Она пришла с Земли. Абитуриентка. Студентка

Глава 2 Сон в руку

Жаркий июльский полдень. Пыльная дорога. С одной стороны — золотая стена пшеницы, с другой — редколесье, наполненное солнцем и птичьими трелями. По дороге бежит двухлетний мальчуган. За ним спешит девочка лет семи. Темные брови, русая коса, яркое хлопковое платье, из-под которого выглядывают сбитые коленки. Большие серые глаза сердито сверкают. Девочка кричит брату:

— Димка, стой! Подождем родителей!

Мальчишка только хохочет и бежит быстрее. Девочка останавливается. Оглядывается. Поворот еще скрывает родителей, и не понятно, близко они или далеко. Может вот-вот покажутся из-за раскидистого куста бушмелы, а может задержались и не спеша обрывают спелые ягоды, едят, собирают в плетеную корзину, взятую под малину. До малинника еще далеко, а бордовая сладкая россыпь — вот она, только руку протяни. Девочка и сама бы залезла в манящие заросли, но надо присматривать за братом.

Внезапный порыв ветра будит невесомую пыль, закручивает ее волчком и толкает девочку вперед, за хохочущим карапузом. Стремительная тень набегает на дорогу, приносит долгожданную прохладу. Девочка прикладывает руку козырьком и, щурясь, следит за большим облаком, закрывшим солнце. Остальное небо чистое. Дождя не будет.

Смех брата обрывается. Девочка опускает руку и смотрит на дорогу.

Их около десятка. Дикие бродячие псы: рыжие и черные, рослые и мелкие, тощие и грудастые — всякие. Но у всех одинаково прижаты уши и оскалены пасти.

— Димка, иди сюда, — негромко зовет девочка.

Она уже не слышит ни голосов птиц, ни шуршанья колосьев, не видит ничего, кроме узкой полосы дороги. Там, между ней и стаей одичавших псов, стоит младший брат. Она делает первый шаг, даже шажок, несмелый, плавный. Брат не двигается. Она идет шаг за шагом, глядя на него. Только на него. На выгоревшую льняную макушку, к которой так мягко прижиматься щекой и которая так сладко пахнет молоком.

Вот остается пять шагов. Четыре… Собаки бросаются молча.

— Димка!

Визг срывает с деревьев стаю птиц, и те мельтешат в воздухе, громко, суматошно галдя. Девочка в последнем рывке тянет руки и падает на брата, вжимает его в теплую дорогу всем телом.

Успела. Всего на секунду раньше злой, неистовой своры, но успела.

Брат лежит живым безмолвным комком, упираясь маленьким локтем ей в живот. А она кричит. Кричит, когда собаки разрывают ей платье вместе с кожей и кажется, что на спину плеснули кипятком. Кричит, когда громкий рык и вонючие брызги слюны бьют прямо в ухо. Кричит, когда щеку обжигает нестерпимая боль…

Лера проснулась со сдавленным стоном. Бешено колотящееся сердце рвалось из груди, бухало в ушах. Липкий пот неприятно холодил кожу. Но, слава Богу, сон… Всего лишь сон о прошлом. Одичавшие собаки, она и маленький Димка посреди жаркой дороги…

За стеной мама брякала посудой и что-то мурлыкала вполголоса.

Лера оделась и раздвинула шторы. Дождя не было. Из утреннего сумрака выступали осины, стыдливо прикрывающие свои антрацитово-черные стволы за желтой листвой, клены же, напротив, горели ярким пламенем.

— Бабье лето что ли, а, Мишунь?

Плюшевый медведь, сидящий на подоконнике, не шелохнулся и не ответил, но в его пластиковых глазах и доброй улыбке чудилась печаль.

— Чего молчишь? — Лера взяла медведя и ткнулась в него носом. Мишка пах пылью и еле заметно лавандой, с которой мама обычно стирала белье. — Скучно тебе, наверное. Без друзей, без детей…

В горле вдруг встал комок, и Лера задохнулась от нахлынувшей грусти. Комната словно отдалилась, ушла в небытие, осталась там, где остаются все игрушки и раскраски, там, где папа возит на плечах и подкидывает под самый потолок, где каждый день полон тайн и открытий — все осталось в детстве.

— Лер, иди завтракать! — Димка распахнул дверь, впустив жареный дух блинов. — А то мы все сожрем!

— Иду, — Она посмотрела в игрушечные, но все понимающие глаза. — Пойду я, Мишунь, а то и впрямь сожрут. Растущие организмы. — Она посадила медведя обратно на окно. — А ты… приглядывай тут.

Обычно братья ели после утренней пробежки, когда отец уже уходил на работу. Но сегодня ночным поездом Димка с Санькой уезжали на соревнования, и завтрак передвинули, чтобы еще разок собраться всей семьей.

Мама не успевала печь. Димка с Санькой глотали, будто не жуя, и стопка блинов стремительно убывала. Димка схватил последний блин, всего на секунду опередив брата, и назидательно произнес:

— В большой семье клювом не щелкают!

Санька посмотрел на Леру, тоже оставшуюся ни с чем, подпер рукой подбородок и философски протянул:

— «Мы чужие на этом празднике жизни».

Отец с Лерой переглянулись и рассмеялись.

— Дим, Сань, — чуть погодя решилась Лера, — я сегодня с вами на пробежку. Возьмете?

— О, созрела!

— Пэрсик ты наш!

Братья захохотали, и она шутливо погрозила им кулаком.

— Распогодилось как, — заметил отец, щурясь от бьющего в глаза солнца. — Кр-расота!

Мама стукнула сковородой и проворчала:

— Опять на Новый год дождь пойдет. Да и пускай бы, на наш век морозов хватило, а вот внуки и вовсе настоящей русской зимы не узнают.

— Климат меняется, — важно сказал Санька. — Скоро будем мандарины на даче выращивать.

— Ага, ананасы еще! — фыркнула Лера. — Второе лето искупаться не можем. С такими вывертами не то что мандаринов, яблок не будет… Эй, Димон, — она схватила брата за руку, — не наглей! Это мой блин!

Блин был лишним. Даже не один, а два или три.

Лера с завистью посматривала на братьев, легко трусивших в десятке шагов впереди. Лично она бежала вперевалку, как утка. Еще и на животе топорщился карман-кенгуру от сложенных в него баллончика, отпугивателя и телефона. Она хотела еще шокер взять, но тот в карман не поместился. Пришлось выбирать: либо баллончик, либо шокер. Взяла первый. Все-таки он полегче.

Братья только переглянулись, увидев, в каком виде она собралась на тренировку, но промолчали. Знали о ее пунктике насчет собак.

В парке было сумрачно и безлюдно. Деревья замерли молчаливыми часовыми, сырая земля дорожек впитывала шорох шагов, а звук дыхания растворялся во влажной тишине.

Скоро закололо в боку, и Лера крикнула:

— Дим, вы бегите, а я не могу!

— Меньше есть надо было, — проворчал Димка, останавливаясь.

— Кто бы говорил… — она потерла бок и свернула на выложенную камнем дорожку. — Да бегайте вы! Я у цветника подожду.

— Точно?

Лера похлопала по брякнувшему карману.

— Точно, точно…

На площадке с памятниками она прочитала все надписи, сделала разминку и решила, что готова к дальнейшей тренировке.

Позвонила Димке.

— Вы где?

— Мы мигом, жди! — отозвался брат и, еще не отключившись, крикнул: — Сань, до Лерки наперегонки! Кто последний, тот сегодня в поезде частушку споет!

Высматривая братьев, Лера прислонилась к ближайшему облицованному мрамором столбу с бюстом маршала Соколова. От столба шло чуть заметное, расслабляющее тепло.

— Интересно… — она потрогала плитку. Будто солнцем нагрета. Но ведь солнца-то нет!

Послышался топот, и двумя стремительными тенями меж деревьев замелькали силуэты братьев. Спустя мгновение они заметили Леру и припустили еще быстрее. Санька чуть отставал.

Выкинув из головы странность с памятником, Лера шагнула навстречу братьям. Она хотела крикнуть, подбодрить младшего, но все звуки вдруг пропали, как отрезало. Разом сгустилась тьма. Лера слепо пошарила вокруг. Мрак не шевельнулся.

— Дим, Сань…

Она не услышала собственного голоса и крикнула громче:

— Димка! Вы где?

Связки вибрировали, горло напрягалось, но в ушах — полная тишина. Дрожащими руками Лера попыталась нащупать памятники. По идее, она должна была стоять как раз между ними. Но руки проваливались в пустоту. Только опора под ногами никуда не делась.

— Что за чертовщина? Не могла же я разом ослепнуть и оглохнуть.

Она бормотала, пытаясь успокоить себя, но стало только хуже. Себя так и не услышала, зато тьма словно ощутила ее присутствие: прильнула, обняла. Показалось вдруг, что она просочится сквозь одежду, впитается в тело, и Лера сама станет тьмой.

Дыхание перехватило, и Лера в панике рванулась вперед.

— Бляха-муха!

После непроницаемой темноты ослепило до боли. Сердце бешено барабанило в горле, спину, покрытую испариной, прихватило холодом. Лера села, барахтаясь в каком-то месиве, и приоткрыла слезящиеся глаза.

Снег⁈ Откуда здесь снег?

Сзади раздался мужской крик, и она обернулась. Прямо на нее летела темная звериная туша.

Взвизгнув, Лера упала, и зверь пронесся над ней. В лицо пахнуло псиной. Хрустко смялся под тяжелым телом снег. Снова крикнул человек, и Лера кинулась было на голос, но тут же провалилась по колено.

А собака за спиной зарычала. Яростно, ликующе.

Лера обмерла. В мозгу билась мысль, что надо бежать, прятаться, но тело предало: оцепенело, вжалось в снег, отказываясь повиноваться.

Мужчина не стал ждать. Перед глазами мелькнули короткие широкие лыжи, Лера оглянулась и успела заметить, как бросилась собака, как мужчина ударил ее топором и как топор соскользнул с густой серой шерсти, не причинив вреда.

Зверюга отскочила и ощерилась. Желтые глаза ее горели ненавистью.

Волк… Никакая это не собака, а самый настоящий волк!

Не замечая, что всхлипывает от страха, Лера съежилась позади незнакомца. А тот ловко переставлял лыжи и все время держался лицом к зверю.

За широкой мужской спиной она опомнилась. У нее же целый арсенал против собак! Вряд ли волк сильно отличается от домашних сородичей — вон как кружит: тоже, гад, как и собака, не нападает спереди — все место уязвимое выискивает.

Замерзшими непослушными пальцами выхватила из кармана первое, что попало под руку. Баллончик. Краем глаза поглядывая на волка, определила, откуда бьет струя, и встала.

От страха ноги подгибались, а руки тряслись. Ну какая из нее воительница? Лучше уж не высовываться и не мешать. Этот незнакомец сам расправится со зверем, вон какой здоровенный. И топор ему под стать. Они на пару-то, поди, дерево с одного маха валят. Что ему одна зверушка?

Лера наклонилась в сторону, выглядывая из-за мужчины.

А волк словно ее и ждал. Стальная пружина мышц расправилась, и серое тело мелькнуло в воздухе. Лера присела. «Мама!»

Топор кровожадно свистнул, желая хряпнуть в мясо, в кости, и куда-то даже попал. Но в этот раз волк не отскочил. С глухим звуком он врезался в мужчину, и тот перелетел через Леру, теряя лыжи. Волк тоже упал, но тут же вскочил, рыча и поджимая переднюю лапу. Снег раскрасили бордовые кляксы.

Лера застыла, скорчившись, стиснув в онемевшей ладони баллончик и глядя в глаза напротив.

Бешеные глаза. Зрачки, как черные проколы в никуда.

Секунда растянулась в мучительное предчувствие конца. Вот клок пены срывается с острых клыков. Вот розово-черные десны обнажаются в торжествующей усмешке. Крик и движение сзади…

Волк прыгнул.

Лера завизжала, зажмурилась и вдавила кнопку что было сил.

В раззявленную пасть волка ударило едкое облако. Тяжелая туша налетела на Леру, выбила из легких воздух и откинула, как тряпичную куклу.

Волк заметался по поляне. Он хватал пастью снег и мотал башкой, подвывал, скулил и тер лапами морду.

Незнакомец, уже вновь на лыжах, подхватил оброненный топор. Напряженно следя за хаотичными бросками зверя, стал подкрадываться. На мгновенье открылся серый бок… Одним прыжком мужчина оказался рядом с волком и четко рубанул в основание черепа.

Вой оборвался, и волк упал. Мужчина ударил еще и еще. Под топором противно чавкало, трещали кости. Задние лапы зверя дернулись, судорожно вытянулись и замерли.

Мужчина прислушался, оглядывая лес. Было тихо, лишь качались ветки потревоженных кустов.

Лера зачерпнула пригоршню снега и прижала к лицу. Жгучей смеси из баллончика перепало и ей, и теперь кожа горела, словно ее натерли наждачкой. Пальцы же, наоборот, онемели и ничего не чувствовали. Еще, то ли от холода, то ли от пережитого испуга, но ее вдруг заколотило так сильно, что слышно было, как клацают зубы.

Мужчина что-то сказал. Лера толком не расслышала, но показалось, что говорил он не по-русски.

— Что? Повторите, — прохрипела она.

Мужчина недоуменно нахмурился, потом надел лыжи и, припадая на одну ногу, побежал в просвет меж кустов.

Лера высморкалась и еще раз хорошенько протерла снегом кожу. Глаза опухли и слезились, но как бы ни хотелось, трогать их было нельзя. Щурясь, она осмотрелась.

Вековые ели, истоптанная поляна, мертвый волк… Взгляд остановился на черном каменном пальце, указывающем в небо. Похож на давешний столб, только бюст маршала куда-то подевался.

На ощупь столб показался теплым. Лера обхватила его, прижалась щекой. Да, теплый! Но тепло стремительно таяло, растворялось в окружающем холоде. А еще он был шершавым. Никакой облицовки из шлифованного мрамора — просто шершавый необработанный камень.

И за ним в строгую линию выстроились еще два таких же.

Лера всхлипнула.

Столбы не те, и парк не тот. Вместо берез, осин и тополей — высоченные сосны и разлапистые ели.

И зима вместо осени. А вместо братьев — бородатый мужик с топором…

Братья! Трясущимися руками Лера выудила из кармана телефон. Набрала Димку.

Тишина. Ни гудка, ни оповещения, что связи нет, — ничего.

Она закричала:

— Димка-а! Саня-а!.. Папа-а!

С дерева, противно каркая, сорвалась ворона, и снова все стихло.