Брат моего парня

26

Кай вернулся уже поздно. Дверь домика тихо щёлкнула, и я сразу поняла — он выжат. Плечи опущены. Шаги медленные. На лице тень, от которой внутри у меня что-то дрогнуло, но не так, как раньше. Тогда это была тревога. Сейчас — неизбежность.

Он зашёл в комнату, где я сидела на кровати, и остановился у порога, будто собирался с силами, чтобы заговорить.

— Они оказались в больнице, — сказал он. — Водитель жив. Но состояние тяжёлое.

Я кивнула.

— Я рада, что жив, — тихо произнесла я.

Кай сел рядом, опустив голову в ладони. Его волосы рассыпались по пальцам — усталые, влажные, словно он только что выбрался из бури. И в каком-то смысле — так оно и было.

Он глубоко вдохнул, как будто готовился к прыжку, которому не мог избежать.

— Рэн… — его голос сорвался. — Прости за вечер. Я хотел, чтобы всё было иначе. Совсем иначе.

Я смотрела на него, и внутри всё было тихо — слишком тихо, чтобы назвать это покоем.

— Кай, нам нужно поговорить.

Он поднял голову и мгновенно понял. Значит, видел, что я пытаюсь сказать “нет”? Или действительно понял только сейчас?

В глазах что-то хрустнуло — тонкая, едва заметная трещина, как на стекле, которое удерживает форму, но больше не цельное.

— Нет, — сказал он шёпотом, но в этом шёпоте было больше отчаяния, чем в крике. — Не сейчас. Не после всего, что произошло. Не сегодня.

— Именно сегодня, — ответила я. — Потому что если я подожду ещё один день… будет поздно. Для меня. И, возможно, для тебя.

Он схватился за мою руку будто утопающий — не с силой, но с той безумной бережностью, которая делает ещё больнее.

— Не надо. Рэн, прошу. Не говори это.

Я выдохнула — глубоко, тяжело, чувствуя, как сердце сжимается, но не отступает.

— Кай… я не могу продолжать.

Он резко повернулся ко мне, его голос дрогнул:

— Почему? Ты мне не доверяешь? Ты думаешь, что я поставил тебя в неудобное положение? Или что я недостаточно люблю тебя?

Я закрыла глаза на секунду.

— Ты любишь меня, — сказала я. — Но мы слишком разные. И… я потерялась рядом с тобой. Я перестала понимать, кто я, что хочу, куда иду. А ты — идёшь своим путём, и я только пытаюсь не отставать, не мешать, не утяжелять…

Кай резко, почти болезненно, сжал мою ладонь.

— Ты никогда не была тяжестью! Он прижал мою руку к груди, туда, где сердце билось быстро, отчаянно.

— Рэн, пожалуйста… прошу тебя… не сейчас. Не уходи сейчас.

Уголки его глаз дрогнули — он почти не моргал, будто от этого зависела реальность.

— Если ты уйдёшь… — он сглотнул, голос стал хриплым, — у меня не останется ничего.

Я тихо покачала головой.

— Это не так. У тебя есть семья, планы, будущее…

— У меня есть ты! — его голос сорвался. — Только ты.

Я почувствовала, как горло сжимается — остро, жаляще, как будто это он говорил то, что должна была сказать я, но не смогла.

— Кай…

— Слушай меня, — перебил он торопливо, всхлипывая почти не слышно. — Если тебе нужно время… я дам. Если тебе нужно пространство — тоже. Если хочешь ссориться — буду слушать. Если хочешь работать — помогу. Если хочешь уйти из семьи — уйду с тобой. Просто… не уходи от меня сегодня. Не сейчас. Не так.

Он опустил голову к моим коленям, будто хотел скрыть то, что в его голосе прорвалось слишком много.

— Прошу тебя… побудь моей невестой немного. Недолго. Только… только пока всё это вокруг не рухнет. Ты же видела, как сегодня было. Водитель… семья Томсенов… отец давит как никогда… мне нужно, чтобы хоть что-то в моей жизни было стабильным. Пожалуйста.

Я смотрела на его руки, на то, как пальцы вцепились в ткань моего платья. И чувствовала — вот она, ловушка. Не злая. Не жестокая. Ловушка из его искренности. Его боли. Его любви.

И то самое чувство, которое долгие годы заставляло меня держаться рядом.

Моя первая любовь. Первый человек, который дал мне дом. Первая рука, протянутая ко мне тогда, когда я была одна.

Он поднимался медленно — с тем ужасом в глазах, который не достоин быть наказанием. Он не делал мне зла. Он никогда бы не сделал.

Но я больше не могла быть той девочкой, которую спасли. Я уже стала другой.

И я тихо сказала:

— Кай… я не могу обещать тебе быть рядом только потому, что тебе плохо. Это не любовь. Это страх.

Он закрыл глаза.

— Но я… я правда не смогу сейчас без тебя, Рэн.

Его голос сорвался до шёпота:

— Пожалуйста. Просто побудь ещё немного. Не бросай меня в тот момент, когда всё вокруг рушится. Я прошу тебя не как жених… — Кай поднял на меня глаза — красные, блестящие, почти детские в своей открытой боли. — …а как человек, который тебя любит.

И комната стала слишком тесной для воздуха, слишком маленькой для нас двоих.

Я долго смотрела на него — на этот взгляд, полный не отчаяния даже, а какой-то трещащей, расползающейся по швам боли. Он держался из последних сил, и я впервые увидела в Кае не мужчину, который старается всё контролировать, а мальчика, который через годы всё ещё пытается угодить тем, кто никогда не будет доволен.

И в этот момент я поняла: разбить его сейчас — значит разбить того, кто ни разу не ударил меня.

Я глубоко вдохнула и коснулась его руки. Он поднял на меня глаза — усталые, горячие, с надеждой, от которой коже становилось тесно.

— Кай… — сказала я тихо, почти шёпотом. — Я не могу сейчас сказать, что мы остаёмся вместе. Это было бы нечестно. Не для тебя. И не для меня.

Он напрягся.

— Но… — я почувствовала, как пальцы его дрогнули. — Я могу остаться рядом на какое-то время. Пока ты не найдёшь момент поговорить со своими родителями. Пока не скажешь им сам.

Он замер.

— То есть… — голос дрогнул, — ты не уходишь? Не сейчас?

Я покачала головой.

— Не сейчас. Я не могу бросить тебя в момент, когда всё вокруг рушится. Но и не могу назвать себя твоей невестой. Я буду просто ждать. Пока ты не скажешь правду своим родителям, пока они не услышат это от тебя — мы не можем продолжать так, как будто ничего не случилось. Я лишь даю тебе время на это.

Кай выдохнул так резко, словно только что вышел из ледяной воды.

— Спасибо… — прошептал он. — Рэн, спасибо. Ты даже не представляешь…

Он наклонился ко мне, будто хотел крепко обнять, но в последний момент остановился — почти спросил глазами, можно ли.

И я позволила ему.

Его руки обвили меня — не так, как раньше, с уверенной теплотой, а как будто он держится за единственное, что не разваливается у него в руках. Он дрожал. Совсем немного, но достаточно, чтобы я почувствовала: он действительно на грани.

Я провела ладонью по его спине — не нежно, а успокаивающе. И в этот момент особенно остро ощутила: это не то, что я могу ему дать навсегда. Но сейчас… Сейчас я была его опорой.

Когда он отстранился, в его глазах появилась слабая, трепещущая надежда.

— Значит… мы говорим им через пару дней? После поездки?

Я кивнула.

— Да. Когда ты будешь готов. Но… — я посмотрела прямо, чтобы он понял всю серьёзность, — сделать это ты обязан.

Он глубоко вдохнул, и впервые за вечер его плечи чуть-чуть распрямились — будто это решение дало ему хоть какую-то точку опоры.

— Я сделаю это, — сказал он. — Обещаю.

Но в ту же секунду во мне мелькнуло щемящее понимание: не важно, насколько искренне он пытается — наш путь с ним всё равно заканчивается. Я просто выбрала мягкий, честный способ дойти до этой точки.

Он взял мою руку и прижал к губам. — Спасибо, что осталась, — сказал он. — Просто… побудь рядом. Пока я всё не улажу.

Я кивнула.

И только когда он отвернулся, я позволила себе выдохнуть то, что жгло внутри:

Я остаюсь не потому, что люблю тебя так, как должна. А потому что не хочу добивать того, кто всегда был добр ко мне.