На удивление, за три месяца после ярмарки оказались прибыльными. Не так, конечно, как за три дня, но всё же нечего бога гневить. Живём и не тужим.
Я использовала маленькую хитрость нашего мира для привлечения клиентов. Когда гости уезжали, я просила рекомендовать наш постоялый двор своим друзьям, обещая за каждый нового постояльца скидку на проживание в комнате на втором этаже. Установила кодовое слово, которое должен произнести новый клиент и тоже получить скидку на проживание. Кодовым словом я выбрала фамилию или прозвище, под которым была регистрация у нас на постоялом дворе.
Я всех постояльцев записывала в гросбух, чтобы не было проблем с налогами. Ужасно не люблю быть должна никому. По мне, лучше переплатить, чем недодать.
Все эти дни я не встречалась ни с шерифом, ни с Робином. Почему-то никто не выполнил своего обещания прийти ночью. Не то чтобы я их ждала, но как-то обидно получилось. Я надеялась на большую настойчивость мужчин.
Я сидела и сводила дебет с кредитом. Увлекательнейшее занятие. Я находилась в возбуждённом состоянии от четырёхзначных цифр в колонке «чистая прибыль».
Отложила немного на уплату налогов. Не хочу, чтобы цифра в конце года оказалась неподъёмной. А так, откладывая по чуть-чуть в каждом месяце, к концу года наберётся нужная сумма.
— Хозяйка, к вам пришли, — нервничал Адам.
Я оторвалась от цифр, устало потёрла глаза. Кто ещё может к нам пожаловать?
Поднимаю вопросительный взгляд на Адама.
— Сборщики налогов, — с беспокойством в голосе ответил на мой немой вопрос управляющий.
Он как-то странно повёл себя. Чего беспокоиться? Это же мне платить налоги.
— С какого перепугу? — неприятно удивляюсь я. — Я их жду только в конце года. Адам, пригласи и сам останься.
Адам скривился, как от зубной боли. Не хочет, шельмец, присутствовать при разговоре. Но если он замешан в их приходе, то всё равно придётся отвечать.
Видимо, изучил меня за столь короткое время. Что мне нужно дать время выпустить пар. Потом я успокоюсь и головы останутся на месте.
— Мы уже сами зашли, — услышали мы молодой недовольный голос. — Что за дерзость держать нас за порогом.
Ух ты ж, ёшкин кот! Спеси полный рот. Смазливый молодчик с презрением оглядывал наш трактир.
— Вы задолжали нам тридцать шиллингов подати по количеству дымов, пятьдесят шиллингов подушный налог, «салладинова десятина» не уплачена уже три года и «налог на бедных», — пропел гнусавым голосом второй сборщик.
Как же мне захотелось дать им пинка под зад. Сволочи! Свалили в кучу все налоги, которые есть в стране.
— Прошу вас, присаживайтесь, — надев на лицо приветливую улыбку, приглашаю их к своему столу. — Не желаете ли отобедать? У нас лучшая кухня в Ноттингеме.
Я заговорщицки улыбаюсь, всем своим видом показывая, что самым горячим моим желанием было накормить их обедом.
Молодчик снисходительно согласился. Адам метнулся на кухню, а я пока решила разобраться, что же, чёрт возьми, происходит.
— Не совсем понимаю, откуда взялись такие гигантские суммы налогов? — мило улыбаясь спрашиваю я.
— Мы не обязаны ничего объяснять, — окрысился на меня молодчик. — Поторопи своих людей с обедом.
Ах, вон оно что! Пожрать сюда пришли. Услышали, что открылась новая таверна, но таким, как они вход в неё не по карману, вот и придумали аферу с налогами.
Я в душе возмутилась и решила проучить наглецов. Будто то бы выполняя их распоряжение, пошла на кухню и приказала ничего этим вымогателям не подавать. Вернулась и приступила к первому действию марлезонского балета.
— Пока мои люди готовят специально для вас свежие блюда, не мешало бы разобраться с налогообложением, — произношу я, лучезарно улыбаясь. — Насколько я поняла, вы не желаете объяснять, откуда взялись такие суммы.
Молокосос презрительно на меня посмотрел и отвернулся. Его напарник безразлично пожал плечами.
Отлично, я вам сейчас устрою представление.
— Хорошо, тогда позвольте, я объясню, — присев на скамейку, я указала им на места напротив меня. Для важности открыла гроссбух и приступила к избиению младенцев.
— Приступим помолясь. Следите за моей мыслью, подать со строений по количеству дымов, взимается с каждого дыма по два шиллинга.
— Да, но у вас больше десяти окон, а значит, налог увеличивался ещё на четыре шиллинга, — вступает в спор тот, кто постарше.
— Согласна с вами в этом вопросе. Значит, не тридцать шиллингов, а шесть, — пытаюсь я отвоевать собственные деньги.
— Позвольте, — вступает в наш спор молодчик, — подать на дома с десятью и более окнами, увеличивается на восемь шиллингов.
— Я не возражаю, но тогда это десять шиллингов, а не тридцать. Не так ли? — Мило улыбаясь спрашиваю я.
Мужчины переглянулись и промолчали. Я же, решила дожать их и вынудить признать свою неправоту.
— Так, что тридцать или всё же десять шиллингов? — Улыбка уже не играет на моём лице, уступая место суровому взгляду.
— Десять, — выдавливает из себя молодчик.
Они угрюмо переглядываются. На лицах явно читается вселенская скорбь. Интересно, они уже поняли, что на обед рассчитывать не приходится?
— Дальше считаем, — продолжаю я. — Вы мне насчитали пятьдесят шиллингов подушной подати. Так?
Они в унисон кивают.
— У меня служат, я подчёркиваю, служат десять человек. Это вольные люди, а не моя собственность. Я не обязана платить за них всех. Я плачу только за себя.
— Мы согласны. За вас пять фунтов стерлингов, — нахально улыбаясь мне в лицо, сказал молодчик.
Я на мгновение потеряла дар речи. Вот вымогатели. Мало того что история меня опять подвела, потому что, по моим сведениям, поголовный налог существовал в Англии с 1379 г. и изменялся в связи с общественным положением человека. Например, в 1641г. герцоги платили по сто фунтов стерлингов, бароны — по сорок фунтов стерлингов, нетитулованные лица — от пяти шиллингов до пяти фунтов стерлингов.
Они посчитали налог по самой высокой тарифной сетке и не придерёшься.
— Вы меня решили разорить? — злобно рычу я на них, вставая с лавки и напирая грудью на вымогателей.
— Успокойтесь, — снисходительно сказал молодчик, без зазрения совести заглядывая в декольте. — Всё по закону.
Не придерёшься!
— Допустим, — не сдаюсь я, — а при чём здесь налог на трусость? Я же не должна идти воевать?
1187 г. в Англии и во Франции была установлена «саладинова десятина». Это было ответом на успешные действия султана Садах Ад Дина, разгромившего основанное крестоносцами Иерусалимское королевство. Налог взимался с имения тех, кто не принимал личного участия в Крестовых походах. В народе его называли налогом на трусость.
— Не вы, а ваш слуга Адам. Насколько нам известно, именно он проживал раньше в этом доме и не платил налоги, — елейно улыбаясь произносит страшные вещи старший сборщик налогов. — А это довольно большая сумма.
Они вбивают последний гвоздь в крышку гроба моего терпения. Я срываюсь на крик и начинаю материть их на всех языках, которые знаю.
— Вон отсюда, негодяи, — завершаю свою триумфальную речь, наслаждаясь вытянутыми лицами этих упырей.
Сосут кровь трудового народа. Надо Робину Гуду пожаловаться. Пускай вздёрнет их на границе Шервудского леса.
— Вы пожалеете об этом…— нагло заявляет молодчик, бешено сверкая глазами. Если бы он мог, то не задумываясь ударил меня.
— Пошли вон отсюда, вымогатели. Не получите от меня ни пенса, — я указала им на дверь.
— Вы пожалеете, что выгнали нас сейчас. А всего лишь надо было накормить обедом и немного поделиться деньгами, — угрожает мне тот, который постарше.
— Жадность — это смертельный грех, — злобно прорычал молодчик. — За грехи надо наказывать.
— Мы пожалуемся на тебя шерифу, — в один голос озвучили они угрозу.
Напугали ёжика… Отличный повод повидаться с сэром Гаем.
— Жалуйтесь, хоть самому господу богу. Я не боюсь шерифа. Уповаю на его милость и справедливое разрешение нашего спора. Предлагаю отправиться к нему незамедлительно.