Я слышала ваш разговор, сынок, – смягчается свекровь, говоря с сыном. – Я сразу тебе сказала, что надо было сразу поставить Дилару перед фактом, чтобы она не филонила, а сразу начала готовиться к появлению у тебя жены, которая, наконец, родит тебе наследника. Это ведь счастье для всего нашего рода. Еще один мальчик, долгожданный. К тому же, от дочери уважаемых в городе людей. Хорошие гены всегда в цене, сынок, и твоя первая жена должна это понимать.

Очередной словесный тычок в мою спину.

Я старательно раньше гнала от себя мысли о том, почему свекровь не любит Амину, хоть она ее единственная внучка. Свое негативное отношение к моей семье она перенесла на меня, а потом уже и на Амину. Кривила нос всякий раз, когда дочка тянулась к ней, чувствуя родную кровь. Всячески подчеркивала, что Амина – отрезанный ломоть и дурная кровь. А теперь не стесняется говорить то, что думает, даже при Саиде.

Я резко вскидываю голову и смотрю в глаза мужу, молю его мысленно хотя бы о том, чтобы он не позволял притеснять Амину, ведь она его любимая дочка, но этого не происходит.

Его внимание переключается на Инжу, которая вдруг болезненно стонет и складывается пополам, хватаясь за Саида. Одной рукой придерживает живот и морщится.

– Что такое, дорогая? – спохватывается Гюзель Фатиховна и бежит к ней, грубо толкая меня в сторону.

Я не удерживаю равновесия и заваливаюсь на спину, падая на вешалку и ударяясь виском об угол стоящей обувной тумбочки.

Я вскрикиваю, чувствую режущую боль, касаюсь головы пальцами и с ужасом вижу на них кровь. Перед глазами двоится, но я сжимаю зубы и не издаю больше ни звука. Впрочем, никому нет до этого дела.

Саид придерживает Инжу, которая едва не плачет, жалуясь на боль внизу живота, а свекровь скачет вокруг нее, то подавая подушку, то вызывая Ольгу, чтобы принесла воды, то требует, чтобы кто-то немедленно вызвал скорую.

Я неаккуратно, словно гусыня, привстаю, ощущая боль по всему телу и горящую адским пламенем обиду в груди.

Саид даже не обернулся на грохот, когда я упала, всё свое внимание сосредоточил на беременной Инжу.

Только она кидает на меня насмешливый взгляд исподлобья, и я единственная замечаю, как дергается от победной ухмылки ее губа.

Меня обдает испариной, и в голове возникает четкое понимание, что она отличная актриса, которая разыграла свою партию, чтобы добиться своего.

Она подстроила это специально, изображая боль и угрозу выкидыша или преждевременных родов, чтобы показать мне, что она выиграла.

Что это она теперь главная невестка семейства Каримовых.

Та, кто носит наследника Саида.

Та, на чьей стороне свекровь, недолюбливающая меня и желающая избавиться от неодобренной ею невестки.

– Саид, – шепчу я надрывно, всё еще цепляясь за прошлое.

Он уже ударил мне в спину ножом, нарушив свои клятвы верности и обещания никогда не становиться причиной моего несчастья, но что-то во мне всё еще надеется, что он не бросит меня в беде. Не отвернется от меня, поможет хотя бы встать на ноги, но вместо этого, кинув на меня мимолетный равнодушный взгляд, он берет Инжу на руки и несет на второй этаж, куда его ведет свекровь.

Я же остаюсь лежать на ворохе вещей и чужой грязной обуви.

Кое-как встаю, чувствуя, как раскалывается голова и начинает запоздало болеть тело.

Мне хочется реветь в голос, устроить скандал и закатить истерику с битьем посуды, но я держу эмоции в себе, не в силах показать, как мне плохо. Ноги трясутся, руки подрагивают, а сердце бьется о грудную клетку, словно пойманный зверь в силках.

– Дилара, как ты? – подскакивает ко мне Оля, выходя из кухни.

От ее сочувствующего взгляда мне становится невыносимо, но я благодарна ей за то, что не прошла мимо, не сделала вид, что всё нормально, что только я в этом доме не права.

Пожалуй, в этой семье лишь Оля понимает меня, как никто другой. Она ведь тоже не особо любимая невестка, но в отличие от меня способна постоять за себя и поставить свекровь на место колкими фразами, насмешками, от которых та теряется, ведь привыкла быть в семьей главной женщиной.

Я же заложница своего воспитания, которое не позволяет мне не то что повысить взгляда на Гюзель Фатиховну, но и кинуть на нее косой взгляд.

В то время, как Оля даже своего мужа Ахмета перетянула на свою сторону, не позволив сделать из себя домохозяйку и послушную жену. Вот он бы никогда не посмел привести в дом вторую жену. Оля бы точно устроила ему разнос и побежала бы подавать на развод, не раздумывая.

– Кажется, я бровь рассекла, – шиплю я слегка, когда она пальцами касается раны на моей голове.

– Мне очень жаль, не ожидала такого от Саида. Тот же Булат и то больше похож на двоеженца, – говорит она и качает неверяще головой. Она, как и я, потрясена происходящим.

В доме поднимается гвалт, все носятся туда-сюда. Кто-то вызывает скорую, опасаясь, что у Инжу произойдет выкидыш, а я чувствую себя не в своей тарелке. Лишней в этой доме. Нежеланной гостьей, кому здесь не место. Никогда не было место.

Оля помогает мне встать на ноги, когда мимо проходит обеспокоенные состоянием Инжу ее родственницы. Шепчутся, чуть ли не тыча в меня пальцем. Казалось, большего унижения и не представить, но я молча сглатываю и с благодарностью принимаю от Оли стакан прохладной воды.

Не решаюсь подняться наверх, так как смотреть на то, как мой муж крутится вокруг другой женщины, выше моих сил. Вот только забываю об этом сразу же и подрываюсь, услышав плач своего ребенка. Его я узнаю из тысячи других. Жалобный. Переливчатый. С нотками обиды и несправедливости.

– Негодная девчонка, что ты наделала?! – истошно кричит свекровь, и я резво поднимаюсь по лестнице, не обращая внимания на ноющее тело.

Сверху всего три комнаты, и одна отдана под детскую, где я и застаю свекровь.

Гюзель Фатиховна нависает над Аминой и дергает ее за ухо, чуть ли не брызжа слюной от ядовитого гнева.

– Кто разрешал тебе играться с моими украшениями, дрянная мерзавка? Посмотри только, что ты наделала?

У Амины раскраснелось личико и опухли глаза от слез, и она продолжает надрывно плакать, вставая на носочки и пытаясь отцепить пальцы старой карги от своего уха. Мое сердце обливается кровью от этой сцены, и я застываю на секунду, подмечая хитрые улыбки мальчишек, ее внуков от Асии, второй невестки и жены Булата. Та же стоит в сторонке и улыбается, чувствуя свое превосходство.

Краем глаза вижу, что в одной из спален над Инжу воркует толпа народа, включая и Саида, который не обращает внимания на крики матери. Словно ему всё равно. Он самоустранился, позволяя матери вытворять всё, что ей вздумается. Она же чувствует свою расширяющуюся власть и творит всё то, чего не позволяла себе раньше.

Всё это длится всего пару секунд, и я наконец отмираю, кидаясь к свекрови и отталкивая ее от своей кровиночки.

– Звездочка моя, мама рядом, мама не позволит тебя обижать, – шепчу я Амине и прижимаю к своей груди.

Чувствую, как ее начинает трясти сильнее, и она плачет еще горше. И эти детские слезы моего ребенка превращают меня в раненого озлобленного зверя.

Я всегда старалась проявлять кротость и смирение, чтобы никто не посмел сказать, что у меня нет воспитания. Что родители не научили меня уважать старших и вести себя в обществе. Но никто не оценил, лишь стали чаще вытирать об меня ноги.

– Ты посмотри, что она натворила?! – шипит мне в лицо свекровь, когда я поднимаю на нее гневный взгляд. Прищуриваюсь, сжимая зубы, и вижу в ответ лишь ее озлобленную ухмылку.

Она переносит на меня свои женские обиды молодости, никак не может успокоиться, что когда-то ее возлюбленный, в которого она была влюблена, выбрал не ее, умницу-красавицу, а мою маму. Женился на той, кто была люба его сердцу, а на Гюзель даже не обращал внимания. Впоследствии Гюзель Фатиховна вышла и сама замуж, причем за влиятельного мужчину, отца Саида – Шамиля Каримова.

Не знаю, что случилось после, но к тому моменту, когда я родилась, между двумя семьями воцарилась стойкая неприязнь, причины которой ни мне, ни Саиду до сих пор неизвестны. Его даже в нашем доме принимали с неохотой, выговаривали брату, что он водит дружбу с сыном недостойных людей.

Правы были родители, восставшие против моего брака. Предрекала мама, что счастливой я с этой семьей не стану. Я зря не слушала, вот только понимаю это только сейчас. Когда уже ничего изменить нельзя.

– И что сделала такого моя дочь, что вы позволяете себе распускать руки? – цежу я сквозь зубы, глядя на свекровь едва ли не волчьим взглядом.

Как мать, я готова растерзать ее на куски, но вбитые в меня с детства нормы поведения не позволяют себе грубить ей или залепить затрещину, которую она несомненно заслуживает.

Свекровь недовольно поджимает губы, но сразу не отвечает мне, кидает осторожный взгляд мне за спину. А вскоре сбоку вырастает фигура Саида.

– Папочка, – тихо, с какой-то опаской шепчет Амина, но когда муж опускает на нее свой взгляд, я едва не отшатываюсь.

В нем нет той любви и нежности, что была там буквально несколько дней назад. Какая-то мука и внутреннее терзание, которые разрывают его в клочья.

Меня трясет от того холода, которое вдруг следом мелькает во взгляде Саида, и я прижимаю к себе дочь сильнее. Ноги дрожат, и я не рискую выпрямиться, продолжая искать оплот своего спокойствия в объятиях Амины.

Дочка обычно всегда бежала к отцу, как только он приходил с работы, прыгала на него с визгом и хохотом, а в этот раз будто чувствует, что что-то не так. Настороженно замирает и не двигается с места.

Не идет к отцу, не ищет у него защиты. Ее тело всё окаменело, а плечики напряглись, но взгляд, который она вопреки его хмурому лицу и мрачному виду не отводит, выдает ее истинные эмоции. Обида. Надежда. Тоска.

Правду говорят, что дети всё понимают гораздо раньше. Чувствуют накаленную обстановку и изменившееся настроение у взрослых. И замирают, не зная, как себя вести, чтобы тебя не тронули.

– Папочка? – повторяет Амина, когда Саид никак не реагирует на ее первый призыв.

Саид на этот раз не теряется, просто стискивает челюсти и резко отводит взгляд на мать.

– Что здесь происходит, мама? Что за скандал? – спрашивает он у Гюзель Фатиховны, и даже я слышу в его голосе предупреждение.

Пусть он и предал меня, вонзил нож в спину, как-то странно ведет себя с нашей дочерью, словно возводит между ней и собой каменную стену, но в стороне во время истерики матери не остается. И у меня возрождается к нему хоть капля уважения.

– Иди к Инжу, сынок, это женские разговоры, тебе ни к чему вмешиваться, – наигранно ласково говорит свекровь сыну и улыбается. – С гостями и твоей женой я сама разберусь, а ты дождись скорой и езжай с моей невесткой в больницу. Вдруг проблемы какие, я очень переживаю за Инжу. Вдруг с внуком что-то случилось из-за этой мерзавки.

Свекровь, не стесняясь, кивает на меня и поджимает в недовольстве губы, а стоящая в стороне Асия ухмыляется, глядя на всё, как на представление.

Мальчишки, увидев дядю Саида, помалкивают и испуганно переглядываются, и у меня не остается сомнений, что это они что-то натворили и обвинили мою Амину.

А Гюзель Фатиховна, как обычно, не стала долго разбираться и спустила всех собак на нелюбимую внучку. Воспользовалась тем, что фокус Саида смещается на другую женщину, и мы с дочкой остаемся перед ней, как на ладони. Без защиты.

– Что случилось? Я еще раз спрашиваю! – цедит сквозь зубы Саид и сжимает кулаки.

От него веет яростью, и даже Амина снова прячет свое лицо на моей груди. Мне приходится кое-как встать на ноги с ней на руках, так как сидеть и смотреть на свекровь снизу вверх мне претит.

Она же, услышав в голосе сына недовольные требовательные нотки, не терпящие возражений и увиливаний, цокает и качает головой. Но и выгнать его не может, видит, что сын на грани скандала.

– Эта малолетняя… – выплевывает она, но Саид одергивает ее резким взмахом ладони в воздухе. Хотя бы дочь оскорблять не позволяет.

– Амина. Ее зовут Амина!

– Амина, – поправляет себя Гюзель Фатиховна и становится алой, словно спелый помидор, – порвала мое жемчужное ожерелье. Кто это всё теперь собирать будет?

– Мамочка, это не я, я не трогала, – всхлипывает дочка, поднимает голову от моего плеча и смотрит на меня с надеждой. Проверяет, верю ли я ее словам.

– Я-то думала, куда делось с прошлого раза мое бриллиантовое колье, а теперь и сомнений нет, – торжествующе продолжает свекровь и кивает на бусины на полу. – Ты воспитала воровку!

– Это не я! Это мальчишки! Я ничегошеньки не трогала! – в истерике кричит Амина и дергает ногами.

Выдвинутое обвинение становится для нее последней каплей. Она всхлипывает надрывно, разрывая мне сердце, и я с тоской смотрю на напряженную спину Саида впереди.

Он молчит.

Даже не обернется, чтобы посмотреть, в порядке ли дочка, не нуждается ли в его поддержке.

Нет.

Он ведет себя, как чужой человек. Передо мной сейчас стоит не тот решительный и волевой мужчина, который едва ли не похитил меня из отчего дома, чтобы сделать своей женой.

Нет.

Не он.

– Еще и врунья! Мои внуки – приличные мальчики и никогда не возьмут чужого! – продолжает кричать, как бешеная, свекровь, едва не брызжет слюной вокруг.

– Это не мы, мы ничего не трогали, – поддакивают мальчишки, осмелев от поддержки бабушки, и им вторит торжествующая Асия, которой выпадает, наконец, возможность поставить меня на место. Не нравится ей, что я, как младшая невестка, никогда не подчинялась ей, вот и пользуется тем, что может мне насолить.

– Мои сыновья – не девки, украшения им ни к чему, – резко произносит она и вздергивает подбородок, прищуривая и без того узкие глаза. – Вот узнает Булат о таком обвинении, будет оскорблен! Мы растим настоящих мужчин!

– Видишь, что эта девка из семьи Билаловых творит, сынок? Хочет рассорить нашу дружную семью, а ты еще и защищал ее! Ты только посмотри, она и дочь такую же нам воспитала! – кричит снова свекровь, когда ее слова подтверждают невестка и внуки. – А я говорила тебе, что дурная кровь Билаловых испортит наши гены!

Ее буквально потряхивает от гнева и набирающей обороты истерики, глаза выпучены, а скулы напряжены, делая ее лицо угловатым и страшным. Обнажается истинное лицо, которое она устала скрывать. Как и настоящее отношение ко мне и моей семье.

Она не понимает, что Амина – маленький ребенок, говорит с ней и обвиняет ее, как взрослую, и это становится уже красной линией для самой меня.

Во рту образовывается горечь, и я вдруг чувствую за собой вину, что из-за моего страха скандалов дочка повторяла за мной и тоже молча терпела паршивое к себе отношение со стороны бабушки.

Я не научила ее защищать себя.

Не показала, что нужно уважать в первую очередь себя.

Тряпка. Потому что я тряпка…

– Мамочка, это не я, не я, не я, – протягивает надрывно Амина и навзрыд жалобно плачет, отчего у меня в груди поселяется тоска и агония, пожаром распространяющаяся по всему телу.

– Я знаю, звездочка моя, ты ни в чем не виновата, – шепчу я дочери и смотрю ей прямо в глаза, проверяя, прислушивается ли она к моим словам. – Всё будет хорошо. Подожди меня пока внизу, побудь на кухне с тетей Олей. Я поговорю с бабушкой и папой, а потом мы пойдем домой, хорошо?

Я не хочу, чтобы дочка и дальше слушала необоснованные обвинения со стороны Гюзель Фатиховны, которая ее совсем не любит и при любой возможности раздает ей тычки.

Дочка немного успокаивается, когда чувствует мою поддержку, покорно спускается на пол и перед уходом снова болезненно всматривается в спину отца. В надежде, что он обернется и тоже скажет ей, что он верит ей, что не даст в обиду, ведь она папина звездочка.

Мне уже кажется, что этого так и не произойдет, как вдруг Саид и правда оборачивается, но я едва сдерживаюсь, чтобы не отшатнуться. Лицо его становится искажено от напряжения, мышцы сжаты, а глаза превращаются в безжизненное дно некогда полноводного озера.

– Немедленно собери бусины, Амина, – бросает резко дочери, не обращая внимания на ее слезы, а затем подлетает ко мне, грубо впивается пальцами в предплечье, причиняя физическую боль, и толкает к выходу. – А ты немедленно идешь на кухню и приготовишь всё к чаю. Ты невестка этого дома! Будь добра выполнять свои обязанности, раз материнские исполнить не можешь! И натяни на лицо улыбку!

Мне будто отвесили хлесткую пощечину.

Когда он сказал, что берет себе вторую жену, которая родит ему сына, мне казалось, большего унижения и представить себе сложно. Но он находит, чем меня удивить.

Не доверяет словам дочери. Обвиняет ее так же, как это сделала его мать. Даже не разбирается, поверив чужим наветам.

А меня отправляет прислуживать его сватам. Родственникам его второй жены. Улыбаться им, наливать чай и делать вид, что всё в порядке. Тихо-молча глотать слезы и обиду, не показывать, что внутри я на самом деле умираю.