Арестантка: Путь на Броссар

Глава 11. Свод бестолковых правил

— 3112~

Крошечное помещение, абсолютно голое, лишённое деталей, погружало в заунывный транс. Мой взгляд зацепился за грубый сварной шов на стене, соединяющий два железных листа. Ржавчина, которая расползалась от него, походила на рыжую паутину.

Этот образ напомнил мне о Трое. Мы с ним были, как два абсолютно разных металла, сплавленные чередой обстоятельств и чудовищно неуместным чувством. Оба обрели примеси, разъедающие, как коррозия, наши представления о мире.

А Винсент? Что он чувствует теперь, когда я дала ему воды? Изменилось ли хоть что-то в его голове после моего рассказа про отношение Империи к пленным?

Не терпелось заговорить. Только слова подходящие на ум не приходили. Спросить, не хочет ли он ещё воды? Или может, предложить отвести его в туалет? Когда я открывала окошко, чувствовала неприятный душок. Этот разъедающий ноздри запах. Омерзительный. Нет, плен пахнет не кровью — плен пахнет потом и мочой. Враги не беспокоятся о твоей чистоте. Дополнительное унижение. Дополнительная пытка.

Я слишком хорошо это помнила. Но мне совершенно не хотелось выпускать Винсента из клетки. Вряд ли измученный голодом и жаждой мужчина мог оказать сопротивление или решил бы куда-то бежать, но рисковать я не собиралась.

Молчала и позволила Винсенту выпить воду, не беспокоя.

Время шло, а он даже «спасибо» не сказал. Уходить я не собиралась, но идея побеседовать с имперцем стала казаться бредовой. Я бы не говорила с добрым вадовцем, даже если бы он напоил меня. Огрызалась только или просто отвернулась бы в дальний угол клетки. Не о чем нам говорить.

Веки стали тяжелыми, пару раз я даже их прикрыла, проваливаясь в рыхлую дремоту.

Словно сквозь вату услышала громкий лязг открывающейся решётки. По телу пробежал разряд инстинктивного страха. В следующую секунду почувствовала на горле руку.

Расслабленные ладони плохо слушались меня. Я успела вырваться из захвата, ударила нападавшего ногой, перекатилась на живот и поползла. Так и не распознала лицо противника. Только какие-то размытые черты. Неужели Винсент вырвался из камеры? Как?

Меня ударили под дых, я врезалась спиной во что-то твёрдое. Подняла голову и увидела уродливый пыточный стул, на котором меня допрашивали вадовцы. Я почувствовала паническое удушье, будто в рот снова засыпали соль, а руки и ноги были крепко зафиксированы.

Миг, и я действительно оказалась на стуле. Яркий свет слепил глаза. Не могла пошевелиться. Рот мне раскрыли, давя на челюсти. Надо мною навис мужчина очень похожий на Винсента, только старше лет на тридцать.

— Отдай мне моего сына, сука! — проорал грубый скрежещущий голос и кто-то разорвал пакет соли.

Ощутила крупицы на языке. Запершило в горле. Я пыталась закричать, но изо рта вместе со слюной потёк только тихий скулёж.

Потом раздался звук, словно кто-то стукнул рукой по стеклу.

— Эй! — гневный мужской голос пробился в сознание, обращая кошмар в сыплющийся пазл образов.

Тяжело дыша, я открыла глаза и обхватила руками колени. Дрожь ещё волнами окатывала плечи.

— Ты вопила, будто тебя убивали, — сказал из-за стекла Винсент.

— Убивали… — ещё не придя в себя, пробубнила я.

— Может, ты к своей команде спать пойдёшь? Поскулишь там?

Он говорил это с бессильной раздражительностью. Наверное, действительно хотел, чтобы я ушла, но понимал, что ничего со мной сделать не может.

— Не хочу к своим, я специально пришла к тебе, — я сдавленно улыбнулась. — Пусть спят, им ещё работать.

Винсент не ответил.

— Мне снился твой отец, — сказала я, рассматривая пленника через стекло.

Да, это определённо его заинтересует.

— Мой отец? — проронил Винсент. — Он пришёл за мной и его люди перебили здесь всех?

В его голосе звучало нескрываемое злорадство.

— Не совсем. Но я вспомнила его, — я сделала паузу и заглянула Винсенту в глаза. — Он присутствовал, когда меня пытали.

Винсент поморщился и опустил взгляд в пол. Его челюсть напряглась.

— Промелькнула мысль, что я решу отомстить? — я нервно рассмеялась. — Нет, зачем мне это? Это имперцы не считают нас за людей. Мы для вас лишь номера, с которыми можно делать, что в голову взбредёт.

— Вы преступники и дети преступников… — начал Винсент, всё ещё не поднимая взгляда.

— Поэтому можно убивать детей за то, что родители дали им имя?

Он встал со скамейки и поморщился, руки убрал за спину. Посмотрел на меня. Тема, казалось, беспокоила его.

— В Императорском совете давно возникают голоса о перегибах на Альфа Центавра, но компания Дельта имеет слишком большое влияние. Они упирают на то, что в колониях живут преступники.

Я молчала. Перегибы? Какую глупость он несёт? Среди колонистов было полно людей, которых просто выслали без суда или следствия. Были авантюристы и мечтатели, улетевшие по доброй воле. Сотни тысяч людей. Они отдавали свои жизни и здоровье, добывая фрамий. А что Империя давала взамен? Жестокость и эксплуатацию.

— Мой отец не связывался с вами? — спросил Винсент после паузы, желваки на его челюстях напряглись. Да и тело его казалось задеревеневшим от напряжения.

— Нет, — сухо сказала я.

— Может, окажешь мне ещё одну услугу?

В первую секунду я разозлилась. Вот упырь. Хамит, о благодарности будто не знает. А ещё о чём-то просит? Потом ещё раз обратила внимание, как сжато его тело, и подумала, неужели он сейчас попросится в туалет?

— Услугу?

— Пристрели меня.

Я закатила глаза. Лучше бы в уборную попросился! Встала и подошла вплотную к стеклянной клетке.

— Хватит ломать комедию, Винсент… Ты испугался, что я тебя убью, и провел нас во второй ангар, и как бы ты не кривился, но всё же выпил воду. Ты до усрачки боишься смерти. И если я приставлю к твоей голове пистолет, ты придумаешь повод, чтобы отказаться от этой услуги.

Мы стояли друг напротив друга и нас разделяло стекло. Мне казалось, что я видела в глазах Винсента движение мысли и как по его лицу расползлось что-то вроде смущения.

— Тогда можешь просто уйти, я… — он переступил с ноги на ногу, изо всех сил постарался сделать ровное лицо. При этом за спиной сжимал кулаки. Руки сильно напрягались.

Я подступила к панели, нажала на кнопку открывания двери камеры. Створки медленно разъехались.

— Дёрнешься, — я достала из кармана нож и сделала самое устрашающее лицо. — Я тебя шматки порежу, урод траханный.

Он, ни слова не говоря, шмыгнул из камеры, я провела его до уборной, что находилась через переборку от карцера.

Винсент был там долго, но не успела я постучать, как он вышел. Расслабленный, но цвета, как красный карлик. Я улыбнулась и подтолкнула его обратно в карцер. Он не сопротивлялся. Зашёл в клетку и сел на скамью. На его губы легла едва заметная усмешка.

— Это даже лучше, чем вода? — я заперла камеру.

Думала, что он в лучшем случае, отмолчится, а в худшем — скажет гадость, но он кивнул:

— Да. Спас-сибо.

Винсент напряг губы, так что они превратились в линию, поднял с пола тарелку.

— А вилки не найдётся? — спросил он и лукаво улыбнулся.

— Может, тебе ещё стол накрыть? — я снова села на пол, оперевшись спиной на стену.

— Было бы неплохо, — он взял кукурузинку, положил в рот, посмотрел на меня, проверяя не пялюсь ли.

Я отвела взгляд, снова исследуя глазами шов на металле.

Винсент съел все овощи, аккуратно поставил тарелку на скамью и сел, горделиво выпрямив спину, руки сцепил на коленях в замок.

— Ты странная, — вдруг сказал он. — Зачем ты на самом деле пришла? У меня нет никакой информации, ваши люди уже допрашивали меня.

— Знаю, что ты бесполезный пленник, но я пришла поговорить, потому что мне плохо спится, и всё, — я улыбнулась.

— А есть ли нам с тобой о чем разговаривать, кроме взаимных обвинений? — он непонимающе посмотрел на меня.

— Вот я и хотела это выяснить… С Троем мы нашли общий язык.

Я сказала это, и тут же вспомнила наш последний поцелуй, когда Трой вдруг осмелел до того, чтобы использовать язык. Это было упоительно.

— Да… — Винсент поглядел в тарелку, словно ожидал, что там появится дополнительная порция.

— У меня есть ещё сухпаëк, будешь?

Винсент покосился на меня.

— Что это? Доброта или издевательство? — настороженно спросил он.

— Ну ты же помнишь: я тебе просто предлагаю, а ты можешь просто взять, если хочешь, — я достала из нагрудного кармана брикет. — Аллергии на сою у тебя нет?

— Нет, — он наклонился к окошку, куда я просовывала сухпай. — Так о чем ты хочешь поговорить?

— Расскажи мне про Троя, вы, кажется, были знакомы?

— О Трое? Так это правда?

— Что?

— Он так… переменился, когда ты зашла в ангар, не иначе влюблён.

— Влюблён. Наверное. Ты осуждаешь? У вас влюблённость — это что-то плохое?

— Ну да. Считается легкомысленной чепухой, — сказал Винсент откусывая твердый сухпай.

Пожевал, скривился. Через секунду продолжил жевать. Так странно, утонченный, пусть и помятый, человек в серебристых эполетах уплетает наш неказистый сухпаëк.

— И что же вы? Не влюбляетесь вообще? — спросила я.

— Влюбля… — Винсент воровато огляделся, — …емся, конечно.

— А ты влюблялся?

Он посмотрел на меня в упор. Его рот был забит сухпаем. В глазах блестело какое-то сожаление. Винсент молчал, но я чувствовала, что через все преграды — стекло, разные традиции, вражду — разделяющие нас, он хотел поделиться. Я думала, что если он сейчас со мною об этом заговорит, это будет необыкновенно. Как цветы в колонии на Альфа Центавре.

— Трой~

Здесь, на месте скопления астероидов, по некоторым данным существовала нейтронная звезда, которая превратилась в чёрную дыру и затянула в себя несколько каменистых планет, а их осколки и превратились в это нестабильное поле. Что случилось с чёрной дырой, почему её больше нет, науке неизвестно.

Это было невероятное зрелище — сотни огромных глыб то появлялись, то исчезали в пространстве космоса, окутанном смутной серой дымкой. Казалось, куски железа и камня возрастом в миллиарды лет сердито взирали на наш корабль, словно он потревожил их покой.

По спине паучьими лапками спустился озноб. Я почувствовал себя маленькой искрой в бескрайнем космическом леднике. Искрой, обреченной угаснуть. Я не мог отвести взгляд, следил за отдельными камнями.

Вот один неровный, кружился шариком слепленного в комок бурого риса. Второй был серым, как испачканный кусок мела. Они летели на встречу друг другу, собираясь погибнуть в столкновении, но когда между ними осталось меньше километра, они оба провалились в подпространство, растворившись в сером тумане.

Тут же на их месте появились другие. Совсем другой формы и размеров.

— Какой у тебя план действий? — голос Сантьяго вырвал меня из транса.

— Запрашиваю у нейросети расчёт перемещений, двигаюсь согласно намеченной траектории.

— Ты уже запросил?

— Нет, сэр, — я коротко вдохнул. — Пока просто наблюдал и собирал зрительную информацию для нейросети.

— Собрал?

— Да.

— Готов начинать?

Я ответил не сразу, короткое мгновение мой взор загромоздили образы каменных монстров, разрывающих пелену тумана. Сердце билось пойманной в паутину мухой.

— Д-да.

— А как ты прошёл такой пояс на симуляции?

— Со вторым результатом за всю историю Академии, — воспоминание об этом неожиданно успокоило.

— А кто был первым?

— Эдриан Поланский. Он легенда…

Стоило об этом вспомнить, как гордость заставила вздёрнуть подбородок. Правда, отец тогда этот мой успех не оценил и попытался перевести обратно в Университет, но ректор Академии лично выступил против, и отец бросил затею.

— Слушай, Смарт, а наш пилот почти обошёл «Резвого Эдриана»!

— Что?! Того самого парня из мультиков? — воскликнул Смарт.

Мы вместе с Сантьяго закатили глаза. Да, Эдриан был прототипом для детских мультфильмов, но смешно, что Смарт вспомнил именно это, а не настоящего человека. Он совершил один из первых перелетов до Альфа Центавра, когда ещё толком ничего не было разведано.

— Он один из лучших пилотов за всю историю. И ты подошёл в плотную к нему? — Сантьяго приподнял густые чёрные брови. — Чего тогда мнешься?

— Сэр… — мой взгляд снова вернулся к пугающему астероидному поясу, где одна из глыб ворвалась в скопление других, врезаясь в них и откалывая каменные куски.

От этого зрелища сердце замирало в трепетном ужасе. Даже Сантьяго на пару секунд застыл.

— Задача непростая. Но, я помню, что про тебя говорила Принс, — он скривился. — И советую вспомнить тебе.

«Это самый лучший пилот, которого я знаю!», — в сознании мелькнули именно эти слова, сказанные низким голосом Принс.

Мне подумалось, что если бы она была здесь, я бы так не медлил. Точно.

«Рассчитай безопасную траекторию движения через данное астероидное поле», — сказал я нейросети.

Астероиды в моём поле зрения соединились между собой моделирующими линиями нейросети, внизу, у моего носа, поползла полоса прогресса выполнения расчётов.

— Займёт минут пятнадцать, — сказал я. — Пока повисим здесь. Расчёты сложные.

— Принято.

— 3112~

— Влюблялся. Да, — сказал Винсент, дожевывая, он сделал паузу, посмотрел в мои глаза.

— И как?

Он раздумывал секунд тридцать, испытывая моё терпение. Внимательно разглядывал остатки сухпайка с полуулыбкой. Казалось, что Винсент хотел рассказать, просто подбирал слова. Но я молчала, давая ему время.

— Мне… нравилось это чувство.

— Почему? Это же напрочь лишает мозгов? — я улыбнулась, словно щеку пощекотала зелёная трава Веги.

— Почему… нравилось? — он запнулся, сдвинул брови.

Я увидела в его глазах живой интерес. Только я сама не поняла, зачем такое спросила.

— А тебе не нравится? — не дождавшись моего ответа, задал вопрос Винсент.

— Мне… — вопрос Винсента вдруг сделал так, что одна из баночек консервированной боли лопнула и разлилась в груди. — Знаешь, для меня это было так. Я три года гнила на Пегасе, и думала, что во мне не осталось ничего кроме истлевшей плесени, но когда возникло это чувство между нами… мной и Троем, оказалось, что я ещё жива. Что у Вселенной есть для меня немного счастья.

Я поздно заметила, как по щекам покатились слезы. Быстро вытерла их рукой, отвернулась. Да твою мать, Принс? Через стекло сидит враг, а я ему изливаю душу. Лучше бы осталась у Хана, рассказала бы ему.

— Как ни странно, но у меня было похожее ощущение, — Винсент опустил голову. Не знаю, видел ли он, что я рыдаю. — Казалось, что бумажная работа съела меня с потрохами. Я мог писать только доносы. Но влюблённость принесла мне вдохновение. Сколько стихотворений и од я написал, когда был влюблён в мою Кэйт. Это было глотком воды в засушливый полдень.

— Ты пишешь стихи?

— Да, — он смущённо прикрыл веки.

— Расскажешь что-то из своего?

— Тебе? Ты наверняка не оценишь… это же как метать бисер перед свиньями.

Здесь моë терпение дало трещину.

— Свиньями? Вот, кто я для тебя? — я поднялась с места. — Жаль, что не дала тебе обосраться. Ничего, у ещё будет время.

Я поднялась и зашагала к двери, но дойти не успела. Меня остановил тихий голос Винсента, мягко пробирающийся под кожу:

«Счастье на кончиках пальцев, в щекотке за ухом.

Когда поцелуй разливается патокой по губам.

Счастье ложится на кожу лебяжьим пухом.

Когда наши миры сливаются и не делятся пополам».

Мне понравилось. В этом было что-то близкое к моим ощущениям, когда Трой был рядом. Я тоже чувствовала любовь на кончиках пальцев. Гнев медленно таял от тепла воспоминаний.

— Красивые слова, — я обернулась. — Спасибо.

— Прости за свинью, сказал не подумав, — тихо произнес Винсент. — 3112, давай ещё поговорим? Неплохой складывался разговор.

Эти слова звучали так же искренне, как и его стихи, искреннее всех остальных его слов, даже тех, которыми он говорил про влюблённость.

— Не называй меня так, — сказала я, снова подходя к клетке. — У меня есть что-то типа имени, которое мне разрешили, потому что Хил похлопотал.

— Какое?

— Принс, сокращение от «принцесса», — я улыбнулась.

— Ну… ты не похожа на принцессу, — он окинул меня оценивающим взглядом.

Мне всегда и самой так казалось. Все вокруг Марсы, Катраны, Воины, а я какая-то «Принцесса», нежное создание. Но стоило вспомнить, как это звучало голосом Карлоса, особенно в детстве, как потеплело на душе.

— Знаю, — я выдохнула. — Но мой брат её во мне видел.

Винсент молча смотрел на меня, руки его были убраны за спину.

— Это странно, — сказал он спустя минуту. — Меня тронули твои слова, Принс. Как это? Ты же террористка!

— Меня тронул твой стих. Как это, ты же жестокий эксплуататор?

Мы оба засмеялись. Как-то нервно, будто случайно сделали что-то запрещённое. Словно посмотрели друг на друга через щель в стене, разделяющей нас. Мне внезапно захотелось, чтобы отец забрал этого поэта обратно домой. Чтобы с ним всё было хорошо. Несмотря на ненависть к его отцу.

— Ты мне так и не рассказал про Троя. Откуда вы знакомы? — я села, поджав колени к груди, рядом с камерой Винсента.

— Мы учились вместе, вместе тренировались, потом были соперниками на императорских соревнованиях. Трой, знаешь, раздражал меня.

— Чем?

— Своим буквоедством. Такой любитель прямых ходов, но однажды попался в ловушку и проиграл мне в финале. Потом скулил, что я вёл нечестную игру. Хотя по факту он не считал обманное движение. Просто оно не входило в перечень тех, которые мы тренировали.

— Это на него похоже, — я ухмыльнулась. — Слушай, а что это за законы Чистого Брака?

Винсент помрачнел и ненадолго отвернулся. Его профиль обвела кайма красного света.

— Троя они сильно волнуют даже здесь, далеко от Земли? — спросил он.

— Это слабо сказано, — я попыталась скрыть смущение, опустив лоб на сложенные на коленях локти.

— Кодекс Чистого Брака — свод бестолковых правил, нарушающих наши права. Вот любил я Кэйт, а меня заставляют жениться на другой. На той, от которой тошнит.

— Понимаю. Неприятно. Страшная?

— Ну так. Скучная, бледная. У меня к ней никаких чувств кроме злости, оттого что должен целовать её руки и ласково улыбаться.

— А ты сексом с Кэйт занимался? — спросила я, но тут же осеклась, подумав, что такой вопрос ханжа-имперец не оценит.

— Нет, — Винсент закусил губу. — Только любовью.

— Ого! Постой? Ты нарушил Кодекс Чистого Брака?

Он снова окинул взглядом карцер, словно проверяя, нет ли подслушивающих.

— Нарушил, — прошептал он. — Но это было прекрасно…

После этого ответа Винсент стал выглядеть в моих глазах симпатичнее. Всё-таки бунтарь, пусть и в мелочи.

— Тебя не поймали и не повесили серëжку на ухо?

— Пока нет, я хорошо замел следы, — он грустно улыбнулся. — Теперь хоть знаю, какой приятной может быть жизнь.

От этих слов мне почему-то стало больно, но не за него. А за себя… я тоже теперь знаю, какой приятной может быть жизнь. Очень страшно потерять Троя.

Что там за задание? Не будет ли проблем у них с Санти? Я вернулась к тем мыслям, которые донимали меня до разговора с Винсентом.

— Спасибо за разговор, — сказала я, вставая с пола. — Мне пора. Попробую всё-таки поспать.

— Ты ещё зайдешь?

— Чтобы сводить тебя в гальюн?

Он едва заметно покраснел:

— От еды с водой я бы тоже не отказался.

— Подумаю, — ответила я, выходя.

— Трой~

«Расчет завершён», — белая полоса прогресса в районе моего носа дошла до ста процентов.

Я посмотрел на экран отображения внешнего пространства и увидел в туманной дымке прорисованную нейросетью линию маршрута между астероидами. Тонкая нить нашей жизни, что может быть перерезана в любой момент каким-то сошедшим с ума каменным монстром.

Пора.

После моего кивка Сантьяго зафиксировал себя в кресле с помощью магнитных ремней. Я набрал в лёгкие воздуха, положил пальцы в пазы панели управления, чувствуя бодрящую прохладу металла и пластика.

«Ты — самый лучший пилот», — в голове я озвучил эту фразу голосом Принс и сдвинул корабль с места, стремясь навстречу непредсказуемой смерти.

Первый манёвр по маршруту нейросети дался легко, мы пролетели ровно между двумя астероидами. Дальше путь пролегал по более менее пустой траектории, я даже выдохнул. Мы неслись вперёд, на боковых экранах чиркали мелкие камни.

«Изменения на маршруте», — оповестила нейросеть и обвела красным неучтённый метеор, невесть откуда взявшийся на пути.

Космический валун способен был разорвать наш челнок на части. Я оглянулся по сторонам, ища безопасные варианты, куда можно свернуть. Астероиды двигались плотно. Так. Вот зачем мы сюда сунулись? Какую роль играют эти шесть часов? Мне хотелось стукнуть Сантьяго с его «не твоего ума дело» чем-то тяжелым.

Зачем я об этом думаю? Нужно попытаться обогнуть препятствие и вернуться на траекторию.

Я почувствовал, что на висках выступил пот и щекотно пополз по коже. Я направил внимание в пальцы. Микродвижения решают всё.

Глыба приближалась, я уже ясно видел рельефную поверхность. Она была похожа на льдистую весеннюю кашищу подтаевшего снега. Сдвинул корабль чуть влево, вверх, и мы едва-едва царапнув поверхность пронеслись над астероидом.

Судно мелко задрожало. Пролетели. Я вытер пот о плечо и вернулся на прежний курс. Сантьяго и Смарт молчали, сидя в креслах, и я им был благодарен.

И только корабль снова лёг на белую полосу, проложенную нейросетью, как прямо перед нами появился астероид.

Всё. У меня не было даже секунды, чтобы изменить курс. Вздох застрял в глотке. Сердце болезненно стукнуло.

Но массивная глыба провалилась в толщу тумана, столкновения не произошло. Пропитанный адреналином восторг обжигающе потёк по сосудам. Я вспомнил, как перед симуляцией нам говорили, что в таких аномалиях, как нестабильный пояс астероидов, нужно быть готовым ко всему. Главное, не паниковать, потому что пространство для манёвра может, как появиться в любую секунду, так и исчезнуть.

Мы летели дальше, вокруг было чисто, и раз, по экрану левого борта замаячил каменный серый бок, миг спустя и правый экран заполонило брюхо астероида.

Это точно конец. Сейчас они столкнутся и расшибут нас в лепёшку. Я уже слышал, как скрипел от натуги корабль, когда две громадины сжимали его в своих объятиях.

Дёрнул пальцами вверх, включая дополнительные маневровые двигатели посадки. Поднял корабль, но вырваться из ловушки он не смог. Это всего лишь астероиды? Откуда такая сила? Почему мощности челнока не хватало? Замигали красные огни, заверещала сирена. Пробоина в хвостовой части.

— Всё под контролем? — послышался по связи вопрос Сантьяго.

Я законсервировал повреждённый отсек.

— Под контролем, — отмахнулся я, даже если скажу, что нет, вряд ли Сантьяго сможет помочь.

Какое-то время не слышал ничего кроме собственного дыхания.

Надежда таяла вместе с тем, как пространство боковых экранов поглощали серые бугристые кляксы сближающихся астероидов. Чтобы сказала Принс, будь она здесь? Сделать хоть что-нибудь? Правильно! Попробовать рвануть вперёд? Ну была — не была?

Я выжал из двигателей максимум. Меня вдавило в кресло, внутренности комком вжались в позвоночник, каждая клетка задрожала от напряжения. Почти сумел вырваться из капкана, как корабль резко замедлился, словно увяз в смоле. Меня бросило на панель лицом, боль опалила щёку, на внутренний взор медленно наползала темнота. Где-то сзади послышался рык Сантьяго и грохот.

Пошевелиться не получалось. Секунды, в которые я мог что-то изменить, таяли. Мне почему-то подумалось о мягком бархате в моей ладони, об упоительном тепле под футболкой Принс. Ну почему я не задержал там руку подольше? С этими мыслями я потерял сознание.