Вторая жена. Ты выбрал не нас

Глава 7

– …хочешь опозорить нашу семью еще сильнее? Чтобы мы с отцом со стыда сгорели, что у нас есть разведенка в семье?

Слова матери и ее обвиняющий тон до сих пор стоят в ушах, а она продолжает смотреть на меня, требуя ответа.

– Сейчас двадцать первый век на дворе, мама, что в этом такого?

Я нахожу в себе силы на ответ, но вызываю у нее лишь раздражение. Она хмурит брови, поджимает губы и качает головой.

– Неважно, какой на дворе век, дочка. Быть разведенкой в наших краях – позор. Хочешь навлечь его на наши с отцом седые головы? А то, что взял Саид вторую жену, так будь умнее. Сделай так, чтобы он тебя больше ценил, а к Инжу со временем остыл. Роди ему сына, как того хочет каждый мужчина.

– Ты же знаешь, я не могу, – шепчу с обидой, ведь и она бьет по-больному.

– Тогда чего удивляешься, что Саид нашел ту, что может? Всем нужен наследник, продолжатель фамилии, так испокон веков заведено, и не нам традиции нарушать.

– То есть если бы отец привел в дом вторую жену, ты бы стерпела? – задаю я встречный вопрос и касаюсь ладонями своих щек. Они горят, и мне бы остудить их в ванной, но я не могу и с места сдвинуться, до того ошеломлена таким разговором с матерью.

– Муж не может вторую жену привести в дом к первой. Обязан ей другой дом купить, негоже двум женщинам на одной территории хозяйничать. Тогда мира не будет в семье, – недовольно цокает мама и тянет руку к моей голове, но я отшатываюсь. Не хочу, чтобы она меня касалась. – Разве ж муж сказал тебе готовить спальню для Инжу?

– Нет. Купил ей отдельный дом, – цежу я сквозь зубы, вспыхнув после воспоминаний о пережитом в доме свекрови унижении.

– Умный мужик Саид, в отца пошел, не в мать.

Странно слышать от матери похвалу в сторону мужа, ведь и она недолюбливает его, так как он – сын ее заклятой подруги Гюзель.

– Ты себя слышишь, мама? Твою дочь унижают, а внучку хотят сделать прислужницей при наследнике Саида, а ты твердишь о том, что вам с отцом будет стыдно, если я разведусь, – с горечью произношу я и с какой-то надеждой смотрю на мать.

Она меньше меня ростом на полголовы, но несмотря на это, мне кажется, что это она смотрит на меня сверху вниз.

– Не говори глупостей. Амина – девочка и обязана помогать по дому, в будущем ей эти навыки пригодятся. Да и ты, если была бы постарше мальчиков, помогала бы мне с их воспитанием.

– Не припоминаю, чтобы старшие братья со мной возились. Наоборот, с десяти лет я прибиралась в их комнатах, хотя они были уже взрослые, – выплевываю с обидой, ведь мне всегда казалось такое положение вещей несправедливым.

Конечно, братья всегда ко мне хорошо относились, никогда не обижали, но в доме они ничем не помогали. Из них растили помощников отцу, в то время как меня мать использовала в качестве рабсилы. У нас были горничные с самого моего детства, но мать лично муштровала меня, чтобы я была хорошей хозяйкой и в будущем не посрамила их с отцом.

– Дочь – это лицо и честь семьи, Дилара, И наши лицо и честь всегда должны чистыми и благородными, – любил всегда строго повторять отец, и эта мысль вдалбливалась в меня с самого детства. Я не смела роптать, ведь его слово в доме – закон, но как же тяжко было осознавать, что в других семьях всё по-другому. По-современному.

– С какой стати моя дочь должна помогать любовнице ее отца?! – едва не кричу я в истерике, начиная окончательно выходить из себя.

Меня буквально колотит, а сердце бьется о ребра, обтачивая их до остроты.

– Не кричи на меня. Не в своем доме находишься, – осекает меня холодно мать и прищуривается. Дает понять, что не потерпит такого поведения с моей стороны в собственном доме.

– Мама, зачем ты так со мной? Я ведь твоя дочь, – стону я и сжимаю зубы, сдерживая рвущиеся наружу слезы.

– Как только ты вышла замуж, стала дочерью Гюзель, Дилара. Стала частью семьи Каримовых. Признаю, с Аминой перегнула, но и настраивать дочку против новых детей Саида не смей. Испортишь ей жизнь, привьешь современные манеры, и тогда девчонка отобьется от рук. Никто ее не возьмет тогда замуж, такой ты ей хочешь судьбы?

Мама голоса не повышает, но говорит достаточно жестко, чтобы меня приструнить.

Я же будто теряю ориентир и вся скукоживаюсь, даже голову опускаю, не в силах достучаться до родной матери, которая должна быть на моей стороне.

В этот момент слышу вдруг шум во дворе и резко вскидываю голову. Сердце заходится ходуном, тело покрывается холодным потом, а в голове бьется мысль, что если это отец, то он, науськанный матерью, может взять меня за волосы и вернуть мужу, чтобы не позорила их род.

Уже ничему не удивлюсь. Не после того, как моя собственная мать, которая вынашивала меня девять месяцев, готова заставить меня страдить, лишь бы я не позорила их фамилию.

Я отступаю, впиваясь ногтями в кожу ладоней, и со страхом смотрю на дверь, но когда мама выглядывает в окно, всё оказывается гораздо хуже, чем я предполагала.

– Твой муж за тобой приехал. Пообедаете, раз пришли, а потом вернетесь к Саиду. Ты меня услышала? Дурить не будешь?

Мать повторяет свой вопрос, когда видит, что я сжимаю зубы. Мое лицо превращается в оскаленную восковую маску, но затем она меня тормошит, больно щипая за бок.

– Разве я тебя так воспитывала, Дилара? Совсем родителей не уважаешь? – шипит она. – Отец никогда не позволит тебе развестись, а я предлагаю тебе наиболее лучший вариант. Уезжай с мужем, пока отец не узнал о твоих выкрутасах. Хочешь опозорить наш род и стать первой разведенкой? Не бывать такого в нашем роду. Ты знаешь, как таких падших женщин называют. Хочешь, чтобы на твою дочь в школе потом пальцем показывали, что ее мать – потаскуха?

Мать говорит словами собственной свекрови.

Она не знает, но я помню, как в детстве, когда мне было пять, папина младшая сестра просила родителей поддержать ее, так как муж бьет ее и детей, и она больше не может с ним жить. Тогда у нее было перебинтовано лицо, и уже много позже я узнаю, что в очередной раз он, придя домой нетрезвым, ударом вывихнул ей челюсть.

Помню, как мать тогда украдкой сказала отцу, что так не делается, и что родители должны как-то повлиять на мужа дочери, а теперь, когда ее собственная дочь встречается лицом к лицу с предательством, рассуждает с таким же равнодушием, как когда-то мать отца.

Она мрачнеет, когда замечает мое изменившееся лицо. Отчего-то чувствую, что она понимает, о чем я думаю.

– Не сравнивай эти ситуации, Дилара. Саид хорошо к тебе относится. Не бьет, не пьет, обеспечивает. Да и я изменилась. Тогда была молодая и глупая, думала эгоистично, а сейчас думаю о всей нашей семье. Неужели ты не понимаешь, как твой развод ударит по нашей репутации? С отцом откажутся иметь дело, и его бизнес начнет угасать. Подумай о моих внучках и своих племянницах. Они перестануть котироваться на рынке невест, ни одна уважающая себя не возьмет их в жены своим сыновьям.

Мама считает, что этого достаточно, чтобы оправдать свою жестокость. Умом я понимаю, чем она руководствуется, ведь сама была воспитана в подобной среде, впитала ее с молоком матери, а вот сердце кровоточит, преданное самым близким, как я считала, человеком на свете.

– Я схожу в уборную, приведу себя в порядок, – бормочу я и отвожу взгляд, не в силах больше смотреть этой женщине в глаза.

Внутри будто что-то с треском ломается и болит, и я ухожу, чтобы хотя бы ненадолго скрыться в ванной комнате и побыть наедине с собой.

До зуда на коже хочется остаться одной и прореветься, впиваясь пальцами в волосы и яростно крича, чтобы выплеснуть скопившиеся невыраженные эмоции, которые сейчас сжирают меня изнутри и отравляют мою кровь. Но я отчетливо понимаю, что не могу себе этого позволить.

Когда закрываюсь в ванной, умываю лицо холодной водой и смотрю в зеркало, пытаясь понять, когда моя жизнь пошла наперекосяк. Неужели одна я была слепой всё это время и не замечала, что командировки мужа, его задержки на работе, всё это было враньем и предлогом, чтобы напропалую изменять и делать вид, что всё в порядке?

Никак не отпускает мысль, почему жениться на Инжу он решил сейчас. Срок ведь у нее уже внушительный. Раз хотел так сильно сделать ее второй женой, мог бы взять на себя ответственность гораздо раньше, когда живота еще не было видно.

Все эти мысли крутятся в голове и беспокоят, словно рой жужжащих пчел, и от этого начинают пульсировать виски.

Хочется закрыться и сделать вид, что снаружи меня не ждет очередное разочарование и противостояние с мужем, который не постыдился приехать за мной и Аминой в родительский дом.

С горечью хмыкаю, осознавая, что ему, как мужчине, стыдиться в нашем обществе нечего. Его не станут осуждать ни при каком раскладе. Мужчины похвалят, а женщины скажут, что так живут все. И что я обнаглела, ведь Саид, в отличие от многих наших мужчин, не стал приводить меня в дом к родителям, а обеспечил своим, несмотря на то, что у нас принят совсем другой уклад.

Всё завязано на уважении и почитании старших, где невестка – рабочая сила для всей семьи.

Когда тянуть становится уже невозможным, в душе начинает ворочаться беспокойство. А что если он приехал не за мной, а за Аминой? Вдруг он согласен на развод и хочет теперь отобрать дочь?

Все будут на его стороне, ведь по нашим обычаям после развода дети остаются с отцом, а в случае смерти отца, отбираются у матери и воспитываются родом отца. И я ничего не смогу сделать.

Отец не станет портить отношения с общиной и создавать вопиющий прецедент. Ведь тогда он поставит под угрозу и свою семью, в которой каждая невестка решит, что и она сможет отсудить детей в случае развода.

Ведомая страхом, я практически вылетаю из уборной и спешу в сторону голосов. Саид мирно сидит за столом в гостиной и пьет чай, ведет беседу с матерью и выглядит таким спокойным, словно не он буквально час назад унижал меня вместе со своей новоиспеченной женой.

В панике оглядываюсь в поисках Амины и с облегчением замечаю ее сидящей возле моей матери. Она вяло ковыряется в тарелке, ничего не ест, но это и не удивительно. Ребенок испытал стресс и потерял аппетит, как и я, впрочем.

– Дилара, – мрачно произносит Саид при виде меня, и я вижу, что он тщательно сдерживает гнев, не позволяя себе проявить неуважение при хозяйке чужого дома.

– Долго ты, дочка, мы с Саидом как раз успели обсудить предстоящие праздники, – недовольно говорит мама, но я не обращаю на нее внимание. Смиряюсь с тем, что поддержки мне от нее не получить.

– Что именно? – настороженно спрашиваю я, чувствуя подвох, когда до меня доходит смысл ее слов.

– Собирайся, Дилара. Я отвезу вас с дочкой в деревню к родственникам на недельку. Родители отца давно хотят повидаться с правнучкой, Аминой, надо уважить их.

Внутри меня всё холодеет.

Пока мама кивает и рассуждает о том, что молодежь нынче пошла неуважительная, не ценит ни традиций, ни обычаев, а Саид, напротив, хороший сын и дед.

Мне хочется язвительно добавить, что из него получился никчемный муж и отец, но я прикусываю язык. В этот момент как раз в дом вваливается толпа: отец с братьями вернулись с работы.

В доме воцаряется галдеж, когда мужчины приветствуют друг друга, а я в отчаянии прикусываю щеку до крови.

Саид будто специально подогнал время так, что я не смогу отказаться от этой поездки. Не знаю, что он сказал матери, что она так одобряще кивает ему и смотрит с осуждением на меня, но я не сомневаюсь, какую цель он преследует.

Мало того, что унизил меня своим вторым браком, так теперь хочет показать мне, что его власть надо мной настолько большая, что он с легкостью может сослать меня в деревню, с глаз долой, как это делали раньше мужчины, которые не хотели больше видеть своих жен.

Отсылает меня и дочь, чтобы спокойно провести свой медовый месяц. Мерзавец.