Я не смогла, и ты не сможешь тоже (СИ)

Глава 14. Прости, я не одета.

— Вы понимаете, что каждый последующий аборт — это риск того, что вы больше никогда не сможете иметь детей?

Этот милый доктор смотрел на нее так дружелюбно, так ласково и немного осуждающе, что ей даже стало его жалко. Но сидение в гинекологическом кресле в позе «ноги выше головы» не слишком располагает к сочувствию, поэтому Ольга только улыбнулась, покачала туда-сюда ногами на специальных подставках, и ничего не ответила.

Доктор вздохнул и сдался.

— Я выпишу вам направление, на завтра. Можете одеваться.

Он очень забавно прятал глаза и смущался, и Ольге захотелось немного пошалить.

— Как же? — Возмутилась она. — А разве вы не будете делать мне процедуру… Такую, знаете, когда врач вводит во влагалище пластиковый прибор…

Она, конечно же, прекрасно знала, как называется этот прибор, и как называется сама процедура, но смотреть на краснеющего доктора было слишком приятно и весело.

— Нет, УЗИ сегодня не будет, — он с большим трудом взял в себя в руки и ушел к столу, оставив ее за ширмой — одеваться.

Ольга грациозно (насколько это вообще возможно в сложившейся ситуации) слезла с кресла, и принялась надевать одежду. Сначала кружевные невесомые трусики, потом — пояс от чулок и короткую черную, с небольшим разрезом, юбку. Завершили ансамбль туфли на высоком каблуке — фиолетовые, с зелеными заплатами — самые модные этой осенью.

Накинув на плечи тонкую курточку и поправив прическу, Ольга подмигнула доктору, забрала направление и вышла в коридор. Несколько дней назад она впервые за долгое время коротко подстриглась и даже перекрасила рыжие волосы в кипельно-белый, так что теперь постоянно хотелось трогать голову — то ли руки никак не могли поверить в изменения, то ли им настолько нравился новый Ольгин стиль.

На улице ее ждал сверкающий Фольксваген кабриолет — красный, с красными же кожаными сиденьями и матово-черной приборной панелью.

— Стоило переехать в эту Тмутаракань, чтобы заиметь такую машину, — в сто сорок восьмой раз за последний месяц подумала Ольга, щелкая брелоком сигнализации.

Она села в машину, бросила сумку на сиденье рядом с собой, и выехала с парковки, посигналив на ходу зазевавшейся «Хонде».

По Петровской улице доехала до конца, вывернула к порту, и инстинктивно увеличила скорость. В памяти всплыл старый разговор — она всегда вспоминала о нем, когда проезжала здесь, и всегда недовольно морщилась.

— Ты ошиблась, — сказала она вслух, когда порт остался позади. — Я здесь, красная машина здесь, и никто не умер. Кроме тебя — никто.

Машину бросила на парковке возле памятника Петру. Пешком дошла до кофейни, морщась от холодного осеннего ветра, проникающего под кожу и развевающего юбку. Вошла внутрь, осмотрелась по сторонам.

Инна уже сидела за столиком у окна и грела руки о чашку. Ольга улыбнулась ей и присела напротив.

— Интересная прическа, — сказала Инна, оглядывая Ольгу. — Необычно видеть тебя…

— Какой? — Засмеялась Ольга. — Не врагом? Не рыжей?

— Не рыжей. Врагом я тебя никогда не считала.

Подошла официантка. Ольга не глядя заказала кофе и попросила принести пепельницу.

— Когда ты уже бросишь курить? — Спросила Инна. — Ужас просто, дымишь и дымишь как паровоз. А тебе ведь еще рожать.

Ольга пожала плечами, подумав о направлении в сумке. Рожать? Вот уж вряд ли.

— Ты сказала Лизе, что встречаешься со мной? — Спросила она.

Инна удивленно подняла брови.

— Конечно. Не то чтобы она обрадовалась, но…

Все было ясно без слов. Они помирились, они снова месте и любят друг друга, но все произошло слишком недавно для того, чтобы просто забыть об этом и жить дальше. Внешне все хорошо, а как скоро заживет рана в душе — большой вопрос.

Так и с Ольгой. Вырулила, успокоилась. Удалила неотправленные Алисе письма, а адрес ее занесла в черный список. Волосы вот перекрасила, машину новую купила. И вроде все в порядке, и все наладилось, вот только до сих пор болит в груди, и жжется, и давит памятью.

Тяжело объяснить себе, что все кончено, когда сердце отказывается в это верить.

Принесли кофе. Ольга сделала глоток и закурила, глядя на Инну. Та смотрела на нее тепло и немного настороженно.

— Я все думаю о прощении, — сказала Ольга, затягиваясь. — Что должно произойти для того, чтобы один человек мог простить другого?

— Ничего, — пожала плечами Инна. — Нужно просто любить. Если есть любовь — придет и прощение, а если нет — прощения не будет.

Ольга покачала головой.

— Не годится. Ты же меня простила, а любви ко мне у тебя нет и не было никогда.

Она удивилась, когда Инна вдруг протянула руку и отобрала у нее сигарету. Брезгливо затушила ее в пепельнице и дотронулась до Ольгиных пальцев.

— С чего ты взяла, что я тебя не люблю? — Спросила она просто. — Любить же можно по-разному. У меня были к тебе разные чувства за это время — и влечение, и желание, и нежность, и много еще. Сейчас я чувствую благодарность как ни странно, и сочувствие. Этого достаточно для того, чтобы простить.

— Сочувствие? — Нахмурилась Ольга. — Хочешь сказать, что жалеешь меня?

Инна засмеялась и убрала руку.

— Это не одно и то же. Сочувствовать — это значит понимать, как тяжело и трудно может быть другому человеку. А жалеть — это ставить себя выше другого, мол, я-то в лучшей ситуации, а тебе, бедняге, не повезло.

Она сделала глоток из своей чашки и продолжила.

— Ты маленький запутавшийся в себе ребенок, Оль. Только дети могут вот так легко, из-за вспышки, переломать все свои игрушки, а потом сидеть над ними и плакать горючими слезами. Только вырастая, можно понять, что всплески злобы и отчаяния — это нормально, и из-за них не обязательно рушить то хорошее, что у тебя есть.

Ольга вздохнула.

— Да, наверное, так. В том, что я сделала с ней, с вами… Все сплелось в какой-то безумный клубок — и прошлое, и настоящее, и будущее. Я не оправдываюсь, я просто думаю, что даже будь я взрослее — едва ли я смогла бы с этим справиться.

— С ней? — Переспросила Инна, и Ольга вздрогнула.

С ней, да. С ростовским доктором, которого она снова впечатала лицом в грязь. Которого снова — наверняка — заставила плакать. К которому шла так долго и так мучительно, а дойдя — испугалась и сломала к чертовой матери все то, что еще можно было построить.

— Лара, — сказала она вслух удивленной Инне. — Помнишь ее? Мы ездили в Ростов, и…

— Да, — перебила Инна. — Да. Я еще тогда удивилась, почему ты так остро на нее среагировала. Значит, она?

— Она. Никогда в жизни я не встречала таких людей, никогда ни к кому не испытывала таких чувств. И я все испортила. Прогнала ее снова, да так, что теперь она уже больше не вернется.

Инна покачала головой.

— Оль, ты говоришь глупости, — сказала она. — Что значит «вернется — не вернется»? Это же отношения, а не детский сад.

— О чем ты?

Она улыбнулась тепло и ласково.

— О том, что для того, чтобы тебя простили, нужно для начала хотя бы попросить прощения. Иначе как она узнает, что тебе жаль?

Ольга покачала головой.

— Это мы уже проходили. Просить прощения — значит, дать слово, что больше никогда так не сделаешь. А я вовсе не уверена, что не сделаю.

— Почему?

— Потому что это чертово проклятие Будиных никуда не делось. Я такая, какая есть — и я знаю, что способна на ужасные поступки. Я не изменилась, хоть и пыталась. По-видимому, это просто невозможно.

Инна пожала плечами и сузила глаза.

— И снова глупости, — сказала она. — Ты же нашла в себе силы прийти к Лизе, прийти ко мне. Извиняться, будучи уверенной, что тебя не простят. Разве это не называется «измениться»?

Что ж, возможно, и так. Но Лара… Лара, которой она раз за разом причиняла боль. Лара, которая сносила это терпеливо и молча. Нет, только не с ней. Не еще раз.

— Как ты сама-то ее простила? — Спросила Ольга. — И меня? Но со мной ладно — я чужой тебе человек, а ее? Она же предала тебя, и еще как предала.

Инна покачала головой.

— Мне проще, — улыбнулась она. — Я не делаю фокуса на конкретном поступке человека, я вижу ситуацию в целом. Я люблю Лизу, у нас было очень много хорошего и чудесного, и я вполне способна увидеть причины и поводы, из-за которых она поступила так как поступила. А ты…

Она нагнулась, заглянула Ольге в глаза.

— Ты не такая плохая, какой хочешь казаться. И ты по-прежнему мне нравишься. Только и всего.

Еще одна. Еще одна считает, что она «не такая плохая». Несмотря на все, что она сделала, несмотря на все, что натворила.

Они вышли из кафе и дошли до Ольгиной машины. Ольга собиралась кивнуть на прощание, но Инна вдруг обняла ее за шею и прижала к себе.

— Извинись перед ней, — шепнула она удивленной Ольге. — Съезди к ней, извинись и посмотри, что будет. Может быть, и она достаточно любит тебя для того, чтобы простить.