Я не смогла, и ты не сможешь тоже (СИ)

Глава 18. Проклятая квартира.

Сегодня на Чистых Прудах было ветрено и холодно. Ольга шла по бульвару пешком, кутая руки в длинный теплый шарф, и все равно мерзла. Ее длинное узкое пальто тесно облегало бедра, сжимало широким воротником грудь, но тепла, к сожалению, добавляло мало.

В сумочке уже несколько минут надрывался телефон, но представить себе, как вытащить руки из-под шарфа, снять перчатки, коснуться кожей холодного пластика, было невозможно. Да и не хотелось, честно говоря.

Сегодня утром они снова поругались. В этом не было ничего необычного — в последний месяц со скандала начинался практически каждый день, и заканчивался он обычно так же. Они ругались, потом у одной не выдерживали нервы и она звонила извиниться, потом кое-как мирились, а потом начинали ругаться снова.

Давно уже был пройден рубеж, на котором у Ольги были сомнения. После того, как Алиса второй раз приехала к ней в Москву, сомнений больше не осталось: ей нужна была эта женщина. Нужна целиком, полностью, и навсегда. Вот только сама женщина с решениями не спешила…

Она по-прежнему жила с Катей, по-прежнему работала в фото-студии Петербурга, по-прежнему целыми днями писала Ольге смс и сообщения в скайпе, и, похоже, просто не хотела ничего менять.

Ольга не настаивала. Она спасалась старыми способами: сексом со Светой, танцами с Ильей, редкими встречами с Игорем. Вот только все эти способы постепенно начинали работать все хуже и хуже, а новых Ольга никак не могла найти.

Она сама не заметила, как дошла до Покровки. Вздохнув, нырнула в ресторан и сбросила пальто вместе с шарфом на руки гардеробщика.

— У вас телефон звонит, — доверительно сообщил он.

— Я знаю.

Прошла в зал, присела за маленький столик у окна, заказала кофе, и только после этого ответила на звонок.

— Прости меня, — услышала она мягкое, теплое, даже горячее — от Алисиного голоса будто шел легкий пар, растекающийся по коже и укутывающий ее блаженным теплом. — Я была не права.

Ольга молчала.

— Просто для меня невыносимо каждый раз проходить через это. Я говорила, что всякий раз чувствую, когда ты с кем-то еще. И у меня сносит крышу. Прости.

Официант постелил на столик салфетку, расставил чашку, сахарницу, кофейник. Наполнил чашку, улыбнулся и отошел. Ольга продолжала молчать.

— Скажи мне что-нибудь, — попросила Алиса в трубке.

— Нечего говорить, — слова вырвались с трудом, как будто не хотели выходить наружу. — Я тебя услышала. Ты извиняешься. Ладно.

— Оль…

Все это — все эти звонки, извинения, даже идиотское «Оль» вместо привычного «Ольга», все это было глупо, неправильно, странно, отвратительно, и ужасно.

— Как я умудрилась во все это вляпаться, — подумала Ольга, делая первый глоток ожигающего кофе. — Как, черт возьми?

Впрочем, она прекрасно знала, как. То, что начиналось, как легкий виртуальный роман, переросло в нечто совсем другое. Не в настоящий роман, вовсе нет. В какой-то «роман на пятьдесят процентов». Как будто половинкой своей он и правда вышел в реальность, а вторая половина осталась где-то среди букв форума, среди символов смс, смайликов, и прочих виртуальных глупостей.

— Я так тебя люблю, — выдохнула Алиса в трубку. — Пожалуйста, поговори со мной.

— О чем? — Равнодушно спросила Ольга. — Мы бегаем по кругу, милая. Ты хочешь сделать еще кружок?

— Нет. Я хочу, чтобы ты меня поняла, только и всего.

Ольга вздохнула. Да разве она не пыталась ее понять? Еще как пыталась. Выслушивала триста тысяч аргументов, почему Алиса пока не может окончательно уйти от Кати, соглашалась, не давила, доверяла. Но всему же в этой жизни есть предел!

— Да нечего тут понимать, — сказала она вслух, одним глотком допивая кофе и делая знак официанту, чтобы принес еще. — Я сама ввязалась в эти дурацкие отношения, мне самой и расхлебывать. Однако, я бы попросила тебя прекратить эти никому не нужные сцены ревности. Ты хорошо знаешь, что пока ты живешь с Катей — ты не имеешь права ревновать.

— Я с ней хотя бы не сплю, — сказала Алиса. — А ты…

Спит — не спит… Ольге, по большому счету, было все равно. Тело — это просто тело, а вот то, что они вместе ужинают, вместе ездят к родителям, вместе ходят в театр — это обижало гораздо сильнее.

— Хорошо, — сказала Ольга. — Ты с ней не спишь. Тогда какого черта ты до сих пор живешь с ней? Какого черта вы так и не расстались?

Это вырвалось неожиданно, и Ольга немного опешила от собственных слов. Так она раньше никогда не говорила. Никогда не задавала настолько прямых вопросов. И никогда в этих вопросах не было столько боли.

— Ты давишь, — грустно сказала Алиса. — Ты все-таки начала на меня давить.

Ольга почувствовала вдруг, что ее словно посадили в клетку. Она не должна давить, не должна спрашивать, она должна принимать то, что ей дают с радостью, и наслаждаться этим. Чего еще она должна?

— Мне пора, — проговорила она холодно. — Светка уже пришла.

И повесила трубку.

Пришла, конечно, вовсе не Светка. Но Ольге очень хотелось ударить напоследок. Или даже не ударить, а так… Легонько расцарапать щеку. Не до крови, но чтобы царапина поныла немного и поболела, будто назойливое насекомое.

С того дня, как Алиса первый раз трахнула ее в темноте своей студии, Ольга то и дело ощущала себя слабой. Слабой, ведомой, подчиненной… И ей совсем не нравилось это ощущение. Это как будто была не она, совсем не она, а какой-то другой человек.

— Что случилось? — Рявкнула Юлька, падая на стул рядом с Ольгой. — Ты вечно как на пожар. А меня, между прочим, в кроватке милый ждет с шампанским, тортиком и цветами.

— Подождет, никуда не денется, — улыбнулась Ольга, кивая подруге. — Мне нужно, чтобы ты дала оценку происходящему со стороны. Похоже, что у меня немного едет голова, и я теряюсь.

Юлька удивленно на нее посмотрела.

— У тебя едет голова? — Протянула она. — Ого… Никогда бы не подумала.

Ольга со злостью стукнула о стол пачкой сигарет и, вынув одну, закурила.

— Ты будешь слушать или издеваться? — Спросила она. Дождалась, пока Юлька извиняюще качнет головой, и начала рассказывать. — Алиса так и не уходит от своей девушки. Придумывает разные объяснения, но за ними ясно видно: уходить она просто не хочет, только и всего. При этом она старательно склоняет меня к соблюдению верности. По ее мнению, это нормально.

— Шутишь? — Перебила ее Юлька. — Ольга, ты сейчас шутишь, правда?

Ольга на мгновение как будто увидела себя со стороны. Сидит в ресторане, на лице — мировая скорбь, курит одну за другой и жалуется подруге, что женатый мужик (ладно-ладно, не мужик — какая разница?) не хочет уходить к ней от жены.

— Поверить не могу, — ошарашенно сказала она. — Просто поверить не могу.

— Я тоже, — согласилась Юлька. — Ты что, Будина? Охренела? Ты правда позволила себя НАСТОЛЬКО унизить?

Это был болезненный удар, но Ольга как будто встряхнулась. Ощутила, как заостряются черты лица, как вытягиваются в полоску губы.

— Какого черта эта ведьма сделала со мной? — Спросила она. — Как вообще так вышло?

Юлька пожала плечами. Она смотрела на Ольгу, и в ее глазах была жалость.

Телефон просигналил пришедшей смс. Ольга дернулась и посмотрела на экран.

«Прости. Я не хотела тебе говорить, потому что Катя просила этого не делать. Она… Болеет. Сильно. Это единственная причина, почему я не могу сейчас от нее уйти. Поверь, я люблю тебя, очень люблю. Мне просто нужно время».

Она вздохнула и показала смс Юльке. Та прочитала и перевела взгляд на Ольгу.

— А вдруг это правда? — С вызовом спросила та, ненавидя себя в душе.

Юлька молча смотрела.

— Но это же может быть правдой! И тогда она просто хороший человек, вот и все. Который не хочет… не хочет…

Юлька продолжала смотреть, и у Ольги вдруг куда-то пропали все слова. Все аргументы. Все мысли. Осталась только одна: «Боже, во что я превратилась?».

Телефон снова просигналил.

«Мне нужен месяц. Хорошо? Через месяц мы будем вместе. Столько ты сможешь подождать?».

— Да, — сказала Ольга вслух и, опомнившись, написала то же самое в смс. — Конечно, да.

Юлька только пальцем у виска покрутила. А Ольга, улыбаясь, принялась звонить в аэропорт и бронировать билет. На следующий день она улетела в Питер.

Сидя в самолете и кутаясь в теплый плед, Ольга потягивала вино из пластикового бокала и мысленно подгоняла время.

— Влюбилась как кошка, — сказала она себе, и рассмеялась тихонько.

Это определение и правда подходило. Как кошка — безоглядно, без остатка, вся полностью. И стало плевать на Игоря с его предупреждениями, на разные миры — вообще на все. Весь мир теперь сосредоточился в этой девочке с горящими глазами, с нежными руками и хриплым голосом. Что бы ни было — теперь во всем и всех была только она.

— Почему нет, — думала Ольга, глядя как проплывают за иллюминатором густые ноябрьские облака. — Мы справимся со сложностями, боже мой — их уже столько было в моей жизни! Мама просто пойдет к черту, разрыв с семьей я переживу, а работа… Что же, ради того, что я сейчас чувствую, я смогу чем-то и поступиться. Почему нет? Разве это счастье, эта наполненность, не стоит того?

Она думала о месяце, от которого осталось всего двадцать девять дней. Думала о том, что сегодня первый раз за все время Алиса будет встречать ее в аэропорту. О том, что впереди у них — два дня, в которые они и правда будут вместе. Без призрака Кати, без напоминания, что нужно возвращаться, только они вдвоем и больше ничего.

Ольга выскочила из автобуса первой. Влетела в здание аэропорта, пробежалась до выхода и оглянулась по сторонам. И через секунду оказалась в Алисиных объятиях.

— Привет, — шептала она, не в силах разомкнуть руки и сжимая все крепче и крепче. — Привет.

Алиса поцеловала ее прямо здесь — на глазах изумленной публики. Поцеловала, кусая губы и забираясь между ними языком.

— Я люблю тебя, — сказала она, оторвавшись. — Идем.

Ольга не помнила, как они добрались до такси. В ее груди метался ураган чувств и эмоций, застилающий зрение. Очнулась она только упав на заднее сиденье и засунув руку под Алисину куртку.

— Ты мне снилась, — сказала та, улыбаясь и глядя на Ольгу исподлобья. — На самом деле, ты снишься мне почти каждую ночь.

— В развратных эротических снах? — Ольгина рука уже расстегнула рубашку и нащупывала спрятанную в гладкую ткань грудь.

— В разных, — выдохнула Алиса в ее приоткрытые губы, — иногда в эротических, иногда нет. Я так люблю эти сны. Они про тебя. А я люблю все, что про тебя.

Из машины они вылезли уже полураздетые — на Ольгиных пальто и блузке не осталось ни одной застегнутой пуговицы, а Алисин лифчик болтался где-то на талии. Забежали в студию, закрыли дверь и наконец упали на матрас.

— Однажды ты затрахаешь меня до смерти, — сказала Алиса, когда все было закончено и они лежали, обнаженные, сплетясь в тесных объятиях.

— Кажется, однажды я уже слышала нечто подобное, — улыбнулась Ольга.

— Очень сомневаюсь, что только однажды, — Алиса перевернулась, улеглась на нее сверху и поцеловала кончик носа. — Думаю, ты слышишь это довольно часто.

— Мы снова будем это обсуждать? — Ольгины руки прошлись по Алисиной спине и остановились на ягодицах. — Вот прямо сейчас мы будем это обсуждать, да?

Наверное, Алиса что-то прочитала в ее глазах, потому что настаивать она не стала. Улыбнулась примиряюще, и поцеловала еще раз.

— Давай поговорим? — Предложила она, снова скатываясь с Ольги и пристраиваясь рядом с ней. — Хочу послушать твой голос. Расскажешь мне про себя?

Это «про себя» прозвучало очень трогательно, у Ольги даже сердце защемило на секунду.

— Что ты хочешь знать?

Алиса задумалась на секунду.

— Расскажи о своей семье. Я очень удивилась тогда, поняв, что снобы-заказчики — это твои родители. Ты не производила на меня впечатления…

— Аристократки? — Улыбнулась Ольга. — Очень жаль. Мама была бы недовольна.

— Нет, как раз что-то аристократическое в тебе всегда было, конечно. Правильная речь, осанка, манеры. Но я не думала, что ты из такой семьи.

Ольга зевнула, прикрыв ладонью рот.

— Моя семья — это толпа идиотов и придурков, — сказала она равнодушно. — Началось все с пра-прадеда, который был хирургом от бога и создал собственную хирургическую школу. Во время революции он героически остался на родине и погиб, а его сын решил продолжить дело отца. Так что прадед тоже был хирургом, и дед пошел по его стопам. Именем деда назвали больницу, и современные студенты постигают азы хирургии по его учебникам.

— Странно, что ты выбрала другую профессию, — заметила Алиса.

— Ничего странного, — засмеялась Ольга. — Ты не представляешь, что это такое — расти в семье, где на стенах гостиной висят портреты знаменитых предков. Я с рождения должна была соответствовать, но у меня никак не получалось. Более того — мамин старший брат вопреки воле отца не стал врачом, а сбежал из дома и поступил в летное училище. Теперь он летчик-испытатель, а его имя в нашей семье придано анафеме.

— А сама мама?

Она засмеялась снова.

— С мамой вообще вышло смешно. Пока дед пытался образумить старшего сына, на маму внимания не обращали и профессия искусствоведа казалась вполне подходящей для нее. Как только дядя Лева сбежал, дед принялся за маму, но было уже поздно — она хорошо разбиралась в литературе, живописи, но была абсолютным нулем в химии. А тут еще бабушка выступила с первым инфарктом, и от мамы отстали окончательно.

— А твой отец?

— Отец… — Ольга покачала головой. Ей было очень смешно. — Отец был рабочим на заводе, милым московским евреем, которого однажды понесло на выставку изобразительного искусства, где он и встретил маму. Она, скорее всего, собиралась просто с ним переспать, но получилась я и им пришлось пожениться. Отцу не позавидуешь, конечно — его все ненавидят, и маменька, и бабушка, и все прочие придурки. Он побарахтался несколько лет, даже высшее образование получил, чтобы хоть как-то соответствовать, а потом бросил это бессмысленное занятие и прочно осел у телевизора.

— У вас с ним… хорошие отношения?

— Отношения? — Ольга даже села на матрасе, и посмотрела на Алису. — Какие отношения, о чем ты? Я с первого класса ходила в англоязычную школу, музыкальную, художественную, кружок юных химиков и на танцы. У меня идеально прямая спина из-за многолетнего сидения за фортепьяно. Бабушка вместо сказок читала мне истории про всемирно известных врачей, а дед — пока был жив — водил в институт на вскрытия, чтобы я приучалась к профессии. Я же говорю: отцу никогда не было места в нашей семье. До седьмого класса я даже думала, что он не очень-то знает, как меня зовут.

Она потянулась за сигаретами и закурила, глядя на потолок.

— Я долго думала, почему они не развелись. Потом поняла — для бабки и деда развод в семье был бы еще более неприемлемым вариантом, чем жизнь с таким валенком, как мой папа. Поэтому я была очень удивлена, что мама не стала орать из-за моего развода. Видимо, все-таки времена меняются, и мама способна хоть немного меняться вместе с ними.

— Ого, — пробормотала Алиса и отобрала у Ольги сигарету. — Как ты вообще умудрилась от них сбежать?

— Примерно как дядя Лева, — ответила Ольга, провожая взглядом фильтр, обхваченный Алисиными пальцами. — Просто уехала, и все. Мне повезло, что я единственный ребенок — у них не было шансов отказаться от меня совсем, потому что тогда чертов род Будиных прервался бы. Так что мне многое простили и еще многое простят. Пока не поймут, что никакого продолжения рода не будет.

— Ты настолько сильно не хочешь детей?

— Ни за что, — это получилось быстро и сильно, и Ольга даже опешила от ненависти, прозвучавшей в ее собственном голосе. — Никаких детей. Эти придурки почти сломали мою собственную жизнь, а плодить уродов я не хочу.

Алиса смяла сигарету в пепельнице и обняла Ольгу. От ее рук, ласково погладивших плечи и спину, стало теплее и ненависть немного притупилась.

— Почему? — Услышала она ласковое. — Ведь ты же можешь совсем по-другому построить жизнь в своей семье. Ты можешь дать своему ребенку главное — то, чего у тебя не было.

Ольга вопросительно подняла брови.

— Любовь. Ты можешь дать ему любовь.

Ну, конечно. Она с трудом удержалась чтобы не рассмеяться. Для Алисы, наверное, это и впрямь просто — люби своего ребенка, и все у него будет хорошо. Вот только Ольга знала: она так не сможет. Никогда не сможет. Даже если скрутит себя в тугой узел, все равно ничего не выйдет. Рано или поздно в ней проснется впитанное с молоком матери «ты должен быть лучшим», и она просто размажет по страницам учебника жизнь еще одного человека.

— На мне род Будиных закончится, — сказала Ольга, отстраняясь от Алисы и глядя в ее глаза. — Так что если ты собираешься иметь потомство — с этим точно не ко мне.

Алиса расстроилась — это было очень видно, и Ольге даже стало жалко ее на секунду. Но в своем решении она была тверда.

— А если рожу я? — Спросила вдруг Алиса, и Ольга вспыхнула. — Что, если рожу я?

Это было неожиданно. С такого ракурса Ольга никогда об этом не думала. В последнее время она как-то примирилась с возможностью строить отношения с женщиной, но дети?

— Я не буду иметь к твоему ребенку никакого отношения, — вырвалось у Ольги. — Только и всего.

Она встала на ноги и поискала взглядом одежду. Ей вдруг стало очевидно, что по пути в Питер она снова придумала себе нечто неосуществимое. И невыносимо захотелось обратно в свою жизнь.

— Хорошо, — сказала вдруг Алиса и Ольга замерла с брюками в руках. — У нас не будет детей. Хорошо.

Брюки упали на пол, а Ольга подошла и снова села рядом с Алисой.

— Ты серьезно? — Спросила она упавшим голосом.

— Да. Если ты не хочешь — у нас не будет детей.

Это было странно и неожиданно. Неужели? Неужели она правда готова отказаться от этого, чтобы быть с ней, с Ольгой? Неужели она правда настолько ей нужна?

Наверное, в этот момент она выглядела слишком ошарашенной. Алиса не стала больше ничего говорить — поцеловала ее в ставший вдруг мокрым лоб, и ушла в душ. Ольга осталась сидеть.

А еще через секунду где-то за матрасом зазвонил телефон. Ольга нагнулась, чтобы посмотреть.

«КАТенок» — вот что было отражено на экране, и Ольгу чуть не стошнило от пошлости этой клички. Телефон позвонил еще немного и перестал, а Ольга все смотрела на его потухший экран и молчала.

— Двадцать девять дней, — напомнила она себе. — И никакой Кати больше не будет.

Но вышло иначе.