Я услышала его голос ещё до того, как он вошёл.
Спокойный, низкий, с едва уловимой насмешкой — как всегда. Он говорил с кем-то по телефону, и даже в этих равнодушных словах ощущалась тяжесть, от которой хотелось сбежать. Я напряглась. Лёгкие тут же отказались работать. Каждая встреча с ним была как заноза под ногтем: вроде бы не смертельно, но больно до ужаса.
— О, и ты здесь. Какая… ожидаемость, — произнёс он, входя в гостиную.
Я подняла глаза.
И, конечно, Коул стоял в дверях — в тёмной рубашке, с расстёгнутым воротом, с тем самым прищуром, который раздражал меня до дрожи. Брови чуть приподняты, руки в карманах. Всё в нём кричало: «Тебе тут не место, нищенка».
— Ты говоришь так, будто ждал, что я исчезну, — ответила я, не скрывая колкости.
— Я надеялся, — он чуть улыбнулся. Тонкая, ледяная усмешка. — Даже свечку в церкви поставил. Но увы, ты всё ещё тут.
Он сделал пару шагов ко мне, неторопливо, как хищник, не спешащий к добыче. Просто напоминающий: он здесь. Он всегда будет здесь.
— Знаешь, Рэн, — он произнёс моё имя так, будто оно ему мешало во рту, — я до сих пор не понимаю, что брат в тебе нашёл.
Я поднялась с дивана.
— А я до сих пор не понимаю, почему ты не можешь перестать за мной наблюдать, если так презираешь. Тебе не все равно?
Он не ответил. Только смотрел. Долго.
И это было хуже, чем любые слова.
— Ты ему не пара, — произнёс он наконец, почти тихо. — И никогда не будешь ровней нашей семье.
— А может ты просто завидуешь? Завидуешь, что я выбрала твоего брата?
Он рассмеялся. Глухо. Грубо.
— Завидую? Боже упаси, нищенка. Иметь такую девушку — это стыд.
У меня перехватило дыхание, будто мне влепили пощечину. Коул часто говорил что-то подобное, но отчего-то я никогда не могла пропускать его оскорбления мимо ушей. Как бы я не хотела обратного, его слова цепляли меня за живое.
— Знаешь, что меня в тебе бесит больше всего, нищенка? — тихо произнёс Коул.
Я вздрогнула от этого слова. Он использовал его всегда как плевок. Вместо имени. В этом была вся суть: я для него не человек, а ошибка в системе. Пятно на их фамильной репутации.
— То, как ты ходишь тут, в нашем доме, будто имеешь на это право. Пользуешься всем, что тебе дают, как пиявка, присосавшаяся к жертве.
— Я ничего просила, — прошипела я. — Ни от тебя, ни от вашего клана.
— Но получила, — его пальцы сомкнулись на моём подбородке. Жёстко. — Гранд. Место в элитном кампусе. Поддержку. Всё это благодаря нашей фамилии. Благодаря моему отцу. Не обманывай себя, ты ни на что бы не пробилась сама. В этой жизни ты никто.
Я вырвалась. Резко. Глотая воздух.
— Ты правда думаешь, что я бы позволила себе быть чьей-то обузой?
— Думаю, ты просто слишком хорошо умеешь изображать гордость, чтобы заметить, что все, что у тебя есть — тебе не принадлежит.
— А ты просто боишься, что твой брат выбрал кого-то, кто сильнее, чем ты ожидал. И как бы ты не старался, у тебя не получится меня сломать.
Его челюсть дёрнулась. И я впервые увидела в его взгляде что-то не контролируемое.
Он наклонился ближе, шепнул почти в губы:
— Нет, нищенка. Я с нетерпением жду, что он наконец увидит, насколько ты слаба. И тогда ты вылетишь отсюда как пробка.
За два года, которые я встречаюсь с братом Коула, наши с ним отношения никогда нельзя было назвать нормальными. Я всегда ему не нравилась. Но после того, что случилось между нами год назад — это переросло в настолько жгучую ненависть, что я не сомневалась — он хочет меня уничтожить.
Я лишь надеялась, что о тех событиях никто никогда не узнает.