Шон с большим желанием провел бы время в тишине комнаты, с томиком стихов, чем здесь, во дворе, среди шумной толпы. Но не оставлять же приятеля без поддержки. Дилан сейчас переминался у торца бассейна и опасливо поглядывал то на воду, то на соперника (или все-таки собрата по несчастью?), то на старшекурсников, делающих ставки.
Начинались гонки по льду.
Вообще-то игра довольно захватывающая, это Шон признавал. Но только не для непосредственных участников — «пешек», выбираемых из первокурсников.
Сегодня жребий пал на Дилана и одного из «воздушников» — Ортвина ван Сигура. Они должны были добраться от одного края бассейна до другого — а это больше сотни локтей! — в то время как две команды «водников» замораживают под их ногами воду. При этом середина и примерно пара локтей до бортика должны были остаться нетронутыми, чтобы неосторожно ступившую или подскользнувшуюся «пешку» приняла в свои холодные объятия вода. Само собой, каждая из команд пыталась помешать соперникам, оттаивая их лёд. Выбраться и продолжить путь «пешке» дозволялось три раза, на четвертый же противник объявлялся победителем.
Наконец, команды разбежались на противоположные стороны, зрители рассредоточились вдоль бортиков, а над бассейном вспыхнули две шеренги светляков. Они словно выпили остатки сумеречного света с дорожек и осветили ими темную неподвижную воду.
Все затихли в предвкушении начала гонки.
— … ван Саторы же! — расслышал Шон негромкий разговор неподалеку.
— Что-то имя рода не отвело от шеи одного из них топор палача.
— Ну так надо понимать, за какую грань не стоит заходить. А проступок лэра Маркуса — не чета преступлению его отца, так что не вижу ничего удивительного в его восстановлении.
— Вот погодите, ему еще ленту вернут.
— Говорю же — ван Саторы!
Шон со злым бессилием оглянулся. Четвертый курс. И ведь не докажешь им ничего, только добавишь к слухам, принесенным девицами из города, новый повод для пересудов.
— А нас за пьянство и рукоприкладство вообще выперли бы.
— Это потому что ниже нашего «отстойника» академии нет…
Поднявшийся гвалт заглушил разговор, и Шон все внимание перенес на разворачивающееся действо.
Две инеисто-белые дорожки побежали от края бассейна, и Дилан с Ортвином, подгоняемые криками, осторожно спустились на лед. Друг на друга они не смотрели. Раскинув для равновесия руки, каждый осторожно ступал вперед.
Шон с сочувствием взглянул на Дилана. Бледный, губа закушена, в прищуренных глазах ярость. Еще пару дней назад Шон принял бы такое выражение лица за сосредоточенность и желание победить (удачливую «пешку» не трогали десять дней), однако позавчера приятель с ненавистью в голосе поведал об их с Вэлэри «приключении» на озере. Шон тогда возразил, что не все патриции такие, и привел в пример Маркуса. Маркус же помог им! Однако Дилан остался непреклонен.
Теперь, глядя, как под его ногами стремительно тают и вновь затягиваются полыньи, слыша азартные вопли, призывающие затопить «пешку» противника, Шон понял откуда такая убежденность. Понял, но не принял. Все же Дилан был субъективен, ведь даже в этой игре — и среди членов команд, и среди зрителей — были студенты из простых. Как говорится, образ жизни определяет и образ мыслей.
Шона толкнули раз, другой. Стоя посреди этой веселой, бурлящей суеты, он подумал, что, наверное, никогда не сможет найти здесь свою нишу. Еще и Маркус скоро покинет эти стены… Никем не понятый и потому осужденный. Почему-то вспомнились строки из «Баллады о путешественнике».
'Как павший лист я полумертв и слаб,
Мне не хватает воли, я отдаюсь потоку.
Кругом обман: не странник я, а раб,
И слепо верил лжепророку.'
По краю сознания проносились вопли:
— Справа нагревай! Справа! Да с другого права, шайсе!
— Рыжий, держись, гад! Я на тебя пять серебряных поставил!
Вдруг половина зрителей заорала в восторге, а вторая половина разочарованно застонала. Шон очнулся. Выглянув поверх голов, он увидел барахтающегося в воде Дилана. В попытках вылезти тот цеплялся за лед и, судя по шевелящимся губам, ругался.
Что ж, жить — значит бороться.
Шон отошел от бассейна — все равно помочь Дилану он не в силах, так стоит ли быть свидетелем его поражения, — и, оглядевшись в поисках свободной лежанки или скамьи, заметил знакомую фигуру. От ворот, погруженный в свои мысли и не глядя вокруг, шел Маркус.
Шон украдкой осмотрелся. Все были увлечены соревнованиями и никто не проявил интерес к появлению самого обсуждаемого сегодня человека. И это хорошо! Поскольку Маркус ни с кем не общается, а к нему с вопросами никто из местных не подойдет, то он и не заметит, что отношение к нему изменилось.
Сам Шон тоже ничего говорить не собирался. Возможно, он поступал не совсем по-дружески, однако, услышав с какой завистью, недовольством и даже толикой презрения судачат о возможностях древнего рода, решил молчать. Ведь если даже здесь такая реакция, то что ждет опального студента в столице? Нет уж. Пускай Маркус ничего не знает. Пускай хотя бы несколько дней у него будут спокойными.
— Развлекаешься? — спросил Маркус, останавливаясь рядом.
— Как сказать… — Шон покосился на Дилана, который снова балансировал на льду.
В сырой, облепившей тело одежде и с потемневшими от воды волосами, тот, вопреки ожиданиям, жалость не вызывал. А при виде его упрямо закушенной губы и сведенных бровей, даже захотелось сказать что-нибудь ободряющее. Например: «Горе побежденным!» Хотя, нет… вряд ли Дилан оценит такое напутствие. Тогда что?
Шон задумчиво посмотрел в небо. Оно уже почернело, но из-за светляков звезды затерялись. Может, «дорогу осилит идущий»? Да, пожалуй, это подходит, тут любой поймет, что ему желают идти и не падать.
— Надеюсь, ты не поставил на своего рыжего приятеля? — спросил Маркус, бросив мимолетный взгляд на бассейн. — Он проиграет, причем очень скоро.
— Неужели я похож на человека, который будет тратить деньги на такое ребячество? — возмутился Шон и пригляделся к «пешкам». Ну да, Дилан уже упал один раз, но он же догнал Ортвина и упорства ему не занимать. — Думаешь, проиграет?
— Обязательно. Во-первых, он тратит слишком много сил, чтобы удержать равновесие. Ноги напряжены, дыхание сбилось — он уже начал уставать. Его соперник более подготовлен и развит физически, его тело не сковано, дыхание равномерное. Во-вторых, эмоции. «Воздушник» спокоен и сосредоточен, а рыжий злится и потому слеп.
— А желание победить? По-твоему, оно ничего не значит?
— Значит… — Маркус посмотрел на Шона каким-то ожесточенно-горьким взглядом, и добавил: — Но не когда в команде разлад.
С этими словами он ушел, а Шон обратил внимание на четверку «водников», «игравших» Диланом. Те и правда, выглядели чем-то раздраженными, и к тому же в магзрении их потоки распределялись слишком неравномерно: от троих щупы протянулись к ледяной дорожке Ортвина, и только от одного к дорожке Дилана. Видимо они во что бы то ни стало хотели уронить «пешку» противников, но при этом свою оставили почти без поддержки. Да, похоже, Маркус прав. Впрочем, он всегда прав, если дело касается тренировок, драк или соревнований.
Взглянув напоследок на Дилана, Шон со вздохом пробормотал:
— Дорогу осилит идущий, — и отправился за Маркусом.
Раз тот покинет академию сразу после бала, то осталось всего два дня, а потом… Кто знает, когда выпадет следующая встреча.
Шайсе! Ну почему все так? Почему не через два месяца? Почему обязательно с помолвкой и поклоном ректору? Почему всегда приходится выбирать не то, что хочешь⁈
Войдя в ворота академии, Маркус подумал было отправиться на полигон, но сил не было. А когда задержался с Шоном, то среди орущих в неприхотливом веселье «репейников» и вовсе почувствовал себя вымороженным и опустошенным старцем. Захотелось свалиться в постель. Даже не раздеваясь! Свалиться и уснуть, забыть весь этот день.
Еще и рыжий на льду напомнил о Вэлэри и сделке с ней. Придется Орден выкинуть из головы. Ну и пески с ним! Это так, игры. А вот мелкой сообщить бы надо, все же оставлять ее в неведении — недостойно и бесчестно. Если она выступит в присутствии стольких свидетелей, а он откажет — он теперь не может не отказать! — у нее не останется ни единого шанса. Сразу может собирать пожитки, вылезать в окно и топать прочь из академии.
Пообещав Шону скорый провал рыжего, Маркус, наконец, отправился в комнату. Спать. Не раздеваясь! Может ведь он хоть что-то сделать по собственному желанию?
На глаза попалась девичья компания, однако Вэлэри, как и ожидалось, там не было. Впрочем, это не критично: завтра они наверняка опять столкнутся в библиотеке, и он скажет, что их договор отменяется. Пусть выкручивается сама или просит помощи у кого-нибудь другого.
Бесшумно ступая, с шубой под мышкой, Лера пересекла гостиную. В такой ранний час все спали и атриум женского общежития пустовал — можно было идти почти как белый человек.
На крыльце она позволила себе ненадолго задержаться. Вдохнула полной грудью прохладный, пахнущий розами воздух и прислушалась к голосам начавших утреннюю распевку птиц. Нет, ну что за чудо этот купол: кругом зима, а тут — птички-цветочки!
На кухне уже благоухало подгорелым луком, син Лидарий громко стучал ножом, а помощник, син Петрий, гипнотизировал печь.
Поздоровавшись, Лера спросила, нет ли чего съедобного прямо сейчас.
— В город хочу сбегать, но боюсь, что не дотяну — помру с голода, — попыталась она надавить на жалость.
Син Лидарий не «надавился». Сурово взглянув на просительницу, он указал ножом на свободный от продуктов угол стола и произнес:
— Сядьте, лиа Вэлэри. У меня к вам важное дело.
Лера села и в нетерпении уставилась на повара. Что еще за дело? У нее и своих полно. Вон, лавки скоро откроются, надо купить на оставшиеся гроши хоть какую-нибудь бумагу и поскорее взяться за перевод. Ведь бал-то уже завтра вечером!
А син Лидарий оставил морковь и, тщательно вымыв и вытерев руки, достал с верхней полки буфета деревянный цилиндр. Затем с чпоканьем разделил его на две половинки и извлек свернутый лист бумаги.
— Прошу вас ознакомиться и подписать! — Повар торжественно положил бумагу на стол и поставил чернильницу с пером.
А бумажка-то знакомая… Документ из патентного бюро! Лера пробежалась по тексту: рецепт соуса «Дартс» (о как!), состав, способ приготовления… Так майонез же! Ниже — условия использования. Владелец, выгодоприобретатель, отчисления…
— Вот здесь впишите себя, — морковно-оранжевый палец повара осторожно коснулся одной из строк. — А вот здесь я указал, что прибыль мы с вами делим пополам. Считаю, что справедливо. Вы согласны? Ваша доля — как автору, а моя — распространителю.
Син Лидарий вопросительно посмотрел на Леру. Она откашлялась, не зная, что сказать. Приписывать авторство себе, конечно, некрасиво, но с другой стороны, это же другой мир и здесь она ни у кого ничего не ворует. Да и вообще, повар даже без ее согласия может запатентовать рецепт, и она просто останется у разбитого корыта.
Не вытерпев, син Лидарий принялся уговаривать:
— Послушайте, лиа Вэлэри, это хорошие условия. Разумеется, в первое время доход будет маленький, но потом, когда соус «Дартс» распробуют, дело пойдет. А сами вы небось всё раздарили бы. Уж простите, но ваша деловая хватка меня не впечатлила, пришлось самому…
— Почему «Дартс»-то? — ворчливо перебила Лера и взялась за перо.
Син Лидарий расплылся в улыбке:
— А кто ж вас знает. Вдруг отказались бы, так хоть в названии ваше имя…
Совесть все же немного сопротивлялась, но Лера убедила ее, что наживаться ни на ком не собирается и, вообще, скоро уберется с этой планеты. Так что пусть им тут останется. На память.
Съев только что накрошенный салатик с соусом «Дартс» и запив его горячим травяным отваром, Лера оделась и через служебный ход покинула академию. Однако через десяток метров вернулась.
— Син Лидарий, — смущенно окликнула она повара. — А вы не могли бы одолжить мне пару серебряных? В счет будущих отчислений…
Вскоре, зажимая в кулаке теплые монетки и щурясь от лучей поднимающегося над горизонтом светила, Лера бодро шагала по направлению к городу.
Хех, а жизнь-то налаживается! Сегодня-завтра перевести «Песню…» и подумать, где найти платье для бала. Потом выступление, подарок Маркусу, его патронат…
А дальше лучше не загадывать. Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не накликать!