Я не смогла, и ты не сможешь тоже (СИ)

Глава 9. Недолюбила.

«Знаешь, а я все-таки размазала твоего Бэ-Ка по стенке, в прямом смысле этого слова. Если сможешь, передай той учительнице, что она отомщена».

«Ты бы хотела родиться в серебряный век? У меня была подруга, которая с ума сходила по этому времени. Она часто говорила, что легко может представить меня, гуляющей по парку в шляпке и с ридикюлем. И под ручку с Ахматовой».

«В Москве сегодня выпал первый снег. Он как индикатор одиночества. Если ты ему радуешься — ты не одинок. Ну а если нет…»

«Я давным-давно ничему не удивляюсь. А иногда так хочется».

«Завела себе страницу В контакте. Глупо, правда? Уже сто сорок три друга. Если бы и в жизни друзья заводились так же просто…»

«Вчера разбила машину. Какой-то идиот пролетел на красный и смял мне весь правый бок. Жизнь перед глазами не проносилась, но бренность бытия я ощутила. Даже подумала, не отправить ли тебе весь этот ванильный бред одним махом? Представляю, как бы ты удивилась».

— Что ты там пишешь? — Спросила Ксения. Ольга даже не заметила, как она вернулась — обнаженная, мокрая, только на волосы полотенце намотано.

— Тебе интересно? — Улыбнулась Ольга, бросая телефон и потягиваясь.

— Нет.

Ну конечно, нет. За все эти месяцы, в которые они то и дело встречались в разнообразных номерах отелей, трахались в машине, целовались в кабинете, Ксения не задала ей ни единого вопроса, ни разу ничем не поинтересовалась. Сначала Ольгу это полностью устраивало — она получала то, что ей нужно — дикий, безумный, практически животный секс, и ничем не должна была за это платить. Но со временем захотелось чего-то другого. Захотелось внутрь — нет, не так, как она проникала внутрь сейчас, а иначе. Как-то совсем иначе.

Ксения присела на край кровати и принялась застегивать сапоги. Она уже успела надеть слегка помятое платье с длинным рукавом, и даже шелковый платок повязала на шею. Ольга села сзади, обнимая ее бедра своими, и зарылась лицом во влажные волосы.

Конечно, Ксения немедленно фыркнула и дернула плечом, но Ольге было наплевать. Она только сильнее обняла ее за талию и прижалась голой грудью к жесткой ткани платья.

— Мне нужно домой, — мрачно сказала Ксения.

— Посиди еще десять минут, — попросила Ольга. — Обещаю, я не стану к тебе приставать.

Она потерлась носом о Ксенин затылок и прижалась к нему щекой. Время — безумное, безудержное время, остановило свое движение и замерло от эрзаца нежности. Ольга подумала: зачем? Ну зачем я снова и снова соблазняю ее? Зачем снова и снова отдаюсь ей, ничего не прося взамен? Неужели это все, на что теперь я могу рассчитывать? Неужели ничего больше?

Она не знала. Но этот секс, это животное слияние, в котором они на мгновение становились близки друг другу — она не могла от этого отказаться. И не хотела.

— Кто-то ждет тебя дома? — Спросила она тихо. — Поэтому ты всегда убегаешь?

— Нет, — ответила Ксения. — Не поэтому.

Ольга ожидала, что ее сейчас оттолкнут — боже мой, да она уверена была! — но вышло иначе. Ксения вдруг развернулась вполоборота и коснулась пальцами Ольгиных губ.

— Тебе-то это зачем? — Спросила она полным усталости голосом. — Ладно я… А тебе это зачем?

И Ольга испугалась. Зеленые глаза смотрели так тепло и так спокойно, что ей вдруг почудилось — а вдруг и она ощущает то же самое? Вдруг и она так фатально, так бесконечно, так глубоко одинока? А вдруг и она тоже?..

Ксения ждала ответа. Она не торопила, не подгоняла — только гладила тихонько Ольгину щеку, ласково и очень заботливо.

А что ответить? Сказать, как невыносимо тяжело осознавать прошедшие впустую годы жизни? Сказать, что очень трудно в тридцать лет понять, что ты ошибалась? Фатально, ужасно ошибалась, думая, что знаешь, как жить и как эту жизнь строить. Сказать, что отдала бы все на свете, только бы снова оказаться в Москве пять лет назад, и чтобы Илюша был жив, и чтобы Светка приходила на ужин — просто так! И чтобы ездить на выходные в Питер к Инге, гулять с ней по Александровскому саду, слушать стихи Ахматовой, пить кофе из высокого стакана и курить не для того чтобы хоть как-то заглушить привкус желчи во рту, а по-другому — свободно, в удовольствие, наслаждаясь запахом и вкуса дыма. И чтобы строить потихоньку свою чертову карьеру, а не класть в угоду ей все, что — оказывается! — было так важно: свое тело, свою душу, свое сердце наконец.

Сказать, что этот секс, этот дурацкий секс — единственное, что заставляет ее сейчас почувствовать себя живой? По-настоящему живой, не напомаженной с ног до головы дурой, бряцающей дорогими побрякушками, а просто женщиной — голой, свободной, открытой женщиной.

Сказать… А она ответит — «А что тебе мешает?». И это будет означать, что слова улетели впустую, и что права старая как мир истина — один человек никогда не поймет другого.

— Не ищи смысла там, где его нет, — улыбнулась Ольга, и Ксения мгновенно убрала руку. — Мне просто нравится с тобой трахаться, вот и все.

Ксения кивнула и встала с постели. Через минуту ее уже не было в номере — только запах духов напоминал о том, что все это не приснилось, что это правда было, и было с Ольгой.

Она еще немного повалялась в кровати — не хотелось одеваться, не хотелось выходить на улицу, где несмотря на март месяц все еще бушевала зима. Телефон ткнулся в бок холодком металла и Ольга взяла его в руки, согревая. И дописала смс. Очередную неотправленную смс.

«Что было бы, если бы тогда ты согласилась поехать ко мне? Сумела бы я превратить тебя в очередное одноразовое приключение, или ты не дала бы мне сделать этого? Как думаешь?»

Она улыбнулась, перечитала еще раз и вдруг нажала кнопку «отправить».

Почему нет? На сотню неотправленных одно отправленное. Вполне допустимая погрешность.

Засмеялась высокопарности собственных мыслей, и пошла одеваться.

Через два дня она улетела в Париж.

Лара встречала ее в аэропорту Шарль де Голль — Ольга сразу увидела ее: высокую, одетую в джинсы и короткую куртку. Подбежала, коснулась щекой холодной щеки.

— Привет.

Пока ждали багаж, пока блуждали по аэропорту в поисках такси — не разговаривали. Лара косилась на Ольгино грандиозной красоты пальто, купленное специально для этой поездки, а Ольга ощупывала взглядом отросшие волосы на ее макушке.

— Значит, все-таки свидание? — Спросила Лара, когда они наконец сели на заднее сиденье белого «Рено» и кудрявый араб-водитель тронул автомобиль с места.

— С чего бы? — Удивилась Ольга. — Просто соскучилась по Парижу.

— Ну конечно.

Лара засмеялась и вдруг положила руку на спинку сиденья — как будто обняла.

— Давай проследим хронологию событий, — предложила она. — Ты не ответила на десяток моих смс, потом на полгода я о тебе и думать забыла, потом вдруг ты написала мне какую-то ерунду, я в ответ сообщила, что я в Париже на конференции и мы можем обсудить твою ерунду, когда я вернусь. Пока все верно?

— Верно, — согласилась Ольга, поежившись от этого «и думать о тебе забыла», но не подавая вида. — Я же в ответ написала, что прилечу в Париж послезавтра, и ты вполне можешь меня встретить. Где ты тут свидание-то увидела?

Ларина рука соскользнула со спинки сидения и опустилась на Ольгины плечи. Это было так тепло и приятно — сильная рука, очень сильная рука. Рука хирурга, так ведь?

— Значит, не свидание? — Спросила Лара, и Ольга подумала, что ее голос, когда звучит так тихо, очень похож на французское вино — острое, терпкое, ярко-красное. — Уверена, детеныш?

Господи, «детеныш» этот еще. Она сказала это, и Ольге немедленно захотелось поцеловать ее, слизать с губ это сладкое «ыш», вобрать его в себя, и на языке размягчить еще больше.

— Я хочу к Мулен Руж, — сказала она. — Сводишь меня?

Лара засмеялась и отвернулась в сторону.

— Будь что будет? Я буду любить тебя до самой смерти?

Ольга опешила.

— В… В смысле?

— Это из песни, — объяснила Лара. — Песня из фильма «Мулен Руж». Называется «Будь что будет».

Тиски, сжавшие грудь, разжались, будто их и не было.

— Нет, — ответила Ольга на незаданный вопрос. — Не поэтому. Меня интересует площадь Бланш. Мулен Руж как раз находится на ней.

— Почему именно туда? — Удивилась Лара. — Почему не Нотр-дам, Лувр и все такое?

Ольга пожала плечами. Ей не хотелось объяснять. Хотелось сидеть рядом, бок в бок, смотреть в окно, дышать французским воздухом и готовиться ко встрече с Парижем.

И Лара поняла. Она не стала больше ничего спрашивать — только вернула руку на Ольгины плечи, и не убирала ее, пока такси не остановилось у входа в отель.

К ним немедленно кинулся швейцар, выхватил у таксиста Ольгин чемодан и с достоинством проводил их внутрь.

Лара в своих простеньких джинсах и еще более простенькой курточке смотрелась здесь так, будто случайно забежала в Большой театр вместо обеденного перерыва. Пока Ольга заполняла документы и улыбалась администратору, она стояла посреди огромного зала и вертела головой во все стороны.

— Версаль! — Одобрительно резюмировала она, когда процедура заселения была окончена и Ольга за рукав куртки потянула ее за собой к лестнице. Она была рада, что Лара не растерялась, рада, что она чувствовала себя здесь спокойно и уверенно — впрочем, у Ольги были подозрения, что на свете не было места, где бы эта женщина чувствовала себя иначе.

Красота номера тоже не смогла ее ошеломить.

— Сколько же все это стоит? — Только и спросила она, глядя на огромную двуспальную кровать под балдахином и стыдливо заглядывающие в окно башни Собора Парижской Богоматери.

— Разве это этичный вопрос? — Ольга движением плеч сбросила пальто на пол и обняла Лару за шею. Она не стала подходить слишком близко — их тела не касались друг друга, но между ними оставалось всего несколько миллиметров, и каждый из них сейчас был наполнен электрическими разрядами.

Ольга просто смотрела. Она видела, как дрогнули Ларины губы, как сбилось на секунду дыхание, и хорошо знала, что это значит. Но поцелуя не случилось.

— Сначала свидание, — напомнила Лара, делая шаг назад. — Давай надевай что-нибудь менее изысканное и пойдем гулять, пока у меня есть время.

Ольга удивленно подняла брови. «Есть время»?

— Ну конечно, — объяснила Лара. — Я здесь на конференции, забыла? Завтра я буду сидеть и весь день слушать доклады хирургов, из которых добрая половина — великие. А вечером они будут слушать меня.

— А ты тоже великий хирург? — С усмешкой спросила Ольга.

— Пока нет. — Серьезно ответила Лара. — Но я планирую им стать.

Когда они вышли из отеля, над Парижем вовсю сияло солнце. Лара немедленно взяла Ольгу за руку, и тепло ее ладони чувствовалось даже сквозь тонкую замшевую перчатку. Она шла уверенно — так, будто не раз уже бывала в этом городе, и Ольга подумала, что ей очень хочется сейчас подчиниться — просто идти куда ведут, смотреть по сторонам, и улыбаться проходящим мимо французам.

— Я вчера весь день провела в Лувре, — говорила Лара. — Ничего не понимаю в живописи, но ходила туда-сюда как зачарованная, и просто смотрела. Ты знаешь, что в Лувре жил сначала Франциск I, а потом Людовик XIV?

— По-моему, там так или иначе жили практически все французские короли, — отвечала Ольга. — Но на самом деле, мне все равно.

Лара улыбалась и легонько сжимала ее ладонь.

— Я знаю, что тебе все равно.

Когда тротуар вдруг сужался, а навстречу кто-то шел, Лара уходила вперед, не отпуская Ольгиной руки, и Ольга могла смотреть на ее спину — широкую спину, обтянутую красной тканью куртки. И большой черный ремень на поясе джинсов — чуть ниже.

И ей казалось, что не может быть большего счастья, кроме как сунуть ладони в карманы этих джинсов, и идти вот так — следом, путаясь ногами и спотыкаясь друг о друга.

У витрины какого-то магазина они долго стояли и смотрели на свое отражение.

— Я рядом с тобой выгляжу лесорубом, — смеялась Лара, туже затягивая на шее теплый шарф.

— Нет. Я так не думаю, — говорила Ольга.

В своих черных брюках, в сапогах на плоской подошве, в белом свитере и накинутом поверх полупальто она идеально подходила Ларе — будто полная противоположность, которая встала рядом — и картинка вдруг обрела гармонию.

Рыжие волосы свободно растрепались вокруг головы и по плечам, лицо блестело от солнца и запаха Парижа, и все в эти секунды казалось правильным и точным.

— Почему ты написала мне именно теперь? — Спросила вдруг Лара, отворачиваясь от отражения и нависая над Ольгой. — Почему не месяц назад? Или не через полгода?

И правда — почему? Потому что было много работы? Потому что я спала со Снежной Королевой и сама покрывалась коркой льда? Потому что после победы над Игорем из моей жизни ушел последний, самый завалящий, смысл?

— Потому что я не хожу на свидания, — слова пришли ниоткуда и Ольга испугалась, когда они вырвались. — А с тобой это было бы именно свидание.

Лара пожала плечами и крепче сжала Ольгину ладонь.

— Это ответ на вопрос «почему ты мне не писала», а не на тот, что я задала.

Ольга вздохнула и вытащила ладонь из ее руки.

— Для того, чтобы ответить, пришлось бы рассказать тебе всю мою жизнь, — сказала она. — А это невозможно.

Лара засмеялась, и вернула Ольгину ладонь на место. Более того — свободной рукой она стащила с нее перчатку и сунула в карман своей куртки.

— Тогда я тебе расскажу, — сказала она, практически таща Ольгу за собой по улице. — Будем идти по набережной и разговаривать. Почему нет, верно?

— Верно, — согласилась Ольга. — Только без интимных подробностей, ладно?

Лара вдруг толкнула ее к гранитному ограждению набережной и на мгновение прижалась к ней всем телом.

— Почему это без интимных? — Выдохнула она в Ольгины губы. — А если я хочу с интимными?

Засмеялась, и пошла дальше, в сторону музея д’Орсе. Ольга послушно плелась следом.

— Итак, моя жизнь. Про детство ты знаешь — я сменила семь разных школ, у меня было семь комплектов школьных друзей и семь первых свиданий — в каждой школе по одному. Потом медицинский — интернатура, ординатура, и все такое. Сплошная работа и диссертация.

Она на ходу глянула на сосредоточенно слушающую Ольгу и продолжила.

— Хочешь спросить, встречаюсь ли я с девочками? До двадцати пяти считала себя исключительно гетеросексуальной — институтские эксперименты не в счет. В двадцать пять влюбилась в анестезиолога из нашего отделения, роман был грандиозный и грандиозно же закончился. После этого — иногда ходила на свидания, иногда они чем-то интересным заканчивались, но как-то не складывалось.

Ольга только губы разомкнула, чтобы задать вопрос, но Лара не дала.

— Со мной очень трудно, — сказала она серьезно. — Это я тебя сразу предупреждаю, чтобы без иллюзий. Я своеобразный человек, девяносто процентов моей жизни занимает работа, а оставшиеся десять — саморефлексия. Для того, чтобы потеснить часть вышесказанного, нужно приложить немало усилий, и не факт, что получится.

Ольга оторопела. Господи, она что, серьезно? Серьезно предупреждает, что ничего серьезного у них не получится? Ей захотелось то ли смеяться, то ли плакать — не разберешь.

— Послушай, — сказала она, останавливаясь и отбирая у Лары руку. — Я всего лишь прилетела в Париж на несколько дней. Почему ты делаешь из этого такие странные… выводы?

Лара улыбнулась. Когда она улыбалась, у Ольги почему-то сердце замирало и тесно сжимались бедра.

— Детеныш, — сказала она ласково. — Я хорошо разбираюсь в людях. Ты прилетела не в Париж. Ты прилетела ко мне. И не смей больше мне врать.

В полном молчании они дошли до музея, свернули в переулок и, не сговариваясь, зашли на летнюю веранду Caf'e de l’Empire. Заказали кофе, попросили пепельницу. Ольга немедленно закурила. Лара сидела напротив и молча смотрела на нее.

— Это глупо, — сказала Ольга. — Все это — очень глупо, ты понимаешь?

— Конечно, — согласилась Лара. — Врать — всегда глупо. Только время тратить.

Официант поставил перед ними две чашки кофе и улыбнулся доброжелательной французской улыбкой. Почему-то в Париже — Ольга не раз замечала — официантами работали исключительно мужчины за сорок — седые, стройные, в черных брюках и белых рубашках.

— Ладно, — решилась Ольга, сделав глоток кофе и махнув официанту, чтобы принес еще. — Что еще ты про меня понимаешь?

Лара усмехнулась.

— Тебе одиноко, — сказала она. — Тебе так одиноко, что ты готова пойти за первым человеком, к которому хоть что-то почувствуешь. Но проблема в том, что от одиночества ты убегаешь в секс, а это не работает.

— Почему не работает? — Улыбнулась Ольга.

— Потому что секс без близости — это акробатика. А ты все этапы, на которых близость может возникнуть, перешагиваешь. Вот сколько раз ты уже могла бы меня поцеловать? Раз пять, как минимум. Не поцеловала. Почему?

Ольга пожала плечами.

— Правильно, — согласилась Лара. — Потому что для тебя поцелуй — это так, прелюдия перед быстрым сексом. А я на это не согласна, и ты своим женским чутьем хорошо это чувствуешь. И знаешь, что поцелуй со мной будет чем-то совсем другим. И трусишь, детеныш. Просто трусишь.

— Глупости, — перебила Ольга, разозлившись. — Тебе не кажется, что я просто не хочу с тобой целоваться, вот и все?

Она не ожидала того, что случится дальше. Никак не ожидала, что Лара встанет, перегнется через столик, и коснется губами ее щеки. Что подышит горячо в ее ухо. Что губы потянутся ей навстречу, а веки сами собой прикроют глаза.

— Не хочешь, да? — Услышала она, а когда открыла глаза, Лары рядом уже не было — она снова сидела на своем кресле, невозмутимо закуривая сигарету из Ольгиной пачки.

— И что? — Спросила Ольга хрипло. — То, что я хочу тебя трахнуть, еще ничего не значит.

— Детеныш, — улыбнулась Лара. — Про «трахнуть» еще даже речи не было. Только про поцелуй. Чего ты так испугалась?

Ольга не стала отвечать. До вечера она вообще больше ничего не говорила. Молча гуляла с Ларой по Парижу, молча позволила проводить себя до отеля, молча кивнула на прощание и ушла в свой номер.

И только после душа, забравшись в кровать, позвонила Ксении.

— Поговори со мной, — попросила почти ласково, почти нежно.

— Будина, — услышала она в ответ злое. — Ты обалдела? В Москве два часа ночи. Какие, к черту, разговоры?

И — быстрые гудки в трубке.

Ольга несколько секунд глупо смотрела на экран телефона. А потом вздрогнула всем телом и расплакалась — словно маленький обиженный ребенок.