Вторая жена. Ты выбрал не нас

Глава 24

Полгода спустя

– Дилара Хамитовна, я выслал вам на почту новый договор, переведите его и согласуйте с юристами.

Перед уходом на деловую встречу, шеф, как обычно, раздает указания, и вскоре в офисе остается становится чуть оживленнее. Я же, наоборот, остаюсь сидеть за столом и сразу приступаю к переводу. Хочу успеть закончить чуть раньше и сводить дочку в торговый центр.

Она уже второй день просит у меня новую курточку, а я не нарадуюсь тому, что последние недели она наконец оттаивает и перестает спрашивать об отце.

Даже воспитательница говорит, что дочка стала играть с другими детьми и перестала от них отгораживаться. Это не может не радовать мое материнское сердце.

– Дилар, ты бы хоть пару минут отдохнула от монитора, а то мне иногда кажется, что ты змея.

От работы вдруг отвлекает голос Нади, одной из коллег, с которой я сдружилась сильнее, чем с остальными. Она, как и я, была матерью-одиночкой, ее дочка была ровесницей моей Амины, и они, на удивление, хорошо общаются, что стало решающим фактором открыться мне новому общению.

– Почему змея?

Я сохраняю файл, отправляю его по почту отделу юристов, а сама зажмуриваюсь, чувствуя, что слегка побаливают глаза. На Надю не обижаюсь, за это время успела изучить ее характер.

– Так змеи ведь не моргают, у них нет век. Так и ты, как только приступаешь к своему переводу, почти не моргаешь. Пойдем лучше, кофе выпьем, а то у меня уже сил нет. Всю пятую точку отсидела, аж ноги подкашиваются.

Надя вытягивается вверх, хрустит косточками, и я киваю, отлипая от своего кресла. Наши столы в опен-спейсе расположены рядом, так что мы постоянно вместе, и в первое время, благодаря Надиной общительности, я не чувствовала себя не на своем месте.

Когда мы с дочкой только переехали в столицу, мне казалось, что у меня ничего не получится, как бы я ни старалась храбриться, но мне повезло. Пусть не сразу, но мне удалось устроиться в эту компанию по международным перевозкам на стажировку в качестве помощника переводчика, а благодаря моим знаниям и навыкам после испытательного срока меня зачислили в штат.

Так что мне даже почти не пришлось прикасаться к деньгам, которые я получила после развода. Это было особым предметом моей гордости, ведь это доказывало, что я могу обеспечить себя и дочь и без помощи бывшего мужа, о котором я за все эти полгода ничего не слышала.

– Ты видела, как на тебя Гринёв посматривает? – подмигнула мне Надя, когда мы отошли к кофейному аппарату.

– Он на всех так посматривает.

Я едва не закатываю глаза, когда коллега в очередной раз пытается меня с кем-то свести, выискивая симпатию там, где ее и в помине нет.

– Ну не скажи, сегодня он с тобой контактировал дольше, чем с другими.

– Не придумывай. Мы обсуждали мой перевод, так что в этом нет ничего необычного. Лучше расскажи, как ты сходила на свидание с тем… фитнес-тренером, да?

Я грамотно перевожу разговор на интересующую ее тему, так что она быстро забывает об этом дотошном Гринёве.

Когда юристы без правок принимают договор, я уже было хочу спокойно пройтись до садика пешком, чтобы проветриться, как вдруг мне звонит воспитательница.

– Дилара Хамитовна…

Она как-то странно мнется, и я чую неладное.

– Что произошло, что-то с Аминой? Ей плохо? Я сейчас буду.

Я сразу же начинаю переживать, что кто-то обидел мою дочку, ведь она была девочкой скромной и сама никогда не конфликтовала, так что когда воспитательница говорит, что в детском саду произошла драка, я немедленно вызываю такси, чувствуя, как внутри всё горит от переживаний.

Спустя десять минут я буквально влетаю в здание сада, ощущая, как тело покрыто холодной испариной. К счастью, Амина сидит на скамейке около своего шкафчика полностью одетая, вся насупленная, но на первый взгляд, на ней нет травм.

– Мама! – восклицает она, увидев меня.

Я прижимаю ее к себе, кручу во все стороны, пытаясь понять, нет ли у нее никаких царапин или переломов, хоть разумом и понимаю, что воспитательница меня бы сразу предупредила об этом.

– Солнышко, у тебя ничего не болит?

Стараюсь говорить как можно ласковее, чтобы не передавать Амине собственное беспокойство.

– Не болит, – как-то яростно качает она головой, а затем прищуривается, выпятив нижнюю губу, будто вот-вот расплачется. – Мама, а когда мы поедем домой? Я к папе хочу!

Застываю, словно ледяная статуя, все мои эмоции в один момент замораживаются, а я не знаю, что сказать. Мне казалось, что дочка перестала думать о возвращении, как вдруг она снова поднимает тему, которую я обсуждать не хочу. Вот что мне ей сказать? Я ведь не смогу рассказать ей о том, что ее папа ей больше не папа. Что он им просто не хочет быть.

– Солнышко, мы же уже говорили об этом. Теперь здесь наш дом.

– Нет! Я хочу к папе!

Ее глаза наполняются влагой, и у меня сердце разрывается от боли, когда я вижу, как страдает мой ребенок.

– Амина, я…

– К папе хочу! К папе! Он никогда не дал бы меня в обиду! Никогда!

Она вскакивает со своего места и бьет меня кулачками по груди и плечам, ведь я продолжаю сидеть перед ней на корточках. Прижимаю ее к себе, чувствуя, как она брыкается и плачет, сама же не знаю, как ее успокоить, лишь крепче сжимаю, надеясь, что она выплачется и успокоится.

Спустя пару минут так и происходит, раздаются лишь всхлипы, которые бьют по мне сильнее, чем что бы то ни было.

Я начинаю догадываться, что произошло, киваю воспитательнице, которая появилась в раздевалке, что скоро подойду, а сама поглаживаю дочь по спине, пытаясь передать ей свою любовь и тепло.

– Солнышко, ты подожди меня здесь, пока я с Василисой Павловной поговорю, хорошо? Я тебе мультики включу.

Я даю дочери свой телефон, дожидаюсь ее кивка и встаю, направляясь к воспитательнице. Она выглядит обеспокоенной, в глазах видна вина, и я слегка ослабляю гнев.

– Что произошло, Василиса Павловна? Кто обидел мою дочь?

– Понимаете, тут такое дело… Амина побила Гордея, его отца я тоже вызвала, он будет с минуты на минуту.

Хмурюсь. Не верится, что дочка могла проявить агрессию, но в этот момент замечаю в углу мальчика с красной щекой, заклеенной пластырем.

– А что конкретно произошло? Амина у меня спокойный ребенок, просто так не стала бы кого-то обижать. Наоборот…

– Поэтому я и вызвала отца Гордея, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Дело в том, что Гордей обзывал Амину безотцовщиной и лгуньей.

Оказалось, что дочка об отце разговаривать перестала лишь со мной, а в детском саду всем говорила, что у нее лучший папа на свете. И что живет он в другом городе временно, по работе, а скоро приедет и будет отводить ее в сад.

С каждым словом воспитательницы я мрачнею, чувствуя, как грохочет от тревоги сердце.

– Я бы рекомендовала отвести Амину к психологу, Дилара Хамитовна. Понимаю, вы с мужем в разводе, но больше всего в таких ситуациях страдают дети. С отцом Гордея я поговорю, чтобы он объяснил сыну, что так вести себя нельзя, но вам всё равно нужно будет с ним переговорить. У ребенка расцарапана щека из-за падения, он ударился об угол стола.

– Да-да, конечно, я понимаю.

С одной стороны, мне жаль ребенка, а с другой, я зла на всю ситуацию в целом. Когда приходит Макар Власович, отец Гордея, выглядит он злым и хмурым, отчего в первый момент напоминает мне Саида. По коже аж мурашки проходят, вызывая у меня подспудный страх, что в мою жизнь ворвалось прошлое.

Когда я приглядываюсь, выдыхаю с облегчением. Выглядят они по-разному, ведь Макар – русоволосый и голубоглазый, и в смущение меня ввела его массивная фигура и энергетика уверенного в себе человека. Черты лица мужчины грубые, лицо выдает суровость, а взгляд и сжатые губы – немногословность и мрачность.

– Что Гордей в очередной раз натворил?

Голубые глаза холодно скользнули по мне, затем сверкнули гневом при виде сына, и я едва не отшатываюсь от его реакции. Сердце мое стучит сильнее, ладони потеют, и весь мой гнев на нерадивого отца, который не объяснил сыну, что обзывать других нельзя, куда-то пропадает. Что-то мне подсказывает, что этот Макар воспитывает сына в строгости и поблажек ему не делает. Становится даже жаль ребенка, который явно просто хочет привлечь внимание своего отца.

– Вы поговорите с сыном, Макар Власович, это ведь уже не первый инцидент и… – говорит воспитательница, вводя его в курс дела, но мне кажется, что мужчина не особо проникается его словами. Машет небрежно рукой, чтобы девушка замолчала, а затем смотрит на меня.

– Сколько?

Голос грубый, с низкими нотками, от которых мне становится не по себе. Я теряюсь, не понимая, что он от меня хочет.

– Что сколько?

– Сколько вы хотите, чтобы замять этот инцидент? Десять тысяч? Двадцать?

Мужчина предлагает мне деньги с такой наглостью и уверенностью, что я приму их, что я моментально снова начинаю злиться. Сжимаю зубы и стискиваю ладони в кулаки, желая влепить ему пощечину. В этот момент он как никогда сильно напоминает мне Саида, который вот также всё измерял деньгами, что перед глазами появляется красная пелена. Особенно когда я вижу, как глаза мальчика, который слышит своего отца, слезятся от обиды.

– Считаете, что от всего можно откупиться деньгами?! От своего ребенка вы также откупаетесь?! Засуньте себе свои деньги…

Меня буквально трясет от снисхождения, которое я вижу в глазах этого Макара, так что я просто разворачиваюсь и ухожу, не собираясь тратить на него время. Боюсь сорваться и высказать ему в лицо то, что хотела когда-то сказать Саиду.

Макар Власович ничем не лучше моего бывшего мужа. Ему также плевать на своего ребенка, как и Саиду, чье призрачное присутствие до сих пор отравляет мне с дочкой жизнь.