Амина, утомленная поездкой в больницу, засыпает по дороге домой. Я же раздумываю о том, правильно ли поступила, уехав из больницы. Вот только выбора как такового у меня не было, так как не хочу оставлять ни с кем дочь. Сейчас я нужна ей как никогда.
Валид, как только мы приезжаем домой, относит Амину наверх, а когда спускается, мы все вместе идем в гостиную на первом этаже, где слышно, как суетится вокруг отца мама.
– Почему вы так долго? – нападает она на нас, когда видит на пороге. Судя по испуганному взгляду, ей страшно оставаться наедине с мужем.
Отец де выглядит мрачным и в то же время каким-то опустошенным, словно из него высосали остатки жизни. Мне даже кажется, что визуально он осунулся, скулы впали, а лицо стало похоже на обтянутый кожей скелет.
Когда он переводит взгляд на нас, то сразу останавливается на мне, и в его глазах я вижу неподдельную боль и тоску. Я едва не отшатываюсь, чувствуя себя лишней, но держу себя в руках и просто сжимаю зубы, стараясь себя подбодрить.
Я ведь знала, на что шла, когда ехала сюда. Знала, что от предстоящего разговора мне ждать ничего хорошего не придется.
– Присаживайтесь, дети, в ногах правды нет.
Голос у отца уставший, но звучит твердо, не оставляя сомнений, кто в этом доме хозяин.
– Хамит, может, не надо?
Мама делает попытку остановить его, явно не хочет предстоящего разговора, но отец даже не смотрит на нее. Видно, что вне себя от злости, в воздухе так и витает напряжение, от которого у меня волоски на теле дыбом.
– Сядь, Бану, и не мельтеши! – говорит он всё равно, машет рукой, чтобы она не носилась вокруг.
Я сажусь на диван с краю, чувствуя, что вот-вот моя жизнь изменится, но сейчас во мне страха больше, чем когда я узнала об измене мужа. Ведь в тот момент я думала, что за моей спиной горой стоит моя семья. А в этот момент я не ощущаю почвы под ногами и трясусь вся, как осиновый лист на ветру, который вот-вот оторвется от дерева в свободное плаванье.
Пусть братья и заверили меня, что не бросят, но слово главы семейства всегда закон, и всё зависит от того, какое решение примет наш отец. Отец ли?
Мне всё еще кажется, что это ложь, которую мать придумала непонятно зачем, но она ведь ничего ему не говорила. Это он всё выяснил, и теперь мне предстояло узнать, в чем дело.
– Ты в порядке, Дилара? Может, хочешь прилечь? – спрашивает вдруг меня отец, и в его голосе я не слышу ненависти. Мне казалось, что свое недовольство он перекинет и на меня, ведь зол на мать, решит, что я – главная проблема семьи, но на удивление этого не происходит. Ненадолго это приносит мне облегчение, но в ту же секунду острый взгляд матери впивается в меня, как тысяча иголок, пронзая кожу, и я ежусь, чувствуя себя как никогда уязвимой.
– Всё хорошо, отец, я посижу, – отвечаю я слегка хриплым голосом.
Воцаряется недолгая пауза, отец собирается с мыслями. Он никогда не был склонен рубить сгоряча, всегда всё долго обдумывал, прежде чем принять решение. Так что даже в этот раз не спешит.
– Твои братья уже в курсе, Дилара, так что я тебе кое-что расскажу. Я вспылил в больнице и не должен был говорить этого при тебе, но ты наверное уже догадалась, что по анализам нашей крови я тебе отцом быть не могу. У твоей матери третья группа крови, а у меня вторая, так что ребенок с первой у нас родиться не мог.
– У меня первая группа, – бормочу я тихо, но в тишине меня прекрасно слышно.
– Да. Биологически ты не моя дочь.
– Что теперь? – вскидываю я голову, голос мой звенит от напряжения, и я сжимаю зубы, стараясь держать себя в руках.
Братья молчат, но выглядят хмурыми, тоже не смотрят на мать. Все уже сделали свои выводы, и я не понимаю, зачем я тут дальше сижу.
– Мама изменила тебе с другим мужчиной, отец? – вдруг подает голос Ильхан и тем самым привлекает к себе всеобщее внимание.
Он говорит то, что боялся сказать каждый из нас. Он же не сумел сдержать своей обиды и злости, и я его понимаю. Братья всегда любили мать, и она отвечала им тем же, и новость о том, что она не такая святая, как они думали, их просто убивает.
Отец с матерью переглядываются, и мама смотрит на него умоляюще, словно о чем-то просит, но он вдруг качает головой. Отказывается ее покрывать.
– Не изменяла, сын. Она сделала кое-что гораздо хуже.
– Что может быть хуже предательства, отец?
Амир вскидывает голову и сжимает кулаки, но не встает, контролирует желание вскочить и добиться правды быстро и во что бы то ни стало.
– Сама скажешь, или это сделать мне?
Отец обращается к своей жене, которая сидит рядом, а я ничего не понимаю. Что вообще происходит?
– Зачем ворошить прошлое, Хамит? – снова делает попытку остановить мужа Бану Билалова, но он непреклонен.
– Ты совершила преступление, Бану, которое срока давности не имеет. В тюрьму ты не сядешь, я не позволю своей жене попасть за решетку, но семья должна знать правду. То, что ты скрывала больше двадцати лет.
– Я сделала это ради тебя, ради нашей семьи! – кричит мама, и на ее глазах проступают слезы.
Мне становится ее немного жаль, так как кажется, что она не в себе, ведь ведет себя совсем не так, как обычно, но я вовремя одергиваю себя, напоминая, что она меня ненавидит.
– Бану! – покрикивает отец, и она прекращает свою истерику. Всё еще может контролировать себя.
– Так что случилось, мам? – подталкивает ее Амир и слегка подается вперед.
Я же начинаю понимать, что происходит, но тоже жду ее объяснений, чтобы прояснить для себя причину ее ненависти ко мне. Ведь просто так она появиться у матери к ребенку не может.
– Когда я забеременела четвертым ребенком, врачи говорили, что у нас с вашим отцом родится девочка, – начинает говорить мама и опускает голову, пряча от нас свое лицо. – Когда меня положили в больницу на сохранение, он был в отъезде, а вы гостили у бабушки с дедушкой, так что рожала я одна и… Не знаю, что пошло не так, но ребенок не выжил…
Мама поднимает голову и смотрит на отца, но взгляд на этот раз выглядит обвиняющим. А затем она говорит то, что по-настоящему удивляет всех нас.
– У тебя тогда появилась другая женщина, Хамит, и я украла девочку у другой женщины только для того, чтобы сохранить нашу семью. Если бы ты узнал, что наш ребенок умер, то бросил бы меня с тремя детьми и ушел к ней. Так что я сделала это лишь для того, чтобы у моих детей был отец!
Откровение матери вызывает у всех ступор. Все молчат, не в силах переварить сказанное, в то время как отец смотрит на мать таким тяжелым взглядом, что я быстро осознаю, что она сказала лишнее. Видимо, договаривались они о другом, но мама не сумела удержать в себе эмоции, которые она скрывала от всех больше двадцати лет.
В ее голосе я слышу горечь, которую понять может только женщина, и на несколько секунд мне и правда становится ее немного жаль. И судя по взгляду отца, она не соврала, сказав о том, что у отца была другая женщина. Вот только новость о том, что он хотел к ней уйти, вызывает недоверие. Но я держу свое мнение при себе, боюсь будто даже подать голос.
Вся моя жизнь рушится со всех сторон, и я ощущаю себя настолько уязвимой, что мне хочется лечь под одеяло и подтянуть колени к груди. Говорят, что если человек спит в такой позе, то подсознательно хочет вернуться в те времена, когда он был плодом в животе матери. В тот период, когда он чувствовал себя в наибольшей безопасности.
Я снова смотрю на маму и чувствую боль очередного предательства. В груди режет от обиды и неверия, что эта женщина, которую я всю жизнь звала мамой, мне никто. Люби она меня и не скажи те ужасные слова, когда я потеряла сознание, может, во мне бы ничего не надломилось, но я уже знаю, что она ненавидит меня, не испытывает ко мне материнской любви, хоть и воспитывала все эти годы, никак не показывая свою ненависть.
– Кто они? – сипло выдыхаю я, нарушая могильную тишину, которую никто не спешит прервать.
Все будто боятся хоть что-то сказать, настолько потрясены происходящим.
– Что? – нервно спрашивает ма… нет, Бану. Мамой у меня больше язык не повернется ее назвать.
Все смотрят в этот момент на меня, так что никто не видит, как воровато бегают ее глаза. Видно, что отвечать мне она не хочет. Уж не знаю, как она провернула воровство ребенка, но догадываюсь, что приплатила кому-то из медицинского персонала и просто подменила детей. Так что другая семейная пара похоронила чужого ребенка, так никогда и не узнав, что у них родилась здоровая девочка.
– Мои родители. Кто они? У кого ты меня украла?
Любая на моем месте задала бы этот вопрос, так что я не становлюсь исключением. Это та соломинка, за которую я цепляюсь, гадая, кем были мои биологические родители. Обрадуются ли они тому, что я жива?
Этот вопрос волнует меня куда сильнее, чем остальные. За эти часы я уже смирилась с тем, что Бану меня не любит, что ни мужу, ни кому больше я не нужна.
– Об этом мы и хотели с вами поговорить, дети, – отвечает вместо жены отец, устало вздыхает и буквально припечатывает меня взглядом к дивану. Смотрит на меня, словно на неразумное дитя, и я даже сглатываю, так как становится непривычно. Давно этого его взгляда не видела.
– Мама совершила преступление, отец, и что нам теперь делать? На нее могут подать в суд, разразится большой скандал, – говорит Амир и хмурится, в то время как Ильхан и Валид растерянно переглядываются, совершенно не зная, как им реагировать.
– Давайте по порядку, – кивает отец и снова смотрит на меня. – Дилара, я хочу тебе сказать, что это ничего не меняет. Ты была нашей дочерью и ею останешься, мы любили тебя и всегда будем любить. Хочу, чтобы ты знала, что ты наша дочь, и ничто не способно этого изменить. Твоя мама поступила плохо, но прошло больше двадцати лет, ничего уже не изменить, и я надеюсь, что ты простишь нас обоих за то, что…
Его голос слегка хрипит, и он ненадолго замолкает. Я неверяще смотрю на выражение его лица и могу поклясться, что он на грани того, чтобы заплакать. Никогда не видела, чтобы отец плакал, и мое сердце стучит сильнее, вся кровь приливает к лицу.
Его боль передается и мне, и я сглатываю горький ком, от которого першит в горле, но взгляда от отца не отвожу.
Он говорит искренне, впервые напрямую выражает свои эмоции и показывает любовь ко мне, но единственное, в чем он ошибается и даже не подозревает этого, так это в чувствах своей жены. Вот она как раз его любви ко мне не разделяет, но все слова застревают у меня в горле. Язык не поворачивается открыть ему глаза, так что я молчу, чтобы не обострять конфликт.
– Папа, я… – выдыхаю я, собираясь сказать, что я люблю его, но не могу выдавить из себя ни слова. Он всегда был эмоционально сдержанным человеком, так что и я не привыкла демонстрировать свои чувства.
– Я хочу попросить кое-что, Дилара. Останься нашей дочерью.
Просьба заводит меня в тупик, и я молчу, жду, когда он пояснит свои слова.
– Это слишком нагло с моей стороны, но… Я бы хотел, чтобы вы забыли о сегодняшнем дне. Чтобы всё это осталось в тайне и никогда не вышло наружу.
– Что ты имеешь в виду, отец? Просишь, чтобы Дилара не искала своих биологических родителей, которых наша мать лишила дочери?
На этот раз недовольство проявляет Валид. Для него эта ситуация как будто оказывается куда болезненней, чем для других, и я вижу, как его буквально трясет от гнева. Он даже встает, сжимая ладони в кулаки, и мрачно взирает на родителей, чего раньше себе не позволял.
Всё внутри меня противится просьбе отца, но я вдруг понимаю, что не могу сказать ему прямо в лицо, что хочу найти своих родителей. Свою маму…
– Я подарила Диларе любящую семью, Валид, – горячо спорит с ним мама, в ее взгляде решимость и уверенность в своей правоте. – Думаешь, я бы стала забирать дочь у приличной семьи?
У меня перехватывает дыхание, бросает в жар, и я с затаенным страхом жду, что она скажет дальше. Она ведь делает паузу не просто так, обводит всех при этом взглядом и останавливает на мне. И только я, кажется, вижу в ее глазах злорадство. Будто я испортила ей жизнь.
– Мать – психически неуравновешенная шизофреничка, а отец – алкоголик. Такой ты жизни хотела, Дилара? Разве не должна сказать мне спасибо, что я привела тебя в обеспеченную семью, которая дала тебе будущее?