Запретный мужчина

Глава 39

По утрам Ана Роса согласно уже укоренившемуся обычаю поднималась к Фьорелле с кипой газет; но теперь ее сопровождала Мартика.

Пока Ана Роса монотонным голосом вычитывала из газет новости, которые бы могли заинтересовать и развлечь Фьореллу, та с нежностью и любопытством наблюдала за Мартикой.

Мартика тихо сидела в уголке бабушкиной кровати и, поджав под себя ноги, вязала своей кукле платья, фасоны которых брала из старых журналов мод.

Федерико Корхес купил девочке несколько роскошных «дочек» с длинными волосами и в нарядных, обшитых кружевами платьицах, но Мартика сохранила верность своей старой Карменсите, большой улыбающейся брюнетке, которая умела говорить «мама». Карменсита оставалась в доме Эстелы все это время; когда Ирена и Херман забрали Мартику, девочка, чтобы утешить бабушку, взамен себя предложила ей свою куклу, чтобы Фьорелла, глядя на нее, думала о Мартике.

Карменсита заняла любимое кресло Фьореллы, в которое с тех пор не позволялось усаживаться никому. Иногда Фьорелла шила для куклы наряды в ожидании того момента, когда Ирена приведет Мартику в гости, и девочка каждый раз была в восторге от замысловатых платьиц, сочиненных бабушкой. А Фьореллу ее новая роль, роль портнихи для Карменситы, развлекала и утешала; было чем занять руки и мысли.

С тех пор как Мартика снова водворилась в их доме, Фьорелла была вынуждена передоверить роль костюмера и швеи самой Мартике.

Ей нравилось, что ребенок не сидит без дела. Нравилось то сосредоточенное и углубленное выражение, которое появлялось на лице девочки, когда она шила или вязала. Нравилось, что Мартика с ответственностью подходит ко всем делам и небольшим поручениям, которые на нее возлагали: сходить за хлебом в пекарню за углом, принести мороженое. Она любила помогать Онейде на кухне. Никто, казалось бы, специально не приучал девочку к труду, просто она была устроена так, что считала праздность худшим для себя состоянием.

Эта привлекательная в любом человеке черта наполняла сердце Фьореллы гордостью и умилением.

Она не могла как следует воспитать своих собственных внуков. Этот же чужой по крови ребенок казался Фьорелле куда более родным по душе, чем изнеженные Ана Роса и Даниэль. Сейчас Фьорелла с большим удовольствием наблюдала за Мартикой и не слушала того, о чем читала ей Ана Роса, но и не прерывала ее, полагая, что внучке необходимо выполнять хоть какой-то небольшой долг.

Эстела уже третий день не поднималась к свекрови.

Фьорелла знала, что невестка и адвокат Оливейра пытаются опротестовать через суд решение полиции, наложившей арест на их с Херманом счета. Оливейра был уверен в том, что дело они непременно выиграют, так как теперь наверняка знал, что у Темеса не было оснований для того, чтобы арестовать счета.

Фьорелла не вникала во все эти дела, считая Оливейру человеком компетентным в таких вещах. Да и Эстела разумная женщина, она сумеет постоять за себя. И, собственно, чем она, беспомощная старуха, могла им помочь? Только выслушать, только посочувствовать в случае провала мероприятия… Эстела ни о каком провале и слышать не хотела. Она, как и Оливейра, не сомневалась, что решение суда будет в ее пользу.

Ана Роса закончила чтение газет, поднялась и вышла из комнаты.

— Как себя чувствует мама? — Фьорелла задала этот вопрос Мартике, и даже слегка поморщилась: голос ее прозвучал фальшиво. Она знала, что Ирена чувствует себя плохо. Конечно, эта дама может позволить себе отдаваться страданиям, в то время, как другие за нее работают.

— При мне она никогда не плачет, — отвечала Мартика, не переставая шевелить спицами, — но я вижу, ей очень тяжело. — При этих словах девочка вздохнула. Ей тоже было тяжело, но она старалась держаться, чтобы никого не расстраивать своими слезами.

— А Хермансито? — продолжала расспрашивать Фьорелла.

— Хермансито — мужчина, он держит свои чувства при себе, — Мартика говорила совсем как взрослая, — иногда, я вижу, он даже пытается меня развлечь… Но, честно говоря, мне все равно очень грустно, хоть я стараюсь и не показывать этого.

— Ты правильно делаешь, — поддержала ее Фьорелла. — Этим самым ты оказываешь большую помощь Эстеле.

— Бедная мама Эстела, — подхватила Мартика, — мы все ей свалились на голову со своими проблемами… Хорошо, что с нами сейчас живет Федерико, правда? Он нам всем помогает. Я так привязалась к нему.

— В самом деле? — с улыбкой произнесла Фьорелла.

— Да, ведь он добр, как ангел!

— Как-как? Как ты сказала?..

С лица Фьореллы вдруг сползла улыбка. Какое-то смутное воспоминание, как змея, скользнуло в ее сердце. Ангел, ангел… Это слово вызвало у Фьореллы какую-то странную ассоциацию… Стоп! Какую ассоциацию? Ангел!..

Тут ее как будто ударило током.

Она вспомнила свой сон, приснившийся ей накануне гибели Хермана Гальярдо.

Боже мой! Это был пророческий сон!

Она видела город, охваченный пламенем… Видела Мартику и Хермана, Виолету, которая пыталась провести их сквозь огонь. И еще она видела во сне человека, чья ангельская красота ужаснула ее, потому что у этого человека были пустые глаза… Так вот почему, когда она увидела впервые Корхеса, ей показалось, будто она знала его когда-то… Корхес похож на человека из сна, человека с такими странными глазами… Фьорелла не была суеверной, но теперь она решила, что этот сон послан ей Богом с целью предупреждения… О чем? Она подумала, что ведь и в самом деле они о Корхесе толком ничего не знают. Кто он? Откуда к ним свалился? И почему она сейчас чувствует страх при мысли о нем?..

— Что с тобой, бабушка? — словно издалека донесся до нее голос Мартики.

Фьорелла с усилием улыбнулась ей.

— Вот что, детка, пригласи-ка ко мне Ирену.

— Маму? — удивилась девочка.

— Да-да, твою маму. Позови ее ко мне побыстрее.

Но в эту минуту дверь раскрылась и на ее пороге появился сияющий Хермансито.

— Бабушка Фьорелла, Мартика! Мой папа, мой папа приехал!

Никого и никогда Ирена не обнимала еще с такой горькой мучительной отрадой, как сейчас Карлоса. Они стояли посредине гостиной, сцепившись, как два потерпевших кораблекрушение и выброшенных волною на берег человека, и не могли разъединиться. Провидение сводило и разводило их, снова сводило, чтобы опять развести в разные стороны, но эта встреча несла в себе что-то такое особенное, что они оба почувствовали: если им и суждена новая разлука, то душой они все равно всегда будут вместе.

Ирена, припав к плечу Карлоса, улыбалась сквозь слезы. Он теперь ей как брат, нет, он дороже брата. Тот, который разъединил их когда-то, теперь соединил их до гробовой доски, но совсем иначе, чем они оба могли себе представить. Отныне ни она ему, ни он ей не принесут никакой боли. У каждого из них своя жизнь и своя судьба, но они родные друг другу люди. Их навсегда породнило общее горе.

Они не замечали, что гостиная уже полна людей: на шум спустился из своей комнаты Федерико Корхес, вышли из кухни Онейда с Мариелой, прибежали Мартика и Хермансито, за ними появились Ана Роса и Милагритос.

Наконец Ирена отстранилась от Карлоса, чтобы дать ему возможность со всеми поздороваться. Все ему улыбались, все радовались его приезду, как будто надеясь, что Карлос внесет оживление и бодрость в грустную, несмотря на общие усилия держаться и не падать духом, атмосферу дома.

Карлос всматривался в лица окружавших его людей. Он ощущал себя в эти минуты главой большого семейства, который обязан внести в дом спокойствие и уверенность в завтрашнем дне.

Наконец Ирена, обратившись ко всем, произнесла:

— Дорогие мои, мне надо переговорить с Карлосом о многом… Сеньор Федерико, а вы останьтесь с нами, если можно.

Гостиная опустела.

Федерико Корхес, следуя приглашению Ирены, опустился в кресло.

— Сеньор Федерико, — вновь заговорила Ирена, — прошу вас, расскажите Карлосу о том, что произошло, я не в силах… у меня перехватывает горло.

В который раз Корхеса резануло это обращение «сеньор Федерико». Все домашние давно и запросто звали его Федерико, и только одна Ирена соблюдала дистанцию между ними, обращаясь к нему подобным образом.

Но Федерико не заставил ее повторять приглашение. Он принялся рассказывать о событиях той «роковой», как он выразился, ночи, и Ирена ни разу не перебила его. Он чувствовал на себе ее пристальный взгляд, говорил, и вместе с тем думал: «Почему она не верит мне? Где я прокололся? В чем моя ошибка, если таковая существует? А может, просто Ирена по натуре необщительный и недоверчивый человек, и ошибки никакой не было?» Федерико время от времени, продолжая свой рассказ, поглядывал на Ирену. Что выражает ее взгляд? Он почти физически ощущал его на своем лице, как дуновение ветерка. Когда Корхес окончил свое печальное повествование, Ирена чуть наклонила голову:

— Благодарю вас.

В этих словах прозвучала не признательность, а как будто какое-то сомнение… Корхес ожидал, что она, чтобы развеять это сомнение, задаст ему какие-то вопросы, попробует кое-что уточнить, ведь им еще ни разу не доводилось беседовать, но Ирена повторила:

— Благодарю вас.

Теперь он в тоне произнесенных слов отчетливо расслышал просьбу уйти, оставить их с Карлосом наедине.

Федерико легко поднялся и произнес, обращаясь к Карлосу:

— Приятно было познакомиться. С вашего позволения…

С этими словами Корхес удалился.

Он поднялся на второй этаж, потом, осторожно ступая, спустился по лесенке черного хода вниз, оказавшись в саду, затем подкрался под окно гостиной и принялся слушать. После его ухода Карлос произнес:

— Ты что-то хочешь добавить к рассказу этого сеньора?

Ирена кивнула. Все еще что-то обдумывая про себя, — рассказ Корхеса она выслушала точно лицо постороннее, не принимавшее в описаниях Федерико никакого участия, — она сказала:

— Да.

Это прозвучало как-то очень веско, и Карлос поневоле насторожился.

— Ты слышал, как этот сеньор произнес: «Херман Гальярдо исчез в клубах дыма…» — лицо ее исказилось. — Да, так оно и было. Но…

— Что «но»? — поторопил ее Карлос.

— Дело в том, что сначала мы не знали, что Хермана убили. О том, что на затылке его обнаружили смертельную рану, полицейские сообщили нам не сразу. Поначалу они сами решили, что Херман просто задохнулся от дыма. Но я сразу поняла, что он был убит. Ведь я собственными глазами видела, как он покачнулся, стоя в проеме окна, как будто ему нанесли удар по голове…

— Ты это видела? — переспросил Карлос.

— И не только я, но и сеньор Федерико наверняка видел это. Но до тех пор, пока полиция не сообщила нам, что Херман был убит, Корхес утверждал, что якобы видел, как Херман отошел вглубь комнаты… Сейчас в своем рассказе он эту конкретную фразу заменил на «клубы дыма»… Зачем ему тогда было рассказывать Эстеле о том, что Херман сам отошел от окна… Эстеле и газетчикам… Вот чего я не пойму…

Именно в эту минуту Федерико подкрался под окно гостиной и стал слушать.

— Мне кажется, — заметил Карлос, — что это не имеет существенного значения. Ты напрасно придираешься к словам…

— Не знаю, — раздумчиво сказала Ирена, — возможно, ты прав. Я часто бываю чересчур подозрительной. Но интуиция подсказывает мне, что этот сеньор не случайно оказался рядом с нами в ту ночь.

«Черт бы побрал твою интуицию!» — усмехнулся про себя Корхес.

— Он вклинился в дом Эстелы, — продолжала Ирена, — обворожил всех…

— Кроме тебя, — вставил Карлос.

— Кроме меня, — подтвердила Ирена, — меня ему не удалось обаять. Приглядись к нему, Карлос. Попроси Оливейру навести справки об этом типе. Я ему не верю, понимаешь, не верю…

— На вид порядочный человек, — высказал свое впечатление Карлос. — Мне он понравился.

— Вот это меня и пугает, — проговорила Ирена. — Он всем, всем нравится. Он умеет нравиться. Что-то в этом есть не простое, и это настораживает. Одним словом, будь осторожен, Карлос.

— Но ты не рассказала мне, что произошло до той роковой ночи… Мама спустя несколько дней после гибели отца звонила Темесу. Он рассказал ей, что счета отца были арестованы, и что вы бежали из Каракаса, опасаясь ареста самого отца. Это верно?

— Поезжай к Темесу, — с горькой усмешкой молвила Ирена, — раз он так хорошо все знает о твоем отце, пусть все тебе и расскажет.