Меня всё еще потряхивает от выброса адреналина в кровь, но я обеими руками держу руль и внимательно смотрю на дорогу.
Пусть это не трасса, а улицы между частными двухэтажными домами, никогда не знаешь, откуда внезапно может выскочить пешеход.
Родители живут в другом конце коттеджного поселка, так что я радуюсь тому, что не пришла к свекрам пешком, а взяла машину. Иначе мы бы с дочкой не сумели выбраться, и Саид перехватил бы нас, никуда не отпустив.
Ему никогда не нравилось ходить в гости к моим родителям, где, как они всегда говорил, его не уважают и всячески дают понять, что не принимают его в семью.
Я едва не усмехаюсь от этой мысли. Сейчас бы многое отдала за то, чтобы вернуть ему его же слова.
Будто бы меня в семье Каримовых считали своей.
Нет.
Я для них была и остаюсь швалью, о которую можно и нужно вытирать ноги. И это моя вина, что я позволяла так с собой обращаться.
Периодически поглядываю в зеркало заднего вида на дочь, но Амина всю дорогу молчит, даже не радуется, когда мы подъезжаем к знакомым воротам.
Пусть мы с Саидом и Аминой не так уж и часто навещаем моих родителей, но она всегда в такие дни была воодушевлена, ведь в этом доме ее любят и никогда не шпыняют.
Невольно вспоминаю ее убежденность, что если бы она родилась мальчиком, то ее бы все любили, и замечаю работу мыслей в ее глазах.
– Солнышко, что у тебя в руке? – спрашиваю я, кивая на сжатый кулачок.
Она даже не разжимает пальцы всю дорогу, словно в ладони что-то настолько важное, что она боится потерять свое сокровище.
Вместо ответа Амина поджимает губы и опускает голову, скрывая от меня выражение своего лица, и вызывает тем самым тревогу.
Я паркуюсь чуть подальше от ворот, чтобы не загораживать проезд, и разворачиваюсь, отстегивая на ходу ремень безопасности.
– Амина, – произношу осторожно, но не строго, чтобы не напугать дочь.
Она всё равно вздрагивает, а затем ее плечи начинают трястись, словно она плачет.
Я выскакиваю из машины и открываю пассажирскую дверь с ее стороны. Касаюсь ее лица и заставляю посмотреть на меня. Так и есть. Заплаканное личико, опухшие веки и щеки. И слезы, которыми наполнены ее глаза.
Я сглатываю ком и не нахожусь с тем, что сказать, и просто трогаю ее сжатый кулачок. Она нехотя разжимает его, и на ее ладони я вижу жемчужную бусину. Одну из тех, что Саид заставил собирать ее по всей комнате.
– Я не брала украшения. Я не воровка! – едва не кричит Амина, и я прижимаю ее к себе.
Поглаживая по голове, убеждаю ее, что верю ей. Думаю, именно это и нужно дочери. Знать, что хотя бы мать не верит мальчишкам, которые и обвинили ее в воровстве.
Во двор мы заходим, когда она успокаивается и становится вдруг аморфной. Сказывается стресс, но именно это меня и беспокоит. Она хоть и маленькая, но мысли в ее голове совсем недетские.
Машин во дворе нет, а это значит, что мужчин дома нет. Только охрана, патрулирующая территорию, и мама.
Я чувствую облегчение, так как мне бы поговорить с ней тет-а-тет.
Отец не поймет меня, когда я скажу ему о предстоящем разводе, а вот мама сумеет убедить его не пороть горячку. Сейчас отчий дом – то единственное место, куда мы с Аминой можем вернуться.
Вид матери в привычном глазу образе – в длинном закрытом платье синего цвета, однотонным белым платком на голове, который полностью прикрывает волосы, – вызывает теплые чувства, словно я наконец оказалась дома. По-настоящему дома.
– Дилара? Почему не предупредили, что навестите нас? Отца с братьями нет, но я бы хоть сказала Наире приготовить что-нибудь вкусное к вашему приезду, как раз сейчас обедать садимся, – удивляется мама и улыбается при виде нас.
Сразу же целует Амину в щечку, пока не замечая ее расстроенного личика. Несмотря на то, что у нее есть и другие внуки, от сыновей, моих братьев, детей она не делит. Относится ко всем одинаково ласково и справедливо.
– Мы с Аминой одни, мам. А от обеда не откажемся, мы с утра ничего не ели.
– Ты никогда не приходила к нам без мужа, дочка, что-то случилось? – настороженно подмечает мама, когда открывает входную дверь, но внутрь нас пропускает.
Лицо ее сразу мрачнеет, когда я не отвечаю на ее комментарий и просто отвожу стыдливо взгляд.
Когда мы разуваемся, я снова смотрю на мамино лицо и с неприятным удивлением вижу, что улыбка с ее лица спадает, как не бывало. От хорошего настроения не остается и следа.
Я прогоняю плохие мысли прочь, так как всю дорогу и так накручиваю себя.
Замечаю мамину помощницу Наиру и прикусываю губу, раздумывая, как бы рассказать всё матери наедине. Вот только она меня опережает, буквально читает мои мысли и намерения, пока я не успеваю даже рта раскрыть.
– Я надеюсь, что вы с мужем просто поссорились, и ты приехала ко мне просить совета, как помириться? – спрашивает она, как только отправляет Амину мыть руки перед обедом.
Вопрос матери звучит предостерегающе. Будто она заранее предупреждает меня, что примет только это объяснение.
Я не удивлена, что она сразу считала причину моего приезда. Мама всегда была женщиной проницательной и мудрой, и в этот раз чутье ее не подводит.
– Нет, мама, мы с Саидом не поругались. Он привел в дом вторую жену, и я не стану терпеть такого унижения. В понедельник подаю на развод.
Воцаряется напряженная тишина.
Недолгая и, как оказалось, благословенная.
– Не вздумай разводиться, Дилара! – шипит мама, заставив меня отшатнуться от вида ее искаженного негодованием лица. – Отец не допустит такого позора в нашем роду. Хоть что делай, но ты должна остаться замужней женщиной. Билаловы не разводятся!
Мама непреклонна. Поправляет свой платок и хмуро щурится, разглядывая меня с осуждением.
И ее взгляд, полный неодобрения, окончательно деморализует и ставит меня на колени.
Я пришла к ней поделиться своими страхами и болью, что муж ко мне охладел и так гнусно предал, но не получила в ответ никакой поддержки.
С горечью сжимаю зубы и с болью смотрю в лицо матери.
– Саид привел в дом вторую жену, мам. Как я могу сохранять этот брак? – с горечью произношу, глядя ей в лицо. Женщине, которая родила меня, а сейчас не желала слушать моих доводом.
Я всё еще с надеждой пытаюсь достучаться до нее, до она сурово сжимает зубы и резко качает головой из стороны в сторону.
– Я знаю, дочь. Но что изменилось? Инжу носит ребенка Саида уже месяцев семь, а ты взбрыкнула только сейчас, когда он решил взять на себя ответственность за нее и будущего ребенка?
В ушах у меня шумит, и мне даже кажется, что я ослышалась.
Откуда мама знаешь, что беременной от Саида оказалась именно моя одноклассница Инжу? Даже я не знала этого до сегодняшнего дня.
– Мама… – хриплю я, чувствуя, как грудная клетка сжимается, а сама я хватаюсь рукой за шею, боюсь вдруг, что не смогу дышать. Хватаю ртом воздух и неверяще продолжаю смотреть на маму.
– Только не говори, что не знала, – отвечает она грубовато и даже как-то зло. Никогда еще не видела ее в таком гневе, а уж чтобы он был направлен на меня, такое мне даже в страшном сне не могло присниться.
– Откуда ты узнала? Почему не открыла мне глаза? – шепчу я надрывно и прислоняюсь к стене.
Ноги не держат, коленки дрожат, а дыхание до того прерывистое, что пульс учащается, заставляя мое тело лихорадочно дрожать, словно в преддверии панической атаки. Давно их у меня не было.
– Весь город знает, с кем проводит время Саид Каримов. Но хорошая женщина не лезет в чужой брак, я тебя ведь этому учила, Дилара, – сурово произносит мама, сжимает в пальцах ткань платья у бедра, а затем кивает помощнице, когда из уборной выходит Амина.
Наира умело увлекает дочку в кухню, посулив сладости перед обедом, пока никто не видит, а я боюсь обернуться. Не хочу, чтобы дочь снова увидела меня слабой и никчемной.
Если в доме свекрови я еще как-то держалась, то оказавшись в отчем доме и получив очередную пощечину, окончательно падаю. Мне будто напополам ломают хребет. С хрустом и треском.
– Хорошая женщина всегда знает, что происходит в жизни мужа, – повторяю я ее наказ, с которым она провожала меня в супружескую жизнь.
Тогда ее наставления я восприняла, как советы от матери дочери, а сейчас смотрю на них под другим углом.
Они кажутся мне неправильными и искаженными, уродующими мою действительность.
– Я плохая жена, мама, ты это хотела сказать? Но разве Саид не плохой муж, что предал меня, взял вторую жену, не поставив меня в известность, не спросив разрешения, как подобает по традициям? – снова я пытаюсь воззвать к ее сочувствию, но тщетно.
– Я тебе с детства внушала, что в жизни всё не так, как на бумаге, Дилара. Мужчина – глава семьи, у него стресс, и женщина должна закрывать глаза на его слабости, – чуть мягче снова говорит мама, и я едва не отшатываюсь, чувствуя, как меня снова начинает трясти.
На этот раз от возмущения от ее слов и убежденности, что мужчина в жизни женщины чуть ли бог, которого она должна боготворить и уважать.
– И что ты предлагаешь? Чтобы я закрыла глаза на предательство Саида и жила дальше, как ни в чем не бывало? – с горечью выплевываю я, не скрывая своей язвительности и обиды.
Мама прищуривается и какое-то время молчит, изучает меня и тяжко вздыхает. Пытается даже приобнять, но я отхожу. На физическом уровне не хочу, чтобы она меня касалась. Не после того, как оттолкнула меня, когда я так хотела получить ее поддержку.
Становится неприятно.
Она говорит с таким уверенным и непоколебимым видом, словно сама так и делает. Закрывает глаза на похождения отца. Позволяет ему эти “слабости” на стороне, прикрываясь тем, что участь каждой женщины – сохранить брак ради детей и мнения общества.
– Ты знаешь своего отца, он не пустит тебя на порог. Ты сама выбрала выйти замуж за сына Гюзель, так что терпи молча, как мы все терпим, такова наша женская доля. И не смотри так на меня, я тебе дельный совет даю. У тебя малолетняя дочь, ее еще нужно поднимать. Или хочешь опозорить нашу семью еще сильнее? Чтобы мы с отцом со стыда сгорели, что у нас есть разведенка в семье?
Я молчу, так как знаю свою мать. Это бесполезно. Что бы я ни сказала, на всё у нее один ответ. А я всего лишь пришла в то место, которое считала домом. Где надеялась получить хотя бы моральную поддержку.
Подруг у меня не было, так как я выросла в строгой патриархальной семье с традиционным уклоном, и большую часть свободного времени проводила дома. Женщинам нашей семьи запрещалось выходить из дома без сопровождения мужчин, а отец и трое старших братьев чаще пропадали на работе.
Так что в отличие от своих одноклассниц, я не ходила с ровесниками в кино, на свидания или экскурсии, если кто-то из старших был занят. И встреча с Саидом, моим будущим мужем, стала для меня глотком свежего воздуха.
Высокий. Темноволосый. Статный. Уверенный в себе. Саид всегда был таким, излучал превосходство и собранность, что и привлекло когда-то мое внимание. Будучи бизнес-партнером моего старшего брата Амира, он часто бывал в нашем доме, где я наблюдала за ним лишь украдкой.
Уже после я узнала, что и он меня приметил сразу, строил планы, как ко мне подступиться и завоевать.
Он как-то умел убеждать Амира брать меня с собой на их вылазки в горы или на сплавы по реке, так что благодаря Саиду я узнала, что такое настоящая свобода. Неудивительно, что я влюбилась в него без памяти, а когда он сделал мне предложение, не раздумывая, согласилась.
Мой отец пророчил меня в жены сыну своего друга детства, нашего круга и нашей крови, так что мой выбор сразу не одобрил и запер в доме, чтобы я подумала над своим поведением. Досталось тогда и Амиру, который проворонил под своим носом мою неуместную для них влюбленность.
Отец выгнал Саида с порога, даже не став слушать его заверения, что он сумеет позаботиться обо мне, и уже договорился о моем скоропалительном браке, но от незавидной участи меня тогда спасла Амина, которая так сильно хотела появиться на свет, что поспешила обосноваться в моем животе.
Повезло, что мать жениха оказалась подозрительной и строгих нравов, потребовала проверку моей невинности и не зря. Я оказалась беременной от Саида, и отцу не оставалось ничего другого, как отдать меня замуж за того, кто, как он до сих пор считает, обесчестил его дочь.
Поэтому я и надеялась, что родители будут рады, что я разочаровалась в браке и собираюсь вернуться домой. Саид ведь никогда им не нравился.
Я думала, что мама, узнав о второй жене и выкрутасах свекрови обнимет меня, успокоит и убедит, что они с отцом всегда помогут мне и дочери, что будут рады, если мы вернемся домой, что не позволят родной дочери быть униженной.
И как я могла забыть, что добрая и ласковая она только тогда, когда все вокруг живут по традициям и строго установленным правилам?
Как могла обмануться и поверить, что найду у нее утешение?
Всё, что волнует Бану Газизовну Билалову, это репутация. И мнение главы семьи, ее мужа и моего отца.