Замок серебряной розы

Глава 29

Глава 29

Он молчит, а я с трепетом жду, что ответит.

Пытаюсь разгадать по крохотным деталям, по жестам, по взгляду, что думает. Я как сыщик, собираю косвенные улики, чтоб узнать правду, которая мне жизненно необходима.

Потому что где-то глубоко внутри меня по-прежнему живёт страх. Противный, липкий, мерзкий страх. Я боюсь остаться одна – даже на миг. Потому что вдруг окажется, что это всё сон, неправда. Что я придумала себе то, чего нет. Этим вечером всё было слишком хорошо, ослепляюще прекрасно. И гадкий внутренний голос шепчет, что так просто не может быть. Не со мной.

И поэтому – я ужасно боюсь отпускать Ричарда сейчас. Боюсь тишины. Боюсь оставаться наедине со своими мыслями и вечными сомнениями, которые вцепятся в меня как голодные псы, чтобы рвать на части, едва он оставит меня одну – я знаю точно.

А Ричард вздыхает протяжно и гладит мою щёку тыльной стороной ладони. Касается так бережно, словно я хрустальная ваза, которую можно разбить неловким движением.

- Нет, Лягушонок, не получится.

Опускаю взгляд, сглатываю комок в горле. Изо всех сил пытаюсь не показать, как разочарована. А он берёт моё лицо за подбородок и властно приподнимает. Заставляет посмотреть в глаза.

В чёрных глазах с прищуром – усталая улыбка и ласка.

- Ненадолго – не получится! Малышка, если я войду в эту дверь – до утра уже не выйду. Так что – спокойной ночи, Лягушонок. Сладких тебе снов. Мои сегодня вряд ли будут столь же невинны, как твои.

Помедлив мгновение, он склоняется ниже и… целует меня в нос.

А потом разворачивается и уходит. Благо, идти недалеко. Всего лишь до соседней двери.

Обиженно тру нос. Опять он со мной, как с маленьким ребёнком.

Мне бы хотелось совершенно другого поцелуя от него на прощание. Такого – безумного, страстного, опьяняющего, как тогда под сиренью. Память услужливо подсовывает картины недавнего прошлого. Прикрываю глаза на мгновение, наслаждаясь этими образами. По-прежнему опираюсь спиной на дверь, потому что расплавленное тело совершенно не хочет держаться вертикально, ему непременно нужна хоть какая-то опора.

Кончиками пальцев осторожно касаюсь припухшей нижней губы.

Это же правда было? Мне же не привиделось?

- Нет, это решительно невозможно выносить…

Едва улавливаю краешком сознания, о чём были эти слова, которые сбивчиво бормочет его голос.

Потому что не успеваю и пикнуть, как меня сносит лавиной. В два шага Ричард возвращается и снова умножает расстояние между нами на ноль.

Приподнимает за талию, вжимает в дверь… кажется, наряду с подоконником у меня появился еще один любимый предмет в этом Замке… обрушивается огненным дождём с небес, раскалённой лавой поцелуев, обожжённым до самого сердца прикосновением доказывая, что да – не привиделось. Да – это всё действительно происходит между нами, на самом деле.

Лихорадочные, сумасшедшие поцелуи очень быстро стекают ниже. Опаляют шею. Становятся яркими, острыми, почти до боли, почти до укуса. Я, кажется, теперь понимаю, откуда на шее мои сестры взялись те алые пятна.

Вцепляюсь в его волосы. Мне кажется, делаю больно ему тоже, но он только рычит мне в шею – и я не слышу в этом протеста, скорее наоборот. Ему нравится.

В голове мелькает совершенно глупая и безумная мысль – мне хочется научиться кусаться.

Мысль тут же гаснет, как и все связные мысли в моей голове.

Мой судорожный вздох, когда колючим поцелуем он обжигает ключицы. Тянет кружево платья вниз, обнажая плечо – и тонкая ткань отвечает жалобным треском. Становится щекотно, когда шершавая щека царапает нежную кожу. Поджимаю плечо, но смеяться не хочется. Закусив губу почти до крови, с головой ныряю в эти новые, незнакомые ощущения. Почему-то каждая часть моего тела реагирует на его руки и губы как-то по-своему, по-особенному. Шея – совсем не так, как губы. Плечо – почти так же сладко и остро, как спина, но тоже слишком ярко, чтоб это можно было долго выносить и не сойти с ума.

Его губы возвращаются выше, продолжают терзать сгиб у плеча.

А раскрытая ладонь ложится на разгорячённую, покрытую испариной шею, и медленно движется вниз.

Поцелуй становится медленным, тягучим, я вздрагиваю, когда жилки на моей шее касается горячий язык. Каждый раз, когда мне кажется, что острее чувствовать уже невозможно, Ричард умудряется меня переубеждать.

И я не знаю, на чём концентрироваться, и что будоражит меня больше сейчас – дерзкие движения языка или осторожное, вкрадчивое движение пальцев вниз, вдоль звеньев цепочки на моей груди.

Набираю воздуха и невольно задерживаю дыхание. Его губы останавливаются, прижимаются, накрывают пульс, словно пытаются его считать, и теперь у меня нет больше вариантов, как только следить за неспешным скольжением пальцев по нежной коже.

Больше нет сил протестовать или убегать.

Подушечки его пальцев добираются до подвески. Начинают медленно обводить её очертания, прямо по телу, царапая шершавой кожей.

- Рад, что ты надела мой подарок, Лягушонок.

Его палец замирает у самого нижнего края подвески. Еще немного, и уйдет под вырез на груди, а короткое поглаживание лишь накаляет градус ожидания.

- Никогда… и не снимала… - выдыхаю рвано.

Меня разрывает на части от противоречивых эмоций.

Мне хочется, чтобы он остановился, потому что кажется, что если эти сильные, умелые пальцы продолжат свой безумный маршрут, я точно сойду с ума.

Мне хочется, чтобы он никогда-никогда не останавливался.

Подвеска на моей груди раскаляется так, что почти больно. Ричард сдвигает е с места и целует под ней. Закрывая глаза, я окончательно отдаюсь ему на волю – сейчас от меня ничего не зависит, я ошеломлена и с головой утонула в его прикосновениях. Мне остаётся лишь довериться его рукам, его губам… довериться ему.

- Пожалуйста… - шепчу, ныряя пальцами ему в волосы, прижимая голову ближе. – Пожалуйста…

А потом я чувствую, как меня мягко ставят обратно на пол. Тихий шёпот над ухом.

- Куда же ты всё время так спешишь, Лягушонок… Не торопись, у нас достаточно времени. Хотя бы у одного из нас ещё должна быть голова на плечах.

Холодно. Как же холодно, когда его руки отпускают меня, и ночной прохладный воздух врывается меж нашими телами, которые совсем недавно были так близко, что казались одним целым.

- До завтра, Лягушонок. Иди спать. Хотя бы ты. Мне, судя по всему, предстоит очередная бессонная ночь.

Безжалостно хлопает соседняя дверь.

Как в тумане, обнимаю себя руками. По телу дрожь. Мне холодно.

Потом, спустя целую вечность, оборачиваюсь все-таки к двери в свои покои, дёргаю ручку… с трудом, но вспоминаю, что нужен ключ. Долго-долго роюсь в мешочке, пальцы не слушаются, ничего не могу найти.

В конце концов, с печальным скрипом дверь растворяется передо мною сама. Не дождавшись ключа, Замок ледяной розы услужливо впускает меня внутрь.

Делаю шаг.

Веки щиплет от непрошенных слёз.

Темнота и тишина обрушиваются на меня такой тяжестью, как будто на голову упало небо. Всё точно так, как я и боялась. Чувствую себя здесь чужой и маленькой. А ещё – ненужной.

Ещё шаг.

Такая маленькая, уютная комната. Здесь пахнет засохшими розами. Вспоминаю, что сюртук Ричарда так и остался валяться на полу в коридоре, но нет сил вернуться и подобрать.

Интересно, кто жил здесь до меня?

Моё зрение будто смазывается на мгновение.

«Кэти! Кэти, сердечко моё, не убегай!» - женский голос, смутно знакомый, но никак не могу понять, чей.

Там, впереди, у окна, я замечаю маленькую девочку.

Она стоит ко мне спиной. Вижу только пышное кукольное платье зелёного цвета, длинные тёмные кудри до самой талии, в них вплетена синяя лента.

Девочка запрокинула голову и разглядывает витражи.

Синие розы медленно опускаются к ней с потолка. Она тянет руки и касается бархатных лепестков…

И я прихожу в себя.

Дверь за моей спиной захлопнулась. Здесь снова пусто и тихо. И никого. Я одна.

Это… что это было? Я теперь вижу не только будущее, но и прошлое?

Кэти… леди Кэтрин Винтерстоун, мать Ричарда. Это была она?

Почему-то становится грустно, сердце щемит.

Это не моё место.

И это не моя комната.

Я здесь лишняя.

Тихим, вкрадчивым шёпотом в мой разум вторгаются привычные сомнения.

Я, наверное, не нужна ему, раз он так просто меня оставил. Разве я стала бы колебаться хоть мгновение, если бы он попросил меня побыть с ним? А он без колебаний оставил меня одну. Неужели так поступают, если хоть немного любят? Если просто, хотя бы капельку влюблены?

Должно быть, это всё для него несерьёзно.

Я выросла, он увидел во мне симпатичное личико и подумал – почему бы и нет, если девушка сама вешается на шею? А я вешалась.

Обжёг невыносимый стыд.

Я потёрла лоб, тянущий тупой болью где-то глубоко внутри. Эта боль не желала отступать. Она никогда не отступит.

Нужно что-то делать.

Я вскочила и принялась мерять комнату беспокойными шагами.

Даже мысль о том, чтобы лечь спать, вызывала безмолвный протест. Я не могу. Если оставлю всё, как есть, моя мечта к утру точно превратится в пыль. Когда праздники заканчиваются, остаётся лишь блеклое послевкусие разочарования. Эхо непроизнесённых слов. Боль от несбывшихся надежд.

Задыхаясь, я оперлась обеими руками о край старинного стола из красного дерева. Шорохи за моей спиной, как будто плети роз на стенах пришли в движение.

Вспомнился мой прошлый приезд в Замок ледяной розы.

Я тогда тоже думала, что у меня впереди что-то чудесное, что я проведу много времени рядом с человеком, которого люблю, и мы наконец-то будем вместе.

Всё тогда закончилось плачевно.

Я не позволю, чтобы в этот раз всё завершилось так же.

Завтра будет новый день. Завтра, при солнечном свете, покажется глупым и наивным всё, что было ночью. У меня есть только эта ночь, чтобы всё изменить. Теперь, когда я начинаю понимать, как ослепительно прекрасно может быть рядом с ним, я просто не переживу нового отдаления. Если завтра Ричард одумается и снова станет привычным чопорным графом, аристократом до мозга костей, смотрящим на меня свысока, - моё сердце, наверное, остановится.

Выпрямляюсь и нервно оглядываюсь на соседнюю стену.

Он, верно, уже спит.

Совсем рядом. На расстоянии вытянутой руки. Кажется, что так близко, но на самом деле – бесконечно далеко.

Как зачарованная, подхожу, и касаюсь ладонью разделяющей нас границы. Камень медленно теплеет, как живой, отзываясь на моё прикосновение.

Решение понемногу превращается в решимость.

Мне страшно, безумно страшно от того, что я задумала – но ещё страшнее оставаться одной во тьме и слушать голоса в своей голове. Они замолкают только, когда он рядом.

Если я должна отважиться на такой шаг, чтобы привязать его, чтобы у него не осталось больше ни единого сомнения… чтобы мужчина моей мечты никогда-никогда больше не смел смотреть на меня, как на ребёнка – я это сделаю.

- Замок!.. – мой голос дрожит и срывается, в горле пересохло.

Но это волшебное существо умеет, кажется, читать мысли.

В стене под моей ладонью медленно-медленно начинают обрисовываться очертания узкой двери.

Я не знаю, где взяла столько решимости, чтобы переступить порог.

Как смогла не повернуть и не броситься бежать, из каких глубин своего организма добыла столько силы воли, чтоб сделать шаг.

Комната была зеркальная. Такая же, как моя – только кровать у противоположной стены… я бы сказала, не такая уж большая кровать для графской спальни. Как будто здесь когда-то спал подросток, а потом перерос свою комнату, но не стал ничего менять. Я почему-то ожидала аристократической роскоши, но никак не лаконичного, почти спартанского убранства этих покоев, где и не было-то ничего, кроме книг на глубоких полках, письменного стола у окна с канделябрами, платяного шкафа и… кровати. Обыкновенной такой кровати, безо всяких даже балдахинов.

Когда я была невольным шпионом в Замке ледяной розы и подсматривала за Ричардом в ванной, это была совсем в другом месте. Кажется, леди Кэтрин упоминала, что недавно в Замке были перестановки и сыну отдали старую спальню родителей… непонятно только, как они в этой кровати умудрялись вдвоём помещаться. Этот вон… еле-еле помещается один.

Отвлекаю себя подобными глупыми мыслями и разглядыванием обстановки, как могу.

Чтобы только оттянуть момент, когда разум полностью сконцентрируется на одном-единственном доминирующем объекте обстановки, к которому постоянно невольно убегает взгляд.

Тёмные волосы спутанными прядями по подушке, они так выделяются на белом…

Брови нахмурены, как будто даже во сне его что-то беспокоит.

Слабый лунный свет обрисовывает очертания тела, едва прикрытого простынёй.

Сердце обрывается и падает куда-то вниз, когда понимаю, что Его сиятельство граф Винтерстоун изволят спать обнажённым. Но вот в отличие от того дня, когда я лишь безмолвным призраком подглядывала за ним, сегодня мне ничто не может помешать дотронуться. Разве что я сама. Разве что стыдливость возьмёт верх над смелостью. Разве что последний шаг до исполнения мечты окажется столь трудным, что я так и не смогу его сделать.

Вот же она – мечта! Спит, засунув руку под подушку, - и по выпуклым очертаниям мышц хочется провести указательным пальцем чтобы увериться, что они настоящие. Или слепить с него скульптуру, так это красиво.

Массивные плечи, широкая спина… мой взгляд скользит ниже, подмечая жадно каждую мельчайшую деталь. Вроде той родинки под правой лопаткой. Или белесого росчерка шрама на боку.

Ещё ниже… начинается тонкая ткань белой простыни и полный простор моему воображению, которое как на зло на этом и заканчивается.

Всё-таки жаль, у меня тогда в ванной магия слишком быстро исчерпала свой лимит. Может, я тогда бы лучше представляла, что меня ждёт. И поджилки не тряслись так сильно.

Тихо, как мышка, делаю ещё шаг.

Хорошо, что здесь не паркет. И пол совсем не скрипит. А мягчайший ковёр под ногами заглушает все шаги.

И я успеваю добраться аж до середины комнаты. Когда он замечает моё присутствие.

Резко поднимает голову, опирается на локти. Щурится спросонья, хмурится ещё сильней. Я застываю, как вор, застигнутый на месте преступления. Всё тело цепенеет от страха.

- Гаяни? – недоверчиво спрашивает хриплым голосом и моргает несколько раз, словно хочет убедиться, что всё ещё не спит. – Что ты…

- Тш-ш-ш!.. – прижимаю палец к губам. – Не говори ничего. Пожалуйста.

Тени на его лице. Где-то за окнами шумят ветви деревьев. Тёмные пятна очертаний крон колышутся на белом постельном белье.

Я стою в центре комнаты в неровном круге лунного света. И робко поднимаю руку к вырезу своего платья. Провожу по краю бледно-розового кружева. От сумасшедшего, предобморочного волнения забываю, как это всё снимается. А, кажется, на спине…

Кое-как, закусив губу, завожу руки назад и нащупываю самую первую застёжку лифа.

Они поддаются с трудом. Одна за другой. Одна за другой выскальзывая из петель. Пальцы упорно не желают слушаться, и каждое следующее движение труднее предыдущего во сто крат. Особенно под этим тяжёлым, непроницаемым взглядом, из которого совершенно выветрился сонный дурман. Который неотрывно следит за каждым моим движением. Который оттуда, из полумрака видит меня как на ладони.

И я по-прежнему понятия не имею, о чём думает его владелец.

Меня гонит вперёд лишь одна безумная решимость. Если начала, должна довести дело до конца. Даже если окажется, что всё зря, и я окончательно опозорила себя, как бесстыдная девица, на которой не то, что жениться – по одной стороне дороги уважающий себя джентльмен не пройдёт.

С отчаянием идущего на смерть я продолжаю сражаться с крючками на своём платье.

И наконец, сначала с одного плеча, потом с другого, облако розовой ткани стекает к моим ногам. Слышу длинный-длинный выдох. Судорожно прячусь за волосами, обхватываю себя руками… и делаю шаг вперёд, переступаю платье. Всё тело бьёт дрожь, словно я подстреленная лань, у которой из сердца торчит обломок стрелы. А охотник так близко – и его рука, которая нанесла тебе смертельную рану, вот-вот оборвёт твои мучения. Возможно, навсегда.

Моя кожа будто светится в полумраке. Босым ногам холодно, я поджимаю пальцы…

И вот на этом точно всё.

Если какая-то решимость у меня и была, то вся утекла в трубу. Даже глаз поднять нет сил.

Так и торчу на самом видном месте, как памятник. Собственной дурости, наверное, потому что минута утекает за минутой – а ничего не происходит.

И я вдруг с отчётливой горечью всё понимаю.

- Прости, - бормочу сбивчиво, бросаюсь поднимать платье и как давший стрекоча заяц оборачиваюсь к двери, чтобы бежать. Бежать, бежать, бежать… не важно куда. Лишь бы подальше. И стереть себе память, желательно, чтобы забыть весь этот позор.

Как я пришла в комнату к мужчине, который меня не захотел.

- А ну, стой!

Меня догоняют у самого порога. Хватают в охапку и тянут куда-то назад. Я сопротивляюсь бешено – отбиваюсь руками и ногами, кажется, даже пытаюсь кусаться.

Но меня всё же скручивают в белый кокон, обернув как следует простынёй, спеленав по рукам и ногам, как младенца.

Тяжело дыша, в бессильном бешенстве вскидываю взгляд.

Натыкаюсь на два чёрных провала, две кипящие тёмным огнём бездны.

- Тебе кто-то разрешал уходить?

- Пуст-ти… - цежу зло сквозь зубы.

- Если отпущу, ты же убежишь так далеко, что я тебя никогда больше не найду. Так ведь? – мрачно спрашивает Ричард. Ну почему он такой высокий? Сейчас, босиком, без каблуков, это ощущается ещё острее, ещё обиднее. И слишком, слишком сильный. Не могу даже дёрнуться.

- Да какое тебе дело… - мой голос срывается в шёпот, а потом и вовсе пропадает. Комок в горле не даёт сказать и слова. Я самым позорным образом шмыгаю носом.

И ведь что самое обидное, он совсем рядом, а я по-прежнему не могу даже дотронуться. Потому что он меня как ребёнка маленького замотал, в пелёнки… Зажмуриваюсь назло, чтобы вообще ничего не видеть – и не нужны мне эти потрясающие плечи, и руки его не нужны, и вообще…

Когда пальцами осторожно вытирает мне ресницы, я как раз уже решаю его возненавидеть.

Когда обхватывает ладонью мне затылок и вжимает лицо себе в грудь, решимость крепнет. Она ходит ходуном от глубокого мучительного вздоха.

- Ну куда же ты всё время так торопишься, Лягушонок… Видела б себя со стороны! Глазёнки как две плошки, трясёшься вся как заячий хвост… Ну вот и что мне с тобой такой делать прикажешь?

Я хотела ляпнуть – «у Орвика спроси, что он там с Шианкой делает», но вовремя прикусила язык. Не хотелось бы, чтоб мне за дерзость оторвали голову. У меня смутное чувство, что я и так себя сегодня веду как безголовая.

Поэтому молчу.

Пусть сам чего-нибудь придумает.

В конце концов, я что ли виновата, что он вторгся когда-то пять лет назад в мой маленький привычный мир и перевернул его с ног на голову? Я этого не ждала, я этого не просила. Я что ли виновата, что так темны вечера под сиренью? Я что ли виновата, что его кожа так одуряюще пахнет…

- Пусти. Я пойду, - твержу упрямо.

А потом взвизгиваю, когда мои ноги отрываются от пола.

- Ну уж нет, коза! Раз пришла, останешься. Мне теперь покоя не будет, если выпущу тебя из виду. Так что спишь сегодня со мной, в моей постели. Только спишь, - с нажимом повторяет Ричард.

И я в полном обалдении понимаю, что меня тащат на руках в направлении кровати. Только почему-то место, куда я так стремилась попасть, теперь наполняет меня практически священным трепетом. Хочется как-то упросить вернуть меня обратно в мою комнату, пока не поздно, но ведь этот тиран, пожалуй, останется глух к моим мольбам, так что зачем лишний раз позориться?

Крепко-крепко зажмуриваюсь. Ощущение парения. А ещё – горячо-горячо там, где меня совершенно бесцеремонно хватают его руки. Даже через простыню это оказываются как на зло, самые неподходящие места.

Меня как куль с мукой сгружают на кровать. А потом бедные доски скрипят под двойной тяжестью. Немного возни… и в совершенной уже панике ощущаю, как здоровенное, горячее и… полностью обнажённое тело прижимается ко мне сзади. Граф нимало не смущаясь обхватывает свёрток со мной здоровенными ручищами, поудобнее прижимает к себе и утыкается лицом мне в волосы.

- М-м-м-м… вот теперь хорошо. Вот теперь я спокоен, и можно наконец-то нормально уснуть. А то, честно говоря, Лягушонок, когда ты не рядом, у меня сердце не на месте.

А мне зато теперь ни вдохнуть, ни выдохнуть.

- Э-э-э… Ваше сиятельство. А вы, может быть, раз уж у вас сегодня гостья, соизволите принять… более подобающий случаю вид и одеться?

- Ещё чего! – фыркает мне в шею этот наглый граф. – Сама пришла, так терпи. И вообще – я не шутил насчёт трех ночей в седле. Так что… давай-ка спать. Тем более что завтра у нас с тобой будет серьёзный и обстоятельный разговор.

- О чём разговор? – шепчу испуганно.

- М-м? А… О твоём поведении… и что мы с этим будем делать…

Тяжёлая рука вольготно укладывается мне на бедро поверх тонкой ткани и расслабляется. Дыхание над ухом постепенно становится всё более медленным, спокойным, сонным…

С обречённостью понимаю, что мне зато сон сегодня ночью точно не грозит.

У меня не укладывается в голове, как он может засыпать в такой момент.

Как вообще можно спать.

Моё-то сердце бьётся как бешеное, и никак не желает успокаиваться. Ощущение непоправимой ошибки усиливается. Всё происходит как-то не так – совершенно не так, как я себе нафантазировала. И вот теперь я пытаюсь ухватиться хотя бы за малейшую ниточку, чтобы вернуть это чувство правильности, надежду на то, что всё будет хорошо – и не могу.

Мне определённо не хорошо.

Голова кружится. Разве может кружиться голова, когда ты лежишь?

Во рту появляется мерзкий металлический привкус. Как будто наелась ржавчины.

В ушах – тихий противный звон.

Задыхаюсь. Пытаюсь вдохнуть чуть глубже – но грудь словно сдавило корсетом. Не зря я их ненавидела и отказывалась носить.

Нужно что-то делать. Срочно что-то делать, чтобы повернуть колесо времени вспять – и предотвратить завтрашний день таким, каким я его уже предчувствую. Благородный граф снисходительно отчитает меня за моё неподобающее поведение. А может, извинится за то, что вчера позволил себе лишнего. И скажет, что такое больше не должно повториться.

Я сделала всё, что могла, чтобы это будущее не случилось. Неужели ничего больше нельзя исправить?

- Ричард… - шепчу отчаянно, решаясь на последнюю попытку до него достучаться.

- М-м-м… чего тебе, неугомонная? – мычит он спросонья. Тяжёлая рука с бедра сдвигается мне на живот. О да, самое место – именно там у меня всё будто в узел стянулось от страха и плохого предчувствия.

- Я тебя люблю.

И ничего не происходит.

Он по-прежнему не двигается и ничего не говорит.

А потом выдыхает и прижимает к себе теснее, ещё теснее – так, что наверное, сломает все кости. Но я не слышу в ответ главного, что могло бы хоть немного развеять тьму, что продолжает сгущаться пред моим взором.

Горячие губы касаются краешка уха.

- Куда же ты всё время так спешишь, мой маленький глупый Лягушонок…

Он, кажется, так и не проснулся до конца. Я чувствую тягучую тёмную ауру сна, которая обволакивает его тело и разум. Но это та граница меж сном и явью, когда сбрасываются все маски, когда обнажены не только тела, но и душа.

Когда я могу узнать самую важную, самую беспощадную истину из всех возможных. Мой последний шанс.

А время течёт. И в тишине, в смертельно опасном для меня молчании как будто отсчитываются последние мгновения моей жизни.

Наконец, он снова говорит. И каждое сказанное слово будто кинжал, который вонзается мне прямо в сердце.

- Я знаю, каких ты слов от меня ждёшь, малышка. Не торопи меня. Это для тебя прошло пять лет. Для меня сегодня только первый день нашей с тобой истории. И знаешь… я не из тех, кто будет бросаться такими словами просто, чтобы успокоить хорошенькую девушку…. Когда я скажу их тебе, это будет на всю жизнь, это будут слова крепче стали. Поэтому… просто не торопи, хорошо?

И он снова проваливается в сон, который утягивает его обратно в свои мутные глубины.

А у меня будто остаётся дыра в груди.

Уже нет сил отирать слёзы, которые бегут по щекам.

Вот и всё, Гаяни. Вот и всё. Ты узнала, что хотела. Горькая истина – но лучше так.

Он тебя не хочет.

И он тебя не любит.

Дожидаюсь, пока уснёт покрепче – хотя куда уж крепче – и осторожно пытаюсь выпутаться из его рук. Ничего не получается, он лишь сильнее сжимает железное объятие сквозь сон, как будто опасается, что заключённый сбежит из-под стражи.

Правильно опасается, но мне уже всё равно.

Голова раскалывается.

Боги, как же больно…

Решение приходит само собой – я же перемещалась когда-то! Подвеска на моей груди усиливает магию. Даже такой необычайно сложный её вид, как магия портальная. Правда, в тот раз у меня получилось переместить лишь разум. В этот раз нужно и тело тоже – невероятно трудная задача. Но сейчас у меня чувство, будто это в прямом смысле вопрос жизни и смерти. Каждое мгновение рядом с этим мужчиной отравляет мою душу ядом.

Сжимаю подвеску на груди.

Пожалуйста.

Ну, пожалуйста.

Зеленоватое мерцание окутывает моё тело. Прихожу в себя на том же самом месте, где оставила платье. Дурацкая пелена белой простыни остаётся в руках спящего Ричарда. Он даже не замечает, что меня больше нет рядом.

Торопливо наклоняюсь, подбираю платье, кое-как в него влезаю. Трясущимися руками застёгиваю половину крючков, не попадаю, бросаю как есть. Моя голова, кажется, сейчас взорвётся изнутри. Но сердцу – сердцу больнее.

Как будто мир вокруг потускнел.

Когда Ричард Винтерстоун пришёл в мою жизнь, он будто раскрасил её в разные краски, неведомые цвета, которые я даже не подозревала, что есть на свете. И вот теперь холодный дождь смывает всё это, и разноцветные струи стекают вниз, обнажая всё тот же суровый серый камень. И поделом. А не надо было ничего себе придумывать. Ты пять лет жила в фантазиях, в придуманном мире. Ждала… ждала… чего, Гаяни? Того, чего он, теперь так ясно, не мог тебе дать.

Твои несбывшиеся ожидания – только твоя проблема. Живи теперь с этим. Как сумеешь.

Кое-как я нащупала застёжку цепочки на шее. С третьей попытки получилось расстегнуть.

Расставаться с кулоном было тяжело. Но необходимо.

Я положила его на подушку рядом с тёмными как смоль волосами. На мгновение безумно захотелось потрогать, погладить. Нельзя. Он не твой, дура, и никогда не был.

Смирись.

Ты одна.

Ты всегда была одна.

Так всегда было, так всегда будет.

От эмоций одни страдания – разве не так?

Они были правы. Правы изначально.

Если бы я не взбунтовалась тогда, не было бы всей этой боли, убивающей изнутри, как укус ядовитой змеи.

Цепочка выскальзывает из похолодевших пальцев, падает красивыми завитками на белую ткань подушки.

Отступаю назад. Никак не хватает сил обернуться. Слабовольно пытаюсь задержать этот миг, запомнить навсегда эту картину – ночь, и лунный свет, и колышущиеся тени… и спящий мужчина, который меня не любит.

- Гаяни… - шепчут его губы во сне.

Не надо.

Так еще больнее.

Нужно уйти, нужно разорвать эти колдовские оковы.

- Гаяни?

Первое, что он видит, когда открывает глаза – смешная подвеска-лягушонок. Сжимает её в горсти. Хмурится, хмурится…

В этом я тоже виновата.

Принесла в его жизнь столько хлопот. Серьёзно её осложнила. Пожалуй, я должна извиниться – извинилась бы, если б не утратила дара речи.

Разворачиваюсь и делаю ещё шаг к выходу.

- Гаяни! – резко хлещет плетью в спину его гневный окрик.

Он злится, кажется. Конечно, я же ослушалась его.

Но я уже у самой двери.

Так надо. Он потом поймёт, что я сделала правильный выбор. За нас обоих. Выбор, который должен был сделать Ричард, но щадил меня и не говорил прямо. Пытался осторожно намекать – но я была слишком глупа в своей детской слепой вере и не понимала намёков. Но кажется, сейчас я наконец-то повзрослела. За одну ночь.

- Я тебя не отпущу!

За моей спиной творится магия. Ощущаю мощнейший всплеск, кожа покрывается мурашками, такая это мощь.

Дверь впереди меня окутывает прочный магический щит. Полупрозрачная пелена голубого света. Я уже видела такие. То, что он умеет создавать, не пробьёт никакое оружие.

Но я умру, если останусь. Мне нужно скорее прочь, пока боль, раскалывающая голову, не убила меня.

С трудом набираю воздуху в грудь.

Ищи выход, Гаяни. Ты же умница, ищи. Тебя называли самой одарённой волшебницей своего поколения. Неужели ты не найдёшь выход?

Подвеска. Она лишь усиливала магию.

Значит, глубоко внутри меня она и так была. Портальная магия, древний дар. Когда-то давно маги владели всеми школами, всеми стихиями. Лишь позднее произошло разделение. Значит, если очень сильно постараться, ты сможешь достучаться до наследия прошлого в тебе. Даже если эманации эллерита, что хранится в Замке ледяной розы, так сильно усложняют твою задачу. Но ты справишься и с этим, верно?

Я вторгаюсь в свою магическую сердцевину так грубо, словно проламываю ударом кулака тонкий лёд на замёрзшем озере. Но сейчас мне всё равно. Я должна зачерпнуть полную горсть этой дремлющей силы во что бы то ни стало. Я сейчас не выдержу даже лишнего сказанного слова. Я сейчас не выдержу даже одного-единственного взгляда. Только не сейчас.

И у меня получается.

Когда Ричард достигает меня в несколько прыжков, когда протягивает руки, чтобы меня схватить – они обнимают лишь растворяющиеся очертания моего тела.

Я проваливаюсь куда-то, лечу… не знаю куда. Мне всё равно. Совершенно.

Место, куда я попадаю в конце концов, мне знакомо, но только отчасти. Я уже заглядывала сюда в прошлое перемещение. Мне не понравилось тогда, ужасно не понравилось, но даже здесь сейчас мне будет легче – где угодно легче, чем в той пахнущей сиренью комнате, залитой лунным светом.

- О-о-о… как давно я ждал! И наконец-то дождался.

Свистящий шёпот из темноты.

Я повисаю в ней, оглядываюсь по сторонам испуганно, но вижу лишь тьму.

Я словно застыла в пропасти, где ни дна, ни стен, ни верха, ни низа – лишь одна глубокая, как самая беззвёздная ночь тьма. Та самая тьма, порождение Хаоса, из которой вышли все наши миры, и в объятия которой они однажды вернутся. Когда закончится всё время Вселенной. Когда остановятся последние часы. Когда перестанет биться последнее сердце.

Коротко вдыхаю – и дыхание пропадает. Не могу пошевелиться.

В панике ощущаю, как вокруг меня стягиваются незримые оковы. Всё туже и туже, словно кто-то связал меня толстым прочным канатом. Он шершавый и обжигающе-горячий.

А потом источник голоса приближается – и я с ужасом вижу алое пятно на чёрном фоне. Моё зрение словно настраивает нужный фокус, пятно проявляет черты.

Золотая змея с рубиновыми глазами и алым гребнем, уходящим на спину. И ниже, ниже… по всему гигантскому телу. По каждому бесконечному кольцу, что стянуло моё тело от плеч до самых щиколоток.

- С-самый лучший подарок судьбы из всех возможных.

Какой знакомый голос. Мучительно знакомый. Я совершенно точно его раньше слышала.

Пасть, полная острейших белых зубов разевается над моей головой. В рубиновом взгляде горит алчность.

- С-скрасишь мне моё заточение, крош-ш-ш-шка? У с-с-с-удьбы отменное чувство юмора, не находиш-ш-ш-шь? В конце концов, это из-за тебя я с-с-сюда попал. И я постараюс-с-с-сь, чтобы ты об этом пожалела.

Вот теперь я вспомнила.

У судьбы действительно отменное чувство юмора.

Да, я действительно тебя узнала. И как было не узнать – ведь однажды ты уже показал свою змеиную лживую натуру, только не так явно, как теперь.

Дориан Дрейк.